Жара

Когда в Подмосковье, где  я сейчас живу, установилась солнечная и безветренная погода, а по всему миру бушуют природные катаклизмы (в Австралии, Китае, Румынии проливные дожди и наводнения, во Франции, Германии и Италии ураганы), захотелось напомнить своим землякам с Дальнего Востока, покинувших родные места, какое лето было в Хабаровске.  Я прожил там почти 40 лет, а если учесть, что перед этим 8 лет подряд проводил школьные летние каникулы в частном доме бабушки с дедушкой под Хабаровском, то можете понять, что тогдашнюю погоду хорошо узнал.

Об этой погоде у меня остались два стойких воспоминания. Зимой в городе были постоянные ветра, а в пригородах пронизывающие. Именно тогда я понял истину в народном изречении «ветер, пронизывающий до костей». Добираясь вечерами до бабушкиного дома во время учебы в местном медицинском институте, где пришлось жить, пока достраивалось студенческое общежитие, я «замерзал как цуцик» под этим ветром. Прожив 18 лет в поселке на севере Хабаровского края, где зимой морозы доходили до 50 градусов, я не замерзал так, как в Хабаровске при 25-30 градусах. И все из-за сильного ветра.

А вот лето в Хабаровске запомнилось июльской жарой и страшной духотой.  Каждое утро по радио говорили прогноз погоды, и бывали года, когда температура воздуха в Хабаровске достигала 32-35 градусов на протяжении недели-двух, а температура воды в Амуре была 28 градусов и выше.

Пока я был молодой, сильная жара не утомляла. К тому же мне нравилась жаркая солнечная погода, это позволяло много купаться и загорать, так что обычно летом моя кожа становилась коричневой. Да и купаться в Хабаровске было где. В школьные годы я ходил на пляж в районе завода «Амуркабель», и одно лето даже работал на пляже спасателем. Никого не спас, не пришлось, но зато получил немного денег на мороженное и ситро, да и на танцы не пришлось просить денег у родителей.

Правда, с 12 лет именно в июле взрослые меня брали на покосы, потому что у бабушки с дедушкой была корова, а на зиму её требовалось накосить траву, которая под жаркими лучами солнца в валках высыхала и превращалась в сено. Моя задача на покосе вначале была переворачивать валки на другой бок, чтобы быстрее просыхали и проветривались, а когда стал старше и сильнее, сгребать сено и носить к копнам.  Но тогда меня больше волновала не жара, а гнус – комары и мошка, от которой спасение было только у костра, а пока работаешь, накомарник из марли на голове.

Пока жил в студенческом общежитии, с июня ходил на городской пляж, взяв с собой учебник. Но брать в руки книгу доводилось нечасто, обычно вместо книги был волейбольный мяч, так как я предпочитал играть в волейбол на пляже, а в перерывах между партиями принимать водные процедуры в Амуре.  Рискнул однажды проплыть мимо Амурского утеса и выплыл на стадионе имени Ленина, а потом возвращался по берегу на пляж в одних плавках. Но так поступал не я один.  Именно на центральном пляже у меня украли брюки, и вечером милиция привезла меня на мотоцикле с коляской к бабушке с дедушкой в одних плавках, рубашке и туфлях.

Потом было три года службы во Владивостоке на подводной лодке в должности начальника медицинской службы, возвращение в Хабаровск и работа врачом-рентгенологом, и по совместительству, врачом в травматологическом пункте.  Вот тогда я понял, что это за природное явление – летняя жара в Хабаровске. Хотя городская больница, где я работал, находилась в центре большой парковой зоны с высокими деревьями, и рентгеновский кабинет был на втором этаже, в тени деревьев, и полдня был затемнен ставнями и толстыми темными шторами, в нем быстро становилось душно.  По идее, должна была работать вентиляция, но она давно вышла из строя, поэтому и было душно в кабинете. Но я нашел выход – больных смотрел в одном халате, под которым были только плавки.  Но моих голых, и ужас, волосатых ног больные не видели, их зрение не успевало адаптироваться к темноте, пока они были в темном кабинете.  Однажды пришел посмотреть вместе со мной тяжелого больного из реанимации профессор Григорий Леонтьевич Александрович, ему пришлось адаптировать свое зрение к темноте, он-то и увидел мои голые ноги.  Посмеялся и пожалел, что не может в таком виде делать многочасовые операции.  Естественно, когда кабинет растемняли, я был уже в брюках.

