Перевод со змеиного

   Мышь в тени уродливого красного камня, глазки-бусинки, лапками мелко перебирает, между коготками струится песок, малышка-ягодка, теплая, влажная, любуюсь.

   Она меня не видит, а зря, что за невнимательность, в наших кругах это не принято, малыши должны быть всегда бдительны, чуть напуганы, источать именно этот прелестный остренький запах страха. Экая чудная приправа к завтраку…
Я совсем близко. До неприличия близко. Настолько близко, что убрал раздвоенный язык, и сдержанно разминаю челюсти. Пора. Вопрос – ударить клыком, и отпустить на полминуты ада, судорог, умирания, чуть оттягивая собственное наслаждение? Или просто, навалившись, раздробить шейку, и глотать быстро, давясь, утоляя особенный утренний голод…

   Пора. Удар. Спираль выстрелила - превратилась в прямую, железной твердости, с двумя кривыми клинками из раскрытой белесой пасти. Что может быть изящнее… Ювелир Надземного Мира, левый клык рассек спинку мыши, и скупо брызнул густым янтарем, скупо, в самом деле, сколько ей, маленькой надо, ничего лишнего…
 
   А потом было вкусно, сытно, я доволен, жизнь удалась, опять же, главное – не переедать, не впадать в сонное забытьё на несколько недель, как кузены – хелодермы или всякие разные полозы-удавчики…

   Гармония. Это – когда сыт, но не размяк, и есть шкодливое желание полюбоваться собой, а потом,  почему бы и нет, поволочиться за девками, чисто теоретически, себя показать, похвастаться обликом, статью, мощью, у нас не принято презентовывать даме дичь, а жаль, эк я смотрелся бы авантажно с мертвой крысой в зубах, картинно брошенной перед Гуапой – моей девочкой, подругой, зазнобой, она иногда слышит от меня – моя прелесссссссть, и лукаво улыбается, играя  розовым язычком…

   Она меня зовет Афортунадо, в смысле – Счастливчик, ей все во мне нравится – и бугристая треугольная башка, и великолепный узор из сухих чешуек, и стальные мышцы – мои маленькие солдаты, которые то свивают из меня гибкий штопор, то выстраиваются в напряженное каре, и тогда я страшен, потому что через секунду будет убивающий бросок…

   А еще она обожает любоваться моей Штучкой. Фи, я далек от фаллических сальностей, есть кое-что не менее интересное. Правда, на хвосте. Каскабель, Погремушка, семь звеньев, семь лет моей жизни, моя музыкальная игрушка, я почти все умею из нее извлекать – и звонкие хлопки, и костяные трели, и жужжание-гудение, и свист, Гуапа часто шалит - звучит дуэтом со мной, ее погремушка из пяти колец – звучит тише, но, ааааааааааа, до чего славно…

   Мы с ней не идальго, не андадеро, не побрекито, никак не сеньоры-сеньориты, не обращайте внимания на имена, в наши края когда-то затесались испаноговорящие, они очень быстро умерли – жара, нет воды, наша родня под каждым камнем…  А язык и привычка к этим прозвищам остались.

   Ооо… А вот это зря. Он идет, загребая ногами песок, пиная камни, от него много шума, дрожи земли, волн химической вони, он приближается, конечно, шляпа, тряпье на теле – все почти белое, вот же идиоты, они надеются этим уменьшить силу Главного Убийцы – Солнца, Главный и меня может упокоить, если после полудня я не найду тень и прохладу, не важно – сейчас не отвлекаемся, что надо этому уроду? Продрался свозь колючие кусты, обернулся, ржет, что-то гортанно орет отставшим друзьям, ага, еще и друзья неподалеку, так, в двух шагах, шорты, красные волосатые ноги, высокие пыльные ботинки, дальше-то что?
А дальше я. Увы.

   Диалог? Как-то нет желания. Что ж. Увы.

   Я ведь из совсем другого мира. Кроме радужного мира света, аромата, звука, каждая тварь передо мной – это многослойный презабавный портрет, пульсирующий, разноцветный, я вижу, где он полон жизни, а где уже перестал жить. Да, и вижу, как он умрет.

   Этот сделал те самые два шага, и навис надо мной. Н-да… Пялится в бинокль, ищет Далекое. Не видя Близкое. Но не менее Интересное. А у самого – в метре от меня сквозь штанишки пульсирует бедренная артерия. Почти как у мышки… Хи-хи. Удар.

   Из медицинского протокола – сопроводиловки:

….погибший, Закария Саймон Хоуп, 22 лет, студент Берклийского колледжа, отправился вместе с друзьями в окрестности Калико с целью прогуляться по пустыне как можно ближе к наиболее жаркому месту в Мохаве. Получил укус гремучника, по-видимому, Crotalus scutulatus, в бедро, по-видимому с немедленным попаданием яда в артериальный кровоток. Со слов друзей, агония длилась не более трех минут, сопровождалась судорогами и непрерывным страшным криком. Подойти они побоялись, так как 6-футовый гремучник, свернувшись в боевой позе рядом с пораженным, и непрерывно угрожающе гремя погремушкой, не давал им оказать помощь, и уполз только тогда, когда наступила биологическая смерть Хоупа…

   Гуапа видела. Лежала в пяти ярдах. Любовалась. Практически аплодировала. Прошипела-сказала-промурлыкала мне на ухо – ты теперь не Афортунадо, ты теперь Актор Драматико. Я вся твоя, впрочем, как и прежде…

   Вот и славно.