Тепло отцовских рук

«Хорошо быть такого длинного роста! Мне сверху всех видно, а меня никто не видит, потому что все смотрят себе под ноги. Когда я иду с мамой за ручку и считаю ворон, – так говорит мама, – то мне видны только головы снизу, а это совсем неинтересно. Когда ты выше всех, то почти летишь. Вон, рядом идёт дедушка - у него на голове блюдечко, даже солнышко в нём отражается! А у той тёти в волосах ползёт гусеничка. Я знаю: гусеничка – это будущая бабочка. Вот, наверно, тётя удивится, когда гусеничка доползёт и превратится в бабочку! Ой, малышня внизу прыгает, вот какие - только мешают всем. Меня им ни за что не увидать!»

– Оленька, я же тебя просил не тянуть меня за уши, когда на плечах едешь! – папа помотал головой, совсем как лошадка в зоопарке. – Обхвати голову руками и не елозь – жарко!

Оленька послушно отпустила прохладные папины уши, вздохнула и обняла руками голову – поверх уш... или ушей? Но папе снова не понравилось:
– Ольгуша, ты мне глаза ладошками закрыла! Обними меня за шею!

Оленька провела ладонями по папиным щекам: они были влажными и горячими, – и попыталась соединить пальчики под папиной бородой. От усердия дочь навалилась на голову – и вдруг схватилась за бороду, потому что её сильно качнуло.
– Не тяни за бороду, – взмолился папа. – Ну, что за егоза!

Наконец Оленька устроилась удобно – так, чтобы не мешать папе, и вернулась к созерцанию мира с высоты папиного – и ещё немного своего – роста.

Папа шагал мерно и быстро. Шаги у него были широкие, и дочку тихо качало и немного подбрасывало. У папы за спиной был пузатый рюкзак, а на голове вместо кепки почти лежала маленькая дочь. Рядом вприпрыжку шла мама, с трудом поспевая за мужем и дочерью, в обеих руках она несла большие сумки. Папа, мама и Оленька спешили на электричку.

Движение убаюкивало Оленьку, и она, не размыкая ручек, понемногу сползала на рюкзак. Она изо всех сил боролась с дрёмой, стараясь держать глаза широко открытыми. Но глазки засыпали, и Оленьке виделось сквозь слипающиеся реснички, что она в стакане – за толстым зеленоватым стеклом. Перед глазами была папина голова, на которой она различала каждый чёрный блестящий волос. Она вдруг заметила, что в густой, очень красивой папиной шевелюре поблескивают серебряные ниточки.

Папа, а вместе с ним Оленька, мчался в густом людском потоке, а все остальные люди – и дедушка с солнышком на блюдечке, и тётя с гусеничкой в волосах, и даже мама с большими сумками – были снаружи зеленоватого стакана, и она видела смутно лишь их размытые силуэты. Звуки за стеклом переставали быть различимы, как будто в уши Оленьке мама засунула ватку с мазилином, как делала она перед купанием дочки, чтобы в ушки не попала вода.

Папа почувствовал, что Оленька заснула: ручки расцепились и тельце обмякло. Тогда он поднял руки и стал придерживать спящую малышку, чтобы она во сне не упала. Папе было теперь неудобно бежать, он совсем взмок, но старался не замедлять ход, потому что будить свою любушку ему не хотелось.

Руки у папы были большие и умели делать всё, что нужно в доме и на работе. Они крепко держали дочь, и она не боялась съёрзнуть с высоты папиного роста вниз. От горячих нежных рук отца Оленьку окончательно сморило. Проваливаясь в мягкий интересный сон, она уже не слышала слов и смеха мамы, заметившей, что дочка спит в смешной неудобной позе и говорившей о том с отцом. Ведь дети спят крепко, потому что им во время сна нужно расти и не отвлекаться на постороннее дело.