А вот когда я дежурил в травмпункте, снять брюки было невозможно. Хорошо, что окна травмпункта выходили в больничный парк, и когда не было больных, можно было посидеть на скамейке у входа в тени деревьев.  Но вот вечером, когда под ухом жужжат комары, не посидишь. Приходилось возвращаться в кабинет, где жужжал уже вентилятор.  Прикорнуть ночью, если не было больных, можно было в кладовке, где для этих целей стояла кровать. Но находиться там можно было только при открытой двери, в проеме которой на стуле стоял вентилятор.

Не лучше было и дома, по вечерам, особенно в жаркие ночи. Отсутствие одежды не теле не спасало.  Спасал лишь теплый душ или мокрое полотенце. Устроить сквозняк в 2-х комнатной кооперативной квартире родителей, где моя семья прожила 10 лет, было невозможно. Квартира была угловая и к тому же на солнечной стороне в центре города.  Так что сходить на пляж в жаркую погоду было далековато, поэтому в этот период моей жизни я туда и не ходил.

Но потом от больницы мне дали трехкомнатную квартиру в кирпичном ведомственном доме в районе Хабаровского затона, где на зиму ставили суда Хабаровского речного пароходства. Но летом они уходили в плавание, и затон был свободен. А так как от нашего дома до воды было не больше ста метров, то каждый вечер после работы я ходил купаться.  Мои дети уже умели плавать и с друзьями сами ходили на берег.  Со временем хорошо научилась плавать в ластах и жена, она составляла мне компанию на берегу. Я частенько плавал на дамбу, которая и сформировала затон, чтобы весной ледоход не повредил корпуса теплоходов, катеров, транспортов. Расстояние до дамбы было весьма приличным, около сотни метров, но я тоже плавал в ластах, в маске и с трубкой, поэтому преодолевал это расстояние весьма быстро.  Однажды уговорил жену сплавать со мной.  И потом пожалел. Крику было на весь затон. Едва на горизонте появлялся катер или теплоход, или моторная лодка, начиналась паника. Но все обошлось благополучно.

В новой квартире можно было устраивать сквозняки, так как комнаты выходили на обе стороны дома.  Поэтому частенько в особо жаркую и душную погоду я предпочитал уходить из спальни в гостиную, где сквозняк ощущался сильнее, но даже и тогда иногда приходилось включать вентилятор. Но все же близость реки сказывалась. Такой духоты, как в центре города в квартире родителей, уже не было. По вечерам мы часто выходили на балкон подышать прохладным воздухом с реки.

Именно из этой квартиры меня увезли с почечной коликой в больницу. Пришлось лечь на операцию, удалили камень из правого мочеточника, разрезав меня почти на четверть.  И после операции я в полной мере ощутил хабаровскую июльскую жару. Как мне сказали мои коллеги позже, после неё меня положили специально  в большую палату на 7 мужиков, чтобы было кому поухаживать за мной – помочь подняться, напоить водой, перевернуть. В ней лежали пациенты, которым или только предстоит операция, или в разные сроки после неё, так что взаимопомощь была на высшем уровне.  Все бы хорошо, но огромное окно палаты выходило на солнечную сторону. И хотя был первый этаж, но урологический корпус был построен недавно, и посаженные вокруг него деревья были совсем молоденькими и почти не затеняли окна, на которых висели к тому модные легкие светлые шторы.

Моя кровать была крайней у двери, которая была постоянно открыта, как открыта была и фрамуга окна. Но сквозняк практически не ощущался, потому за дверью был коридор, а за ним дверь в женский туалет, которая, естественно, была всегда закрыта. И начались мои мучения по ночам. Я за всю жизнь не научился спать на спине, и в семейной жизни это  преимущество, потому что я не храплю.  Сплю обычно на животе или на боку, но когда у тебя на полживота послеоперационный, еще не заживший шрам, спать можно только на спине.  К тому же у меня из живота торчит трубочка, которая идет к баночке, привязанной к кровати, и по неё вытекает моча из правой почки. Ведь мочеточник разрезали, потом сшивали, вокруг него воспаление и моча вся не может вытекать по нему.  Вот и разгрузили мочеточник, вставив мне дренажную трубку в почку.  Но мимо трубки все равно подтекает моча, которая течет по потному телу.  Нет, течет не потоком, по каплям, но все равно это неприятно.

