Гроза

                В жизни всегда есть место хаосу

– …! Что б тебя! – Сторожка на мгновение осветилась голубым сиянием молнии и погрузилась во мрак. Через несколько секунд раздался оглушительный раскат грома. – Даня, посвети мобильником, я фонарь найду… Хорошо, что поляну успели накрыть.

– Секунду… Ничего, скоро включат.

– Эх, молодежь! Здесь вам не Москва. Резервного нет, и отрубили не тысячи людей. В деревне десяток дворов едва наберется. Свет будет в лучшем случае завтра после обеда. Так что, Алик, убирай свой фонарь, тут свечи есть. Еще хорошо, если всю деревню обесточили, а не линию к сторожке перебило. Тогда вообще хана.

– Савельич, не сей панику, – вмешался четвертый голос. – Судя по задержке грома, молния ударила в километре или дальше. А до деревни метров четыреста.

– Ты всегда был оптимистом, Гриша. Зато я два года электриком «в поле» отпахал, и хорошо помню, какой шквал работы после хорошей грозы бывает… Ладно, давайте уже за стол. Может оно и к лучшему. Раньше угомонимся – на зорьке встанем. А то в прошлый раз Алика не добудиться было.

Расселись по обе стороны длинного дощатого некрашеного стола, две свечи в центре которого заливали уютно покачивающимся желтым светом привезенную из города снедь. Савельич открыл водку и разлил по чуть-чуть в пластиковые стаканчики.

– Давайте за удачную рыбалку… Сегодня, как в старые добрые времена у нас с Гриней. Ни света, ни интернета, зато тишина, природа и живые люди, не залипающие в смартфоны.

Как бы в ответ на благодарность за окном опять сверкнуло, но грома ждать пришлось уже заметно дольше. Исполнив свое предназначение, гроза удалялась.

– Согласен, – занюхав суставом указательного пальца, отозвался Григорий. – Однако, Савельич, напрасно ты не приемлешь прогресс. Мы, каждый на своем посту, всю жизнь положили на строительство нового мира. Вот такой он оказался. Можно гордиться, что наше поколение изменило его до такой степени, что теперь не узнаем потомков. Так часто случается – запущенная трансформация уводит гораздо дальше, чем могли себе представить затеявшие ее.

– Я в целом и не против, но на людей иногда хочется посмотреть не через экран!

– Дядя Гриша, не вся молодежь виртуальная. Я, например, скучаю без рыбалки, не потому, что сильно люблю снасти или рыбу. С вами всегда интересно побеседовать. В городе так душевно посидеть не получается.

– Во, Савельич! Слыхал? Алик врать не станет. Даня, ты самый молодой и цифровизированный. Как думаешь, вы в смартфоны спрятались от жизни или новую жизнь в них нашли?

– Я за себя могу только сказать и за друзей.

– Надеюсь не френдов в фейсбуке? – съязвил Алик.

– Нет, у меня два близких друга со школы. Часто с ними тусим. Короче, интернет дает свободу выбора. Благодаря ему находятся люди со сходными увлечениями и участвуешь в движухах по интересам. А что один в Москве, другой в Омске, третий в Барселоне, а четвертый в Пекине, больше не является проблемой. Подходящие люди по всему шарику быстро находят друг друга. Получается взаимопонимание и отдача в любом совместном проекте.

– Верно, Даня, – Савельич прищурился. – Для дела, как ты говоришь – проекта, несомненная польза выходит, но жизнь сталкивает с людьми разными. И с идиотами, и с паразитами, и с хамами. Как после инкубатора выживать в реальном мире собираешься?

– То, что Даня лучше ориентируется в сети, совсем не означает, что он из нее никогда не выходит на улицу. Дядя Гриша, Вы тоже думаете, что сеть погубит нас?

