Военкомат - 6. Пацифист Вожаков

Военкомат – 6. Пацифист Вожаков
Когда в одно солнечное майское утро ко мне в кабинет влетела Наталья Шорина настенный календарь у входной двери в моем кабинете информировал, что сегодня 5 мая 1997 года, понедельник. Наталья - это мой помощник по учету рядового и сержантского состава.
Только прошел первомайский праздник и приближался праздник Победы. На улице стало тепло, местами даже жарко и настроение у всех было улыбчивое, если, конечно, слово «улыбчивое» применимо к людям, находящимся на работе. Во всяком случае у меня настроение улыбчивым было точно, и не только благодаря весне и солнцу, но еще и потому что через месяц, в июне, меня ждал отпуск и уже начинал отсвечивать радужными огнями в виде путевки в Сухумский военный санаторий. Те, кто там побывал, утверждали, что это почти рай на земле. Синее небо, белое солнце, Черное море и дождик только по ночам, чтобы не беспокоить туристов…
- Владимир Алексеевич, - Натальин голос вторгся в мои грезы и вынудил вернулся на рабочее место, - тут парень пришел, требует военный билет.
Мне, душой только что разместившемуся на лежаке на Сухумском песочном пляже, было неприятно слышать о том, что кто-то что-то требует, поэтому я с досадой посмотрел на нее. Наталью это не смутило. Впрочем, откуда ей было знать, что я в Сухуми?
- Мне, говорит, 27 лет стукнуло, давайте военник, - процитировала она и выжидающе посмотрела на меня, рассчитывая видимо, на взрыв моего негодования по поводу такого нахальства со стороны того, кому стукнуло 27 лет. Никакого негодования я у себя не обнаружил, но, чтобы Наталью не расстраивать, сделал самое грозное выражение лица, какое смог, надеясь, что ей этого будет достаточно и она уйдет довольная. Наталья не ушла, но немного успокоилась, поэтому я сменил выражение лица на обычное.
- А ты почему-то против? – уточнил я, поняв, что Наталья мне в Сухум вернуться не даст.
- Я категорически против. Отправила его во 2-е отделение за выпиской из решения призывной комиссии, не идет. Позвонила сама. Людмила Николаевна Белякова говорит, что такого у нас не было и нет. А она, как известно, знает всех Тейковских призывников начиная с тех, кто еще в песочнице сидит с лопаткой, кончая моим дедушкой…
Сегодня был приемный день для населения, а в такие дни Наталье приходилось иметь дело не только с кроткими запасниками, которым она ставила в военные билеты штампы «Принят на воинский учет», «Снят с воинского учета» и выдавала справки о прохождении военной службы, но и случалось встречать пару-тройку (и больше) агрессивных визитеров, которым всегда что-то не нравилось. Ни наша работа, ни мы сами. Они придерживались мнения, что военкомат ленив и нерасторопен, главным образом потому что мы не сразу доставали из кармана требуемый документ, а начинали со скоростью черепах копаться в архивах, что-то там очевидное проверять, что-то там бумажное стряпать, подписывать состряпанное у военного комиссара и только лет через пять, когда заявитель уже забыл зачем он к нам обращался, этот самый документ выдавали заявителю. Или его вдове. Бюрократы, одним словом…
Обычно Наталья сама успешно справлялась с такой категорией граждан, но время от времени погашать агрессию разбушевавшихся людей приходилось и мне. Возможно, этот случай как раз из таких…
- Тащи его ко мне, - благодушно сказал я Наталье.
Тащить его Наталье не пришлось, поскольку парень стоял за дверью и как только она эту самую дверь приоткрыла, немедленно просочился в кабинет.
- Выдайте мне военный билет! – с порога потребовал парень.
- Всенепременно, - пообещал я и показал ему на стул, стоявший у стены. Сидя на этом стуле, среднестатистический посетитель с нормальной длиной рук, протянув одну из них, мог спокойно похлопать меня по плечу, или поправить бумаги, лежащие у меня на столе. Некоторые так и поступали. Это я к тому, что в каморке, которую я называл кабинетом, можно было стоять, с трудом сидеть, но никак не бегать. А этот парень бегал. 
- Присаживайтесь, - предложил я ему, видя, что парень продолжает гарцевать от двери к столу и обратно. Полтора шага в одну сторону, - Наталья Владимировна, я вас позову. Если что.
Наталья кивнула и ушла.
- Мне исполнилось 27 лет, и вы обязаны…, - парень наконец зафиксировался на стуле и уставился на меня.
- Давайте сначала познакомимся, - предложил я, - меня зовут Владимир Алексеевич и я начальник 4-го отделения здешнего военкомата. А вы?
- Вожаков, - буркнул парень и добавил, - Сергей Сергеевич.
- Теперь я вас очень внимательно слушаю, Сергей Сергеевич. Вы что-то начинали говорить о желании иметь военный билет. Похвальное стремление. Правда оно же говорит о том, что на сегодняшний день его у вас нет. Его вообще у вас не было или может был, да вы его потеряли?
- Не было.
- А что так?
- Неважно. Вот мой паспорт, - парень достал из барсетки книжечку и протянул мне, - мне исполнилось 27 лет. По закону вы обязаны мне выдать военный билет. А ваша сотрудница…
Он замолчал, припоминая вероятно слова, сказанные ему Натальей.
- Ну-ну, - подбодрил я его, - и что сотрудница?
В таких беседах всегда лучше давать человеку выговориться, стравить пар. У большинства людей эмоциональный всплеск довольно быстро проходит и с ними можно разговаривать. По опыту знаю, что гнев 99% таких агрессоров минут через пять после яростного начала понемногу возвращается в свои берега. Этот же парень Вожаков оказался в числе остального 1%.
- Сотрудница ваша, - зарычал парень, - сказала, что для выдачи военника вы будете что-то смотреть, изучать, в чем-то разбираться! Зачем, если мне стукнуло 27 лет?! Какая вам теперь разница?! В армию вы меня уже не засунете!
- Давайте немного успокоимся, - посоветовал я, - и попробуем действительно разобраться. В армию мы никого не суем, а насчет военного билета… Если бы они выдавались всем желающим, то военкомат был бы не нужен. Стояли бы ящики, вроде банкоматов, подошел, нажал кнопку и военный билет падает прямо в руки. А пока такая эра не наступила, военные билеты выдает военкомат и только тем, кому положено его иметь.
- Вот мне и положено его иметь! – объявил парень, - раз мне 27 лет исполнилось.
- Разберемся. Начнем с самого легкого вопроса, почему вы не служили? – спросил я.
- Мне 27 лет…
- Я уже запомнил, что вам 27 лет, можете не повторять, - сказал я, - просто расскажите, где вы были предыдущие девять.
- Какие девять? Что девять? – парень уставился на меня.
- Девять лет назад, - пояснил я, - вы, как и все 18-летние ребята должны были побывать на призывной комиссии, а дальше или служить, или отсрочка, или ограниченно годен по здоровью. Что-нибудь из этих вариантов. Их больше, но эти основные. Вот с этого давайте и начнем.
- Что начнем? – насупился Вожаков.
- Разбираться начнем, - терпеливо сказал я, - итак, Сергей Сергеевич, где вы зарегистрированы по месту жительства?
Поскольку парень задумчиво молчал, я раскрыл его паспорт и прочитал, что Вожаков Сергей Сергеевич родился 25 апреля 1970 года в городе Иванове. Посмотрел отметку о регистрации в этом же городе и вернул документ владельцу.
- Пока мне не понятно, почему вы обратились в наш военкомат, если зарегистрированы в Иванове. У нас граждане состоят на воинском учете по месту регистрации.
- Я живу в Нерли, - буркнул Вожаков.
- Да хоть на Плутоне. Но на воинском учете обязаны находиться по месту регистрации. Или оформите временную регистрацию, тогда на воинский учет вас примем мы.
- Похоже военник мне сегодня не получить, - пробормотал парень.
- Сегодня не единого шанса. Военные билеты, Сергей Сергеевич, мы никому не выдаем, пока не…
Хлопнула дверь. Я поднял глаза и увидел, что в кабинете, кроме меня никого нет. Встал, выглянул в общую комнату. Народ топтался у Натальиного окошечка воинского учета, но Вожакова среди них не было. Я пожал плечами и пошел в общую комнату отделения. Когда закрыл за собой дверь, Наталья посмотрела на меня.
- Что вы такое этому парню сказали, что он полетел, как ракета Тополь на Вашингтон? – спросила она, - послали за обложкой на военный билет?
- Сказал, что ты, Наталья Владимировна завтра отправишь его на военные сборы. Он убежал собираться. – пошутил я.
- Только сборов нам не хватает, - прокомментировала Ирина Дмитриевна Гаврилова, другой (другая) мой помощник, только старший.
Поговорили немного о военных сборах, которых с 1991 года не проводилось. У государства на эту забаву не было средств. Потом Наталья попросила меня подписать у военкома пару справок, одну - запаснику из дальнего сельского поселения, другую - седому ветерану. Я вздохнул, но справки взял и пошел к полковнику Марчаку. Только вчера он раздраженно отчитывал начальников отделений, что мы ходим к нему подписывать всякую ерунду не в установленное время с 16 до 17 часов, а когда нам Бог на душу положит.
