de omnibus dubitandum 118. 124

ЧАСТЬ СТО ВОСЕМНАДЦАТАЯ (1917)

Глава 118.124. БУДЕТ ЕЩЕ ХУЖЕ…

    В феврале 1917 г. находившаяся под моим командованием пишет  Нечволодов А.Д. (см. фото) в своей книге  «Император Николай II и евреи», - 19-я пехотная дивизия стояла перед г. Станислав в Галиции.

    Случившаяся в конце месяца оттепель и угрожавший паводок на р. Быстрица, по берегам которой были расположены мои полки, срочно потребовали проведения крупных работ по укреплению занятых позиций и организации надежных переправ через реку. Мы были полностью поглощены этими работами; к тому же в течение нескольких дней мы не получали газет.

    Я со своими подчиненными находился в полной изоляции от внешнего мира. Все наши мысли были заняты решением одной единственной задачи: удастся ли нам укрепить позиции до начала паводка на Быстрице, воды которой затапливали всю долину, и выдержат ли наши мосты напор воды, которая будет спускаться с высот Карпатских гор?

    Можно представить наше крайнее удивление, когда 2/15 марта внезапно раздались громкие, нескончаемые «Ура!» из австрийских окопов, проложенных местами всего в 200 м от нас. Мне лишь однажды приходилось слышать подобные крики из окопов противника – когда осенью 1915 г. германцы заняли Белград.

    Было совершенно очевидно, что эти «Ура!» в лагере противника были вызваны объявлением чрезвычайно важной хорошей новости.

    3/16 марта в первом часу ночи меня разбудил офицер моего штаба подпоручик Ширко с сообщением: «Ваше превосходительство, телефонограмма! Новое министерство, ответственное министерство! Во главе его некий князь Львов. Военное министерство доверено Гучкову, министерство юстиции доверено, страшно сказать, Керенскому!».

    В его голосе слышался неподдельный ужас. Действительно, это была ошеломляющая новость. При этом в телефонограмме не было ничего, кроме перечня министров и информации, что манифест Императора Николая II будет распространен позднее. Весь день мы провели в догадках. Слова в телефонограмме «Император Николай II» вместо священной формулы «Его Величество Император» произвели на нас тяжелое впечатление, но ни мои подчиненные, ни я не подозревали правды. В тот же вечер я получил приказ по телефону явиться ночью в штаб армейского корпуса, расположенный в местечке Тысменица (на расстоянии 8 км). Там помимо генерала от кавалерии Н.Н. Казнакова, командовавшего нашим армейским корпусом, я нашел генералов Симона и Щедрина, командующих 117-й и 164-й пехотными дивизиями.

    Командующий корпусом, заметно волнуясь, объявил нам, что он ожидает прибытия офицера штаба 7-й армии с важными документами и что после этого он поставит нас в известность о происходящих событиях. Действительно, через несколько минут прибыл указанный офицер с объемистой папкой. Ознакомившись с документами, содержащимися в ней, генерал Казнаков объявил, что, по сообщению командующего 7-й армией генерала Щербачева, в Петрограде произошло восстание, к которому присоединилась Дума; Дума взяла власть в свои руки и предложила Императору отречься в пользу наследника; это предложение было поддержано генерал-адъютантом Алексеевым, начальником штаба Его Величества, а также всеми командующими фронтов; Император согласился отречься, но в пользу своего брата; Великий князь Михаил Александрович также отказался от трона до решения Учредительного собрания; в результате управление приняло на себя Временное правительство, состав которого нам был сообщен в телефонограмме от 3 марта.

    Затем генерал Казнаков ознакомил нас с документами, которые он только что получил из штаба 7-й армии. Среди них был ряд приказов по 7-й армии, манифесты Императора и Великого князя Михаила Александровича, а также приказы главнокомандующего Юго-Западным фронтом генерал-адъютанта Брусилова, наконец, – воззвание войскам от генерал-адъютанта Щербачева.

