Безъ нужды не вынимай, безъ чести не вкладывай

      Любил Мишка ходить с дедом на дальние луга. Дед там осматривал траву и чистил ручей, чтобы табун хуторских лошадей мог отправиться в ночное, вдоволь похрумкать сочной травки и напиться свежей, прохладной водички из запруды. Лошадь это вам не корова, лошадь никогда не станет пить грязную воду. Вот и шли они летним утром по просёлочной дороге – старый, да малый. Мишка везде старался быть с дедом, с ним было интересно. Вот и сейчас шли они, а дед говорил: 

– Смотри Минька! Видишь вон тот холм? Ты думаешь, это просто холм и всё на этом? 

      Мишка глянул на невысокий, поросший мелким малинником холм и ответил: 

– Ну да! Просто горка небольшая. А что ещё-то? 

      Дед хитро прищурил глаз и подкрутил седой ус. 

– Э, Минька! Нет, это не просто холм, это голова Змея Горыныча. 

      В этом году осенью Мишка пойдёт в школу, он уже совсем взрослый, а потому не верит в сказки. Ну, или почти не верит, если быть уж совсем честным. Но тут на просторе, среди широких полей и густых лесов, невольно чудились сказочные герои. Мишка вгляделся, в виднеющийся вдали холм и ему действительно почудилось, что это лежит голова. Вон тропинка с холма, как змеиный язык спускается прямо в поле. Жаркое марево поднималось от подножия холма и казалось, что голова Змея шевелит глазами – впадинами. Мишка задумался: «Холм такой здоровучий. Если у Змея башка была такая большая, то каков он сам-то был? Ограменный, наверное». 

– Да, брат, огромадная была зверюга, словно угадав Мишкины мысли, ответил дед, – когда он летел, то тенью своей закрывал все леса и поля от Георгиевки до нашего хутора. А прилетал он с казахстанских степей. Видишь вон? Оттуда. 

      Дед, показал рукой вдоль дорожки, где в самом конце чуть синела и показывала свою блестящую спину река Омка, а за ней еле-еле была видна степь с редкими лесками-околками. 

– Джунгарская степь-матушка прислала змея свой покой стеречь. Велела она никого не пускать с этой стороны, потому как сказано было ей: «Придёт казак с полуночной стороны, что Сибирью зовётся и покорит тебя». 

      Против своей воли Мишка начинал верит в этого змея, в живую, думающую и говорящую степь, в казака с полуночной стороны. Мишка уже жадно слушал дедов сказ; слушал, раскрыв рот, стараясь не пропустить ни единое слово. А дед продолжал свой рассказ, поглаживая усы свои серебряные: 

– Не было тогда ни прохода, ни проезда казакам за реку Омку. Чуть кто покажет нос, змей упадёт на него сверху и проглотит сразу. А ещё он с народов Сибирских дань брал. Отдавали ему чукчи да тувинцы пушнину, да девок самых красивых на поруганье. Вся земля вскорости тут пустой стала. Но всё ж пробил час: пришёл казак русский, богатырь Игнат и отрубил змею голову, а самого змея в куски острой шашкой иссёк. Голова-то вишь куда отскочила! А тулово — вон оно, зачинается возле нашего хутора. 

      И дед лопатой указал на белые солончаки у гнилого болота, что как раз за хутором виднелось. 

– Дедуня, а что потом было? 

– Ну, что ж было потом? Голова травой поросла и в холм превратилась, а тулово закаменело и солончаками белыми обернулось. От того теперь болото гнилым или поганым и прозывается. И некому стало степи служить, да безобразничать здеся. Пришли ещё казаки с полуночной стороны, дороги провели, хуторов понастроили, – любо-дорого сейчас смотреть. Покорилась степь-матушка казакам. Потом ещё много с разных заморских краёв на нашу землю Змеев Горынычей прилетало. Да не смогли они народ русский покорить. Землю свою русский народ дОбро защищал и казаки тут не на последнем месте были, а, пожалуй, даже и на первом. 

– Дедуня! И ты землю русскую защищал? 

– А как же? И я защищал и отец мой, и дед, и прадед. Всех мы Горынычей раздолбали, прах их всех задери. Нам казакам на роду написано – землю родную защищать. Время придёт, и ты защищать будешь. Не дай бог конечно, но ежели уж полезет какой-никакой змеюка на нашу землю, ты уж не оплошай, защищай, стало быть, как следоват, фамилию нашу не марай. 

      Мишка сколько себя помнит, столько и дед про фамилию родовую ему говорит. Бывало, приедет домой с конюшни, шумный такой, конским потом пропахший, схватит Мишку на руки и начнёт носиться с ним по комнатам, да усами щекотать. 

– Ты чьих кровей будешь? — спросит дед. 

      А Мишка уже знает, как надо сказать. 

– Фёдоровы мы, – отвечает он деду. 

