ЗЭКИ

Этим утром Таня, хотя если по годам и по статусу бабушки, хоть и недавнему, то Татьяна Петровна, наметила еще до работы зайти в сестричество милосердия. Она должна забрать письма - как делала два-три раза в месяц. Наверняка накопилась корреспонденция от них - ее подопечных, согласно послушанию. Оно было назначено ей отцом Сергием двенадцать лет назад и заключалось в переписке с заключенными. С людьми в узах, то есть, потерявшими свободу - в основном на всю жизнь. Потому что преступили черту закона. Потому что не повезло. Потому что...

 Разные там у них истории: один студент-первокурсник по имени Олег попал в группу черных риэлторов и толком не знал, что на деле происходит. Стоял "на шухере", всего-то один раз. По его словам. Можно, конечно, ему не верить. Но Таня почему-то верит – ведь он сообщил об этом спустя целых семь лет переписки и то неохотно. Если бы врал, то красочно и сразу, с первого письма. И со слезами. Но тут ни просьб о деньгах или посылках, ни нытья. Принятие судьбы. И абстрактные - в хорошем смысле - рассуждения, как правило, с позитивной ноткой. И пожелания Тане – самые-самые…

А у другого – Петра – мать с отцом пьяницы голимые и безнадёжные были. Еще и наркотой стали баловаться. До скотского состояния доходили. Ну, парень их однажды и порешил. Не выдержал. Ужас? Ужас. А может, мир от такой мрази избавил? Нет, о том лучше не думать – это не нашего ума дело. Это Божья епархия. И мы не судьи… А с парнем от потрясения, видно, переворот случился - стал Евангелие читать, и без него теперь ни дня не может. Хоть главку, но должен прочесть и Татьяне рассказать, а  заодно спросить, читает ли она эту священную книгу… И сокамерникам о том же - воспитывает их. "Достойное по делам моим приемлю" - ключевая фраза. И тоже никогда ничего не просит. Ах, нет, было дело – попросил майку, носки и тапочки. Самое простое. Картинки рисует, открытки самодельные к праздникам, особенно любит Пасху.

Есть, конечно, люди еще не опомнившиеся: их сразу как на ладони видно. Вот, например, Алла. В первом же письма попросила кружевное белье, импортную косметику, колготки тонкие, маникюрный набор и так далее в том же духе. Пришлось ей объяснять, что сестричество милосердия - не интернет-магазин. Отослали самое простое, необходимое. Больше писем от неё не приходило...

Есть и зануды редкие – постоянно им что-нибудь эдакое нужно. Таков Михаил из ЯНАО: то краски, то очки, то лекарства и это бы еще ладно. Но списки доходят до ста позиций по канцелярии с точными параметрами мягкости карандашей, кистей и качества бумаги, книги по иконописи или истории, ластики особые, каких и Таня не знает, марки, копирки, скрепки и конверты десятками, и денег, денег. А деньги посылать не благословляется. Разве что в экстренных случаях.
Он, Михаил, на ПЛС, и понятно, что эти просьбы -  его жизнь. Хотя раздражает сильно временами. Так же, как разбирать жуткие каракули – такой у некоторых почерк безобразный, нервный, с массой ошибок. Как у блаженного (так его прозвала Таня для себя) Алексея – после каждого слова три восклицательных знака. И по восемь листов. Для расшифровки такой писанины надо иметь очки-лупу, кучу времени и стоическое терпение. Но  приходится вникать – чтобы ответить и просьбы выполнить.
А бесконечные преизбыточные восклицания  Алексея вот отчего. Поведал он  письмами Татьяне о двух случаях, когда его Бог спас. Первый – еще пацаном он с двумя друзьями полезли в цистерну с остатками топлива. Но тут он увидел своего любимого белого голубя, которого втихаря подкармливал, хотя у него самого часто еды толком не имелось. Как и родителей. Бабушка растила. И Алексей отошел от цистерны, чтобы дать голубю семечек. В это время там раздался взрыв. Оба друга погибли. Видимо, кто-то из них чиркнул спичкой…
Второй случай тоже фантастический. Уже после отсидки – первой – Алексей обретался на окраинах города, иногда подрабатывая у владельцев коттеджей. В один из голодных вечеров (работы никто не дал) он увидел, что хозяева богатого дома уезжают. Все. Он выждал до темноты и проник в этот дом. Поразился его роскоши и масштабу. Но первым делом – поесть. Нашел холодильник – а там, как в супермаркете полки ломятся. Наелся от пуза, напился (не уточняет чем) и пошел дальше обход делать, чем поживиться. Спустился первым делом в цокольное помещение и видит – в закутке стоит металлический шкаф. Ну и подумал, что это сейф, где все денежки хранятся. Надо вскрывать. Нашел ломик да как засадил по этому шкафу! А дальше в него, Алексея, ударила молния страшной силы. И он отключился… Очнулся через неделю в шикарной больничной палате. Живым трупом – контуженный и прожженный насквозь, руки-ноги в дырах. Врачи сказали – чудо небывалое. Оказывается, то не сейф был, а центр управления всем электричеством этого дворца.
Пока вор лежал без сознания, приехал хозяин и всю эту картину понял. Отвёз эту кучу обгорелых костей в лучшую клинику, оплатил лечение и контролировал процесс. А также привозил продукты. Почему? А потому что сам в свое время таким был. В далеком прошлом. В 90-е. А вот насчет настоящего времени, кто точно скажет… Тем не менее, в суд не подал, парня вытащил с того света. И денег еще дал. Алексей с тех пор изуродованный телом, но душой вроде как стал исцеляться, даже в храм ходил. Но всё же бес попутал снова, вляпался в историю с мокрым делом. И теперь рецидив потянул уже на ПЛС…  И Алексей только и делает, что Бога благодарит и всех милосердных людей, не сетуя и ни ропща ни на что. Лишь раз за три года в письме конфеток попросил…

