Былинные земли. Николаевские берега, часть 16

(Продолжение)

МИКОЛАЙ, И ТАЙНЫ ПЕРЕДЕЛА

Московский князь и царь, вторгшись в пределы междуречья, не мог не знать, что его ожидает в его же «вотчине» - Полоччизне. Особое значение имели переправы, лежавшие в сфере Поулья. Как без них? Они играли ключевую роль в овладении всем торговым маршрутом – от Риги до Киева.

В связи с этим, задаешься логическим вопросом: почему Василий Низовцов, изучавший по приказу своего суверена южные полоцкие рубежи, проигнорировал неординарный пункт, обошел вниманием?

Ответ, кажется, лежит в плоскости разграничения. Прокладывая границу, он тянул ее с «Лепля до Межжиц» вдоль речной магистрали, а потом резко отворачивал, включая область переправ в зону Полоцкого повета, исключая доступ туда виленцев - «боленских панов». Граница уходила на юг, в Тяпинские земли, в сторону Лукомля, сохранявшего традиционную верность единому государственному образованию – Полоцкой земле.

Лукомль назывался «уездом», что ставит его на одну доску с поветами – что Полоцким, что Виленским. Он был далек от акции потрошения уделов, начатой королевскими верхами.

«Наезд» Грозного тоже не отличался святостью, содержа агрессивный позыв, и московских посланников попросту выпроводили за дверь, дали от ворот поворот. На такой исход царь не рассчитывал. Такой сценарий не входил в планы Иоанна Васильевича, и он задавался вопросом «с кем же Лукомль?» Настаивал дознаваться до полной ясности, к ответу были привлечены полоцкие жители и владыки – в частности, выслушивалось мнение софийского протопопа Феофана.

По всем историческим параметрам, часть улльского левобережья входила в состав бывшего удельного престола. Как тут не вспомнить фразу из полоцких средневековых летописей, содержащей пласт информации с религиозной риторикой: «…Игуменъ Ловожъский Светого Николы, купившы землю Каракевскую з сябрами у чоловека путного Черсвятского, у Тита Дернячына, и за ся продал мещанину Полоцкому Матысу Трухаковичу, которыхъ Матко, умераючы, описал тую землю на манастыр Светого Миколы ку Лукомълю». Где он был, тот «манастыр ку Лукомълю»? В каком месте?

Непроизвольно возникает связь с регионом Сосняговской пущи - иванскими церковными землями. Да и вся Писцовая книга пронизана темой поиска: «где рубеж Лукомля с Виленским поветом и с иными литовскими городами»?

Поулье ограничивалось на западе Рубежом, помеченным на землемерной карте 1810-1816 годов. Так назывался ручей, вобравший признаки разделительной черты. Он отрезал часть Лукомльской возвышенности – вторую «Улу», охватывая полукольцом область переправ, словно ограждая от западной экспансии.

Радзивиллы, похоже, осели там во времена Саковичей – представителей шляхетского рода, центральным для которых считалось Болино на возвышенном правобережье.

Дорога из Лепля, где «литовские люди город поставили», повязывала сёла «боленских панов» и становилась очень важной, чтобы воздействовать на смежные территории. Спустя годы, ее именовали «военно-торговой» (в отчетах о землевладельцах за 1891 год).

Поульское имение выделялось не только особенностями географического положения, но и вторгалось в северный берег, замыкая, словно в клещи, Сосняговскую пущу. Острие направлялось в сторону Неколочи - туда вела одна из дорог. А вторая шла в Иванск и выводила на селецкий берег.

О ценности того удела и говорить нечего. Собственник богател за счет «путного» рода деятельности – перевоза в южном направлении. А вторым был восточный курс – на Витебск, куда устремлялись кухарско-бискупские «корчемные» потоки. Как удостоверение региональной значимости, смотрится «попутный» факт - в XVIII веке владелец поместья, а им был в то время смоленский скарбник Селлява, удостоился наполеоновского графского титула.

Московский царь и князь, добиваясь от своих людей ясности, не мог не интересоваться Неколочью, до которой «дошли новгородцы», и «путным» отрезком, что вел к переправе, начинаясь с Ладосно – центра путных слуг.

Что же было в сфере «за Неколочью», на северном берегу, вблизи речного перехода?