Встать, чтобы провести туалет, тоже большая проблема.  В те годы еще не существовало у нас в стране так называемых функциональных кроватей, над которыми висит дуга с прикрепленной  цепочкой и ручкой, держась за которую, человек может поднять верхнюю часть туловища. Все это заменяла простынь, один конец которой был привязан к спинке кровати и ног. Перебирая эту простынь,  можно было подняться, чтобы спустить ноги с кровати и сесть. Нелегкая задача, особенно для тех, у кого руки слабые.  Так что проделать её лишний раз желание не возникало. Вот так и лежал я всю ночь в поту и моче, временами забываясь в полудреме, слушая храп и, извините, пердеж соседей по палате.

Облегчение наступило, когда выписали мужика у окна и меня перевели на его место. К тому же и на улице стало не так жарко, и моя рана зажила первичным натяжением, и я мог лечь на левый бок, лицом к окну, вдыхая ночную прохладу. Впервые за много дней я выспался, так что медсестре пришлось будить, чтобы я взял у неё градусник померить утрешнюю  температуру. Так что июль 1980 года запомнился мне не только Олимпиадой в Москве, которую я смог посмотреть лишь урывками в самом конце её, но и этой ужасающей жарой со 100% влажностью.

Но вернусь в свою квартиру в затоне. Наша почти райская жизнь продолжалась полтора десятка лет, пока в Хабаровске в начале 90-х годов не произошла авария на КНС-5. Что такое КНС, спросите? Это канализационно-насосная станция № 5, расположенная в самом начале затона. По неё текут канализационные стоки на городские очистные сооружения, расположенные напротив нашего дома.  После очистки они по большой трубе поступают в затон. Сказать, что после очистки это почти прозрачная вода, не могу, но, по крайней мере, никаких примесей в ней нет.  А вот после аварии на КНС в затон стали сбрасываться стоки без очистки.  Когда я об этой аварии не знал, и продолжал купаться в затоне, впервые увидел плывущее мимо меня дерьмо, которое, как известно, всегда всплывает. После этого купаться в затоне перестал.

В это время в районе Хабаровска, по данным санэпидстанции, стала очень плохой и амурская вода. В Китае начали массово строить промышленные предприятия, в том числе химические, но без очистных сооружений. К тому же активно использовали всякую химию в сельском хозяйстве.  И все стоки текли в речушки, реки и попадают в Уссури, Сунгари и  в Амур. Выловленную в этих реках рыбу есть стало невозможно из-за резкого запаха фенола.

В  это время  я работал первым заместителем начальника краевого управления здравоохранения.  После некоторой реорганизации в управлении я переехал в бывший кабинет  начальника, где уже много лет был оконный кондиционер.  После этого условия работы в жаркую погоду значительно улучшились.  К тому же у меня был персональный автомобиль «Хюндай Соната» с кондиционером, так что на работу я ездил  в комфортных условиях. Вспоминаю с ужасом, как было жарко ездить в переполненных автобусах в часы пик на работу в больницу.  Так что этот комфорт был некоторой компенсацией за ненормированный и весьма нервный рабочий день в период ельцинского лихолетья.  Обычно мой рабочий день продолжался 10-12 часов в будни и в субботу до обеда, хотя официально это был нерабочий день.

К этому времени в нашей семье уже появился подержанный японский автомобиль «Ниссан Скайлайн», как тогда говорили, класса «Волги».  Поэтому мы стали в выходные дни выезжать за город, и купаться в речках или озерцах, где можно было плавать и на берегу загорать, но стремно, как сейчас говорят, нырять, из-за мутной воды и небольшой глубины.  А жаркая погода требовала приема водных процедур и довольно часто.  Я после службы на флоте влюбился в море, поэтому изыскивал любую возможность съездить в Приморье. И вся моя семья была не прочь покупаться и понырять в Японском море. Пока у нас не было автомобиля, мы ездили на поезде и во Владивосток, и в Находку, и там отдыхали в основном, дикарями.  Жили и в палатке, и в трехместном номере гостиницы впятером, и на турбазе одного из хабаровских заводов.  Потом дети выросли, старший сын женился, младшая дочь тоже, стали жить самостоятельно. Было время, когда в нашей семье было 3 квартиры и 4 автомобиля. Однажды такой кавалькадой  машин мы выехали на берег Уссури в район Бычихи отметить мой день рождения, который в конце июня, когда уже жарко и можно купаться.  Но о наших поездках к морю у меня есть отдельные рассказы, их можно почитать  в сборнике  «Воспоминания дальневосточника».

