Десять кругов. Гл. 10. Круг 8-й. Подземелье Москвы

Когда-то, еще в студенчестве, меня посетил странный инсайт. Ранним утром я ехала в университет. Села на троллейбус и, наверное, задремала, глядя, как мелкие крупинки снега залетают в щель под дверью.

Тогда мне привиделись пять ярусов мира.

Первый – это для самых бедных, для чернорабочих муравьев. Тут холодно, серо. Муравьи, в одинаковых дерматиновых курточках, цепляют друг друга квадратными спинами, хмурятся, цепляются за холодные железные поручни черными загрубевшими руками, под двери заметает снег, сиденья жесткие, окна потрескавшиеся.

Второй ярус – это для тех, кто еще не опустился вниз, но еще и не поднялся выше – для учащихся, студентов. Тут тоже холодно, но зато всегда весело. Рассыпаются книги из школьных сумок, кто-то зубрит конспект. Щель под дверью не такая большая, но мороз рисует узоры на окнах и изо рта идет пар. Сиденья с дешевой обивкой, но все скрипит, трещит, лопается.

Третий ярус – для публики средней руки. Чисто, тепло, сидения мягкие. Тут ездят учителя, инженеры, библиотекари. Они вежливы, не толкаются. Уступают друг другу место, могут обсудить погоду.

На четвертом ярусе собирается местная элита – директора малых предприятий, университетские профессора, театральные актеры. Тут тепло, стоят диванчики, у стюарда можно купить чай, кофе, свежую газету. Людям не тесно, они вольготно сидят, здороваются за руку, обсуждают последние новости.

Пятый ярус – президентский люкс. Доступный единицам. Диваны с кожаной обивкой, в вазах всегда свежие фрукты, стюардесса на высокой шпильке разносит бокалы с вином. С треском разлетаются жемчужины с лопнувших бус, но никто их не собирает. Все смеются.

И вот, я, как Бог, вижу сразу все пять ярусов. И маленького чернорабочего муравья, стоящего там, внизу, у обочины. Что с ним случилось? Какое прозрение? Но он вдруг в первый раз в жизни поднимает голову и смотрит в серое, грустное, холодное небо. И в этом небе, в смоге и зимней мгле, он вдруг видит одинокую горячую красную звезду, которая стремительно летит вдаль.

Слеза проступает на белесом глазу муравья. Ему кажется, что он увидел что-то прекрасное. Что эта звезда – его жизнь. Короткая, яркая, стремительно тающая в смоге непроглядной ночи.

Чудесная звезда!..

Вот только не звезда это вовсе, а только окурок, выброшенный из окна пятого яруса.

 

Москва встретила меня холодом. После жаркой Антальи и перелетов было радостно окунуться в прохладный весенний воздух. Как будто пить холодную воду после горячки.

В отеле, который был просто домиком в поселке Домодедово и возле которого, сидя на деревянных поддонах за грубыми деревянными столами, постоянно закусывали водители такси, мы с Дарвином немного отоспались и помылись. Администратор была так добра, что даже передала нам немного денег, что перевели мои родственники, моя принимающая сторона. Должно было хватить на перекусы и дорогу до автовокзала.

Воспользовавшись интернетом в отеле, я на клочке бумаги прокладывала маршрут – электричка, потом садимся на метро, потом пересадка с ветки на ветку… Не близко. С чемоданом, рюкзаком, сумкой с перекусом, ребенком. Но… где наша не пропадала?

Мы мило общаемся с администраторшей отеля. Она подшучивает над кудрями Дарвина, рассказывает о Домодедово какую-то чепуху. Общаясь с ней, я с каким-то особым удовольствием повторяю это слово – Домодедово, Домодедово. Оно перекатывается во рту, как карамель. Не то, что ваши Марсы или Штутгарты. Верблюжьи колючки, а не слова.

И это… о, Господи!... это же Москва. Как удивительно.

Я созванивалась с родными, отсылала им наши фото. Папа передавал слова тети Полины, которая уже ожидала в Белогорье: «Купила вам с Дарвином копченую курицу, застелила диван, вас ждет квартира, только за котом нужно будет следить и за попугаем».