– В твои 42, Алик, самому пора уметь защищаться, а не к дедушкам бегать жаловаться. Мир уже принадлежит вам. А сам ты стоишь на вершине жизни. Наше дело осталось нехитрое – поворчать из зависти к молодости и силе, да пророчить погибель придуркам, коих в каждом поколении навалом. Мир меняется, да дураки остаются прежние. Если сумеете не скатиться в войну и нищету, устоять одной ногой в материальном, а второй в виртуальном, то умелое использование сети станет важнейшим фактором успеха. Вспоминая молодость, каждый раз сокрушаюсь, сколько сил было потрачено на поиск в библиотеках, добывание нужных книг, перелистывание справочников, расчетам на бумажке. А возможность пообщаться с уникальными людьми вообще редко кому выпадала. Сделал бы гораздо больше, если б интернет тогда был.

– Все правильно толкуешь, Гриня. Одно не учел: ты ученый, и для тебя информация – хлеб насущный. А в сети сейчас все быдло собралось. Им бы плетку, да работу потяжелее, чтобы мозги вправить, а не свободу самовыражения.

– Соглашусь с Савельичем, – кивнул Алик. – Интернет, подобно любому техническому изобретению, является только усилителем качеств ума и характера, не добавляя к ним ничего нового. Так было с автомобилями и электричеством, так есть с компьютерами. Инфраструктура и все инструменты цивилизации расширяют возможности творить для инженера, ученого или художника; повышают производительность труда рабочего и строителя; но одновременно открывают идиотам невиданный простор для проявления глупости и агрессии. И никуда от этого не деться.

– Как же не деться, – решительно возразил Даня. – Каждый в праве избегать дураков. В сети даже проще. Конечно, срачем в комментах они осложняют жизнь тех, кто пытается распространять свои идеи. Когда-то придумали правила дорожного движения, чтобы водители не поубивались сами и не подавили пешеходов. В сети тоже начался процесс упорядочивания и деанонимизации. Пока робко, но начался. Большинство навязчивого негатива – результат безнаказанности анонимных высеров. Если с этим хоть чуток побороться, сеть станет чище. Уйдет анархия. Ведь свобода без ответственности всегда чревата.

– Молодчина, Даня! Здраво рассуждаешь, – похвалил Савельич. – Если бы вся молодежь такой была, не спорили бы сейчас. Но в жизни никогда так не складывается. В наше время тоже дерьма было навалом, но пара зуботычин бойко вправляла мозги. Многим только через боль правила поведения в обществе удается втолковать.

– И все-таки интернет очень хорош, – подключился Григорий. – Я давно забросил туповатое ТВ и познавательные развлечения теперь в сети ищу. Дело не только в возможности пропускать рекламу. Есть и всегда существовало множество талантливых ребят, которым никогда не выбраться на большие площадки хотя бы потому, что их искусство элитарно или нацелено на небольшой специфический сегмент аудитории. Искусство для умных вечно балансировало на грани окупаемости и выживало в основном за счет меценатов и энтузиазма творцов. А в сети с ее доступностью такие люди могут даже заработать. Тенденция коснулась в большей степени музыки, в меньшей – кино. Еще, благодаря мультимедиа появились любопытные новые формы и сочетания жанров. Когда-нибудь им придумают имена, но зрителю названия до лампочки. А смотреть бывает забавно.

– Точно, дядя Гриша, – вставил Алик. – А заметили еще забавный тренд? Сейчас всё больше стремятся снимать зрителей. Их реакции. Как в мультике «Корпорация монстров», оказавшимся пророческим. То есть искусство перестает быть односторонней улицей с движением от активного выступающего к безликой зрительской толпе, обеспечивающей кассовые сборы. Некоторые ролики вообще построены вокруг реакции смотрящих и слушающих, а артист выступает в роли детонатора для высвобождения зрительских эмоций.

– В конце концов, любое искусство призвано вызывать эмоции, – согласился Григорий. – Если реакция зрителя в состоянии произвести их больше, почему бы не воспользоваться эффектом домино. Кстати, метод не нов. Вспомните рок концерты… Я все же закончу свою мысль. Искусство вслед за рекламой становится адресным. Обвальное удешевление подготовки и дистрибуции контента заменяет выращивание одной дорогой суперзвезды на самопродвижение часто не меньших талантов, вкупе дающих больший отклик у зрителя. В таком звездном небе каждый может выбрать себе уголок по душе…

– Как дневное солнце заменить на ночное небо, – мрачно прокомментировал Савельич. – Сам признал сейчас, что наступают сумерки культуры.

