Бутылочка

            Она была самая обыкновенная стеклянная бутылочка.
           - Ну что значит самая обыкновенная стеклянная? – возмутилась бы наша Бутылочка, – Я изделие из белого стекла, сделана на одном из удивительных стеклянных заводов. Стекло до сих пор ценится своей привлекательной звенящей красотой. В стекле в отличии от пластика есть непридуманность, естественность и природная уникальность. - Стекло конечно же синтезировано, но из чего, из жёлтого солнечного песка, - так бахвалилась наша Бутылочка, ибо она была горда и знала себе цену.
           Но мы будем говорить правду о нашей Бутылочке, не приукрашивая детали. Бутылочка была ещё та бестия – сто грамм. Это был её объём. На рынке товаров она появилась, наполненная коньяком среднего качества, и с красивыми коричневыми этикетками на пузике и на шее. И бумажным паспортом на спинке.
           - Ну что вы с места да в ящик! – стала бы ругать меня Бутылочка, – Сначала-то я была чиста без примеси и запахов. Я была отлита на заводе среди матушки Воды и батюшки Песка. Я пулей вылетела после своего рождения и поплыла в мир, как балерина, выделывая па и фуэте. Я удивлялась себе и своей стройности. Я восхищалась своей длинной шейкой. А аккуратная маленькая изящная, завинчивающаяся шляпка, и вовсе свела меня с ума от роскошности и тонкости моего образа.
           - Ну, держитесь теперь все, - подумала Бутылочка, - кто встретится мне на пути. – Уж, я-то, сумею распорядиться своей судьбой! – она брезгливо поморщилась, скользнув мутными глазками по случайно увиденным, острым оскалившимся осколкам, битого стекла. - Какая жалкая и недостойная участь!
           Бутылочку чистую незамутнённую доставили с завода, где она появилась, на свет… на новое место пребывания. Перевозили в тёмном ящике вместе с такими же бутылочками «стограммовками», как их противно называла одинаковая Форменная Одежда с большими крупными руками. Эти руки безжалостно трясли ими «стограммовками», перенося их с места на место. Бутылочка горько тогда осознала, что значит «танцевать под чужую дудку», да ещё и канкан, чуть не лопаясь от страха, ударяясь о соседок, таких же чистых и наивных.
           - Вечно вы торопитесь! – стала бы ругать меня Бутылочка. Но градуса в бутылке не утаишь, - всё-таки вздохнула ненароком наша страдалица. - При въезде на новое место жительства на меня крепко пахнуло. Нормальные скромные бутылочки, зажмуривая глазки и поникая грустно шляпкой, называли это сивухой. Иные бутылочки, уже спотыкаясь и смеясь, нисколько не сожалели, что они оказались в таком прискорбном месте. Много ли надо Бутылочке? Хватит и крышку понюхать. У меня кружилась голова, но меня никто не спрашивал. В меня влили мутную жидкость и отправили на панель.
           Тут наша Бутылочка, конечно, поторопилась. Наших бутылочек с завода по разливу жидкостей отправили сначала на склад большой и огромный. На этом складе любопытная и жадная до всего нового Бутылочка, скромно вытягивала шейку и выглядывала, интересуясь буквально всем, что видела, сквозь маленькую щёлочку коробки, в которой её перевозили на склад и потом к потребителю. Она многое увидела. Огромные ангары, кучу фур вереницей. Жуткие вилы, подхватывающие лотки с ящиками и коробками, и вскидывающими их в заоблачные дали под самый верх. У Бутылочки страшно закружилась голова при таком взлёте, но она мужественно сохранила своё содержимое.
           - А потом я упала с небес на землю. А смысл, - размышляла она, - взлетать так высоко в одночасье, если ты к этому не подготовлен, не хлебнул, как следует жизни, тебя сможет выпить и использовать кто угодно.
           - Да точно, - вспоминала Бутылочка, - совсем чуть не забыла, в этой коробке я ехала как королева. Мне было мягко и удобно в ложе, устеленной плотной бумагой.
           Картоном, я бы уточнил!