      Дед, как загрохочет громким, довольным хохотом, усы у него затопорщатся и глаза станут блескучими, как звёздочки. Да как подкинет Мишку прямо к потолку: 

– Эх, ма!!! Стригунок ты наш… 

      А бабуля ходит за дедом, руки растопырит: боится, как бы дед не уронил Мишку… Теперь Мишка стал уже большой и дед не скачет с ним на плечах. Ещё бы, Мишка гирю папкину гимнастическую двумя руками уже поднимал один раз! А дед теперь и бегать-то толком разучился. Так чуть-чуть посеменит ногами и всё на этом. 

– Дед, а почему ты теперь не воюешь? 

      Дед задумался и ответил не сразу. 

– А, с какого-такого ляду мне сейчас воевать! Мы Змеев поганых так шуганули, что они боятся теперь летать на землю русскую. Извиваются всяко, шипят там за буграми порубежными, а на землю нашу не лезут. Знают, что русские казаки им враз все их головы поганые шашкой острой посрубают к едрёной фене. 

– Деда, а чего ж за буграми своих богатырей нету что ли? Ведь Змеи эти поди-ка и там пакостят? Что же тамошние богатыри им головы не посрубают? 

– Хм, богатыри-то там може и есть. Да только, чтобы Змея победить одной силы мало. Тут ведь смелость и ловкость нужна, а главное душа чистая. А я тебе так скажу: Смелее и ловчее русского казака нету никого на земле, а уж душевнее и подавно. 

      Они помолчали немного, дед задумчиво разгладил рукой седые усы и заговорил тихо – тихо, будто сам с собою: 

– Ох, Минька, хреновый с меня сейчас вояка получится. Ты вот давай вникай во всё, учись хорошенько. По всему видать отдам я в скорости тебе свою шашку боевую. 

      Мишка чуть не задохнулся от такой новости. Он зажмурился и представил себе, как выйдет у себя дома во двор, выхватит шашку из ножен и высоко вскинет её над головой. Тогда уж Колька из двадцать четвёртой квартиры не будет выбражать и задираться… Тут дед прервал Мишкины мечты и будто опять мысли его прочитал: 

– Только помни Минька, шашка это тебе не игрушка и хвалиться ею негоже. Она мне от деда досталась – это вроде как флаг нашей родовой Фёдоровской. А флагом родовым попусту махать не след. Грех это… 

      Враз притихший Мишка, молча идёт рядом с дедушкой; ребячьим сердцем он чует: задел деда за что-то живое, всколыхнул что-то в душе старого казака. Вот только что именно, Мишка пока не мог понять. 

      У деда на хуторе большой дом с подклетью и широким крыльцом. Крыша на дому ярко-зелёная, а у дома палисадник, там растут бабушкины цветы и акации. Мишка любил эти акации, из их стручков получались такие звонкие свистульки, что свистнешь и на другом конце хутора слыхать. В дому у деда целых три комнаты. В комнатах — чистота, вязаные дорожки на полах и лавках, по стенам фотографии и картинки в рамках. В переднем углу на полочке иконы разные. Бабушка почему-то называет этот угол «красным». Сколько Мишка не смотрел, ничего там красного нету и в помине. Обычный угол, такой же, как и все из чисто побеленных брёвен. Только и отличается от других полочкой с иконами и огоньком лампадки. Бабушка каждое утро и каждый вечер перед этими иконами крестится и чего-то шепчет. Дед иногда подсмеивается за это над ней. 

      В большой комнате – горнице на стене висят огромные старинные часы с большими гирями на тонких цепочках. Часы и днём и ночью медленно говорят: чак-чак-чак – и по-стариковски через каждый час кашляют. 

       А ещё в горнице над кроватью висит красивый ковёр, весь в чёрно-красных узорах. Вверху ковра, прямо посерёдке висит большое фото дедушки и бабушки. Они там ещё совсем молодые. Дед в гимнастёрке с орденами и медалями, а бабушка в светлой кофте, с бусами на шее и вышитой бисером кичке на голове, под которую бабушка и сейчас прятала свои длинные косы. Кичка похожа на тюбетейку, только носят её все казачки на самом затылке. Ещё чуть ниже на ковре висит заветная Мишкина мечта – дедова шашка и нагайка. Смотреть на них Мишке разрешается сколько угодно, а вот трогать запрещено строго-настрого. А ведь так хочется, хочется так, что ладошки порой начинают зудеть. Дед снова прервал Мишкины размышления так, как будто читал его мысли: 

– Шашку в горнице ты конечно видал? 

– Видел, конечно, там ещё и нагайка висит. 

– А читать-то ты хорошо уже умеешь? 

– Да я же тебе газету читаю, чего ты спрашиваешь-то? 

– А вот чего: Домой вернёмся, прочти, что на ножнах шашки нашей написано и запомни на всю жизнь. 

