Иванов, Петров, Сийдорофф. часть 26

          Через два часа долгожители с родственниками собрались на откосе, где открывался прекрасный вид на реку и лес. Родственники поддерживали старичков под руки, так как не все уже твёрдо стояли на земле. Кроме Анны Фёдоровны Сидоркиной, которую привезли на мотоцикле Иосиф с Владимиром, были - Ефим Ефимович Сорокин, который пришёл сам со своим другом-костылём, Пантелей Варламович Казанцев бывший ветеринар, которому исполнилось в этом году девяносто пять лет, и Нина Макаровна Мяконькая, которая была самой молодой из них, ей было лет девяносто.  Пантелея Варламовича с двух сторон держали двое дюжих внуков, чтобы он ненароком не упал, так как его только что подняли с постели, и он, ещё не очнувшись от послеобеденного сна, вяло грезил, что приехал врач из района, и его записали к нему на приём. Нину Макаровну привела дочь, такая же полненькая и кругленькая, как мать, тоже в очках с большими линзами, в некоторых местах заклеенных скотчем и изолентой. Они были похожи на двух плохо видящих и слышащих сестёр-близнецов.
          Все сельчане были одеты в праздничную одежду, которую покупали у изредка приезжавших в деревню китайцев ещё в начале двухтысячных годов. Потом, по причине плохих дорог и неплатёжеспособности населения, жители Поднебесной вместе с другими продавцами из тёплых стран забыли сюда дорогу.
          На редакционной машине привезли стулья из сельсовета. На них усадили долгожителей, остальные родственники остались стоять рядом.
          - Граждане колхозники! – начала разговор журналистка.
          - Бывшие колхозники, - поправил кто-то из толпы.
          - Хорошо! Бывшие колхозники! Среди вас много долгожителей! Наша газета «Колокол деревни» делает подборку о знаменитых людях нашей области. Следующий репортаж будет об Анне Фёдоровне Сидоркиной, так как ей в этом году исполняется сто лет, но также мы будем писать и о других достойных нашей газеты людях. Сейчас мы сделаем фотосессию на природе, потом у каждого долгожителя в доме в кругу семьи. Сергей, принесите рабочий чемодан! – попросила Елизавета помощника и, наклонившись к председателю, спросила: – Сколько у вас жителей от 90 до100 лет?
          - Четверо, - сказал председатель.
          - Хорошо. До вечера всё успеем, - сказала журналистка и вновь обратилась к жителям. - Всем долгожителям выдадут виниры для сьёмки.
          - А это, чё такое? Валюта? – спросил Ефим Ефимович Сорокин.
          - Чтобы вы выглядели на фото достойно, вам на время дадут вот такие заменители зубов, - журналистка вытащила из принесённого Сергеем ящика протез. – Называются они винирами. Это имитация зубов из сверхтонкого медицинского полипропилена. Они не предназначены для постоянной носки! Вам сейчас покажут, как их надеть, а после фотосессии вы должны их сдать! Эти виниры - собственность журнала! Сергей, покажите людям, как ими пользоваться.
          Нину Макаровну долго уговаривали надеть виниры, но она упорно отказывалась, так как не могла понять, зачем ей суют в рот эти белые полоски.
          Пантелея Варламовича даже спрашивать не стали: внуки просто раскрыли ему рот и быстро вставили зубы, пока тот находился в полудрёме.
          Ефим Ефимович стоял у зеркала, которое фотокор повесил на дереве рядом с машиной, и улыбался во весь рот неестественной белозубой голливудской улыбкой.
          - Анька, поди сюда! – позвал он Анну Фёдоровну, не закрывая рот.
          - Чего тебе, Ефимыч?
          - Ты глянь, красота какая! – не отрывая взгляда от зеркала, сказал дед.
          - Так у меня такие же! – Анна Фёдоровна потеснила деда Ефима у зеркала, и теперь они вдвоём отражались в нём с белоснежными улыбками.
          - Анька, я же тридцать лет не видел в своём рту зубов! У меня же пять зубов на весь рот осталось. Вот ведь где с ними встретиться пришлось - на твоём юбилее! Как думаешь, нам их подарят как долгожителям района?
          - Нет, Фима, это только для журнала, чтобы все видели, какие у нас в деревне стоматологи! – засмеялась Анна Фёдоровна. – Старое время прошло, а показуха осталась.
          - Не отдам, - вытер рукой предательски ползущую по щеке слезинку Ефим Ефимович.
          - Отберут, - сказала Анна Фёдоровна.
          - Кусаться буду!
          - Чем? У тебя же зубов нет!
          - Теперь есть!

