Из ненаписанной книги Будни

Глава 9
*****
Карасёв робко зашёл в учительскую в тот момент,  когда химичка Галина Ивановна старалась, как можно бережнее, захлопнуть фрамугу. На улице нахлобучило. С минуты на минуту ожидался дождь. В преддверии которого сквозь прорезь в потрескавшийся от времени оконной раме образовался сквозняк. Явление свежего преподавателя никоим образом не сопоставили с изменениями в природе. И ветер перемен безуспешно впечатался в закрытую форточку.
Юрий Анатольевич был молод, крепок и вызывающе красив для учителя математики старших классов. Его педагогическая биография была и того хуже: обладая дипломом «Бауманки» он вполне мог стать перспективным «айтишником», но променял карьеру разработчика скриптов и программных кодов на крикливых и не управляемых школьников.
Первым делом свежий математик сделал две вещи: разобрал Музей Заполярья и оборудовал там настоящий компьютерный класс. Чуть позднее, когда заканчивалось первое полугодие, он, не моргнув глазом, влепил итоговый «тройбан» по геометрии отличнице всех времён и народов Наташке Осовик. За это злостное деяние Карасева вызвали на партсобрание в первый раз. Взывали к учительской совести (Юрий Анатольевич, девочка с первого класса идёт на медаль!), уговаривали подумать о репутации школы. Но несостоявшийся кибернетик Карасёв был не преклонён: «Она абсолютно не знает предмет!» Чуть позже истерия утихла, Осовичка окончила школу без медали, что не помешало ей успешно поступить в МЭИ, познакомиться там с будущим мужем и родить двоих прекрасных дочерей. Пригодилась ли ей по жизни высшая математика? История про это умалчивает…
Карасёв мало по малу укрепился в учительской должности и даже принял классное руководство. Мы откровенно завидовали его классу, поскольку кроме захватывающих факультативов по программированию Юрий Анатольевич прекрасно пел «под гитару» и организовывал настоящие походы на байдарках. То ли при сносе Музея директриса выдвинула ему условие «сохранить память в веках!», то ли Карасёв просто был таким идейным, но его ученики зачастили в Заполярье. Вплавь по следам боевой славы, так сказать.
Учителем он оказался не просто качественным, а уместно употребить слово «великолепным». Раздолбаи выпускных классов резко полюбили математику и даже стали разбираться в основах построения операционных систем. Мальчики и девочки до темноты засиживались в компьютерном классе. Что не могло не сказаться на общей успеваемости: в школе появились-таки «медалисты».
В мою судьбу Юрий Анатольевич тоже вложил интегралы и экспоненты. Алгебра и начала анализа были моим любимым предметом после ядерной физики. К экзаменам по математике я была готова «на все 100». Щёлкала сложные задачи, как пережаренные семечки. Обожала головоломки и когда из нагромождения хаоса в результате получается простое и красивое число. Это простое число, а вернее сказать - простая дробь- и сыграла надо мной судьбоносную шутку. Возвращаясь с Ильинки после вступительного по математике, встретила возле дома Карасева. Он шёл куда-то с портфелем в руках. «Дипломат» он носил везде и всюду, как будто знал, что в любой момент может пригодиться карандаш и листок бумаги. Мы присели на лавочку - Юрий Анатольевич предложил «пробежаться» по задачкам, пока ещё свежи в памяти условия. Я радостно озвучила все исходные данные, сидела и глупо улыбалась, подставив лицо июльскому солнышку. Карасёв аккуратно решал на листке задачки, сравнивая с моими черновиками. Все было правильно. Кроме одной цифры. Я сделала одну единственную ошибку в задачке из трёх действий на вычисление простых дробей. Солнце внезапно погасло. Я почувствовала удар пыльным мешком по биографии. Ну, что было дальше - всем хорошо известно. Бабка за дедку, дедка за репку… Не было бы той ошибки, не было бы такой интересной последующей жизни.