Постучал в дверь военного комиссара, прислушался. Вроде он что-то буркнул в ответ, но у него в кабинет вели двойные двери, с тамбуром, и даже если у тебя уши, как у чебурашки, достоверно услышать, что он ответил на стук не представляется возможным. Поэтому я сделал вид, что услышал разрешение войти, отворил одну дверь и, не стучась, отворил другую.
Анатолий Петрович стоял у зеркала, которое у него было встроено внутри одной из дверец, громадного, во всю стену кабинета, который и сам был немаленький, мебельного гарнитура, собранного неведомыми умельцами из полированного ДСП. По меркам 80-х это был обкомовский уровень. Во второй половине 90-х, с появлением всякого рода роскошных отделочных материалов, полированные шкафы уже не выглядели так же круто, как раньше, но для нас, аборигенов российской глубинки этот антураж все еще внушал почтение.
Полковник Марчак стоял в новенькой шинели и каракулевой папахе и напряженным взором пытался узнать себя в зеркале. Шинель с папахой несколько диссонировали с теплой майской погодой, поэтому я вопросительно смотрел то на него, то на шинель. Напряженный и отчасти безрадостный его взор, кстати был легко объясним… шинель выглядела не очень. Анатолий Петрович, конечно, был (и есть) мужчина крупного телосложения, но шинель явно шилась для Кинг-Конга. По длине она была ему до пят. Если бы наш полковник служил в кавалерии, такой размер был бы еще ничего, но кавалерии давно нет. Рукава полностью прикрывали ладони, даже когда полковник их вытягивал. При этом шинель как-то умудрялась горбом выгибаться у него на спине. Это не считая того, что погоны были пришиты так, что воинское звание по ним определялось только со спины.
- Ну, что скажешь? – посмотрев на меня, спросил военком.
- Я думал, что мы уже перешли на летнюю форму, - ухмыльнулся я.
- Тебе не кажется, что она немного мне великовата? – военком повернулся другой стороной и попытался заглянуть себе за спину.
- Шинель? – на всякий случай уточнил я. Папаха сидела у него на голове вполне приемлемо.
- Шинель…
- Чуть-чуть есть, - признал я, - в дивизионном доме быта шили?
- Ну а где еще…
- Не хотел бы я встретить человека, которому эта шинель была бы мала. Особенно ночью.
- Палатка с погонами…, - сказал Анатолий Петрович и добавил пару непечатных слов, - что там у тебя? А то я сам тебя хотел звать. Присядь…
Он подписал справки, которые я положил ему на стол. Подождал пока комиссар шлепнет на них печать и сунул их в папку. Потом вопросительно посмотрел на полковника.
- В 11 часов ты выступаешь по местному радио.
- Я?
- Да, ты.
- На какую тему?
- Ну какая сейчас тема…День Победы. До последнего надеялся, что горло пройдет, но сам видишь какой у меня голос…вернее, слышишь.
Голос у него и вправду звучал простуженно уже несколько дней, что не мешало ему периодически на нас рычать… аки лев рыкающий. Не со зла, конечно. Анатолий Петрович человек довольно уравновешенный и по характеру вполне адекватный. Просто работа такая…
- Так я не готовился, - попробовал я отбрыкнуться, - что я там скажу…
- Озвучишь этот текст и все, - военком подвинул мне толстую стопку бумаги серого цвета стандартного формата, - только прочитай перед тем, как пойдешь.
- Товарищ полковник, с виду тут …я два дня читать буду.
- Десять минут. Текст специально напечатан самым крупным шрифтом, чтобы буквы не прыгали.
Я вздохнул и подумал, что надо было самому пойти на проверку воинского учета в хлопчатобумажный комбинат, а не посылать туда Филимонова.
- Разрешите идти? – спросил я.
- Погоди, - военком посмотрел на меня, - на 9 мая ты по плану где задействован?
- С утра возлагаю венок у ХБК.
- Так. Это в восемь утра. А дальше?
- А дальше все, - злорадно ответил я, - в десять заступаю дежурным по военкомату.
Он надел очки и проницательно посмотрел в график дежурств на май, лежавший перед ним под оргстеклом.
- Дежурство твое отменяем, - сказал он, медленно снимая очки и укладывая их в футляр коричневого цвета, - поедешь в Нерль.
- Опять?! – воскликнул я, - вы меня просто приковали к этой Нерли! Я же в прошлом году был. И в позапрошлом…
- Знаю, что был, но больше некому. Конев болеет, Губницкий в отпуске, кого мне туда послать? Панина? Так он напьется еще до митинга. Коровина? Он вообще с левой резьбой, наш лучший специалист по неприятностям. Коровин, может и не напьется, но что-нибудь такое отчебучит, что думаешь, лучше бы он напился. Хотя парень вроде эрудированный, даже знает значение слова экстраполировать. Ты вот знаешь слово - экстраполировать?
- Слышал.
- И что оно значит?
- Ну, вроде того, что что-то уже изученное распространить на что-то неизученное.
- Мозг вывихнешь, пока запомнишь, - посетовал военком.
- Да нет, слово, как слово, - я пожал плечами.
Полковник подозрительно посмотрел на меня и продолжил.
  - Ладно,…Планировал Тимофеева туда, но сам понимаешь, он там не выстоит. К тому же он мне здесь нужен…
- Третий год подряд в Нерли я тоже не выстою, - уверенно сказал я, - напьюсь и отчебучу!
Веселое это место – поселок Нерль. 9 мая поначалу там все идет, как везде, торжественно и чинно, митинг, возложение венков к захоронениям воинов-фронтовиков. Все солидно, во-всяком случае в прошлом году, когда от военкомата я там принимал участие и даже что-то говорил на митинге, торжественные мероприятия были организованы на совесть. Опасность подстерегала приглашенных лиц (кроме меня в прошлом году там присутствовали представители районной администрации и собеса (если я ничего не путаю, так до 2000 года назывался отдел социальной защиты населения)), когда начался банкет по случаю праздника победы. Меня, конечно, предупреждали мои сослуживцы по военкомату об особенностях Нерльского празднования Дня Победы, тот же подполковник Губницкий Иван Иванович, побывавший там за пару лет до меня, рассказывал, что живьем с банкета никого не выпускают. Пьют до «умру». Я тогда скептически ухмылялся, мол, напугали ежа голым задом, и не такое проходили. Офицера перепить непросто, так что посмотрим…, как они умеют плескать под жабры. Кроме того, представитель районной администрации величаво улыбаясь сказал мне, что его святая обязанность – убедиться, что застольное чествование ветеранов организовано здесь на том же высоком уровне, что и дозастольное. А у меня других способов выбраться из Нерли, кроме как на машине районной администрации, не было. Ну разве что марш-бросок до Тейкова …20 километров.
Когда начался собственно банкет, я на всякий случай внимательно оглядел выставленные на стол запасы спиртного (вполне себе фронтовой напиток – водка) и совсем успокоился, стояли всего несколько бутылок. Ну, на тридцать человек это как кефира выпить. Тридцать человек, это поселковая администрация, человек 5-6, нас из районного центра трое и человек двадцать ветеранов-фронтовиков. Кто же знал, что эти несколько бутылок на столе никогда не кончаются и подвоз боеприпасов у них налажен идеально. Тревожный звоночек у меня в голове прозвенел только тогда, когда я увидел, что мои компаньоны из районной администрации и собеса уже лыка не вяжут, да и мне уже стало казаться, что все вокруг братья и сестры. А еще я заметил, что те несколько бутылок водки хоть и стояли по-прежнему на столе, но стали покачиваться. Представители администрации или были необычайно спитым коллективом, потому что неутомимо сновали между ветеранов, постоянно с кем-то из них чокались и пили на брудершафт, или каким-то образом им удавалось водку в своих рюмках превращать в воду. А ветераны… ветераны вообще были бронебойными. И хотя половина тоже мирно спала на своих местах, как и мои коллеги, но другая половина лихо отплясывала под «Че те надо» Балаган лимитед. Эта че те надо видно так полюбилась Нерльчанам, что ее заводили через раз. Припоминаю, что она, зараза, мне там так въелась в мозги, что потом целую неделю я время от времени начинал ее мычать.
Поскольку представители районной администрации и собеса на ножки принципиально не вставали, мне пришлось их с водителем укладывать в машину для последующей транспортировки. Водитель правда потом мне добродушно рассказывал, что и я больше за них держался, чем помогал ему перетаскивать тела в машину. Когда на следующее утро я проснулся, прошедший день восстанавливал в памяти по фрагментам и вспомнил не все. Как мне было хреново и вспоминать не хочется…
- Надо выстоять! – твердо сказал военком.
- Разрешите идти? – кисло спросил я.
Полковник Марчак задумчиво повертел головой по сторонам, но не найдя вокруг больше ничего такого, чем бы меня можно было догрузить, сказал, что разрешает.

Радиовещание в нашем городе в 90-е годы осуществлялось из здания по улице Октябрьская, 2. Народ называл это здание – серый дом. Он действительно был серого цвета. До распада СССР в нем размещался городской комитет КПСС, потом, после распада на его место пришла уйма организаций. Кроме радио там был городской отдел образования, редакция газеты «Наше время», совет ветеранов и еще Бог знает кто и что. Я знал, что радио «где-то здесь», но где точно не знал и бродил по этажам, разглядывая дверные таблички, надеясь, что радио отыщется само. Спросить было не у кого, народ куда-то попрятался. Наконец из одной двери выглянула женская голова и посмотрела в мою сторону.