    Нам также были присланы другие документы, которые необходимо было вернуть в штаб после ознакомления, телеграммы, которыми обменивались штаб генерал-адъютанта Алексеева, с одной стороны, председатель Думы Родзянко и командующие фронтами – с другой.

    Генерал Алексеев доказывал последним, что необходимо во имя счастья России и победы умолить Императора отказаться от трона в пользу наследника. Наконец, нам передали также копию телеграммы от генерал-адъютанта Брусилова министру Двора, в которой он просил отречения Императора. Если мне не изменяет память, телеграмма начиналась словами: «Вы знаете, как я люблю Императора».

    Страшная новость, которую нам сообщил Казнаков, произвела на меня такое впечатление, что после ознакомления с документами, присланными из штаба нашей армии, я снял шашку и сказал командующему корпусом: «Императора заставили отречься, он окружен предателями. Я не могу подчиниться новому порядку вещей. Арестуйте меня!». Н.Н. Казнаков принял мою шашку, положил ее на стол и ответил: «Действуйте, как считаете нужным. Безусловно, я не хочу оказывать на вас давление, но подумайте. Вы знаете, как сильно я люблю Императора.

    Когда несколько часов назад командующий армией сообщил эту ужасную новость, я испытал те же чувства, что и вы в настоящую минуту. Но, поразмыслив, пришел к выводу, что исправить это несчастье не в наших силах. Подумайте: если вы покинете вашу дивизию в такой момент, это разрушительным образом подействует на войска.

    Вы знаете, что очень скоро мы должны начать общее наступление. Мне кажется, что, если вы останетесь на посту, вы окажете б;льшую услугу Родине, а может быть, и Императору, чем в случае, если оставите вашу дивизию».

    Я всегда уважал рыцарский характер генерала Казнакова и должен был признать, что в его словах была горькая, но истинная правда: слишком поздно пытаться изменить ход событий. С другой стороны, было совершенно ясно, что если в такой критический момент я покину дивизию, которой я командовал более полутора лет и с которой меня связывали столько боев, это приведет к плачевным результатам. Тем не менее, всеми моими мыслями я был с моим Государем. Я хотел бы помочь ему, вручить свою жизнь и, упав к его ногам, сказать, что у него есть преданные слуги, которые по одному его слову поведут его доблестные полки против любого врага. Но в эту минуту мог ли я на самом деле предпринять хоть что-то? Мне не было известно, где находится Император, есть ли еще возможность соединиться с ним.

    После нескольких минут размышлений я сказал Н.Н. Казнакову: «Хорошо, я пока останусь во главе моей дивизии, и я беру на себя обязанность объявить войскам о произошедшем перевороте. Но я прошу вас пообещать, что не будете меня удерживать, когда я посчитаю нужным уехать и что поможете мне найти способ присоединиться к моему Государю».

    Казнаков мне это обещал. Тогда я отправился в штаб моей дивизии, сперва приказав по телефону ближе к пяти утра собрать у меня в Станиславе всех командующих подразделениями.

    Подполковник штаба Николай Захарович Неймирок ожидал меня с нетерпением. Этот талантливый, скромный, чрезвычайно храбрый офицер, уже трижды раненный, был моим начальником штаба. Для меня он был ценным и незабываемым адъютантом {в 1920 г. полковник Н.З. Неймирок командовал пехотной дивизией в армии генерала Врангеля. Во время боя с большевиками он оказался на передовой, был окружен и жестоко убит. У него остались вдова и двое маленьких детей}.

    Я рассказал ему о последних событиях. В его глазах блестели слезы, и он прерывал мой рассказ словами: «Ваше превосходительство, что вы говорите? О, Боже!..». Затем мы прочитали манифесты и приказы. Чтение манифеста Императора взволновало нас до глубины души своим трогательным и возвышенным тоном. Зная Императора, я объявил, что этот манифест мог быть написан только Им.