– Не я сказал, а ты услышал… И даже вывел подтверждение собственных взглядов на жизнь. Нравится – продолжай страдать в придуманном тобой угрюмом мире. Всегда легче аргументировать обоснованность своей скорби, чем сделать шаг исхода из нее.

– Не ссорьтесь, дяденьки, – нарочито жалостливо заканючил Алик. – Давайте лучше выпьем за дружбу.

– Это дело, – примирительно ответил Савельич, разливая водку. – Прав ты, Гриня. К моему стыду, прав. Мы ж с тобой, почитай, уже лет сорок скоро как знакомы, и каждый раз ты мне бестолковому из тоски вылезать помогал. Держи краба!

– Массовое выстраивание горизонтальных связей, пожалуй, важнейший результат появления соцсетей, – возвращая пустой стаканчик на стол, продолжил Алик. – Мне кажется, что невиданная доселе возможность должна радикально изменить мир. В результате, вероятно, пострадают и привычные иерархические вертикали, такие как корпорации и государства.

– А как быть с армией или, скажем, железной дорогой, – возмутился Савельич. – Армия на самоуправлении – бесполезное стадо. Проходили уже в 90-е.

– Величайшей добродетелью в Риме считалась уместность, – парировал Григорий. – Жесткое централизованное управление – основа боеспособной армии. Оно же, примененное, допустим, к бытовому обслуживанию, привело к полному краху отрасли в СССР и уходу ее в подполье. Безусловно, существует деятельность, где без вертикали никуда. Есть и такая, где жесткая структура в высшей степени вредна. Например, в искусстве и академической науке. В большинстве же случаев оптимальны гибридные схемы. Однако, гибриды не устойчивы и со временем скатываются в одну из крайностей, обычно вырождаясь в иерархию.

– Так и есть, но согласитесь, что нынешняя ситуация совершенно нового свойства, – не унимался Алик. – Такого еще никогда не было.

– Ошибаешься. Всё в том или ином виде существовало всегда. Знаете ли вы, что прообразы всех человеческих изобретений есть в природе. Иногда их находят позже самого изобретения, но все же. На Земле даже есть естественный урановый ядерный реактор под озером, выполняющим роль регулятора скорости реакции. Реактор не гаснет, но и не взрывается многие тысячи лет. А яркий прообраз сообществ с горизонтальными связями был неожиданно создан в тоталитарном СССР, где обстоятельства нашей сложной истории ХХ века вынуждали людей сильно перемешиваться. Социальное и географическое бурление сводило на жизненных путях множество разных людей, порождая неожиданные связи, не взирая на национальность, профессию и образование. Случались дружеские компании, в которых естественно уживались академики, слесаря и военные.

– Мы это и сейчас видим в лице Вас с Савельичем, – отметил Даня.

– Вы видите лишь осколок былой разномастной банды, – вздохнул Григорий. – В наше время дружба для многих составляла смысл жизни. Что главное теперь – не знаю. Вот, например, Алик, для чего ты живешь, что тебя занимает?

– Работа, карьера, но не ради их самих, а для семьи. Чтобы детей прочно поставить на ноги… Наверно, в детях и заключается смысл моей жизни.

– А ты, Даня? Ты юн и не женат еще. Что движет тобой?

– Тусовки и приятели… – неуверенно протянул уже захмелевший с устатку от долгого пятничного переезда паренек. – Женщины, конечно, увлекают, но осмысленности в этой тяге почти нет. Только зов из штанов… Хочется чего-нибудь в жизни добиться, как дядя Гриша. И чтобы люди уважали, как Савельича… Да! Пожалуй, в этом и есть смысл – жить так, чтобы кто-то сказал «спасибо». Вы и сами видите, как мое поколение бьется за лайки. Тоже своего рода маленькое «спасибо».

