Мёртвые вещи

Потянула супруга за рукав, он обернулся.
– Пожалуйста, сними шляпу. – Сказала я. – Это важно.
Он снова вздохнул и сделал как должно.
Удивительно, как я вспомнила все эти обычаи провинциальной глубинки, стоило мне вернуться. Городская жизнь повлияла на меня, но не стёрла и части моей памяти. Здесь лежала её главная деталь – моя мать.
Мы стояли над свежевскопанной могилой. Она казалась маленькой и худой там, на её дне. Её прежде угольные волосы выжжены до пепла. И всё же, она не казалась покойна как мертвец, в ней виделось напряжение – будто она притворяется, что спит. От этого было не по себе.
Служитель закончил песнопение и опустил руки:
«Теперь – последнее». – Он взглянул мне в глаза. – «Выручите?»
Кивнула. Мой муж не понял местного выражения, и я взяла у него мешок и высыпала пожитки матери на землю. Подняла ожерелье. Мои руки тряслись, потому он помог мне порвать его. Я бросила предмет в яму.
«Мёртвые вещи для мертвецов». – Подумала я. – «Как же хорошо, что я объяснила ему это заранее. Видят Боги, спорить сейчас не время».
Мы поднимали вещи с земли и делали то же. Многие из них были знакомы, как эти вязальные спицы покрытые ржавчиной, как это маленькое бронзовое зеркальце, бывшее её приданым, как деревянный гребень с причудливой резьбой. Изображение резвящихся оленей затёрлось, но я всё равно видела его, как и двадцать лет назад. Маленькие девичьи сокровища – как я тогда мечтала, что и у меня будут такие же. А сейчас я была рада избавиться от них, и от воспоминаний, которые они вызывают. Так и она становилась для меня всё более и более мёртвой.
Я взглянула на неё. Её бледные руки были стёрты и щербаты как жернова, они пользовались без пощады. После бегства отца, она несла на них наш мир: копала землю, растила урожай, доила коров. Можно ли винить её за то, как сама она огрубела? Думаю нет: сложно сохранить себя, пережив такое. Должна ли Я простить её за то, какой грубой она была со мной? И снова «нет». Ведь то была я, на кого она кричала, над кем насмехалась, кого била.
«Дорогая». Услышала я. «Что-то не так?»
Муж обнял меня, слёзы по его спине.
«Ничего». Вдохнула. «Всё наконец-то так».
Я улыбнулась. Чувствовала, как эти солёные слёзы вымывают её из меня, из моей головы. В груди полегчало, и плечи, и ноги – всё расслабилось за раз, что я почти упала, но он держал меня крепко.
И он же поставил меня на ноги.
«Давай закончим». Сказал он. «Осталась только эта уродливая кукла».
Я подняла её. Пустые иссиня-чёрные глаза смотрели на меня, точно спрашивая. Кривая трещина разрезала её бледное лицо пополам, делая детское лицо зловещим. Скреплённый смолой шов выглядел как гниющая рана.
Это была любимая игрушка ей детства. Может, потому мать была такой? Я орала в ужасе каждый раз, когда она давала мне её. Что-то с ней было не так.
Похоже, она невероятно дорога. Не из дерева, но из фарфора, и такой тонкой работы, что выглядит как настоящая девочка, только белая, холодная, и с этим пристальным жестоким взглядом. Точно сосуд для адского демона из рассказов, крадущегося ужаса, ворующего детей и пьющего души слабых и беззащитных.
Пускай прошло много лет, время её не тронуло. Единственная отметина – эта трещина – была моей работой. За это я проспала на голом полу пару недель, но удар того стоил. Мистический враг, эта кукла была главной деталью моего мрачного детства.
Я уселась на землю с монстром на ладони. Взяла её руку и подняла куклу за неё. Она была такой невесомой, такой неважной. Я дала ей упасть. Она упала: ноги врозь перед ней, голова упала между ними, лицом в землю. Как марионетка, но без руки внутри.
«Её рука лежит здесь, двумя метрами ниже».
Я расплакалась и рассмеялась.
«Слава Богам, у меня вырос свой позвоночник».

***

Могила закопана. Мы стояли здесь, смотря, как опускается солнце и как собирается служитель. Тёплые, сильные пальцы держали мою руку. Хорош мой муж – всегда готов поддержать меня. Потому, мне было ещё сложнее признаться: ведь в душе я была спокойна как никогда.