Некоторое представление дает Полоцкая ревизия 1552 года – документ, составленный за одиннадцать лет до вторжения московцев. Рассказывает белорусский ученый, кандидат исторических наук Вячеслав Носевич:

«Неклочье (Неколочь, - авт.) в ревизии напрямую не упоминается, и это понятно. Его надо рассматривать в связи с имением Несино, к которому крепилось. В ревизии читаем: "Тот же князь Юрей Масалский маеть имене отчизное жоны своее, двор Несину" (в кириллическом варианте ошибочно - Нечису) в составе двух служб крепостных людей ("отчизных") и 36 дымов вольных. «Жоны своее» - значит супруги – единственной дочери Ивана Семеновича Соколинского, умершего в московском плену ранее 1524 года. Соколинским в начале XVI века было пожаловано несколько полоцких имений за выслугу. Младшие братья Ивана, Юрий и Василий Семеновичи, владели Бабчей, Каменем и Заречьем, о чем тоже есть в ревизии (да и в других документах Метрики). Еще известно, что эти селения ранее относились к Ладоснянской волости Черсвятского двора. Так что и Несино могло быть оттуда. Похоже, что ладосняне контролировали широкое пространство. Вдова одного из сыновей Василия Семеновича упоминается как владелица Мотырино, в котором было 9 тяглых и 16 вольных дымов. Возможно, и Костинка была в том же кусте, позднее выделившись.

Про Паулье (Поулье – вторая «Ула», - авт.) понятно - его владелец полоцкому воеводе не подчинялся, а потому в ревизии о нем ничего нет. Видимо, та же картина и с левобережьем напротив. Кто был владельцем Караевич на тот час - неясно. Первое упоминание относится к 1539 году - в записи "на память мужом и старцу Кораевским", внесенной в книгу Полоцкого замкового (гродского) суда. Ссылка - в двух случаях на "Кораевскую землю", а в одном на "Кораевичи". Мужи и старец жаловались на князя Андрея Мелешковского – на его «новины», вводимые во владении, которое "пан его милость подал ему в его опеку". Под "паном его милостью" явно засвидетельствован тогдашний полоцкий воевода Ян Глебович, от имени которого велось судопроизводство. Получается, что Кораевичи в то время были государственным селом Полоцкого воеводства, которое воевода передал "в опеку" князю. А им был Андрей Андреевич Лукомский-Мелешковский, женатый на Настасье Служчанке, дочери Григория Омельяновича Служки - родоначальника служковского рода. Князь Андрей жил до конца 1570-х годов, но в момент ревизии Кораевичами, похоже, уже не владел.

У Вольфа упоминается, что в 1579 году некий Юрий Градовский пытался отсудить имение "Кореевичи на Уле", которое Зофия Служчанка внесла своему мужу. Это известие очень странное. Проблема в том, что ее связь с Кораевичами не обнаруживается, и даже материнским имение не выглядит. Можно было бы предположить, что Кораевичи вместе с Тяпино представляли часть вотчины Омельяна, общего родоначальника Служков и Тяпинских. Но в таком случае как оно могло наследоваться?

Короче, ранняя история той местности очень туманна».

Все же напрашивается связь поульской вотчины с тяпинской, и тогда понятно, почему Василий Низовцов в 1563 году уводил туда полоцкую границу, избегая притязаний «боленских панов» - виленцев.

В имени князя, которому полоцкий воевода поручил «опеку» северного берега, проскальзывает все тот же «лукомльский» аспект. Выходит, что район переправы был камнем преткновения во взаимоотношениях северных и южных соседей. Используя противоречия, третья сторона могла извлечь выгоду. Чем и воспользовался Радзивилл Рыжий. Нанеся удар московцам, он закрепил роль «панства» в округе, воздействие Запада на полоцкие земли, где были живы еще вечевые традиции, и люди поклонялись своим Богам.

Даже топонимика стала другой. До вторжения грозновцев, в 1552 году, «Кораевская» земля правописалась через «о» в корне. А на карте итальянца Дзаннони, в эпоху Речи Посполитой, читаем «Karawicza» - через «а». Неужели в этом слове отобразилась история битвы? «Караевичи» как «покарание», кара, дань событию? А Костинка (Koszczanka) – как последствия той битвы, гора костей на поле брани?

Невероятно. Даже, если нет прямой зависимости, то мистическая налицо. Интересно, что в польском Словнике, выпущенном варшавскими учеными в период Российской империи, представлены оба варианта: поселение названо в двух номинациях, с видоизмененным корнем - и как Karajewicze, и как Korajewicze.