– Понятно. Ну а ты, Савельич?

– Жизнь – она и есть жизнь. Нет у нее никакого смысла. Живи, пока живется.

– Такого расхождения во взглядах у нас я что-то не припомню, – удивился Алик. – Может мы не на то смотрим? Дядя Гриша, Вы сами что думаете?

– Думаю, что все правы. И каждый честно ответил. Просто вопросы разные себе задавали, не смотря на вербальное тождество. На любой вопрос существует ответ. Более того, они и рождаются всегда одновременно. Потому и говорят, что правильная постановка задачи – уже есть 90% ее решения. Если появился в голове у человека вопрос, значит ответ уже готов и ждет неподалеку. Сказка про две половинки не только к мужчине и женщине относится.

– Ну, прямо-таки неподалеку, – воспротивился Алик. – Скажем, на самый популярный сейчас вопрос «где взять бабло» ответ находят лишь единицы. Это «неподалеку» заколдовано что ли?

– Значение имеет не форма, а суть высказывания, – улыбнулся Григорий. – Грамматически выглядящее как вопрос зачастую является лишь эхом мечты или жалобой. А где взять денег и сколько их вообще нужно любой прекрасно знает. У каждого ответ свой, но есть у всех. Только многих не устраивает, поскольку подразумевает, что надо подняться с дивана и сделать что-то не совсем привычное или осознать достаточность имеющегося. Вот и ноют, по сути имитируя сидение на паперти или ожидание чуда. А те единицы, которые не испугались собственного ответа, весьма скоро достигают состояния, когда вопрос перестает волновать…

– Мы отклонились от обсуждения смысла жизни, – строго вернул разговор в русло Савельич. Григорий послушно продолжил.

– Рациональное понимание жизни состоит из двух представлений: о воспринимаемом и о воображаемом. Если угодно, моделей физического и идеального миров, построенных у нас в головах. Оба мира состоят из упорядоченных систем. Мы привыкли элементы материальных систем называть предметами, а систем идей – мыслями. Имея общий источник и структуру, оба мира тесно связаны и подчиняются одним законам.

– Фантазии намного свободнее и сильно отличаются от реальности, – не согласился Алик.

– Не совсем так, но сейчас не о том речь. Нас интересует не реальность как таковая, а наше представление о ней. Мир идей кажется неизмеримо обширнее, однако мысли, не отражающие окружающий мир, считаются бесполезными. На первый взгляд. А на второй – являются черновиками будущих открытий и изобретений или искаженными воспоминаниями прошлого. Забавы с построением абстрактных теорий – в основном удел мужиков. Женщины разумно предпочитают пользоваться ограниченной частью мира идей, в точности соответствующей фрагменту физического мира, который их в данную минуту волнует.

– С каждым годом все больше удивляюсь, насколько мы с ними не похожи, – в задумчивости произнес Алик. – Даже в сексе женщины участвуют целиком, а мы отдельными частями и то по очереди. Они от рождения склонны к синтезу.

– К си-интезу, – передразнил Савельич. – Может и склонны, да почти все ограничиваются банальным стяжательством. На другое их уже не хватает.

– Случается и такое, но большинство свой синтез исполняет справно, – вступился за слабый пол Алик. – А превратное впечатление складывается из-за природной завистливости, понуждающей стаскивать слишком много лишнего и захламлять и без того запутанную их жизнь.

Даня хихикнул, но вдруг посерьезнел и поинтересовался:

– А почему абстракцию считаете мужским занятием?

– Потому что единственное уникальное природное назначение женщин – превращать эфемерную любовь в детей из плоти и крови, – вернул инициативу повествования Григорий. – А осужденные вами перекосы суть последствия гендерного бардака в обществе, исповедующем культ сильных и независимых женщин. Естественная специализация подчиняет себе всё, включая стратегию распределение ресурсов мозга, не позволяя отвлекаться от прагматичных мыслей. Женский мозг столь же мощен как наш, но он не будет заниматься размышлениями, которые не ведут проверенным путем к видимому материальному воплощению…

– Ну уж! – Запротестовал Алик. – Дамы поболее нашего интересуются нематериальными вещами, например, искусствами. А еще любят и ценят всякие эмоциональные заморочки.