Мне казалось, что я оживаю. Я снова могла спать, есть, дышать не сдавленной грудью.

Мы просто немного отдохнем у тети Полины, поживем в безопасности и вернемся назад, да, Дарвин? Все будет хорошо!

Из отеля, как я пыталась рассчитать дорогу автостанции, прокладывая маршрут туда вместе с администраторшей отеля, мы вышли с хорошим запасом времени. До остановки электрички рукой подать, и настроение было приподнятое. Светило солнышко, прохладный воздух был кристальным, и мир казался таким прекрасным. Смешно, но я любовалась даже стихийными кучами мусора у обочин – они казались чем-то родным. Какой-то символ будничной обыденности, близкого и родного человеческого головотяпства, широкой славянской души, которая не мелочится и мусор, раз уж пришлось, может бросить просто себе под ноги.

Дарвин, влюбленный в поезда, высматривал электричку, как охотник в прерии высматривает бизонов на горизонте. Я посмеивалась над ним:

– Дарюш, ты только кричи погромче, как только увидишь электричку! Хорошо?

– Да, – очень серьезно отвечает Дарвин и всматривается вдаль. И через пару минут действительно кричит: – Эпо, эпо!

На его тарабарском языке это значит электричка. Но это не наша, она едет в другую сторону.

Через какое-то время прибывает и наша. Подхватываю сумки, с волнением втискиваюсь в двери, которые, как все время кажется, всегда захлопываются слишком быстро – просто с крокодильей хищностью. Разве что не чавкают. А Дарвин ликует! Электричка!

Час пути, пара съеденных печений и дрема на маминых коленях.

На нужной станции пересадка на метро. Все это вдруг оказывается слишком долгим – чемоданы досматривают, нужно проходить через рамку, сняв, а потом снова надев в нужном порядке поясную сумку, ридикюль, рюкзак, вытащив и обратно разложив все по карманам. Дарвин нервничает во время этих досмотров, он еще помнит Штутгарт. Очередь в кассу за билетом. Путаница в бесконечных лестницах и переходах. И чемодан с каждым шагом как будто наливается свинцом. И Дарвин, испугавшись толчеи, заводится – хнычет, просит на руки.

– Дорогой, ну как я тебя возьму… У мамы заняты ручки…

А он хнычет и хнычет, и через каждые пару шагов норовит забежать передо мной и встать, вытянув вверх свои маленькие ручки – возьми, возьми меня.

Садимся на нужную электричку метро, пять станций до пересадки. Нервно слежу за часами – мне кажется, мы уже в цейтноте. Снова перекус печеньем, дремота на коленях.

Всего пять станций, почему они занимают двадцать минут?

Пересадка. Путаница в переходах, лестницах, эскалаторах. Дарвин таки забрался на руки, а чемодан кажется цельнолитым стальным валуном.

– У вас чемодан? – человек в форме отсеивает меня из общего потока. – Пройдите на проверку…

Досмотр. Чемодан как будто становится еще тяжелее. Его заполняют взгляды, чужие пинки, прыжки по ступеням. Мне тяжело. Дарвин плачет возле турникета. Какой-то прохожий дает ему шоколадку.

Еще семь станций. Становится понятно, что мы не успеваем.

На автовокзал я влетаю бегом. Опять досмотр вещей. Проходя через рамку металлоискателя, я слышу, что объявляют мою фамилию – пассажир, пройдите на посадку.

– Куда, куда нам?

Кто-то машет – наверх, направо.

Бежим. Для выхода со станции на платформу нужно показать документы. Я лезу в рюкзак. Вот тут, в отделе с ноутбуком должна быть моя черная папка с документами, в ней паспорт, свидетельство о рождении Дарвина.

Нет.

Я еще не до конца понимаю, что происходит:

– Подождите, подождите, мой автобус…

– Документы?

Продолжаю рыться. Папки нет. Ее нет в рюкзаке, сумке, а чемодан, который все так же обмотан пленкой, я еще не открывала. В растерянности я пытаюсь обнаружить свою заветную папку в поясной сумке.

Ее нигде нет.

Автобус уезжает без нас. Растерянная и испуганная я стою посреди автостанции. На руках притихший ребенок. У меня нет документов. Никаких. Диплом, медицинская карточка Дарюши, даже окаянные ПЦР-тесты – все было там.