- Скажите, пожалуйста, где тут городская радиоточка или радиоузел? – торопливо спросил я, пока голова не спряталась обратно.
- Здесь, - ответила женщина, - а вы из военкомата?
- Точно так.
- А я вас выглядываю, комиссар звонил, сказал, что сам прийти не сможет, болеет, - женщина распахнула дверь и я вошел внутрь, - сказал, что придет майор Семенов Владимир Алексеевич, это вы?
- Это я.
- А я Скедина Надежда Федоровна, радиожурналист, - представилась женщина, - заходите.
Кроме Надежды Федоровны в помещении находилась еще одна женщина, как потом я узнал это была Кабенкина Галина Ивановна, редактор. Обе до моего прихода провели на радио по тридцать лет.
- Только не радиоточка, а отдел городского вещания Ивтелерадио, - поправила меня редактор.
- Звучит гораздо внушительней, - признал я и обе женщины кивнули.
- Проходите вон в ту кабину, - сказала женщина, - текст у вас с собой?
Я помахал стопкой бумаги, которую держал в руках.
- Тогда начнем, - сказала Скедина, - читайте спокойно, не спешите. Это всего только запись. Потом мы послушаем, если где-то запнетесь, не беда, просто прочтите это место заново, мы потом лишнее вырежем.
Я кивнул и зашел в кабину. Уселся там на стул, положил свою речь на стол и уставился на огромный микрофон, вроде тех, с которыми сидят футбольные комментаторы (как-то по телевизору показали, и я запомнил).
Когда чей-то голос сказал, начинайте, я максимально парадным голосом прочитал текст. Бархата в голосе у меня, конечно, не хватает, но зато ни разу не запнулся…

6 мая был вторник, а у меня, как обычно, по вторникам приемный день. В такие дни я с утра запасаюсь терпением, устанавливаю на лицо доброжелательное выражение и открываю окно (зимой форточку). С девяти утра народ пошел. Большая часть из них, поскольку приближалось 9 мая, были ветеранами войны. У них к празднику Победы накапливались проблемы, связанные в основном с принадлежностью к той или иной категории ветеранства. Фронтовики редко ко мне ходили, им требовать было почти нечего, ну разве что вспоминали про контузию, которое позволило бы им перебраться из просто участников войны в инвалиды войны, что в свою очередь привело бы к увеличению пенсии, фактор достаточно весомый. Больше ветеранов было от категории участников войны из частей, не входивших в действующую армию. Они припоминали боевые эпизоды из своей армейской молодости, командировки в прифронтовую зону, обстрелы их эшелонов мессершмиттами и требовали перевода в категорию фронтовиков. Тоже из-за пенсии, хотя и не только. Сами ветераны внутри своей среды очень четко и даже строго различали свою принадлежность к ветеранским категориям. Я сам много раз слышал на мероприятиях с их участием, когда кто-нибудь начинал излишне подчеркивать свою роль в окончательной победе над фашизмом, всегда находился другой ветеран, который уточнял о говорившем, что тот всю войну просидел в запасном полку в Оренбурге и про сражения слышал только от диктора Совинформбюро Левитана. А если престарелые воины успевали перед этим хватить по рюмке шнапса, эти уточнения едва не заканчивались рукопашной. А иногда и заканчивались… 
Остальная неветеранская категория граждан, которым я потребовался в эти дни, пробивалась ко мне почти с боями, и в конце дня, не раньше. Я это знал, к этому готовился и был удивлен, что первым ко мне зашел человек по возрасту на ветерана войны не тянувший.
- Можно? – спросил он, просунув для начала в мой кабинет только голову.
- Можно, - приветливо ответил я. Хотя и подумал, что голове лет сорок, не больше.
В кабинет зашел мужчина в темном костюме с кейсом в руке. Я внимательно оглядел его и удостоверился, что война закончилась намного раньше, чем он родился.
- Присаживайтесь, - я кивнул на стул для посетителей. Стульев у меня было три. Все одинаковые, красного цвета, с мягкой обивкой, почти непотертые. В прошлом году полковник Марчак решил поменять обстановку в своем кабинете и изловчился вывезти из облвоенкомата свежую партию стульев. Ну как свежую…облвоенком генерал-майор Коноплев тоже как раз менял свой гарнитур и наш военком оказался расторопнее остальных 24 городских и районных военкомов области, замов облвоенкома и начальников отделов областного комиссариата. В свою очередь, я первым успел вырвать освободившиеся из кабинета военкома стулья и естественно забрал те, которые мне показались покрепче и не сильно истрепанными. Ну да, мебель мы в то время получали так. В описываемом 1997 году эта мебель держалась из последних сил буквально на гвоздях. Еще когда в 1993 году я прибыл в военкомат для дальнейшего прохождения службы, Сергеич, военкоматский старейшина, фронтовик, который влился в военкомат сразу после войны, рассказывал мне, что вся наша мебель, включая столы и шкафы имеет хлопчатобумажно-комбинатовское происхождение. В 1971 году комбинат собирался выбросить эту мебель на свалку (или сжечь – решали, что проще), но военкомат, прослышав об этом уговорил руководство ХБК принять третий вариант – отдать все военкомату. Можно представить, на каком антиквариате сотрудники военкомата сидели до этого…
Но вернемся в мой кабинет. Три моих стула располагались так, один был подо мной, два других предназначались для посетителей и стояли напротив моего стола, причем даже не особенно длинноногие упирались в этот стол коленями. Люди, у которых размеры ног по длине превышали средние показатели, садились как-то боком…
Мужчина, скептически оглядев предложенные стулья, присел на краешек того, что стоял поближе к двери и поставил кейс на пол.
- Я Платонов Николай Иванович, - сказал мужчина тоном, из которого я должен был осознать, что все мои знакомства до его появления не стоят гроша ломаного, - и являюсь уполномоченным представителем Вожакова Сергея Сергеевича.
Я порылся в памяти, никого по фамилии Вожаков там не обнаружил, поэтому продолжил смотреть на мужчину, ожидая, что в ходе его вступительной речи ситуация проясниться настолько, что можно будет начать предметный разговор.
- Вот мое удостоверение, надлежащим образом заверенное, - мужчина вынул из кармана пиджака сложенный пополам лист бумаги и протянул мне.
Я взял лист, развернул его и прочитал, что Вожаков Сергей Сергеевич настоящей доверенностью уполномочивает Платонова Николая Ивановича совершать от его имени следующие действия. И ниже, представлять его интересы в военном комиссариате.
Я еще раз порылся в памяти насчет Вожакова, поглубже и вспомнил. Ну как же, Вожаков, это тот парень, который только вчера требовал сначала от Шориной, а потом от меня сущий пустяк - военный билет. Военник. А потом удрал, когда я поинтересовался, почему он не изыскал время послужить в армии.
- Что случилось с Вожаковым? - я еще раз взглянул на лист, - Николай Иванович. Вчера он был в прекрасной форме…, али хворь какая с ним приключилась?
- Не пытайтесь острить, - студеным голосом ответил мужчина, - декаданс какой-то…
От него ощутимо исходила какая-то вселенская скорбь. Или безнадега, как от человека, набравшего кредитов и получившего извещение о предстоящем увольнении с работы. При всем этом, он держал себя высокомерно. Граф зашел в дворницкую, не меньше.
- Так что с ним случилось, с Вожаковым, - спросил я, - с чего вдруг ему понадобился представитель?
- Почему вы отказали Сергею Сергеевичу в его законном праве на получение военного билета? – пропустил мой вопрос мимо ушей мужчина, - в соответствие с требованиями федерального законодательства вы обязаны выдать Вожакову военный билет.
- Нет, так не пойдет, - сказал я, - давайте сначала разберемся с законным правом вашего нахождения здесь в качестве представителя человека, в отношении которого у нас есть вопросы. Во-первых…
- Какие еще вопросы? – возмутился он, - парню 25 апреля исполнилось 27 лет и с этого дня он перестал считаться призывником!
- Если вы будете меня перебивать, уважаемый представитель, то наш разговор может затянуться, а у меня там, - я кивнул на дверь, - человек десять ветеранов, которые ждут своей очереди, и я не думаю, что их проблемы менее важны, чем ваши…
- Подождут, - ледяным тоном сказал представитель Вожакова.
- Подождут, - согласился я, - но не более пяти минут. Если вы за этот срок убедительно расскажете мне каким образом вы вместо Вожакова исполните воинскую обязанность, мы поладим. Если нет, я вас просто выведу.
Представитель Вожакова сделал грозное лицо.
- Предупреждаю, наш разговор записывается! – громко сказал он, - меня предупреждали, что здесь российские законы не действуют, но, чтобы сотрудник военкомата заявлял об этом открыто и со всем цинизмом, не ожидал!
После этого заявления представитель проговорил обещанные пять минут. Говорил, надо признать красиво. Но только не о том, о чем я его просил, а в основном о грядущих карах для меня, злыдня, ставшего на путь попрания законов страны. Когда он перешел к перечню того, что я мог бы сделать, чтобы возмездие настигло меня чуть позже, чем следовало бы, я посмотрел на часы и убедился, что больше времени предоставить представителю не могу, ветераны не поймут.