           - Не перебивайте меня ужасный вы человек. Вы же просто рассказчик. Что вы можете знать про чужие переживания, горести и судьбу? Да, у меня был чудесный эскорт из маленьких скромных бутылочек. Они были моими пажами. Я была наверху блаженства и называла себя моё королевское величество Бутылочка Первая. Это не я придумала, - в очередной раз заскромничала наша бахвалочка, - а Синий Халат, которая укладывала ещё раньше на заводе по розливу жидкостей нас, уже наполненных, в тару. Её, увлечённую столь благородной работой, окликнула Синий Халат покрупней: - Зина, аккуратней ставь стекло в тару! Зина хватанула меня грубыми мозолистыми руками и игриво сказала: - Бутылочка первая пошла и сунула почему-то в угол. Так этим углом я и поехала-поплыла со склада со своей свитой.
           Бутылочку по дороге укачало и даже чуть не… опорожнило. плохо ей чуть было не стало. И она отключилась от мира, от трескотни свиты, уснула крепким булькающим сном. Жидкость, с которой она свыклась, била приятно ей под шляпку, навевая сквозь дрёму её сыпучих предков, лениво влачащих свои дни залежами влажного песка.
           Очнулась Бутылочка на панели прилавка магазина. Стограммовочек было три. И дальше несть числа бутылок разного калибра. В основном поллитровочек. У всех бутылочек на передничках были свои записи. И многообразие надписей и заводов-производителей было огромным.
           - Я даже потерялась на фоне больших бутылок. Они были моими родственницами, только очень дальними. Ну очень дальними. Они были разного цвета, что не всегда было мне близко, антагонично. Были и зелёного стекла, и коричневого, и в желтинку, и конечно же такие белые как я, что было мне ближе и понятней. Своих всегда распознаешь по одёжке и договориться всегда проще даже если есть недопонимание, стукотня и звон. И всегда можно избежать ненужных ударов и битого стекла. Содержимое их всех, как и фасон, или точнее фасад, ну то есть внешний вид, было различным. У одних были ну очень длинные шейки, или как говорили покупатели в основном Широкие Плечи, горла. Они, так и рявкали: - Мне вон ту с большим горлом поллитру. Кто-то хрипел: - Дай-ка квадратную эту чекушку. И всех они как-то отличали друг от друга по вкусу и по цвету.
           Прошёл день, но наша Бутылочка так и не нашла своего хозяина. А ведь она с такой завистью смотрела, на лихо соскакивающих с полок подруг, исчезающих в крепких руках. И в основном это были поллитрухи, самые наглые и звонкие. Они уже на полках сотрясались от смеха и радости, что в ходу и так нужны этим бродягам, без конца заныривающим в магазинчик, и подруливающим к прилавку со стеклопродукцией.
           - Грустно мне стало, когда день заканчивался, - вздыхала Бутылочка. - Закрыли ставни, а я так и не нашла свои крепкие руки и тёплый карман, или, на худой конец, большой пакет. Наступила ночь. Мы все дружно сгрудились и молча простояли всю ночь, не проронив от безысходности ни слова. Горько это, когда ты никому не нужен. Ведь их днём, забирающих бутылочек, было очень много. Они шли вереницей, и даже выстраивались в очередь. Рассовывали бутылочки и в сладкие карманы, и в шуршащие пакеты, и в сумки, и просто за пазуху, и даже пихая в такой укромный и уютный рукав. А меня никто не защитил, не взял с собой в эту новую жизнь. Может быть я никогда не узнаю, что там за тем карманом?
           Так плакала и корила себя, за неправильно начатую жизнь и за брошенную судьбу, наша Бутылочка, стоя в темноте, плотно прижавшись, к таким же как она брошенным бутылкам. - Завтра найдётся мой герой, - не теряла маленькой надежды маленькая Бутылочка, - мой Жилет с белым карманом. Но и второй день не принёс ей счастья и прошёл в бесплодных поисках СВОЕГО ЖИЛЕТА. Жилета, потому что, именно Жилет, или Пиджак или Брюки, что-то покупал и совершал всяческие действия. Да пусть хоть будет он пройдохой или бомжом. Бомжи, она услышала живут на улице, либо в притонах, и от них плохо пахнет. – Ничего, переживу, - морщилась Стограммовочка, - подумаешь запах. Бутылочке очень хотелось попасть в какой-нибудь притон, самый злачный. Самые сведущие литровые бутыли пугали малограммулек, что вот там по-настоящему можно хлебнуть жизни. А Бутылочка жаждала всего этого, ей не хватало широты и разухабистости. Она хотела хлебать жизнь полными недюжинными глотками, чтобы лилось из всех щелей, как сказал один из прощелыг покупателей Прожжённая Шляпа.