Я бомж. Я московский бомж.

Что делать?

У меня есть странная надежда, что я, толком не спавшая и плохо соображающая, забыла свою заветную папку в отеле.

Мы снова спускаемся с ребенком в метро. Станции, станции… Вот тут была пересадка. Опять эскалаторы, переходы, галереи подземки. Пять станций, на которые уходит двадцать минут. Ну как так-то, их же всего пять, а ехать так долго… Пересадка на электричку.

Администраторша отеля смотрит на меня так, как будто увидела привидение. Наверное, я и правда выгляжу как-то не особо хорошо.

– Простите… Простите… – задыхаюсь от усталости и волнения.

– Вы не уехали? Что случилось?

– Простите… Там, в моей комнате… В той комнате, в которой я ночевала, может быть, там осталась моя папка?

– Папка? – женщина ничего не понимает, моргает глазами.

– Папка с документами…

Администраторша идет к моему номеру, открывая его, все так же изумленно и ничего не понимая оглядывается на меня.

– Черная такая, – подсказываю я. – В ней все мои документы.

Администраторша скрывается за дверями, пару мгновений я пребываю в глубокой надежде, что сейчас все решится. Но администраторша выходит из комнаты и руки ее пусты:

– Нет, там ничего нет.

– Посмотрите внимательнее… – молю я.

– Я там уже убирала и сейчас всюду посмотрела, нет там ничего…

Сердце в очередной раз обрывается.

– Вы потеряли документы?

Срывающимся голосом я рассказываю, как не села на автобус и что у меня нет моей заветной папки со всеми моими документами.

– В аэропорту осталась, – вместе с администраторшей решаем мы. Нужно ехать туда. Там наверняка есть бюро находок. Вдруг…

– Послушай, – говорит мне администраторша, – давай ты вещи тут оставишь и поедешь в аэропорт, тебе же с ребенком тяжело. А там найдется твоя папка, возвращайся и будем решать, как тебе дальше ехать. Автобус же не последний был, может, и на поезд еще сесть успеешь, на ночной.

Я снова бегу на электричку. Час дороги. Очередное съеденное печенье, очередная дрема ребенка у меня на коленях. Нервы, страхи.

Как? Как такое могло со мной случиться? Без денег и документов в чужой стране, с маленьким ребенком?

Я корю себя так, что мне хочется себя избить.

Огромный терминал Домодедово кажется бесконечным. Пока я доношу сонного сына до информационной стойки, спина просто разламывается.

– Подскажите, где тут бюро находок?

Идти нужно в обратном направлении, мимо отделения полиции и камер хранения.

После нервных поисков я нахожу нужную дверь, заглядываю.

В небольшой комнате, которая почему-то напоминает мне помещение нашей школьной библиотеки – полупустые стеллажи, такая же казенная старенькая мебель, несколько человек с толстенным журналом учета перед ними.

– Здравствуйте, – от волнения я становлюсь особенно вежливой. – Извините, простите, пожалуйста, я вчера (или это было уже сегодня?) потеряла тут папку с документами…

– Какого цвета была папка? – переспрашивает девушка и пододвигает к себе журнал.

По ее вопросу я вдруг понимаю, что шанс есть. Она уточнила цвет, не отказала однозначно, значит, какие-то папки у них тут все же обнаружились.

– Черная, – говорю я.

Девушка засовывает руку куда-то в боковую полку своего стола и вынимает мою папку.

– Да! – кричу я, и Дарвин, который, в целом, наверное, не очень-то понимает, что происходит, тоже кричит: – Да!

И мы скачем на месте и ликуем.

– А вы знаете, что вам очень повезло? – говорит мужчина, сидящий сбоку.

– Почему?

– Вы свою папку на стоянке забыли, а нам со стоянки никогда ничего не приносили, тем более документы. Их вообще редко возвращают.

– Да?

– Да, а тут вот, я смотрю, у вас все – паспорта, бланки какие-то, кто же такое богатство вернет?

– Это правда, – подтверждает девушка. – Документы, еще и со стоянки! Никогда не приносили, а я восемь лет тут работаю.