- Ваше время истекло, Николай Иванович, - вежливо сказал я ему, - увидите Вожакова, кланяйтесь. И передайте ему, что…
- Я никуда не уйду! – пообещал Платонов и поерзал на и так потертом стуле. Корнями хотел врасти, что-ли…
 Я встал, подошел к представителю Вожакова, взял его за шиворот и поднял со стула. Он едва успел подхватить свой кейс. Я сопроводил его до двери и, хотя там идти было всего полтора шага, успел втолковать ему несколько азбучных истин:
- Первое, Вожакову нужно обратиться в военный комиссариат по месту регистрации, то есть в Октябрьский военный комиссариат города Иванова. Он у нас на воинском учете не состоял и не состоит. Второе, если, как вы говорите, он живет в Нерли, то, когда оформит временную регистрацию, пусть приходит к нам. Дорогу он знает. Третье, я не давал разрешения на запись нашей беседы. И четвертое…
Тут я дошел до двери, отпустил на волю воротник его пиджака и остановился. Открыл входную дверь и слегка запнулся коленом об его зад. Граф вылетел из дворницкой в комнату ожидания посетителей…
- И что четвертое? – повернув ко мне голову и морщась спросил Платонов.
- А четвертое, для решения вопроса о принятии Вожакова на воинский учет и выдачи ему военно-учетных документов никаких представителей не требуется …Александр Петрович, заходите, - сказал я ветерану, сидящему на стуле рядом с дверью.
- Очередь Павлова, - ответил ветеран, кивнув на другого ветерана.
- Борис Матвеевич, заходите…
Время до обеда пролетело быстро. Из десяти участников войны, которые зашли ко мне в кабинет до 13.00, шестеро констатировали, что они сражались не для того, чтобы здесь процветали чинуши и волокитчики. И только четверо из десяти пришли к выводу, что «Сталина на нас нет», и дополнили это заключение тем, что сотрудников военкомата давно бы следовало расстрелять, сам военкомат взорвать, а место посыпать солью. Что безусловно говорит о движении нашей страны в сторону гуманизации общества. Еще пару лет назад эти пропорции были противоположными, четверо хоть и разоблачали нас, как вредителей, но без применения к нам репрессивных мер, шестеро стояли за расстрел…

Я уходил на обед с тайной надеждой, что после перерыва людской поток иссякнет или по меньшей мере обмелеет. Не угадал.
Пробираясь сквозь небольшую толпу народа (большую толпу наша комната для посетителей просто не вмещает) к кабинету я с удивлением узрел у самой двери, кого бы вы думали? Представителя… как там его…Платонов, что-ли? Не наговорился парень… Это был еще не весь сюрприз, рядом с представителем стоял представляемый Вожаков. Я как-то сразу его узнал, хотя еще утром было забыл об его существовании напрочь…
- Через минуту буду готов вас принять, - объявил я всем, кого это интересовало, открыл ключом дверь кабинета и прошел к столу. Ровно через минуту дверь снова открылась и в кабинет вошел, ясное дело, представитель, а за ним Вожаков. Оба держались с таким видом, будто никак не могли вспомнить, что они здесь делают. Вожаков ошарашенно озирался по сторонам, но чаще всего поглядывал на окно, запоминая, где оно находится, на тот случай если не удастся уйти через дверь. Платонов, несколько утративший надменный вид, явно вспоминал, включил ли он записывающее устройство перед тем, как войти или нет…
- И снова здравствуйте, да, Николай Иванович? – поприветствовал я представителя Вожакова. Потом кивнул и самому Вожакову, - Добрый день, Вожаков. Прекрасно выглядите для человека, имеющего собственного уполномоченного представителя. До этого дня я считал, что представитель нужен людям только в тех случаях, когда они по каким-то причинам, например по состоянию здоровья, не могут представлять себя сами.
- Ваши представления о деятельности уполномоченных представителей граждан по вопросам защиты их интересов отличаются необычайно низким уровнем знания Гражданского кодекса Российской Федерации, - сухим голосом проскрипел Платонов. Голос у него, конечно,… скрипка не нужна.
Я с интересом посмотрел на Платонова, потом перевел взгляд на Вожакова и сказал:
- Хорошо еще Вожаков, что у вас всего один представитель, а не рота, а то у меня только два стула, присаживайтесь…
Они осторожно, как на минное поле, пристроились на стулья и Платонов открыл рот, чтобы сказать что-то важное. Но не успел, потому что в это самое мгновение грянул выстрел. Причем грянул где-то рядом, мне показалось вообще перед дверью моего кабинета. Платонов с Вожаковым подпрыгнули, как и я. Но они тут же снова упали на стулья, а я на ноги. Последний раз звук выстрела я слышал месяц назад на дивизионном стрельбище, но там выстрелы звучат несколько иначе, а здесь как будто кто-то щелкнул бичом. Или металлическим прутом саданул по листу металла. Поскольку ни ковбоев, ни склада железа у нас в военкомате не было, я бросился из кабинета. Народ в помещении перед кабинетом сидел притихший и настороженный.
- Наталья, зайди ко мне в кабинет, - попросил я, проходя мимо ее окошка.
У нее глаза были круглыми, впрочем, это я свои не видел. У меня вполне квадратными могли быть. Бежать я чтобы не поднимать панику, не бежал, но достаточно резво вышел в коридор и повертел головой. Стрелков нигде не запеленговал, но со стороны кабинета военкома в мою сторону двигался полковник Марчак. Не бегом, но тоже быстро. Видно, и он подумал про панику. Хотя народ, конечно, видел, что офицеры военкомата вдруг стали перемещаться со скоростью гепардов.
- Кто стрелял? – спросил он.
- Не знаю, - ответил я.
И мы оба посмотрели в сторону кабинета подполковника Тимофеева. Там была наша оружейка. В упрощенном варианте, конечно, оружейка, но железный ящик для хранения пистолетов ПМ и патронов к ним стоял там. Кабинет был огорожен стальной решеткой, со стальной дверцей, которая вообще-то должна всегда быть в закрытом состоянии. А сейчас она открыта. По коридору зигзагами в нашу сторону подбирались подполковники Губницкий и Конев. За их спинами маячил дежурный по военкомату прапорщик Филиппов.
Когда мы ворвались в кабинет к Тимофееву, картина выглядела так. За столом сидел майор Коровин, держал в руке пистолет и разглядывал его с таким изумлением, словно тот попросил у него закурить. Подполковник Тимофеев стоял у сейфа и смотрел на Коровина. В кабинете сильно пахло пороховыми газами. В следующее мгновение Тимофеев подбежал к Коровину и вырвал пистолет у него из рук. Потом повернулся к нам.
- Все живы? – спросил он.
- Что произошло? – спросил военком, подойдя поближе к Тимофееву.
Коровин, расставшись с пистолетом, уставился в зарешеченное окно и молчал, поэтому рассказывать пришлось Тимофееву.
Чтобы понять, что, как и почему, нужно пояснить про майора Коровина. Он появился у нас в конце 96-го года. Кто он такой, нам не объясняли. Просто прикомандированный по приказу облвоенкома офицер. Жил где-то в Иванове, по утрам приезжал в Тейково на автобусе. Общение с нами Коровин счел излишним, поэтому кроме как «привет-здоров» других слов с ним никто не произносил. Даже, когда мы меняли его в наряде (или он менял кого-нибудь из нас) смена проходила практически молча. Обычно при смене мы с другими офицерами обменивались новостями, слухами, анекдотами, но не с майором Коровиным. Один раз, когда в воскресный день я заступал на дежурство, а он соответственно его сдавал, мне удалось поговорить с ним подольше и вот этот разговор.
- Где комиссар? – спросил я. Стандартный вопрос, дежурный должен знать где находится военком, даже в выходные дни.
- Понятия не имею.
- Кто оперативный дежурный облвоенкомата?
Тоже стандарт. Дежурный должен знать с кем ему нести службу.
- Не знаю.
- В военкомате кто-нибудь есть?
В выходные почти всегда у кого-то находилась недоделанная работа и кто-нибудь из сотрудников мог находится на рабочем месте.
- Кажется, нет. Или кто-то приходил, но уже ушел. Или уходил, но уже вернулся…
- А капля почему молчит?
Капля - сигнал штаба Московского военного округа, который сутки капал нам на мозги, и который мы называли так, потому что он передавался в виде коротких гудков. Правда, уже примерно через час после начала дежурства мы переставали эту каплю слышать. И вздрагивали только если капля переставала капать.
- Понятия не имею.
- Ну а ты имей понятие, - посоветовал я ему, - хоть о чем-нибудь.
- Имею, - хладнокровно ответил Коровин, - Например, понимаю, что сейчас я уйду, а ты останешься…
И ушел.