Сейчас же речь пойдет о том, как мы нашли выход в Хабаровске во время июльской духоты.  Я часто ездил в командировки по краю. Именно во время такой командировки в район имени Лазо я узнал о существовании  рукотворного озера недалеко от поселка Хор.  Там на дне большого песчаного карьера стал бить из-под земли родник, и постепенно заполнил весь карьер чистой и холодной водой.  Поверхностный слой в жаркую погоду прогревался, и в нем купались приезжающие туда люди, в основном из Хора и Переяславки.  От Хабаровска это озера было примерно  70 км.  Мне рассказала ориентиры, как туда добраться, и в очередной выходной день мы решили туда поехать вместе с женой и младшей дочерью с внуком.

Так как путь туда-обратно неблизкий, взяли с собой перекусить, рассчитывая на обратном пути остановиться на Корфовской в шашлычной и поужинать.  Поездка удалась на славу. Мы накупались, поныряли, позагорали. Народа вокруг было мало, да и стать вокруг воды места хватало.  После этого минимум три-четыре раза за лето мы выезжали на это озеро. Как обычно, на обратном пути ели вкусные шашлыки на Корфовской, там они почему-то было особенно вкусные. Последний раз в этой шашлычной я был на свой день рождения в 2003 году, накануне отъезда в Сибирь на ПМЖ.  Заодно отметили и мой отъезд с коллегами и друзьями – Валентиной  Сысоевой и Людмилой  Пиотрович,  и главным врачом крайтубдиспансера Олегом Карпенко. Позволяю себе не называть их отчества, потому что они младше меня по возрасту и были ниже по должности.

В Сибири наша семья 5 лет прожила в городе Нефтеюганске, тогдашней неофициальной столице нефтяной компании «Юкос».  Места эти северные, на 60-й параллели, поэтому лето короткое и относительно жаркое. Нефтеюганцы говорили, что «июнь еще не лето, а август уже не лето». Так что относительно жаркая погода была лишь в июле. Работал я директором местной городской больницы, у меня был персональный автомобиль без водителя.  Вот на нем мы иногда и выезжали снова на рукотворное озеро недалеко от города. Там тоже была прозрачная вода и глубоко. Я снова мог нырять, правда, ничего интересно на глубине не видел.  То ли дело в тропических водах у китайского острова Хайнань в Южно-Китайском море. Там такая красота вокруг тебя открывается, когда плаваешь и ныряешь с маской. Многие, видимо, видели фильмы известного Жака Кусто, которые устраивал экспедиции по всем морям Мирового океана.

Но не только флорой и фауной запомнился мне Хайнань во время поездки туда в 2000 году, но и страшной духотой и тропическим ливнем. Добирались туда мы с товарищем самолетом, вначале до Харбина на Ту-154, а затем на Боинге до аэродрома Санья на острове с посадкой в Шанхае.  Когда вышли из самолета с кондиционированным воздухом на трап, то окунулись в  такую темноту и духоту, которые можно было резать ножом, такими насыщенными они показались.  Мы сразу вспотели, ведь у физиологии человека везде одни законы. И лишь когда добрались на такси до гостиницы и оказались в своем номере, где работал кондиционер, смогли вздохнуть полной грудью.  А в ливень мы попали, когда решили прокатиться на велосипедах по окрестностям нашей гостиницы на берегу Южно-Китайского моря.  Ливень налетел внезапно и такой сильный, на нас как будто вывили ведро воды, и далеко не одно. Ливень продолжался не более получаса, но мы вымокли до нитки.  Самое плохое было то, что мы оба очкарики, а так как очки пришлось снять, то куда нам ехать, в этой сплошной льющей с неба воде, долго не могли понять.

Вот такие воспоминания возникли у меня во время жаркой погоды в Подмосковье. Хорошо, что при 30-градусной жаре здесь не душно, как в Хабаровске, но все равно в моем возрасте, да еще с болячками, жить в такую жару тяжело.