И вся эта история не была бы так любопытна, если бы не любовь. Какая же сказка без спасения принцессы? Или ещё без какого «кощея бессметного»…
В год пришествия Карасева в нашу школу педагогический состав заметно омолодился. Вероятно, это были происки новой директрисы Ларисы Викторовны Корпусовой. Она, как прогрессивный педагог, вышедший из отпуска по уходу за ребёнком, смело взялась за перетряхивание коллектива. В результате кадровых изысканий в школе появилась молоденькая географичка Ирина Станиславовна Никифорова, хрупкая платиновая блондинка двадцати пяти лет. Ещё одномоментно с ней пришла в коллектив золотоволосая Светлана Николаевна, уроженка славного города Ухта, перебравшаяся в Подмосковье после декрета. Что конкретно преподавала Светлана Николаевна я не помню. Но в памяти отчётливо сохранился день накануне какого-то праздника. Пусть будет 8 марта. Все учителки, прежние и свежие, явились на уроки нарядными. Крепдешиновые блузы, парадные каблучки. Традиционно приняли поздравления от учеников и пораньше свинтили домой. А вот Карасёв, приодевшийся по случаю праздника в костюм, домой что-то не торопился. Хоть все и знали, что проживает он в Коренево, и что довольно далеко от школы. Точно так же не спешили по-домам нарядные Ирина Станиславовна и Светлана Николаевна. В кабинете географии сервировало скромный фуршет под звуки «Ласкового мая».
Возле канцелярии на первом этаже висело овальное зеркало. Мы с девчонками сидели напротив него на подоконнике и трепались о важных девичьих вещах. Идти домой было неохота. С пролёта центральной лестницы спорхнул Карасёв, в руке его был хилый, но приличный по тем временам букет, воротник белоснежной рубашки подпирал галстук в розовую полоску. Стоит отметить, что галстуков Карасёв не носил, являясь на уроки в модном дефицитном джемпере. Если и приходил в рубашке и даже надевал сверху неё пиджак, воротничок всегда был расстегнут на верхнюю пуговку, как символ свободы и свежести мыслей.
Чуть наклонившись к зеркалу, Карасёв поправил причёску, прилизав правой ладонью непослушный чуб. Отчётливо помню этот жест. Вроде и не было в нем ничего особенного. Но Виктор Цой уже придумал песню «Мы ждём перемен», этот жест был явно из серии грядущих изменений.
Спустя какое-то время в школе случился переполох. Экстренно собирали партком. И это было тревожно. Любой вопрос можно было решить на педсовете. Ну, поорать друг на друга, или наоборот, обняться и поплакать в плечо коллегам. А тут взывали к справедливости у самого КПСС!
Карасёв был партийный. Может, не столь идейным, как наш историк Арон Ильич. И не таким «ведомым», как муж директрисы Коля. А такой, знаете, из разряда: партия партией, но я тоже имею право на слово.
И слово это было «любовь». После того зеркала, букета и галстука, после совместного празднования какого-то мероприятия, Карасёв «приударил» за Ириной Станиславовной. Это сейчас я понимаю, что два женатых человека, обвешанных детьми и хозяйством, как новогодними гирляндами, просто так не решаются разрушить социалистические семьи. И это не блажь, не распутство и даже не стратегия. В те времена были частыми браки по-расчёту, одним из которых - из расчетов - была прописка. А прописка порой решала если не все, то очень многое.
Я даже представляю, как зарождался их роман. Разговоры по-душам, песни под гитару… Много ли нужно? Остановиться, послушать, протянуть руку… В общем, педсовет узнал, что математик и географичка одновременно подали на развод и планируют создать общую семью.
И тут Карасева вызвали на партсобрание во второй раз.
Даже за закрытыми дверями в учительскую была слышна ругань. Особенно громко орал Арон Ильич, напирая на слова «безнравственно», «эгоистично» и, разумеется, «не по-советски». Мы с любопытством и страхом подслушивали, но издалека, сидя опять же на подоконнике. Не могу сказать, что я испытывала какое-то определенное чувство. С одной стороны, развод - это плохо. У нас больше половины класса было из «разведённых» семей. Так себе история, вечная тяжба за алименты, вечные упреки «ты мне жизнь сломал», от которых страдали прежде всего дети.
С другой, а если это любовь? Если это та самая судьба, которая вручила в качестве лотерейного билета скромный букет, обёрнутый скрипучим целлофаном?