           - Лохматые и Хвостатые, или проще, Шерстяные, без карманов, на четырёх лапах, как я заметила, - говорила Бутылочка, - просто только и могут что делать, так это беспорядочно перемещаться в пространстве, либо болтать безостановочно хвостом или сбрасывать клоками шерсть. Они не могут ни купить, ни продать. Это вообще ненужные существа, без толку, без цели и надобности. В них увы ничего не нальёшь и из них ничего не выльешь. А это печально. От своей неуклюжести и не изящности, они могут только разбивать, расколошмачивать и колоть на части то, что имеет хрупкое сложение, - жаловалась искательница.
           Бутылочка ждала, когда её купят. Но как ей было горько осознавать, что её никто не покупал. И даже те бутылочки, что побольше и весом в обществе, и объёмом по наполняемости, не могли её успокоить, потому как пользовались «негодяйки» наибольшим спросом. Большелитражки улетали в лёт, текучесть была у них дикая. Только какая пригреет своим пузом, успокоит грубоватым басом от навалившихся тревог, глядь, а её и след простыл, вместо неё временный сквозняк. Бутылочке приходилось вертеться бочками, как на сковородке на полочной панели, потому как этих тётушек Поллитр только подносили и подносили, и не успевали подносить.  И вот это самое успокоение от Поллитр для Бутылочки было сродни цинизму. Маленькой бутылочке всегда сложнее встроиться в чужие руки. Из трёх стограммовочек первая ушла в первый день, ближе к вечеру. Покупатель захотел «горлышко немного промочить, не заморачиваясь». Вторая на второй день пошла с утра. Какой-то Белый Воротничок решил «сегодня можно, но чуть-чуть, ограничусь».
           Бутылочка переспала ещё одну ночь, не сомкнув глаз, выпучив их в пустоту, бездну, темноту. Она многое передумала и решила, если завтра не попадёт, хотя бы в первые попавшиеся шершавые натруженные руки, вечером перед закрытием бросится вниз и вдребезги разобьётся, чтобы впредь не было повадно никому так над ней издеваться.
           - Ближе к полудню, - делилась наша Бутылочка воспоминаниями, - зашёл в магаз, слегка качающийся Засаленная Рубашка в клетку. – Мне, Колян, беленькую как всегда… дай-ка, мне ещё малявочку… стограммовку… полирну аристократично. – Карман его тренировочных штанов был здоровый и мягкий.
           Рубашка, немного потерянный в жизни, с друзьями Рубашками и Футболками, пообщался на лавке. Поллитра полетела в урну, жалобно зазвенев горлышком при ударе об край. Бутылочка мирно сидела в кармане, периодически булькая от неровных движений Рубашки и перекатов тёплого Кармана, подрёмывая в радостной неге и предвкушении новой жизни. Вдруг мужчина зашагал дальше, остановился, нащупал в кармане Бутылочку, схватил её за горло, прокрутил шляпку и залпом впустил в себя всё её содержимое. Бутылочка иссякла, обессилила, все её соки вышли вон. - Это новые ощущения, - подумала Бутылочка. - Да мне и не нравилась эта моя прежняя пахучая душа. Хочу новую. Мужчина завинтил крышку пустой бутылочки и сказав: - Пшла вон, малютка! – бросил её куда подальше и ушёл. – Куда же ты? Я без тебя не смогу жить! – верещала ему вслед Бутылочка. Но его и след простыл.