Какие у него были обязанности толком никто не знал, хотя понятно, что какие-то были. Во всяком случае по утрам он приходил в кабинет к подполковнику Тимофееву и сидел там. Когда Тимофеева спрашивали, что он у тебя делает, заместитель военного комиссара города отвечал, что и сам хотел бы это знать…
Утром, в 10 часов майор Коровин сдал дежурство прапорщику Филиппову, но не поехал, как обычно, сразу домой, а остался в военкомате. Как будто кто-то должен был заехать за ним на машине и куда-то отвезти. По этой причине он неподвижно сидел два часа перед Тимофеевым, раздражая его своим невозмутимым видом. Тимофеев был трудягой и вид человека, часами сидящего рядом с видом юбиляра его страшно бесил. Поэтому поразмыслив над вопросом, что из несложного можно поручить целому майору, чтобы его занять делом, он пришел к выводу, что проще всего поручить ему чистку личного оружия. За майором Коровиным, как и за любым офицером военкомата, был закреплен пистолет ПМ, который он был обязан содержать не только в исправном состоянии, но и тщательно вычищенным. Поэтому он открыл ящик с оружием, нашел там пистолет Коровина, который утром сам принял, когда менялись дежурные и с удивлением обнаружил, что патроны из магазинов не извлечены и не положены в коробочку. Может Коровин решил, что это лишнее, поскольку через день должен был опять заступить в наряд, может что другое ему помешало разрядить пистолет, но магазин с восемью патронами находился в рукоятке ПМа. Почему подполковник Тимофеев, принимая утром оружие от майора Коровина не потребовал его разрядить, он и сам припомнить не смог. Вероятно что-то его отвлекло в том момент. Проблемы особой в этом Тимофеев не усмотрел, ну не разрядил тогда, разрядит сейчас. С этой мыслью подполковник выдал майору пистолет и приказал:
- Займись пистолетом.
Ну майор Коровин и занялся. Он разобрал пистолет и полчаса добросовестно протирал ветошью все его доступные части. Потом собрал обратно и для чего-то (это осталось загадкой) снова вставил в рукоятку пистолета магазин с обоймой патронов. На этом он не успокоился и опять же для чего-то, что тоже осталось загадкой, передернул затвор пистолета. При этом патрон из обоймы перебрался в патронник ствола. После этого майор сообщил подполковнику, что оружие обслужено и может быть убрано обратно в оружейный ящик. Тимофеев кивнул, поднялся со своего места и пошел открывать этот самый ящик.
- Давай его сюда, - не оборачиваясь, сказал Тимофеев.
После этой команды Коровин ловко выщелкнул магазин из основания рукоятки, крутанул пистолет на пальце и нажал на спусковой крючок. Вроде как произвел контрольный спуск. Ну и понятно, раз патрон был в стволе, то вместо сухого щелчка раздался выстрел. Это то, что рассказал Тимофеев, ну а остальное мы видели…
Когда я вернулся в свой кабинет, Наталья, вообще-то довольно добродушный человек, была уже готова Платонова придушить. Меня не было минут 15, не больше, но Платонов за эти минуты успел расписать ей все круги ада, которые ее ждут, если она не выдаст немедленно Вожакову военный билет. Мне от ада уже не отвертеться, а она еще молода и если будет Платонова слушаться, то вполне еще может отскочить. Увидев меня на пороге, Наталья поднялась с моего стула.
- Что там случилось? – спросила она.
- Ничего страшного, - ответил я, - просто майор Коровин опять немножко стрельнул в посетителя.
- Что значит опять стрельнул? – насупился Вожаков, - у вас тут это обычное дело?
- Товарищ майор шутит, - успокоил его Платонов.
- Ну какие шутки, - я прошел к своему стулу и уселся, - достают иногда посетители. А мы тут люди нервные…Да и не попал он…
- Видела я этого посетителя у майора Коровина, - подыграла мне Наталья, - нудный такой, все тыкал в Коровина законами.
- Так-так, а что Коровин? - я сделал заинтересованное лицо.
Платонов с Вожаковым напряженно слушали.
- Коровин его предупреждал, ведите себя скромнее, законы знаете не вы один, а тот не слушает, - Наталья повысила голос, - видно совсем достал его, если даже такой смирный офицер, как майор Коровин, который мухи не обидит, отстреливаться начал.
- Кстати, а где мой пистолет? – спросил я Наталью и выдвинул верхний ящик стола.
Платонова и Вожакова словно старик Хоттабыч унес. Только сидели на стульях, поднял глаза – их нет.
- Теперь долго не придут, - внесла предположение Наталья.
- Вообще их больше не увидим, - уверенно ответил я.
Ошиблись мы с Натальей, но об этом чуть ниже…

7 мая утром, в 9 часов военком собрал офицеров и нашего единственного прапорщика на совещание. У него накопилось куча важных дел, которые требовалось с нами обсудить.
- Дела у нас фиговые, - с горечью произнес военный комиссар.
На это известие никто из нас ухом не повел, потому что этими словами полковник Марчак начинал любое совещание, даже по случаю 8-го марта. Далее он ожидаемо перешел на тему вчерашней стрельбы майора Коровина. По ярости, с которой военком обрушился на него, было ясно, что и самому полковнику здорово досталось от генерала.
- Я просто счастлив, что у нас в военкомате на вооружении нет гранатометов, - орал военком, - а то бы этот рейнджер разнес здание на атомы! Нахрена ты, Коровин, загнал патрон в ствол?!
- Ах сам не знаешь!? – взревел комиссар, хотя Коровин ничего не говорил. Он вообще сидел и с блаженным видом глядел куда-то в окно, словно был где-то на Лазурном Берегу, а не здесь.
- Тимофеев! В наряд этого офицера больше не ставь! – военком повернулся к подполковнику Тимофееву.
- Нагрузка на остальных офицеров возрастет, - возразил Тимофеев.
- Тогда купи ему в детском мире игрушечный пистолет! Пусть с ним заступает!
- Может просто патроны ему не выдавать? – внес предложение подполковник Губницкий, - без патронов он не так опасен.
- Тоже вариант, - согласился военком, - а если серьезно, Тимофеев, сегодня же провести с офицерами занятие по огневой, с принятием зачета по устройству, назначению и боевым свойствам пистолета Макарова и боеприпасам к нему.
- Есть, - ответил подполковник Тимофеев.
- Один экземпляр зачетной ведомости представишь в облвоенкомат, а то оттуда уже кричат, что пистолеты из Тейковского ВК нужно забрать, пока мы тут друг друга не перестреляли. А нас вооружить рогатками…
Потом шеф перешел на перетасовку мероприятий ко Дню Победы, в которых по ранее разработанному плану мы принимали участие. Вернее, перетасовывал он нас, а не мероприятия. Каждый день в городе и районе проводилась масса мероприятий, в которых участие офицеров военкомата было обязательным. Чествование ветеранов, концерты, спортивно-патриотические соревнования, конкурсы военной песни. Мы метались с одного места на другое в режиме ошпаренных кошек. Как обычно главной проблемой был транспорт. По городу к месту проведения мероприятий на своих ногах еще как-то можно было добраться, хотя топать из Красных Сосенок ко 2-й школе, как выпало вчера мне, удовольствие еще то. Но добраться все-таки можно, а вот на аналогичные районные акции, за 20 километров попробуй доберись. Анатолий Петрович свой командирский уазик берег пуще глаза, поэтому рассчитывать, что в какой-нибудь в Сахтышский сельский клуб можно будет прикатить и укатить с комфортом, не приходилось. Не из вредности, конечно, берег и не из жадности, мол только я один на нем кататься буду. Он и сам опасался на этом аппарате далеко от военкомата отъезжать. Просто уазик буквально на ходу рассыпался, постоянно в нем что-то ломалось, отваливалось, отлетало. День ездит, три ремонтируется. Полковник Марчак, даже когда выезжал в область на совещание к облвоенкому или на командирские ежемесячные занятия, всего то на дальность в 30 километров, собирался как в экспедицию к Южному полюсу. Запасные части, канистры, даже колеса занимали почти всю машину…
- Ты где сегодня работаешь? – спросил меня Анатолий Петрович, когда очередь дошла до меня.
Мне нужно было побывать в трех местах, включая одно за пределами города, в поселке Морозово. Там в Морозовской средней школе в 15.00 проводился смотр строя и песни, и я там значился председателем жюри. Как туда мне добираться, я еще не решил. Может на автобусе, если, конечно, сегодня автобус туда (они не каждый день ходили) пойдет. А нет, тогда на попутках. Два других мероприятия с моим участием в 11.00 и 12.30 проходили в городе, в разных местах, ясное дело, но это ничего, доскачу.
- Первых два тебе отменяю, - сказал комиссар, - туда пойдет…
Он оглядел присутствующих. Но у всех, кроме прапорщика Филиппова, и так все маневры были расписаны чуть не по минутам.
- …Губницкий…ах да, ты по неходячим ветеранам пойдешь, это не отменишь…Филиппов, ты!
- Есть, - ответил Филиппов таким тоном, будто ему приказали подержать за хвост тигра.
Он обычно, хоть всегда и считался в резерве, никуда не ходил, оставался на «хозяйстве».
- В 10 часов пойдешь, - это он уже мне, - на собрание пацифистов.
- Куда?! – поразился я.
Офицеры заулыбались.
- Глуховат стал? – усмехнулся Анатолий Петрович, - на областной слет пацифистов. Сталкивался с ними?
- С настоящими, вроде Эразма Роттердамского, нет, - ответил я, - но, когда служил в полку, мы называли пацифистами отпетых раздолбаев, с теми сталкивался.
- Вот и разберешься, настоящие они пацифисты или раздолбаи, - кивнул военком, - настоящие против любого насилия.
- Понятно. Оружие брать?
- Коровина возьми, - вставил подполковник Тимофеев и все, кроме Коровина засмеялись.
- Они собираются в центре творчества учащихся в 10 утра.
- А что мне там делать? Смотреть, чтобы куклы не украли?
- Посиди, послушай, - посуровел военком, - эти люди под красивыми лозунгами своей целью ставят противодействие государственным структурам, в первую очередь нам, понял?