    Мое объявление в дальнейшем нашло свое подтверждение. Напротив, приказы высшего командования, сопровождавшие манифесты, меня разочаровали: ни один из генерал-адъютантов, подписавших их, не посчитал нужным вставить хотя бы одно слово о том, чей вензель они продолжали носить на своих эполетах. От этих документов создавалось впечатление, что подписавшие их легко приспособились к новому порядку и стремились выстроить правильную линию поведения. Лично я считал долгом совести продиктовать подполковнику Неймироку нижеследующий приказ. Он был вызван чувством, похожим на то, когда отдаешь последний долг горячо любимому человеку. Вот его содержание.

                Приказ
                по 19-й пехотной дивизии

4 марта 1917 года                № 60 Станислав

    Доблестные солдаты 19-й пехотной дивизии! В августе 1915 года, в самые тяжелые дни войны, когда в условиях нехватки припасов наши войска были принуждены отступать с боями, наш великий и обожаемый Государь мужественно возглавил Русскую Армию. Этим высоким примером он вдохнул в русского солдата новые силы для борьбы с дерзким врагом, и с той поры не только было остановлено его наступление, но, немного спустя, весной–летом 1916 года наши доблестные войска Юго-Западного фронта нанесли ему целый ряд жестоких поражений.

    Сегодня наш Государь Николай Александрович снова показывает нам пример беспримерного самопожертвования для служения нашей дорогой Родине. Видя беспорядки в Петрограде, вызванные перебоями в снабжении, и желая предоставить представителям народа в Думе возможность сосредоточить свои силы для достижения окончательной победы над врагом, Император принял решение, как вы узнаете из манифеста от 2 марта, который будет вам прочитан вашими доблестными офицерами, передать трон своему горячо любимому брату.

    Таким образом, Великий князь Михаил Александрович вступит на престол после того, как это будет одобрено всем русским народом посредством Учредительного собрания, с инициативой о проведении которого выступила Дума.

    Во имя нашего Отечества, которое мы все беззаветно любим, наш горячо любимый Государь призывает всех верных сынов России выполнить свой священный долг, чтобы провести Империю по дороге победы, процветания и славы.

    Доблестные солдаты! Отпечатаем в наших сердцах последний совет нашего великого и горячо любимого Государя Николая II! Пусть наш мрачный враг немец увидит, как, несмотря на все трудности, Русская армия верно исполнила свой долг в отношении своего Государя и как, оставаясь подчиненной своим командирам и преданной преемнику нашего незабвенного Государя, она с еще большим рвением доведет разгром врага до полной победы.

    Солдаты, помните, что любой беспорядок служит делу нашего противника – проклятого немца, уже долгое время пьющего русскую кровь. Последние дни вы сами слышали, как громкие «Ура!», выражая их радость, раздавались из их окопов, так как они полагают, что передача престола брату нашего Государя приведет к возникновению трудностей и ослабит нас.

    Братья! Мы не должны стать рабами немцев. Сотни тысяч наших близких уже пали за освобождение России от немцев. Так исполним волю нашего дорогого Государя и будем бить проклятых немцев еще крепче и беспощаднее, чем до сих пор.

    Зачитать данный приказ во всех ротах, батареях, сотнях, взводах и службах и доложить об исполнении.

    Подписано: генерал дивизии Нечволодов.

    В 5 ч. утра все командиры взводов собрались на богослужение в штабе. Это были люди, закаленные в боях, почти все – кавалеры ордена Святого Георгия IV степени. То, что я им рассказал о последних событиях, произвело на них сильное впечатление. Поначалу они были подавлены и молчали. Но затем последовал взрыв возмущения. Вскоре в отношении генерала бригады А.П. Николаева {Бригадный генерал Александр Памфамирович Николаев, человек исключительной отваги и храбрости, командовал 19-й пехотной дивизией после меня, но совсем немного времени: летом 1917 г. он был отстранен от должности по причине приверженности старому режиму. В 1918 г. большевики взяли в заложники его семью и таким образом заставили служить в красной армии. Осенью 1919 г., возглавляя советскую дивизию, он попал в плен к войскам генерала Юденича и был повешен в Пскове белыми за ожесточенное сопротивление, которое им оказывал. На эшафоте его последними словами были: «Да здравствует русская социалистическая федеративная советская Республика! Да здравствует Третий Интернационал!!!».