            Бутылочка, перелетев через траву, очутилась рядом с площадкой, засыпанной песком. В этот момент налетели дети и мамы. Пухлый малыш схватил нашу Бутылочку и стал рассматривать её, близко поднеся к лицу. Он выпучил глазёнки и сильно пыхтел, разглядывая нашу красавицу, изящную как статуэтка. Тут же на малыша налетела дурная сила в виде пышного декольте и двух арбузов, и заорала: - Выбрось эту гадость, сынок. Не реви, неизвестно кто держал в руках эту гадость, какой-нибудь забулдыга и алкаш.
           Бутылочка наша, аж чуть не захлебнулась, оставшимися капельками своего содержимого, и очень огорчилась от этой немотивированной злобы, агрессии и навета. - Этот «алкаш» хоть и был ко мне несправедлив, - жаловалась она, - но он не был так грязен, ни в делах, ни в помыслах, он просто нуждался в жидкости. Бутылочка выпала из рук орущего малыша и осталась валяться рядом с песочницей. Семейка «ненормальных» ушла. Бутылочка от горя дремала, уткнувшись шляпкой в траву и песок. «Как несправедлива, наверное эта жизнь», если даже с ней с маленькой бутылочкой, можно обойтись вот так вот, не вдаваясь в детали, не узнав её судьбы, великолепного происхождения, не почувствовав даже голубую кровь белого стекла. «А ведь я могла бы составить счастье многих несчастных и обездоленных. Я бы кружила и звенела бы целыми днями напролёт. Меня нужно было бы только наполнять, наливать и опорожнять, и всё. Много-то не надо. В этом и сила духа существ гармоничных, высокого происхождения и полёта», – в очередной раз пыталась рассуждать наша неудачница
           - Нет ручейка в своём отечестве. Все предатели. Жизнь большой оркестр и я в нём как струна. Жизнь - это большой спектакль, и каждый в нём за себя, - разглагольствовала от безысходности, и буровила песок хмельной головой Бутылочка. Она отчаялась и капельки её содержимого просочились через слегка приоткрытую шляпку.
           В этот момент на лавочку присел странный субъект в полушерстяном Костюме с уютными тёплыми карманами нескольких видов и оттенков. Бутылочка затрепетала. Костюм читал книгу и улыбался белоснежными зубками. Он был строг, задумчив и меланхоличен. Временами он отключался, пребывая в гармонии с самим собой. Карманы его нежно манили, а сам Костюм о чём-то мечтал. Бутылочка обомлела. Бутылочка потеряла рассудок. Она почуяла это её, и навсегда. - Возьмите меня, - верещала она Костюму, и манящим карманам, сквозь траву и песок, который облепил её шейку и немного брюшка.
           Костюм обернулся случайно в сторону, как-будто почувствовав чей-то взгляд. Скользнув глазками вниз он аметил маленькую белую прозрачную бутылку, совсем маленькую и изящную. – Коньячная, - прочитал он, - но какая аккуратная и неназойливая. Королева красоты. И стал приглядываться к бутылке. - Взять что ли? Да нет она же грязная, залапанная, противная. И собаки могли её… понюхать.
           Бутылочку потянулась к костюму и парфюму, разомлев от наплывающего счастья. Её манило и влекло к опрятному Костюму. Бутылочка вдруг поняла, что ею овладели приятные тёплые чувства. – Я становлюсь совсем взрослой, - забыв о невзгодах, захохотала от переполнявших её эмоций маленькая шалунья.
           - Нет, ну зачем мне эта грязь. Её не отмыть. И Костюм отвернулся, чтобы уйти. В этот момент Бутылочка увидела рабочую Робу грубого сукна, с оранжевыми вставками и большим пакетом, которая медленно на неё надвигалась. подбирая фантики, пробки, пластиковые бутылки… В этот пакет совсем не хотелось прыгать. Что-то ужасное ей там показалось. Там был конец её малюсенькой жизни среди тёплых карманов и бьющихся, как стекло, сердец. Бутылочка лихорадочно зазвенела и затряслась от гибельной печали. Костюм из шерсти обернулся и милостиво, почти трогательно, сказал: - Пожалуй пригодится, заверну её в бумажку, а дома как следует отмою. Бутылочка прослезилась, а потом и вовсе зарыдала, почувствовав его тонкие, длинные-предлинные пальцы, ощутив магическое тепло его ладони. Для неё это был огонь Данко, который поведёт её к светочу новой жизни без горя и страданий, и социального равенства для всего стекла без исключения. Всё-таки наша Бутылочка была сумасбродка.