Я, переполненная счастьем, расписываюсь в журнале и вприпрыжку, как школьница, дождавшаяся каникул, бегу по аэропорту обратно – на станцию.

В Москве вечереет. Заметить я это успеваю как будто между делом. Совершенно непонятно, куда исчез день? Тут же, в электричке, мне приходит в голову странная мысль – вот в космосе для больших объектов время бежит иначе, быстрее. Так, может быть, это для больших городов – точно так же? Это в моем, сравнительно небольшом городе, который никак не дотянет до миллионника, ты за день столько всего успеваешь, а в Москве только проснулся и станцию метро нашел – вот и вечер. Зато как хорошо, как долго тянется время где-то там, в тихих далеких поселках… Утром встала, надоила корову, покормила кур, убрала в сарае, сварила варенье и испекла хлеб, а еще и полдень не настал. Вот жизнь! Жизнь, которую можно успеть прожить.

До отеля мы добрались уже в темноте. Во дворе на поддонах за грубыми деревянными столами сидели и закусывали таксисты, громко играло радио.

Администратор встретила нас приветливо, искренне разделив радость от того, что мы все же нашли наши документы. Мы сели на диван в холле и стали искать билеты на поезд. Ничего не находилось. Завтра первое мая, студенты и те, кто проживают в других регионах, уже давно выкупили билеты на автобусы и поезда, чтоб на выходных побывать дома.

Дарвин засыпает у меня на коленях. Добрая администраторша не предлагает нам тут остаться, но она нас и не гонит, потому ночь мы проводим тут – в холле недостроенного гостевого дома, отеля в Домодедово, под песни радио, которое играет во дворе у веселых таксистов.

В три часа ночи я нахожу и выкупаю билет на поезд до Белогорья. Чудом. Единственный. Классически – на боковушке возле туалета.

Сквозь дрему и под песни, доносящиеся из радиоприемника, мне в голову лезут забавные глупые мысли – о том, как в семнадцать я мечтала, что приеду сюда и стану звездой. У меня тогда была гитара, три тетради стихов и море амбиций. И вот теперь я тут. Без стихов и гитары. Без амбиций. Что бы мне сказала я из того романтического прошлого? Что бы себе сказала прежняя версия меня? Наверное, выслушала бы историю и, подмигнув, отметила бы:

– Слушай, а ведь не отпускает Москва, да? Не хочет отпускать. Может, это судьба? Может, нужно просто верить в себя?

Сквозь дрему хохочу. Уметь видеть во всем добрые знаки – это тоже искусство. Правда?

Утром администраторша будет так добра, что впустит нас умыться и совершить утренний туалет в одном из номеров, откуда только что выехал постоялец. Мы с Дарвином на скорую руку перекусим булками и кефиром возле одного из магазинов, потом снова взвалим на себя наши сумки, чемоданы и рюкзаки и снова сядем на метро.

Два дня в Москве и два дня в подземелье. Температурящий Дарвин все время просится на руки, мы долго сидим с ним на какой-то станции – отдыхаем, потом обедаем в каком-то торговом центре, выход в который есть прямо из метро. Вечером садимся на поезд. Уставший ребенок уже ничего не соображает, и о том, что он ехал ночь в поезде, он успевает сообразить уже утром, изумленно глядя в окно на другие поезда и технические постройки вокзала, к которому мы подъезжаем.

Москва, наверное, прекрасный город. Но для меня она так и осталась той самой звездой, что пролетела над головой и погасла в смоге. Я провела два дня в адище подземки, и на память о посещении самого из чудеснейших городов мира у меня остался только красный билетик – на все виды транспорта, на одну поездку. И пусть я знаю, что где-то там, над моей головой, тогда кипела совсем другая жизнь – счастливая, интересная, богатая событиями и встречами. Пусть я множество раз читала о театрах и музеях, культурных центрах этого чудесного города. Тогда я была только маленьким муравьем. Беженцем. Маленькой песчинкой, которую терли и бросали из стороны в сторону волны жизни.
Какая же ты огромная, Москва, если даже твое подземелье может стать отдельной главой моей маленькой муравьиной жизни?



Реквизиты для поддержки и благодарности автору:
2202 2023 3930 9985