    Внутренняя драма, которую пережил покойный А.П. Николаев, естественно, навсегда останется тайной. Зная его глубокую привязанность к своей семье, можно предположить, что последний выкрик имел целью обеспечить ее существование в советской России}, командира 73-го Крымского пехотного полка П.И. Тимонова {После развала Русской армии в конце 1917 г. полковник Петр Иванович Тимонов поступил на службу простым солдатом в армию генерала Деникина и был тяжело ранен. Исключительная доблесть и блестящие способности позволили ему командовать там батальоном. В декабре 1918 г. он умер от сыпного тифа в Ставрополе. У него остались вдова и маленькая дочь} и командира 2-го дивизиона 19-й артиллерийской бригады П.Н. Карабанова мне пришлось выступать в той же роли, что и Н.Н. Казнакову в отношении меня несколькими часами ранее.

    – Господа, – обратился я к ним, – мы должны подчиниться непостижимой воле Божией. Будем молить Его за Императора и помнить, что теперь нашим долгом является сохранение дисциплины и духа наших солдат до предстоящего наступления. Если исчезнет дисциплина, все будет проиграно – и война, и Россия.

    Затем необходимо было затронуть тему национального гимна «Боже, Царя храни» и молитвы «Боже, спаси люди твоя», которые солдаты пели каждый день.

    Этот вопрос был очень важным. Понятно, что прекращение пения произвело бы на солдат плачевное впечатление. С другой стороны, не было никакого смысла продолжать исполнение гимна, если не стало Царя, так же как казалось невозможным читать молитву «Боже, спаси люди твоя», в которой говорится: «Победы благоверному Императору нашему Николаю Александровичу даруя».

    Наконец, нужно было ожидать, что в течение нескольких дней исполнение гимна и молитвы будет запрещено, что в итоге и случилось.

    Поэтому против воли я принял решение немедленно прекратить их исполнение, объявив солдатам после прочтения манифестов и моего приказа, что исполнение гимна и молитвы временно прекращено до восшествия на престол Великого князя Михаила Александровича после его избрания Учредительным собранием.

    Едва я успел решить этот мучительный вопрос, как возник еще более затруднительный.

    – Завтра воскресный день, и необходимо отправить на обедню солдат, свободных от службы. Как быть? – спросил меня начальник штаба. – Нужно ли во время чтения молитв и возношения Святых Даров поминать Императора и других членов Императорской Семьи? Если нет, то кого поминать?

    До этого момента для каждого из нас церковная служба была глубоко связана в нашем восприятии с молитвой за Императора и Его Семью. И теперь приходилось это резко менять.

    После коротких раздумий я пришел к выводу, что внесение изменений в церковную службу находится вне моей компетенции и что необходимо продолжать поминать Императора и Его Семью на богослужениях до получения новых указаний по этому поводу со стороны церковных властей. Однако я не мог не понимать, что поминание Императора и Императорской Семьи во время службы после объявления Манифестов об отречении и основанных на них приказов приведет солдат в замешательство и поставит их в тупик.

    Я поделился своими размышлениями с подчиненными. – Будет еще хуже, – сказал доблестный командир 73-го Крымского пехотного полка полковник Тимонов, – если через несколько дней мы получим приказ поминать на литургии членов Временного правительства Гучкова, Керенского, Милюкова, князя Львова и других преступников и мерзавцев, совершивших переворот. Это окончательно подорвет дисциплину в армии.

    – О, тогда все будет потеряно! – заметил генерал А.П. Николаев. – Это отвратительно!

    - Ваше превосходительство, как вы думаете, чем все это закончится? – спросил у меня Н.З. Неймирок с отчаянием в голосе. – Чем? Распадом России! – ответил я, хотя в ту минуту неясно представлял, что произошло, и еще менее – какие последствия это будет иметь.