– Во-первых, любое произведение искусства уже есть материализация мысли. А, во-вторых, мы сейчас говорим о рациональной части ума. Искусство же манипулирует переживаниями. Эмоции – всего лишь поток фантазий, вызванный сдвигом гормонального баланса в организме. Если логические рассуждения еще можно рассматривать как нечто идеальное, эмоции вполне материальны. Печальное подтверждением тому – индустрия химии радости…

– Опять тебя в сторону понесло, – проворчал Савельич.

– Пардон. Так вот, сам вопрос о смысле жизни – воспринимается по-разному из-за несхожих трактовок понятия жизнь. Чаще всего под жизнью разумеют сюжетную схему судьбы. Разнятся заботы – разнятся и ответы. Даже при внешней схожести обстоятельств, мы оцениваем события с разных позиций. Наше понимание жизни ежедневно развивается и дополняется. Не удивительно, что ответы получаются непохожие, как в притче о слепцах, ощупывавших слона за ногу, хобот и хвост. В итоге, представление о животном сложилось у каждого свое. И у всех – далекое от истины. Ментальная модель всегда ограничена и сильно проще реальности, поскольку заточена на решение частных задач.

– Люди во все времена пытались найти универсальный смысл жизни, – заметил Савельич. – И у некоторых гениев поучалось сказать так, что соглашались миллионы.

– Неудивительно. Во-первых, человек впервые задумавшийся над любым вопросом, для начала ищет ответ у авторитетов. Раньше спрашивали духовников, ребе или читали книги. Сейчас гуглят. То есть у большинства ответы оказываются не свои. И хорошо. Лучше более общий взгляд от умудренных опытом, чем свой, но наивный и сиюминутный. Во-вторых, люди придумали много слов, обозначающих абстрактные понятия объединением в группу сущностей более частных. Самое всеобъемлющее такое слово – Бог. Оно подразумевает под собой вообще всё. То есть, ответ «Бог» всегда столь же верный сколь и бесполезный практически. Мы частенько сталкиваемся со схоластическим фокусом недобросовестной науки – поиски базового принципа подменяются введением нового обобщающего термина.

– Типа, придумал название, и как бы решил задачу, – воскликнул Даня. – Как число пи. Есть символ и правило вычисления, но никто не может объяснить, почему оно именно такое оказалось. «Фундаментальная константа», и отвяжитесь.

– Умница, внимательный! Однако твой пример совсем о другом приеме, не связанным с классификацией. Если убрать всю шелуху и напускную сложность цеховой принадлежности, любая наука сводится к ограниченному набору методов манипуляции с символами. А применимость методов ограничивается аксиомами. Самое забавное в том, что отображение символической системы на явления жизни и верность аксиом – целиком вопросы веры и «здравого смысла», то есть абсолютно не научны с формальной точки зрения.

– Совсем запутал, – проворчал Савельич. – Не зря я к вашему брату всегда относился с опаской. Результаты у ученых полезные, а приемы шарлатанские. Зыбко. Стержня нет…

– Есть же в мире добро и зло, – вмешался Алик. – Смысл в том, чтобы творить добро или, по крайней мере, не делать зла.

– Порыв похвальный, да есть заковыка, – хмыкнул Савельич. – Добро для одних всегда оборачивается злом для прочих. В любой войне каждая сторона бьется за добро. Только придурковатые подростки, да сатанисты, в поддержку зла топят. И то на лозунгах, но сами искренне считают, что их зло и есть самое настоящее добро. Сколько существует история, столько мужики проливают кровь за добро. А бабы толпой пищат за мир, но дома добрая (или не очень) половина своему мозг выносит, чтоб отжал побольше. Ради добра для семьи, разумеется. Старательно закрывая свои прекрасные глазки на то, что отжать без жертв удается редко когда.

– Безвыходность какая-то, – вздохнул Даня. – Неужели нет никакого общего критерия?