- Понял.
- Главный там будет…погоди где-то записал…ага, вот, Вожаков Сергей Сергеевич, видный, как они говорят, деятель пацифистского движения в области.
- Вожаков? Сергей Сергеевич? – переспросил я задумчиво и Анатолий Петрович поднял голову.
- Знаешь его? – спросил он, - молодец. А я вот даже не слыхал…надо будет в области уточнить по нему.
- Товарищ полковник, а вы откуда знаете про их слет?
- В администрацию позвонил один деятель, они перезвонили мне… так ты его знаешь или нет?
- Да можно сказать, что знаю, - сказал я и рассказал о своих встречах с Вожаковым и его представителем, - кстати, зарегистрирован он в Иванове, а живет в Нерли.
- Клоуны какие-то, - проворчал подполковник Губницкий.
- Клоуны то клоуны, - задумался комиссар, - только…ладно, действуй по обстановке. Послушай, о чем будут говорить, в дискуссию не вступай. И вот еще что, пригласи-ка этого Вожакова ко мне на завтра на 9.00.
- Он один не придет, - предупредил я комиссара, - только с собственным уполномоченным представителем Платоновым. Тандем у них такой.
- Да хоть с собственной бабушкой…
После совещания я дождался пока все выйдут и посмотрел на военкома.
- Анатолий Петрович, я насчет Нерли…Может ослобоните меня? Конев выздоровел, Губницкий из отпуска вышел, - попросил я, - а то все я, да я.
- Ладно, посмотрим, - недовольно ответил военком и я понял, что ничего он смотреть не будет…

В 10.00 я сидел в небольшом зальчике на втором этаже серого здания, который хоть и назывался концертным, но по размерам был именно зальчиком. Зальчик, кстати, был недалеко от радиоточки…прошу прощения, от отдела городского вещания Ивтелерадио. Сидел и ждал начала эпохального события в жизни страны - съезда пацифистов области. Всего я насчитал на этом съезде пять человек, форум, что и говорить впечатляющий. Зачем им понадобилось помещение на 100 мест было неясно. Вполне могли бы свой съезд провести за столиком в кафе. Ну да ладно, не мое это дело. Я в основном наблюдал на Вожаковым с его напарником. Они суетливо копошились у сцены, решая, наверное, сложные организационные вопросы. Например, если они все пятеро сядут в президиуме съезда, то кто останется в зале. В зале разместились кроме меня еще двое, знакомый мент по имени Сергей, который очевидно направлен сюда с той же задачей «посидеть, послушать» и корреспондент местной газеты «Наше время» Шивков. Тоже, кажется, Сергей. После достаточно продолжительной дискуссии делегатами съезда видимо было решено, что нас в зале достаточно и приступили к делу. Я думал, что съезд откроет видный деятель пацифистского движения Вожаков Сергей Сергеевич, но этого не произошло. Слово взял небольшого росточка лысоватый пацифист лет эдак от 45 до 50. Минут сорок он читал какую-то брошюру с высказываниями исторических лиц на тему мировой гармонии. Читал таким сладким голосом, что, где-то после сказки про Махатму Ганди, я задремал. Птица – гамаюн, а не пацифист. Проснулся от того, что кто-то захлопал. Открыл глаза, посмотрел, кто там аплодирует. Хлопал Вожаков, причем в одиночку, остальные, как и я просыпались. Этому пацифисту в цирке выступать надо с сольным номером, народ усыплять…
После выступления гамаюна съезд продолжался не более десяти минут. Это время понадобилось лысоватому пацифисту, чтобы вручить Вожакову какую-то книжечку, сообщить присутствующим, что Сергей Сергеевич Вожаков с этой минуты является членом областной пацифистской лиги и руководителем их районной ячейки. Ячейка пока состояла из него одного, но гамаюн не сомневался, что если кое-кто не будет ставить ему препоны (тут они слаженно посмотрели сначала на меня, потом на мента), то усилиями и кипучей энергией Сергея Вожакова ячейка станет крепкой и многолюдной. Фамилия его говорит сама за себя.
На этом съезд свою работу закончил. Корреспондент Шивков пошел интервьюировать лысоватого лидера пацифистов, мент, кивнув мне, ушел, а я стал ждать, когда Вожаков, новоиспеченный вождь Тейковских борцов за мир, изыщет несколько минут и для меня.
Они подошли ко мне оба, и вождь и его представитель Платонов.
- Почему вы нас преследуете? – спросил представитель.
- Погодите, Николай Иванович, - начальствующим голосом сказал Вожаков и бросил на меня такой же взгляд, - послушайте,…Семенов, кажется,… Что вы хотите, чтобы немедленно, без проволочек, выдать мне военник? Хотите я куплю вам в ваше отделение мебель, а? Ну не стесняйтесь, вижу же, что хотите. Ту убогую мебель, что у вас стоит, не на всякую помойку возьмут. Завтра же у вас будут стоять новые столы, стулья, шкафы. В большой комнате диван, а в вашей клетухе кресло. Соглашайтесь. Я ведь не прошу чего-то незаконного. Мне же положен военный билет? Положен. Так выдайте его мне. Какая вам печаль, где я был и что делал? Может, я за рубежом выполнял задание правительства.
- Сергей Сергеевич, а почему вы так упрямо не хотите обратиться в свой Октябрьский военкомат? – спросил я, - поменяете мебель там, какая вам разница.
- Да живу я здесь, в Нерли, - с сожалением, что в тысячный раз приходится повторять одно и то же, воскликнул Вожаков, - у меня в Нерли дом, бизнес, жена, любовница! Зачем мне этот Октябрьский военкомат?
- А почему тогда не хотите оформить регистрацию в Нерли, раз там живете?
- Что ж вы такой любопытный, - посетовал Вожаков, - так надо. Для бизнеса надо. Вам это не интересно.
- Оформите временную регистрацию…
- Хрен редьки не слаще, - бросил Вожаков.
- Ну, оформим мы временную регистрацию, - вмешался Платонов, - что это даст?
- Тогда у нас появится основание для того, чтобы принять вас на воинский учет и выдать то, что вы называете военником.
- Сразу?
- Сразу…после того, как разберемся, почему вы девять лет уклонялись от явки в военкомат…
- Почему, почему, - поморщился Вожаков, - сегодня могли бы и сами догадаться.
- По средам я недогадлив. И почему же? - спросил я.
- Убеждения не позволяли. В душе я всегда был пацифистом. Не могу держать в руках оружие.
- Понятно, - кивнул я, - у нас для таких случаев есть альтернативная гражданская служба. Никаких проблем, там оружия нет.
- Слышал, - нехотя сказал Вожаков, - горшки в госпитале выносить, это не по мне…
- Далее вам будет необходимо пройти медицинскую комиссию, - продолжал я.
- Это еще зачем? – насторожился Вожаков.
- Затем, что в военно-учетных документах указывается степень годности к военной службе по состоянию здоровья.
- Так. Что еще? - скептически спросил Вожаков, - не хотите вы мебель, видно.
- Да в общем-то почти все. Заплатите штраф и получите документы.
- Какой штраф? За что? – Первую часть фразы произнес Вожаков, вторую Платонов. Потом разом, - сколько?
- Меньше, чем стоит мебель, - успокоил я их, - а за что…вы же не рассчитываете, что мы вас наградим почетной грамотой за уклонение от воинской обязанности?
- Нет, штраф не пойдет, - твердо сказал Вожаков, а Платонов кивнул.
- Ну, штраф, вопрос вне моей компетенции, просто я вам очередность действий рассказал.
- А в чьей компетенции штраф?
- Военного комиссара. Кстати, завтра он ждет вас в 9.00.
- Зачем? – подозрительно спросил Вожаков.
- Познакомится хочет.
- Я с Николай Ивановичем приду, - пригрозил Вожаков.