           Так Бутылочка оказалась в новой жизни. Прежде чем показать Бутылочке свои хоромы, Костюм вытряхнул её из бумажки в раковину и замочил на какое-то время. Когда она крепко вымокла, он снял этикетки с шейки, с пузика и спинки, и тщательно мыльной губкой удалил остатки клея, грязи и песка, а также прополоскал несколько раз её внутренности. Пена пощипывала Бутылочке бочка, но она была на седьмом небе от блаженства и такой заботы. Исчезли все опознавательные знаки, намекающие на происхождение нашей шалуньи. – Я стала всеядной, - смеялась кокетка, пуская пузыри. Она поняла, что попала в заботливые и надёжные руки, и начинается «вот эта самая жизнь», которой она ещё по-настоящему не хлебнула.
           Здесь всё было сказкой. Это «логово» было полно тепла, уюта и покоя. Костюм с очень светлыми вьющимися волосами и зелёными изумрудными глазами был натурой и странной, и гармонической. Любил пузырьки, пузырёчки, бутыли и бутылёчки, микстуры настойки, жидкости. И всему у него находилось место, полочка и жёрдочка. Он пестовал каждую ёмкость, доводил её милую до блеска и ясной полировки. У него не было стограммовочек, это потом позже появилась ещё одна синего стекла прямоугольная, но она была не такая изящная, как наша свеча. – Более топорной работы, я ещё не встречала, - отметила с гордостью про себя Бутылочка.
           Было ещё три пядисятиграммовочки. Одна из зелёного стекла, другая белая из Бреста подарок, и квадратная белая. Это были для нашей Бутылочки младшие сёстры. Она их любила до безумия, потому что они часто с ней советовались по поводу всегда нового их содержимого. Так что наша Бутылочка нашла в новом своём пристанище верных подруг. Квадратница спрашивала, что сегодня во мне, настойка из боярышника или из полыни горькой? Или спрашивала Зелёная: - сколько капель сегодня из меня накапает Хозяин, и сколько раз, утром и вечером, или, утро обед и вечер у него по плану? Брестская хвалилась: - Я каждый день полна, каждый день. Он меня трогает своими нежными пальчиками, я ему всегда нужна, я в фаворе.
           Были аптечные пузырьки всех мастей, изгибов высоты и граммов, и двадцать пять, и пятнадцать, и пятьдесят. Ничего не выкидывал Костюм, всему находилось место. И главное он сам искренне, восторженно всякий раз радовался мензуркам, штофам, графинчикам. Он был интеллигент, редактор. Он был гурман стекла и емкостей маленьких камерных размеров. Он боялся открывать свою душу каждому, но искренне радовался новому хорошему, доброму собеседнику и был страшно созерцательным в своём скрытом мирке.
           У Костюма был буфет. Старый добрый буфет удивительной изящной работы. Таких буфетов сейчас не делают, это ручная работа какого-то безымянного мастера плотника. Буфет резной, чудесно увит вензелями и венчиками. У него милые шкафчики и стеклянные прозрачные окошки в дверцах. Жить в таком домике было одно счастье. И все бутылочки, пузырёчки, графинчики ныряли туда, и сидели там наполненные, и пустые, не дыша, как в музее. Если и был разговор, то очень тихо, с придыханием, благоговейно. Каждая ёмкость умиротворённо боялась спугнуть неимоверное счастье пребывания в столь таинственном мире. А когда они видели Хозяина, подходящего к буфету, и начинающего священнодействовать с жидким и стеклянным содержимым, они начинали тихо, чтобы не спугнуть его, визжать от восторга. Кто бы их ещё так понимал, как этот Колдун.