– Есть общечеловеческие ценности, –  попытался защититься от мрачного взгляда Алик, но Савельич был неумолим:

– Ага. Только в погоне за ними планету так изнасиловали, что климат меняться начал. И рыбы в речках не осталось.

– В правильном направлении рассуждаете, – одобрил Григорий. – Добро всегда в уменьшении энтропии и понимании общей связи всего на свете. В физическом мире это означает распределять ресурсы в интересах как можно большего числа людей, включая будущие поколения. В мире чистых идей – построение теорий, связывающих воедино максимальное число законов и понятий. Вплоть до Бога. Проще говоря, любое движение, объединяющее людей в мыслях и деле – добро. Любое разделение – зло.

– Тогда ваша наука – самое большое зло, потому как все разбираете на винтики и раскладываете по полочкам, – ехидно заметил Савельич.

– Справедливо. Именно за это современную науку и критикуют. Изначальной целью ее еще с античности, и даже ранее, являлось построение единой непротиворечивой модели мира. Однако, ограниченные возможности мозга привели к тому, что ученые, погружаясь в конкретную задачу, теряют из вида общую картину. Как с такой бедой эффективно бороться еще никто не придумал.

– А объединение против кого-то добро или зло? – поинтересовался Даня.

– Сам-то как думаешь?

– Думаю – зло. Даже если добра больше.

– Продолжай так думать, даже если это не научно, – посоветовал Савельич, покосившись на Гришу. – Чем больше людей будут так считать, тем меньше зла сотворят. Давайте-ка выпьем за добрых людей и добрые дела.

– Дядя Гриша, – опорожнив стаканчик, спросил Даня. – А как быть с мнением Савельича, что смыла жизни нет? Это шутка или упадничество?

– Абсолютно верный ответ, но на другой вопрос, – невозмутимо продолжил Григорий. – Мы только что обсуждали жизнь, как череду событий и ситуаций. Но жизнь состоит не только из предметов и наших моделей. Она есть непрерывное динамическое равновесие. Как береговая линия. С одной стороны – вода, с другой – земля. А жизнь – полоса прибоя между ними. Фундаментальная пара противоположностей – структура и хаос. Она находится непосредственно под обобщающим понятием Бог.

– Хаос – абсолютное разделение, а значит абсолютное зло, – заметил Алик. – А зло не может создавать, потому что только разрушает.

– Давайте для начала договоримся о терминах, – предложил Григорий. – Да, зло – нарушение порядка и связности в системе. Однако, зло и разделение – термины, применимые только к структуре. А хаос – не синоним беспорядка. Это отдельная сущность. Если структура – отец жизни, то хаос – ее мать. Хаос абсолютно божественен, ибо неделим в принципе. Любая попытка деления хаоса, то есть структурирования, автоматически приводит к выходу за его пределы. Если структуру мира можно познавать шаг за шагом, в том числе оперируя понятиями добра и зла, хаос можно воспринять лишь целиком и вне времени. Любая рациональная попытка описать его обречена на провал.

– А иррациональная? – на всякий случай уточнил Даня.

– Она единственная возможна, если понимать иррациональность не как ущербную рациональность, а ее противоположность. Все адепты нирваны и святые отшельники ищут соприкосновения с хаосом.

– Зачем?

– Как бы нагляднее сказать… Представь себя бегущим по перрону с баулами и опаздывающим на поезд.

– Представил… Даже вспомнил.

– А теперь, в приятном полумраке среди цветущей лаванды под ambient джаз лежишь, никуда не торопясь, в бурлящей джакузи. – Даня молча кивнул. – Жизнь в социуме – бег по бесконечному перрону с поклажей наших планов за уже ушедшим поездом. А нирвана – джакузи на примыкающем к хаосу уютном уголке жизни.

– Образно, – оживился Алик. – Даже захотелось попробовать… Не за поездом, конечно. Получается, как у БГ: «все помнят отцов, но зовут матерей».