А вот Настя – в этом году должна освободиться – семь лет пролетели. Нет, это для Тани можно сказать – пролетели. А для узницы двадцатипятилетней каждый день адом явился-ощерился. Но писала она из этого ада регулярно, аккуратным круглым почерком, постепенно повествуя Татьяне о своей роковой дорожке. Лихая, чувствуется, особа. Была… Пока в запале страстей не отправила на тот свет человека. Кого именно – не пишет. Но трагедия Насти еще и в том, что муж ее сразу же бросил. Ни разу не написал, не то чтобы приехать. Отказался от жены-зэчки. Остался ребенок трех лет – с бабушкой, матерью  Насти. И горела она синим пламенем в заключении своем –  от обиды и стыда. Спать не могла, вся в огне,  билась об стенку. Но всё же училась в вечерней школе и работала швеей – это отвлекало от изматывающих мыслей… И было видно по письмам, как как росла ее грамотность, оформлялась в связные и искренние тексты ее крайняя эмоциональность. Сочинения свои присылала – по Булгакову и Достоевскому. И была в них какая-то подсветка, а не  сухие тезисы с чужих слов. Исповедовалась… Долгими ночами докапывалась до причин своего рокового поступка, который сделал ее прокаженной для всех, включая родных. Жег стыд неподдельный.
"Связана пленицами грехопадений, мольбами твоими разреши, Богоневеста" - всё время безчисленно просит Настя теперь и устно, и в письмах.
Таня эти письма не забудет никогда, это ясно…

А в сестричество тоже по разным причинам приходили и приходят работать люди – в основном женщины. Кто от фатальной болезни спасаясь, кто помогая доброделанием и молитвами своему ребенку-инвалиду, кто от других горестных происшествий в жизни… Так примерно и Таня попала сюда. А могла тоже в тюрьме оказаться. Вполне – если бы не чудо. По молитвам – и своим, и матери, и батюшек. Поневоле чуть убийцей не стала. На нерегулируемом перекрёстке… 
Больше церквей – меньше тюрем – говорит  отец Сергий.

Что скрывать, порой неохота бывает отвечать, бандероли собирать, одолевают лень и сомнения: а нужно ли это делать? Нужно ли верить им, ведь уголовники. Не то чтобы жаль денег, но надоедает это всё своим тоскливым фоном, если ум берёт в тебе верх, и хочется бросить это специфическое занятие.  Хватит. Лучше детьми больными заниматься. Или к своим детям и внучке почаще ездить…

Отвечать на письма – особая работа. Иногда словно дух помогает, подсказывает и слова льются. А иногда не идет письмо – упирается душа. Лишнего-то ведь тоже нельзя наговорить – ложных мыслей, обещаний, выдумок и суетных своих мелочей житейских. Осторожность должна быть в речах – так учит батюшка. А времени не хватает на обдумывание. В конверт обычно Таня еще кладёт молитвы с иконками, календарики, вырезки из поучительных историй или проповедей, духовные стихи…
Накинув шарф и перекрестившись, Таня входит на подворье. С детской радостью видит, как ухожено оно, и розы расцвели пышно – самых разных оттенков. Им тут хорошо…
Спускается в подвальное помещение, которое выделили сестричеству в монастырском хозяйстве в вот уже три десятка лет тому. Стены – полтора метра! Еще Екатерина повелела построить…
- Христос воскресе!
– Воистину воскресе!
Поздоровалась с другими сестрицами в белых косынках – они с беженцами работают: учёт и выдача наборов. Стала привычно тюремные письма в специальной коробке перебирать. Так, это не ей, это тоже не ей… Письма кончились. А ей – ни одного! Как? Такого еще ни разу не было…

Таня растерянно замирает. Ей становится тревожно: что же такое случилось с ними – с обожженным Алексеем, больным и старым Анатолием,  наивным Олегом, занудой Михаилом, строгим Петром и бедной Настей?
Впервые за много лет Таня выходит из  сестричества пустой. Или опустошенной? И вдруг понимает, что это у нее грусть, самая настоящая человеческая грусть. Такая бывала в юности, когда почтальон с большой сумкой проходил мимо, а она непрерывно ждала дорогого письма.

И, присев на деревянную скамью у часовенки царственных великомучеников изумленная Таня  делает неожиданное для себя открытие: да ведь эта переписка нужна одинаково – как заключенным, так и ей. Ей, Татьяне Петровне! И еще неизвестно, кому больше.  И то, что у нее чуть больше телесной свободы, совершенно не уменьшает эту странную человеческую  нужду  – писать друг другу письма…
Далеко не все могут и хотят писать их сегодня. Сытые и довольные жизнью не пишут. И нечего, и незачем. Разве что смс-ки. А пережившие и обожженные уже не могут молчать - истекает слезами душа, горюющая о криво прожитой жизни. Словно торопится кого-то предупредить, успеть сказать самое главное –  то, что постигли на краю смерти –  исцеляя тем самым и свои, и чужие язвы...

Таня идет на остановку, и складываются в ее мысленном письме к "своим зэкам" такие строки:

Когда душа надломлена, как хлеб,
Ей самый золотой наряд нелеп,
Она уже не различает лица,
Зато она готова поделиться
С тобою, чтобы духом ты окреп.

И, слёзный хлеб от Господа вкусив,
Ты, благодарный, станешь вправду жив.