- Он в курсе…

На следующий день, 8 мая, я до 9.30 успел побывать в 24-м профлицее на встрече учащихся лицея с дочерью героя Советского Союза Буланова А.П., выпускника этого учебного заведения, а с 9.30 до 10.00 принимал дежурство по военкомату у капитана Панина. По той простой причине, что принять дежурство у Панина без приключений практически невозможно, я как-то упустил из виду Вожакова, просочился он к военкому в 9.00, или нет. Оказалось, что нет, поэтому пока скажу пару слов про капитана Панина. Он был небольшого роста, не карлик, конечно, но очень невысок. Смуглолицый, черноволосый, при этих внешних данных Панин почему-то имел бледный вид. Не в фигуральном выражении, а буквально. Чаще всего угрюм и еще чаще пьян. У нас все офицеры могли выпить и если карта так ложилась, то и крепко выпить. Сильнонепьющих (термин Жванецкого) у нас не было. Но капитан Панин этот дело любил просто до самоотречения. Мог пить всегда и всюду, и днем, и ночью, и вечером, и утром. И после службы, и до службы. И на службе. К выпивке Панин относился профессионально и достоверно установить, пьян ли капитан Панин или еще нет было сложно, ну разве что в непьяном состоянии он делался еще более угрюм, чем обычно. Все его истории и инциденты были связаны с водкой. Вот одна из таких историй, правда, больше похожая на анекдот…
В начале марта военкомат в полном составе разносил повестки призывникам. Дело шло к весеннему призыву и нашей задачей было уведомить призывников о предстоящих изменениях в их жизни. Капитан Панин, будучи заместителем начальника призывного отделения, ясное дело, не только участвовал в этом процессе, но и, некоторым образом, его возглавлял. Подполковник Конев, начальник отделения, то ли в отпуске был в это время, то ли что еще где, не помню, но именно Панин вручал сотрудникам повестки и напутствовал их словами о важности порученного им дела и необходимости непременно донести повестки до каждого адресата и не забыть оторвать корешки с подписями призывников. Ему бы продолжать сидеть в отделении и принимать от нас доклады о проделанной работе или пересчитывать те же корешки от повесток, но не таков был капитан Панин, чтобы искать легких жизненных дорог. Он решил внести свою лепту в дело оповещения призывников, взял пачку повесток и пошел. Понятно, что выпил для сохранения бодрости духа. И тут, то ли его разморило чахлым мартовским солнышком, то ли бодрость духа получила для своего поддержания водки больше, чем могли вынести ноги, но зайдя в один из подъездов жилого дома, где по случайности жил начальник милиции города, капитан Панин заснул. Как заснул? Очень просто, свернулся калачиком на площадке перед дверью начальника милиции и заснул. День был воскресный, но у начальников выходных не бывает, и полковник милиции утро провел на службе. И вот он возвращается домой, скорей всего пообедать (время обеденное было), и спотыкается о мирно спящего капитана. Начальник милиции до этого дня как-то не привык наблюдать на своей лестничной площадке спящих военных, поэтому не сразу решил, что с этим трофеем делать. Вызвать свой наряд милиции и отправить досыпать служивого в обезьянник или позвонить военному коменданту. Потом приглядевшись, начальник милиции узнает в похрапывающем калачике военкоматовца. Фамилию он не знал, но определенно видел в военкомате этого капитана. Начальник милиции звонит военкому и просит его забрать этот организм от двери его квартиры, а то жильцы пугаются. Военком в свою очередь, звонит мне и подполковнику Губницкому, и мы Панина оттуда экстрадируем. Причем к тому времени, когда мы с Губницким Панина доставили в кабинет военкома, он (Панин) пришел в свое обычное состояние, то есть непонятно, пьян он или трезв. Панин, само собой, придерживался версии, что он трезв, и что начальник милиции в обстановке не разобрался, потому что он (Панин) просто прилег на площадке обдумать дальнейшие планы по отлову призывников. Военком, полковник Марчак, всесторонне изучив за и против, пришел к выводу, что версию капитана Панина, пожалуй, можно принять за рабочую и решил в область о происшествии не докладывать. Почему? Да очень понятно, почему. Наш облвоенком, генерал-майор Коноплев был командиром горячим и полковнику прилетело бы весьма ощутимей, чем капитану. А с начальником милиции военком о неразглашении договорился.
На этот раз капитан Панин перед сдачей мне дежурства ухитрился потерять знак «дежурный по военкомату». Как его можно потерять на довольно ограниченном пространстве в помещении дежурки, понять было трудно. По размерам знак был почти с ладонь человека и под плинтус не закатится, но как-то все равно пропал. Пока Панин бродил по дежурке и по прилегающим к ней помещениям и бормотал себе под нос,
- Да только же эта зараза висела у меня тут, - и хлопал себя по нагрудному карману, где у дежурного крепился этот самый знак,
Я сидел в дежурке и фактически уже исполнял обязанности дежурного, жизнь то не остановишь. Доложили об утере знака военкому. Полковник Марчак, у которого забот в это время и так хватало, охарактеризовал капитана Панина словами, которые я в своих очерках стараюсь не использовать и дал ему недельный срок на изготовление нового знака, взамен утерянного. Затем приказал подполковнику Тимофееву вновь оснастить дежурных допотопными нарукавными повязками со словом «дежурный». Тимофеев пожал плечами и сказал, что никаких повязок в военкомате давно нет. Неизвестно, что в конечном итоге надели бы на дежурного, в данном случае на меня, если бы в военкомат не пришла продавщица близлежащего ларька и не принесла потерянный знак.
- Часа два назад, - весело улыбаясь, сообщила она нам с подполковником Тимофеевым, который как раз тоже был в дежурке, - приходил ваш военный. Закупил немного пива, бегемота утопить можно, я еще подумала, ну военкомат праздник Победы хорошо отметит, и потерял эту штуковину. Я только сейчас заметила, лежит на полу…
- Спасибо, - поблагодарил ее Тимофеев, - вы нас выручили. А бегемота мы утопим…

Вожаков пришел часов около 12-ти, и пришел один. Зашел, подошел к окошку с надписью «Дежурный» и уставился горящим, как ацетиленовая горелка, взглядом на меня. Мне показалось, что он тоже не вполне трезв, но может это просто день такой был суматошный.
- Здоров, майор, - поприветствовал он меня, ухмыляясь.
- Здоров, пацифист, - ответил я, - а где твой представитель, полномочный и чрезвычайный? Почему не вижу?
- Я его уволил, - широко улыбнулся пацифист.
- Что так?
- Да бесполезный он, - посетовал Вожаков, - а стоит дорого.
- А почему к комиссару не пришел? В 9.00? - спросил я, - раздумал документы получать?
- Военник, что-ли? - отмахнулся Вожаков, - да хрен с ним. Двадцать семь лет прожил без него и еще поживу.
- Теперь уже нет.
- Почему? – удивился он.
- Раньше мы знать не знали, что ты есть на свете, а теперь знаем.
- И что с того?
- А то с того, что каждый мужик мужского пола, как говорит один наш начальник, обязан состоять на воинском учете и иметь военный билет.
- Ахренеть, - воскликнул Вожаков, - когда я вам в уши дудел, дайте мне военник, вы ноль на массу, только – где был, что делал, лови штраф! Теперь сами гундите - военный билет, военный учет. Не поймешь вас…
- Ну что ж делать, порядок такой.
- Да какой порядок?! Там, где начинается ваш военкомат, там порядок и кончается… А знаешь, что, майор?
- Ну?
- Я куплю этот военкомат! - крикнул он мне, хотя слышимость и без крика в этом месте была вполне удовлетворительная.
- А он в продаже? – спросил я его.
Вожаков хрюкнул что-то неразборчивое и угрожающе сказал:
- Здание куплю. А весь ваш военкомат выселю в землянку за городом, понял, майор? Я уже присмотрел вам одну халупу… А тут у меня будет центральный офис, конференц-зал, климат-контроль, все дела, понял? В твоем отделении клозет сделаю.
- Не хами, Вожаков, - сказал я ему, - это еще когда будет, а твоя рожа вот она рядом, дотянуться нетрудно.
- Только не стреляй, майор, - попросил Вожаков, - а то вы тут скорые на расправу. Ты лучше, когда тебя выгонят из армии, приходи ко мне сюда в офис, возьму тебя на работу. Так что не зли будущего работодателя.
- В офис пацифистов? – уточнил я.
- Да какие пацифисты, пошли они в задницу! - провозгласил Вожаков, - бизнес мой тут будет обретаться.
- Это говорит видный деятель пацифистского движения области? - я покачал головой, - только вчера ты мне пел про свои убеждения и аплодировал на съезде...
- Ладно, майор, некогда мне тут с тобой балабонить, надо дела делать, - поведал мне Вожаков, повернулся и пошел к выходу.
- Вожаков! – окликнул я его, - А ты зачем приходил?
Он посмотрел на меня, хлопнул себя по лбу, мол самое главное забыл и вернулся к окну.
- Передай своему военкому, что я жду его завтра у себя. В 9.00, - он гомерически захохотал и, хлопнув дверью, ушел…

9 мая 1997 года в 8.30 я стоял в парадной форме у ворот военкомата и смотрел по сторонам. Утром, в 7 часов, меня сменил на дежурстве прапорщик Филиппов, ворча, что устал ходить по нарядам «через день, да каждый день». Я знал, что ворчит он просто так, чтобы не молчать, поэтому говорить ему, езжай в Нерль, а я еще подежурю, не стал. Слетал домой, постоял под душем, побрился, позавтракал, надел парадную форму и вернулся в военкомат.
В 8.30 к военкомату подъехал УАЗ районной администрации. В отличие от нашего полуживого УАЗа, УАЗ администрации выглядел как сивка-бурка перед клячей, которую забыли сдать на консервный завод еще лет десять назад. В машине, кроме водителя, была молоденькая девушка, как потом выяснилось из районного собеса. Когда я уселся на заднее сиденье и машина покатила в сторону Нерли, девушка повернулась ко мне и протянула руку.
- Елена Станиславовна, - сказал она.
Я осторожно пожал ей руку и открыл рот, чтобы назвать себя, но не успел.
- Вы Семенов Владимир Алексеевич, - сообщила она, - я вас знаю.
- Приятно сознавать, что я популярен в нашем районе, - одобрил я.
- Мы с вами позавчера были во второй школе, на открытии памятной таблички, - дополнила Елена Станиславовна.
2-я школа позавчера была, и табличка была. А вот эту девушку там не помню, хотя, правда особо по сторонам и не глазел. Нужно было сказать несколько прочувственных слов по поводу выпускников 2-й школы, которые в 1941-м прямо со школьной скамьи ушли добровольцами на фронт. И сказать желательно по теме, потому что в отличие от школьников, остальные приглашенные почетные гости слушали.