Еще больше недоумений вызывает карта Шуберта, исполненная в первой половине XIX столетия – военно-топографическая трехверстка. Исследуемый нами край обозначен, но от этого не меньше таинств и загадок. Несино превращено в «Весино», Мотырино - в «Мозырино». Неколочь не указана, зато обозначен населенный пункт под интригующим названием «Миколай». А Кораевичи-Караевичи прописаны коротко, с намеком на безусловность: «Кора». Причем, таким крупным шрифтом, что значимость его несомненна, в обсуждении не нуждается.

В таком случае снова не обойти вопрос: почему в Писцовой книге «Коре» не уделено внимание? Почему грозновские обследователи исключили из своего обзора неординарную область? 

Сегодня высказываются сомнения в достоверности некоторых листов Писцовой книги. И это не беспочвенно. Оказывается, она была захвачена в качестве трофея при изгнании грозновцев из Полоцка, и действительно, могла подвергнуться корректировке.

Удивительно, что в ней нет ни слова про Радзивиллов. Для сравнения приведем такой пример. Сапежинские земли упоминаются, хотя Сапеги в то время стояли ниже Радзивиллов, уступая как по объему собственности, так и по рангу – они княжеских титулов не имели, никаких.

Похоже, Радзивилл Рыжий не случайно избавился от улльской собственности в преддверии Ливонской войны. Конфликт вызревал, грозя стать вторым Городенецким сражением.

Еще несколько слов о современной интерпретации «Улльской битвы». Принято считать, что первая схватка произошла в районе Иванска – того самого, где лежали церковные земли полоцкого храма Иоанна Предтечи – на широком пространстве под названием: «Иванские поля». А где конкретно?

Зададимся вопросом: могло ли побоище разыграться на монастырских землях – на виду у религиозного центра? А как после того могла чувствовать себя радзивилловская «панья Анна», там осевшая? Легко ли носить бремя причастности?

Конечно, преобладал дух воинства, и не считалось святотатством поразить агрессора. В то же время адрес «Иванские поля» не столь однозначен. Некий «Иван полъ» фиксировался за Поульем, южнее. А область монастырских земель могла распространяться, включая всю Сосняговскую пущу, вплоть до Неколочи.

На «Иванские поля» указал Стрыйковский, иностранный наемник. Он якобы узрел гору костей на тех полях, но это было не по свежим следам, а спустя несколько лет. После чего пропагандистская королевская машина накрыла весь свет «коронным» выводом: останки русских!

Боже упаси!

Во-первых, задумаемся: разве могли человеческие кости пролежать долгое время в открытом поле, на виду у церковников? Не по-христиански как-то. Не вяжется это с православной традицией, не могли быть не захоронены убиенные.

К тому же, версию вбросил человек, который служил у короля рыскуном-разведчиком, под видом священнослужителя. Можно ли ему верить?

Что нападение было, безусловно. Оно прогремело в Европе.

Надо учитывать, что Радзивилл нанес удар из засады, а это могло произойти в окрестностях пущи. Стрельцовский обоз мог двигаться к южной переправе из-под Неколочи, вступил на стезю, помеченную лукомльским прошлым, и был атакован неожиданно. По всем сведениям, среди нападавших были местные жители – крестьяне, хорошо знавшие ходы-выходы и действовавшие по-партизански. Надо учитывать порыв лукомлян – вторжение московцев воспринималось как святотатство: посягательство на их исконные вотчины. Всю последующую историю впитала другая Улла - двинская, за которую развернулись более масштабные операции.

Драматические события отозвались кардинальной перетряской. Лукомль, вместе со Свядой и Волосовичами подчинили Оршанскому повету. А Поулье, как и Чашники, «после административной реформы 1565-66 годов закрепились в Полоцком воеводстве», поясняет белорусский историк Носевич.

После изгнания опричников уже весь задвинский край решительно переделывался. «Монастырское сельцо Ивановское… что Ивана Предтеча на острову» (имелся в виду храм Предтечи в Полоцке), сразу же «перепрофилировали». Король Стефан Баторий отдал православную обитель иезуитскому ордену.

(Продолжение следует).

На снимке: северный берег Уллы в области исторической переправы. Фото Владимира Шушкевича.


03.07/22