– Именно! Но вернемся к ответу Савельича. Хаос не содержит ничего кроме себя. В том числе и смысла не может содержать. Поскольку смысл, как любое понятие, подразумевает отделение того, что им является, от остального. Если говорить о хаотической составляющей жизни, то в ней нет и не может быть смысла. О чем нам Савельич и поведал.

– Мне кажется, я не то имел в виду. Но и возражать не буду: у тебя весьма недурно получилось.

– И что, хаос никак нельзя объяснить? – расстроился Даня. – Его можно хотя бы почувствовать?

– Помедитируй в лотосе лет двадцать, – в шутку посоветовал Алик.

– Ответ не так далек от нас, как кажется, – улыбнулся Григорий. – Всего-то надо не пытаться истолковать его. А то получится, как у искусствоведов и критиков.

– Эх, точно! – Почему-то обрадовался Алик и хлопнул себя по ляжке. – Иногда книга или песня цепляет, но чем не понятно. Ходишь, думаешь. Сдаешься, обращаешься за ответом к спецам. Почитаешь их – одно разочарование: и ответ ничего не объяснил, и произведение разонравилось.

– Ага. Уроки литературы в школе меня почти отучили читать, – с улыбкой поддержал Савельич. – Из троек не вылезал. Никак не мог запомнить, что там думал, скажем, Лермонтов, когда «Мцыри» писал. Повзрослев допер – фиолетово, что он там думал. Имеют значения лишь мои переживания от прочитанного. Скорее всего, думал он о бабах и попойках, а не о стихах. Потому и получалось гениально.

– Рискну предложить маленькое упражнение, – продолжил Григорий, когда все отсмеялись. – Посидите минутку тихо и скажите, что слышите.

Компания разом замолчала, обратившись в слух. Даже дышать старались тише и через раз. Гроза давно ушла. Хотя зарницы время от времени размывали темноту за окошком, раскаты грома были уже не слышны. Ночь и дождь заставили смолкнуть птиц и насекомых. Лишь одинокая муха жужжала в углу, изредка перелетая с места на место. Фоном безмолвия служил еле уловимый шум воды на перекате метрах в двухстах выше сторожки.

– Слышно, как вода течет, – нарушил молчание Даня.

– Правильно, – сказал Григорий. – Представьте себе перекат. Если снять его скоростной камерой, можно увидеть, что он состоит из сменяющих друг друга отдельных капель и струек причудливых форм. Он по устройству прост – направляемый камнями поток воды. Камни тверды, вода однородна, откуда взяться разнообразию? Мысленно уберите воду и камни, оставив только форму капелек. Материя исчезла, но осталась форма, обладающая размерами и расположением. Думаю, это не трудно.

– Вполне посильно, – ответил за всех Алик. Остальные согласно кивнули.

– Оставшееся бестелесно, но легко укладывается в голове. Второй шаг уже сложно передать словами. Отбросьте форму с ее размерами и пространством. Должна остаться только непредсказуемая игра подвижности. Вот эта игра и есть тень хаоса, отбрасываемая на жизнь. Она-то и приковывает внимание наблюдателя. На перекат или водопад можно смотреть вечно. Он не скучен и никогда не повторяется. Каждая струйка подвижна, и в каждое мгновение новая, – Григорий сделал паузу, то ли вспоминая, то ли обозначая важность момента. Потом добавил:

– Хаос одновременно проявляется во всем видимом и невидимом мироздании: и в нашем перекате, и в столкновении далеких галактик, и в шуме электромагнитных полей, вызванных капризами поведения электронов. Это не разные его участки, это единый и единственный неделимый хаос, охватывающий к тому же все прошлое и будущее…

– Это не хаос, а дух, – перебил Григорий.

– Скорее белый шум, – выдвинул предположение Алик, но сам его дезавуировал. – Но шум при всей его абсолютной случайности измерим мощностью, а мы абстракцию обсуждаем. Так?

– И да, и нет. Хаос не абстрактен, он вполне реален. Для того, о чем мы говорим, любой термин одинаково не подходит, поэтому я заранее соглашусь со всякой предложенной вами последовательностью букв. Слова тут бессильны в силу своего происхождения из мира структур.