           Они любили Хозяина, когда он просто в задумчивости прислонялся к буфету и о чём-то думал. Как же они хотели узнать его мысли и вытягивали дружно шейки, но ничего не слышали кроме его или тихого, или учащённого дыхания. А однажды он, подойдя к буфету горько плакал, рыдал, еле сдерживаясь, навзрыд. Они в буфете чуть всей посудой не разбились. Все мензурки тряслись от страха и охали, и ахали, и бились от печали нещадно друг о друга. Они хотели покончить со своим звоном, им не нужна эта жизнь если Костюмчик (так вся посуда в доме его ласково звала), так безутешен. Но вот он снова улыбается и буфет весь озаряется лучиками солнца и добра. Это яркий свет взаимопонимания Костюмчика и стекла.
           Костюмчик периодически брал некоторые избранные бутылочки с собой на «выгул». Часто это были пятидесятиграммовочки с их строго выверенными капельками живительных настоек. Но наша Бутылочка пользовалась особыми льготами. Она была удобна, объемлемой «ненапряжной» формы и вместимости. Бутылочка, строго поджавшись, путешествовала по городу стоя в маленькой кожаной сумочке, сбоку слева, прижатая справа кошельком и складной тряпочной сумкой, на случай захода Благотворителя в магазин по дороге домой. Часто Колдун наливал в неё воду, обычную кипячёную, чтобы по дороге выпить глоток малюсенький, либо запить таблеточку. Иногда он наливал в неё коньяк. Но это редко, коньяк он не особо любил, только по праздникам, либо на новый год под мороз и горький шоколад. А чаще наливал Хозяин в неё водочку прозрачную, как слеза. Бутылочка очень любила водочку, она с ней сливалась в единое целое и становилась ещё более точёной, звенящей и струящейся, и даже глаз у неё был немножко замылен стерильностью и чистотой бесцветного напитка. В общем пробирала её водочка, как следует.
           Куда только не выгуливали Бутылочку. Колдун возил её с собой на выставки, музеи, в театры. Он брал её с собой в парки, скверы, усадьбы. Много раз она бывала в царских палатах, в академических театрах, любовалась сквозь щёлочку неплотно закрытого замка на картины в галереях. Беседки, ротонды, стеклянные павильоны. Мосты, мосточки, лужайки и полянки. У Балерины (так, и не иначе звал свою стограммовочку Костюмчик) кружилась голова от блаженства культурной жизни. – Я рождена, - мечтала Бутылочка, - быть вдохновительницей муз.
           Жизнь наладилась. Прошло несколько лет. – Как же меня всё устраивает. Мне ничего больше не нужно. Пусть это продолжается вечно, - так часто говаривала наша стограммовочка своим подружкам по буфету. Ей завидовали. Трепетали и звонко стучали от её востребованности, от её авторитета над Хозяином. Она закрывала на многое глаза, хранила нейтралитет и старалась не влезать в пустозвонство, особенно пустых рюмок и бокалов. Острее языков и злословнее, она в жизни своей не встречала. Бутылочка, надвинув поглубже шляпку, часто дремала. Она любила проводить время в неге и в забытьи. Она распространяла вокруг себя флюиды сна и дрёмы. В этом было её правление, всех усыпить, создать «мёртвое» царство. И даже старый графин, побурчав слегка крышкой: - Вот, нынче, пошла молодёжь, ничего делать не хочет, ей лишь бы спать, - уткнувшись бочком в стенку буфета замолкал.
           Ничто не предвещало перемен в царстве буфета, в королевстве Бутылочки. Несмотря на некоторые волнения, переливы и перебивы стекла и фарфора, она лихо заправляла, и стала истинной королевой, признанной даже самыми закоренелыми буянами, в виде хрустальных фужеров. Фужеры, видите ли, считали себя выше по родству и рангу, чтобы признавать выскочку из низов Бутылочку. Но она знала некоторые секреты этих нобилей, и могла на них брызнуть и приструнить. Она думала, что уже знает все рычаги управления и скрытые подпольные механизмы рюмочной дипломатии. Ей казалось, что её бразды правления непотопляемы, взяв их раз она не отпустит их никогда. Но это думала она, а жизнь может изменить всё в одночасье.