          Нина Макаровна, подслеповато щурясь, смотрела на Анну Фёдоровну и Ефима Ефимовича, и когда они повернулись к ней, сверкая белозубыми улыбками, ахнула и согласилась вставить виниры и себе.  Потом, поддерживаемая за локоть дочерью, она подошла к зеркалу и обомлела. Несколько минут смотрела на себя, расплакалась и, повернувшись к дочери, сказала:
          - Вот бы тебе, Олюшка, такую красоту на зубы! Тебе-то в семьдесят лет только такое и носить! А мне-то уже они ни к чему.
          - Где ж их взять, мамочка? – вздохнула дочь.

          Елизавета Великая вышла из машины, в которой сидела, скрываясь от солнца, и, хлопнув в ладоши, громко сказала:
          - Всё! Примерка закончена! Посадите долгожителей на эти стулья! И давайте быстрее! Солнце уходит, а нам нужен свет! Посадите их – мальчик-девочка, мальчик-девочка!
          Родственники повели стариков к стульям, что поставили на  откосе. За ними открывался великолепный вид на реку и тайгу, уходящую в бесконечную даль.
          Первого внуки посадили Пантелея Варламовича. Он сонно улыбался, прислонясь к спинке стула. Рядом с ним села Анна Фёдоровна, потом Ефим Ефимович и Нина Макаровна. Фотокор Сергей бегал вокруг них, поправляя воротнички и ноги. Наконец он отбежал подальше и начал смотреть в объектив. В этот исторический момент, Пантелей Варламович, окончательно уснув на солнышке, стал заваливаться на Анну Фёдоровну, потом упал ей на колени, а с них мягко шлёпнулся на землю. Внуки бросились к нему, пытаясь посадить деда на стул.
          - Не поднимайте! – сказала, морщась, Елизавета Великая. – Пусть лежит внизу! На стуле от него толку мало! Так тоже фотографируют! Только привалите его к ногам долгожителей, чтобы у него опора была! И руку ему под голову подставьте! Вроде как он на нас смотрит!
          Внуки долго ставили руку деда в нужное положение, но ему было уже всё равно, он обмяк и тихонько похрапывал.
          - Воткните какую-нибудь палку в землю, и привяжите скотчем к ней руку, а на руку положите голову! – начиная раздражаться, сказала журналистка. – И привалите, привалите его к рядом находящимся ногам… Если падает, то привяжите к женской ноге! Скорее! И скотчем зафиксируйте улыбку, чтобы виниры были видны! Мне отчитаться надо перед начальством.
          - Ну, вы придумали, Лизавета Па…, - восхищённо сказал фотокор Сергей, - я бы до такого не додумался!
          - Опыт, дорогой мой, - сказала журналистка, - Поработай с моё, ещё не то придумаешь! Так, всем улыбаться!
          Наконец снимок был сделан. Лучше всех получился Пантелей Варламович. Он лежал головой на ногах Нины Марковны с закрытыми глазами, блаженно улыбаясь белозубой улыбкой.
          Когда долгожителям показали кадр, Ефим Ефимович расстроился.
          - Надо было мне с ветеринаром валетом лечь, - сказал он Анне Фёдоровне.
          - Зачем? – удивилась та.
          - Я бы, Анька, первый и последний раз к твоим ногам прильнул, - хихикнул дед.
          - Теперь все родственники встаньте за спинами долгожителей! – командовала журналистка. – Сделаем общую фотографию! И улыбаемся, улыбаемся!
          Но когда показали всем цифровой снимок, оказалось, что радостно улыбались только четыре человека с белыми винирами, остальные мрачно смотрели в объектив, боясь открыть рот.

(продолжение следует)