Пока ехали и обсуждали последние события в мире и стране, я думал, что районные власти могли бы в Нерль отрядить бойца и покрепче, чем эта Елена Станиславовна. Мне, конечно, доводилось видеть женщин, стойких в борьбе с горячительными напитками на застольях и не уступавших никому из мужчин, но они хотя бы обладали соответствующей комплекцией. А эта хрупкая девушка, как она собирается выстоять там, где даже опытные, толерантные к алкоголю мужики к концу банкета засыпают в салате. Подсказать ей что-ли, на что ее подписали? Но решил ничего не говорить. Сама разберется. Да и насильно в Нерли водку в горло никому не льют.
В 9 часов на небольшой площадке у поселковой администрации начался митинг. Я выступил третьим по счету, после главы поселковой администрации и бойкого ветерана войны. Глава администрации Кирсанов Николай Сергеевич говорил недолго, но поздравив всех с праздником Победы, он стал зачитывать имена Нерльчан, погибших на фронте и умерших после войны. Это заняло минут сорок. Потом бойкий ветеран, позвякивая орденами и медалями еще двадцать минут рассказывал о своем боевом пути. Этот час, до своей очереди, я разглядывал стоявшую перед трибуной не особенно многочисленную группу местных жителей, состоявшую из школьников нерльской школы и людей постарше. Для тех, кто не мог стоять столько времени, перед самой трибуной установили два ряда скамеек. Вдруг мне показалось, что на заднем плане маячит знакомая фигура Вожакова Сергея Сергеевича, столпа пацифистского движения района.
- Ну, конечно, - вспомнил я, - он же в Нерли живет.
Пацифист Вожаков не спускал с меня глаз и даже несколько раз головой подергал. Не иначе поговорить хочет. Может цвет обоев обсудить в его будущем офисе.
Ведущий объявил, что слово предоставляется мне и я протиснулся вперед. Микрофона не было, да он тут был и не нужен, все и так слышно. За три минуты я сказал все, что положено, пожелал здоровья ветеранам, которые мне покивали, и отошел в сторону. После меня выступили еще человека три-четыре, и мы приступили к возложению венков к обелиску Славы. Возлагали парами. Логично было предположить, что я пойду в паре с Еленой Станиславовной, поскольку мы были тут единственными чужаками и стал искать глазами, где она спряталась. Прежде чем я увидел, что Елена Станиславовна держит венок с главой поселка Кирсановым, возле меня возник Вожаков с огромным венком.
- Мы с вами возлагаем, - уведомил он меня.
Я посмотрел на него, потом на Кирсанова.
- Это наш предприниматель, Сергей Сергеевич Вожаков, - сказал глава поселка, - здорово нам помогает…
- Мы знакомы, - ответил я.
Хотел было отказаться от чести возложить венок в честь павших воинов с самим Вожаковым, но решил не создавать у руководителей поселка излишнюю нервозность в праздничный день, а просто позже поговорить с Кирсановым.
- У меня к вам серьезный разговор, - предупредил меня Вожаков, пока мы шли к обелиску.
- У тебя других не бывает, - отозвался я.
- Я хочу в армию!
- Дело хорошее, – машинально сказал я, - … Куда ты хочешь?!
- В армию. Призовите меня, - попросил Вожаков, - срочно.
- Ты немного опоздал.
- Почему?
- Слушай, Сергей Сергеевич, - сказал я, - армия как-то научилась обходиться без тебя.
- А по контракту?
- На контракт, дорогой пацифист, берут только тех ребят, которые в армии или служили или служат. По-другому никак.
- Плохо.
- Нормально. А с чего тебя вдруг в армию потянуло? Проблемы с лишним весом?
- Только между нами…мне надо скрыться на некоторое время…
Мы поставили венок у подножия обелиска, поклонились и отошли в сторону.
- На пару месяцев мне надо исчезнуть, - продолжил Вожаков, - время такое наступило, понимаешь, майор?
- Понимаю. Товарищи бандиты предложили поделиться прибылью.
- Нет, с ними я давно делюсь, иначе не выжить. Просто…да зачем тебе это знать…
- Ну, чтобы ты понимал…в армии на пару месяцев не спрячешься. Только если на пару лет.
- Да это еще и лучше, слушай, майор, помоги призваться, век благодарен буду, - взмолился Вожаков.
- Хохмач ты, Вожаков, - я засмеялся, - ну не могу я лично для тебя повысить призывной возраст.
- А когда мне будет 26, призовешь? – он пытливо посмотрел на меня.
- Призывает призывная комиссия…когда тебе будет 26?
- Да.
- Обычно после 27 лет наступает 28, а у тебя 26?
- Да.
- Тогда приходи. Если будешь здоров, обязательно призовут.
Вожаков заметно повеселел.
- Это другой разговор…

Вскоре глава поселка Кирсанов Николай Сергеевич принялся скликать людей на праздничное застолье, которое на этот раз было организовано в поселковом Доме Народного Творчества. Ветеранов туда перевезли на автобусе, а народ помоложе пошел пешком. Я шел с Вожаковым, который лучезарно улыбаясь, рассказывал мне про нелегкую жизнь российских тружеников малого и среднего бизнеса. Если он ждал от меня сочувствия, то не дождался…
На банкете я пробыл не больше пятнадцати минут. Так уж получилось. Пока усаживали ветеранов, пока сами расселись, пока Кирсанов назначал тамаду…
Только он встал со своего места в центре стола, произнести здравицу Дню Победы, как в помещение, где мы сидели вошел военный комиссар Ивановской области генерал-майор Коноплев. В парадной генеральской форме с орденами, все как полагается. Участники банкета сначала все единодушно посмотрели на генерала, потом на меня. На меня больше с интересом, гадая, что я предприму в этой ситуации. Спрячусь под стол, притворюсь манекеном или попрошу накапать мне цикуты. Сам не знаю, что бы я выбрал, будь у меня время подумать. Меня выбросило катапультой из-за стола и пока мчался к генералу, больше размышлял, что могло сюда, в Богом забытый поселок, принести облвоенкома. Потом, как это часто бывает в стрессовых эпизодах, наступило озарение, и я вспомнил, что у генерала в Нерли дача. А сюда он, видимо, освободившись от областных праздничных забот, просто забрел на огонек.
Я подлетел к генералу и доложил ему, кто я такой и что здесь делаю. Он косо посмотрел на меня и цыкнул зубом. Я напрягся. Хоть и не могу сказать, что видел нашего облвоенкома в больших количествах, но слышал от осведомленных людей, что он всегда цыкает зубом, когда зол. Зол не зол, но руку мне протянул и пожал мою.
- Ты здесь закончил? – спросил он, оглядываясь по сторонам.
- Так точно, - браво ответил я.
Генералу конечно же было понятно, что я здесь даже и не начинал, но и отсвечивать мне тут незачем.
- Иди в мою волгу, водитель отвезет тебя в Тейково, - генерал пожал руку подскочившему главе поселка и забыл про меня.
Я помахал рукой в сторону столов и двинулся к выходу. На пороге оглянулся. Возле генерала стоял Вожаков и что-то улыбаясь ему мурлыкал.
Я вышел из Дома Народного Творчества Нерльчан, посмотрел на черную генеральскую волгу и цыкнул зубом. Потом сел в машину, и мы покатили в Тейково…

Вожаков зашел ко мне в августе, веселый и загорелый до черноты. Понятно, что под южным солнцем, наше северное лето его так поджарить не могло.
- А мебель ваша лучше не стала, - констатировал он, усевшись на стул напротив меня.
- Зато у тебя, вижу, все в порядке, - сказал я.
- Да, Бога гневить не буду, - километровая улыбка Вожакова свидетельствовала о том, что Бог на него гневается не часто.
- Российский офицер беден, но честен, - прочитал он табличку за моей спиной.
Этот девиз от назначенного в июне месяце нового начальника Генерального штаба генерала армии Квашнина нас заставили оформить в виде табличек и плакатов и развесить в каждом армейском помещении.
- Здорово, - ухмыльнулся Вожаков, - офицерскую бедность вы возвели в доктрину.
Мы с офицерами выражались об этом слогане и посильнее, но слышать это от Вожакова было неприятно, поэтому я спросил его, вспомнив майские встречи с ним:
- Ну что, брат Вожаков, 26 лет не исполнилось еще? В армию не собираешься? Или по-прежнему в пацифистах?
Вместо ответа Вожаков достал из широких штанин книжечку зеленого цвета и протянул мне. Я взял книжечку в руки и прочитал:
- Узбекистон Республикаси. Фукаро Паспорти.
Раскрыл книжечку. На странице была вклеена фотокарточка Вожакова. Дальше смотреть не стал и вернул паспорт владельцу.
- Ты, значит, теперь иностранец?
- Да. Только язык никак не выучу, трудный.
- Ничего, выучишь, - уверил я его, - а проблемы свои решил?
- Вся жизнь из проблем, - уклончиво ответил Вожаков, - одни решаешь, другие подваливают. Я, собственно, просто так зашел, без цели.
- Ясно, - я посмотрел на часы, - в Узбекистан не хочу, а вот если станешь швейцарцем, пришли приглашение, Женевское озеро охота посмотреть.
Вожаков усмехнулся, кивнул мне и ушел.
Прошло 25 лет, но приглашения пока не было. Правда, сегодня я еще в почтовый ящик не заглядывал…


27.06.2022 г.