Несколько минут компания сидела молча. Потом, вздохнув, Савельич разлил остатки по стаканчикам.

– За хаос пить, на всякий случай, не будем. Давайте за жизнь. Все же она прекрасна, особенно вдали от города.

– Она прекрасна везде, – поправил Алик.

Выпили, закусив грибочком. Савельич поставил опустевшую бутылку в угол:

– Ну всё. Разрядник опустел. Пора до ветру и спать.

– Какой разрядник? – переспросил Даня.

– Электрик в Савельиче не истребим, – пошутил Григорий. – Он водку имел в виду.

– Тогда уж заземлитель.

– Разрядники придумали, чтобы грозовые разряды и перенапряжения снимать, – разъяснил Савельич. – А для заземления целый ящик нужен. Только после заземлителя я завтра в одиночестве на речку выползу. И то ближе к полудню.

– Видать сломался местный разрядник, если мы тут при свечах кукуем, – ехидно заметил Алик.

– Если бы сломался, то весь район сейчас во тьме сидел, – возразил Савельич, открывая дверь на улицу. – Вон, в поселке на том берегу свет виден. Вероятно, провод к нашей деревушке пережгло.

Вышли на улицу. Друзей накрыла приятная волна послегрозовой прохлады с еле уловимым сладковатым привкусом озона. Над плесом неслышно гулял ветерок, оживлявший у противоположного берега узкую полоску легкой ряби. Глядящая с очистившегося неба почти полная луна бесстыдно плескалась в воде, рассыпаясь на сотни игриво подмигивающих серебристых светлячков.

– Хаос за работой, – мечтательно вздохнул Алик, завороженно глядя на лунный калейдоскоп. – Пожалуй, я завтра пойду на перекат ловить.

– Я тоже, – поддержал Даня.

– Идите спать, романтики, а то утро проспим, – строго сказал Савельич. – Гриш, ты тоже на перекат?

– Я бы охотнее на лодке к камышам. Тише и подремать можно.

– Давай! Я с тобой. Егорыч обещал прикормить возле затоки. Хоть с уловом вернемся.

– Упражнение дяди Гриши лишило нас выбора, – твердо сказал Даня. – Даже если без рыбы останемся.

– Как хотите. Мы поделимся, если клев хороший будет, – успокоил младших товарищей Григорий. – Только не думайте, что перекат – единственное место, где можно медитировать. Хаос заметнее в нетронутой природе, однако, даже самые унылые и строгие созданные людьми вещи его содержат в полной мере.

– И свежепостроенная типовая коробка-ангар на пустом складе? – удивился Даня.

– И она тоже, – подтвердил Григорий. – Созданные людьми вещи всегда очень ограничены в масштабе. Если чуть поиграться зумом хаос возвращается.

– Не понял, – удивился Алик.

– Взгляни на склад с самолета, и он перестанет казаться унылым, вписавшись в мозаику окружающего ландшафта. Подойди ближе и посмотри на фундамент ангара. Увидишь невероятный горный пейзаж на поверхности бетона. Человек вмешивается в крохотный отрезок масштабной шкалы. А природа аккуратно и без пропусков творит всю вселенную по сходным правилам – от галактик до электрона. В отличие от озабоченных решением конкретной задачи инженеров, природа любое свое произведение приправляет хаосом в правильной пропорции.

– А ведь точно! – воскликнул Алик. – Странно, что никогда раньше не задумывался об этом. Микросхемы и гигантские плотины делают совершенно разные люди по непохожим технологиям. Даже чертежи разительно отличаются. Им трудно освоить навыки друг друга.

– Именно, – подытожил Григорий. – Мы заперты рациональным мышлением в тесных каморках доступного нам масштаба, а прикосновение к хаосу открывает возможность ощутить дыхание жизни всей вселенной сразу. Рассудительность делает людей сильнее и эффективнее, но опустошает похуже любого вампира. А хаос – важнейшая составляющая жизни, элегантно лишающая ее смысла, но взамен дарующая счастье.

                EuMo. Июнь 2021.