– Дед, а как же я прочту, если ты мне шашку трогать запрещаешь? 

– Так уж и быть, сегодня разрешаю… 

      От такой радости, Мишка запрыгал по дороге на одной ножке, поднимая вверх пыль, и тут же получил от деда лёгкий подзатыльник. 

– Эй, стригунок, не прыгай на одной ноге. Плохая это примета. Я вот в детстве прыгал, а сейчас вишь на одну ногу хромаю. 

– Хитренький ты деда. Мне бабуля говорила, что хромаешь ты, потому что на войне тебя в ногу ранило. Это, наверное, тогда, когда ты со змеем бился? 

– Да, уж бился цельных четыре года. Под самый конец и зацепил меня по ноге Змей-Гитлерыч. А ты всё одно не прыгай. Бережёного бог бережёт. 

      Так и шли они рядышком. Дед большой, смуглый, почти коричневый, как столетний дуб, а Мишка маленький, в беленькой рубашечке, с русыми, почти белыми волосами. Дорога взобралась на пригорок, и они увидели внизу «Ёлочку». «Ёлочка» здесь не дерево, а летняя молочная ферма. Там суетились с вёдрами, флягами и доильными аппаратами женщины, среди которых Мишка сразу узнал бабулю. 

– Дедушка, пойдём туда, к бабуле! 

      Очень хотелось Мишке посмотреть, как молоко толчками, со всхлипами, бежит по прозрачным трубкам доильных аппаратов. Ещё хотелось раскрутить жужжащую ручку сепаратора. Тогда у сепаратора с одной стороны медленно побегут в ведро густые сливки, а с другой ручьём польётся во флягу обрат, которым потом поят телят и поросят. Но дед чуть строго сказал: 

– Не к чему нам это. Пусть они там, а мы — здесь. Баба, она казаку мысли разбивает. Да и некогда нам. День скоро на вторую половинку перепрыгнет, а мы до луга ещё не дошли. Что председателю докладывать будем? 

      Ой, как захотелось узнать Мишке, как это там, на «Ёлочке» баба казаку мысли разбивает, но деда не переспоришь. Сказал, как отрезал. Вскоре они пришли на луг. 

– Хорошая трава, можно хоть сейчас табун заводить, толк будет, – сказал дед, растерев ладонями сорванный Мишкой пучок травы. Ну внук, пошли ручей чистить. Вишь как бурьяном и крапивой его затянуло, ветками, сломанными забросало. Ты давай траву изничтожай, а я пока русло почищу, да поглыбже сделаю, чтоб ручеёк наш веселей бежал. 

       Мишка тут же подобрал палку и принялся с гиканьем рубить направо и налево бурьян, да крапиву вдоль ручья. Он представлял себя богатырём, нещадно разящим злых Змеев Горынычей и Гитлерычей. Он так увлёкся этим делом, что не сразу услышал деда. 

– Э нет, стригунок, так не пойдёт! Так врага не победишь. Его надобно с корнем уничтожать. Так, что на вот тебе мил человек верхонки и давай-ка ты рви всё ручками, да с корнем. 

      С большим трудом Мишка рвал ненавистные сорняки. Земля местами была твёрдая, как камень и никак не хотела выпускать из себя эти самые корни. Мишка почти сразу запыхтел и покрылся потом, рубашонка противно липла к телу, но он не сдавался и не показывал деду, как ему трудно было. Они уже заканчивали, когда на луг приехал председатель на газике. Он разрешил Мишке посидеть на месте водителя, потрогать ручки и покрутить руль. Пока Мишка крутил руль и жал педали, председатель с дедом ещё раз вместе осмотрели луг, ручей и запруду. Домой они помчались с ветерком. Мишка весело подпрыгивал на мягком кожаном сиденье и с аппетитом уминал бабушкины пирожки. 

      Не прошло и четверти часа, как газик весело скрипнул тормозами у дома. Пока дед говорил с председателем ещё о чём-то важном, Мишка рыбкой нырнул в дом. В горнице он разулся, встал на кровать и, затаив дыханье снял с ковра тяжёлую шашку. Чуть-чуть выдвинув шашку из ножен, Мишка, с видом знатока подышал на матово блестевший клинок. Только потом он осмотрел ножны и увидел два серебряных ободка, на которых проступали червлёные буквы. Мишка повернул ножны к свету и по слогам прочёл: «"Безъ нужды не вынимай, безъ чести не вкладывай»». Медленно Мишка сел на пятки, положил шашку на колени и задумался. Он так ушёл в себя, что не слышал, как в горницу заглянул дед. Дед увидел внука с шашкой на коленях, улыбнулся в седые усы и тихо прикрыл двери. А Мишке ещё предстояло понять и осознать, что значат эти слова. Осознать не сегодня, нет, для этого у него впереди целая жизнь. Сегодня главное запомнить: 

– «Безъ нужды не вынимай, безъ чести не вкладывай»…