           Костюмчик однажды, как и всегда, выделив её из толпы, и ещё раз показав «неугодным подданным», что именно она имеет высокий статус буфетоуправительницы и владелицы ума хозяина, наполнил её водой, как слеза и взял с собой в путешествие. По дороге он заехал в гости. У него состоялась беседа по душам с его взрослой приятельницей, которую он звал: - Мама! Толи в шутку толи всерьёз. Костюмчик, как всегда, в благоприятной атмосфере много болтал, философствовал, смеялся, делился волнующими его вопросами. Бутылочка была опорожнена, утомлена и ждала скорейшего отъезда домой. Её что-то сегодня особенно угнетало, ночью приснился плохой сон, внутреннее самочувствие было на нуле. Было уже поздно, Вещун засобирался с дамой на выход. Свет выключили, щёлкнул замок. Бутылочка осталась на столе с враждебными тарелками и жутким заварным чайником, который пыхтел на неё: - Чаво, чаво, чаво!
          Бутылочка ждала его всю ночь, затем утро и днём надеялась, что придёт Повелитель. Она не верила, что можно так быстро пасть, быть низвергнутой и уже никому не нужной фавориткой. – А мой буфет? – рыдала она, - А моя милая власть, что всё эфемерно? Всё эфир, мне это привиделось? Миражи, видение, показалось? Я – игрушка судьбы?
           Под вечер пришла Короткая Юбка Ледяные Пальцы. Недовольная прошлась по квартире, заглядывая во все углы. Она отбрасывала то рваные газеты, то отдирала оставшиеся местами обои, и ворчала: – Ой, сколько уже будет продолжаться этот бесконечный ремонт? Ничего не хочу делать! К чему это бабушкино наследство, им же заниматься надо. Нет вот было бы всё готово. Вот было бы съёмное жильё для всех, пожил здесь переехал в другое место, а здесь уже для новых жильцов быстро бы всё освежили, красоту минимальную навели. И живи вот так, как говорится не хочу, всё готовенькое и всё для всех. А эта частная собственность? Столько разговоров! Да, кому она нужна! Мне всё равно, пусть её хоть отберут!.. Только ни о чём не думать, быть свободным как ветер и заниматься только собой. Свобода – вот в чём счастье…
           Бутылочка слушала эти разговоры и грустила. Ей становилось страшно и неуютно быть в одном месте с Короткой Юбкой. Её белая кожа была безжизненной, бледной, какой-то искусственной, почти отжившей. Бутылочка вжалась в себя, и из неё испарились последние капельки. Ледяные Пальцы зашла на кухню и, увидев бутылочку, произнесла: - Опять пили! Мама… со своим этим друганом… мечтателем… не от мира сего… Ледяные Пальцы брезгливо взяла Бутылочку, обжегши её льдом айсберга и выкинула в ведро для мусора.
           Охладевшая и испуганная Бутылочка, была ни жива ни мертва. Она боялась открыть глазки. Что-то било ей в носик неприятно. Открыв один глазок, она увидела вчерашний помидорчик и очистки яблока, немного залежалые. Бутылочка лежала, как всегда, в таких ответственных, важных случаях шляпкой вниз, а сверху был ворох бумаги и остатки штукатурки, частички бетона.
           Короткая Юбка, уходя из квартиры захватила мусорный пакет, вынув его из пластикового ведра, и выкинула на улице в близлежащий контейнер, небрежно тряхнув пакетом. Бутылочка чувствовала, что куда-то летит, в тёмную бездну, там, где мокро и сыро. Она несколько раз перекувыркнулась на лету. В очередной раз открыв глазки, сильно зажмурившись, и плохо себя чувствуя от сильного запаха, Бутылочка столкнулась со склизлой селёдкой, с выпученными глазками, которая вымазала без спроса нашу королеву от крышки до донышка. Ещё пристали какие-то перья, облачка скрученной пыли и наклейка подвески золота 585 пробы.
           – Теперь можно и канкан танцевать в кабаре, - горько зарыдала наша Бутылочка, - Из Князи в грязи!

                МОСКВА. 22.06.22 - 6.07.22