Страсти в учительской накалялись. Педагогический ор уже был слышен в соседнем дворе, а в пивной возле «Вороны» предательски зазвенели не убранные со столов граненые стаканы. Мы с ужасом ждали развязки. Партийный хор слаженно пел одну и ту же песню: «Не смейте разрушать семью!», «Подумайте о детях!» и прочие призывы к коммунистической совести.
И в этих ариях возмущённых соратников была своя циничная логика. Действительно, советские семьи - не все, конечно, но попавшие в водоворот развода - чаще всего сохраняли свою целостность, пристыженные решением суда или профкома. «Сохраним семью ради детей!» - и вздох безысходности. Люди жили в одной квартире, сидели на одних табуретках, ужиная одним и тем же винегретом. Но не любили, не понимали и не уважали друг друга. Тихо ненавидели и презирали, кляли на чем свет стоит злодейку-судьбу и квартирный вопрос. Дети вырастали в такой атмосфере прожжёными  циниками или глубоко несчастными людьми. Эра психологов ещё не наступила, «закрывать гештальты» было некому. Жалобы на жизнь запивали портвейном, закуривали «Беломором», а счастье искали в труде.
Партсобрание подходило к своему логическому концу: пора было расходиться, вечерело. В потоке скандала никто не обратил внимание на странного мужчину в коридоре.  Странность его была во всем: он был красив, молчалив и модно одет. То есть совсем и очень-очень модно. Начнём с того, что смуглый брюнет в очках был обут в сапоги. Мужчины 80-х не носили сапоги! Они обували ботинки, в крайнем случае вьетнамские кеды. Но в тот день была зима, в кедах было бы сколько и холодно.
Так вот. Мужчина был немного тощ и слишком интеллигентен. Его аккуратно постриженная голова торчала из горловины уютного свитера. В руках он держал зимнее пальто иностранного производства. Постояв пару минут молча  возле учительской, постучал для приличия и, не дожидаясь разрешения, зашёл в дверь. Почти мгновенно партийный хор стих. Наступила гробовая тишина. Сквозь которую была слышно одну только фразу, произнесенную приятным баритоном: «Оставьте их, пожалуйста, в покое»…
Мужчина спокойно вышел на улицу, предварительно накинув на плечи пальто.
Это был он. Кандидат географических наук, преподаватель МГУ, исследователь озонового слоя и других климатических проблем, автор научных трудов и открытий, а на тот момент ещё и законный супруг Ирины Станиславовны. Он просто пришёл на партсобрание в местечковую школу, чтобы защитить от публичной расправы Карасева. То есть почти бывший муж пришёл снимать с позорного столба действующего любовника своей жены!
В голове этот факт не укладывался. А где мордобой? А где «так ему и надо»?
Вот тогда я поняла, что такое настоящая любовь.
Вот так просто взять и отпустить женщину, которая выбрала другого мужчину.  Пожелать ей счастья и положить в дорогу тёплые вещи. Отпустить, чтобы не возненавидеть самого себя за ежедневные страдания и упреки. Не быть посмешищем, но стать героем.
У партсобрания, как и у всей этой истории довольно счастливый конец.
Последователи марксизма-ленинизма перечеркнули протокол и сделали вид, что никакого собрания и не было. Карасёв развёлся с первой женой - поговаривали, что жил он с ней (ну, естественно! Как же иначе-то!) только из жалости, поскольку женщина страдала неврологическим заболеванием. Никто не знал каким, но все жалели Карасева.
Географ после развода оставил Ирине Станиславовне и их общей дочери приличную жилплощадь в 9-тиэтажке. Спустя время состоялось скромное бракосочетание. Через год после окончания школы мы собирались на встречу выпускников. Был полный сбор в актовом зале. Пришла Ирина Станиславовна, со всеми поздоровалась, но так же быстро удалилась прочь. Смущенный Карасёв сказал, что ей пора кормить новорожденного ребёнка.
Что дальше? Дальше жили они долго и счастливо. Ну, как долго? Пока Карасева не стукнул инсульт. После развала СССР потерявшие идейный смысл коммунисты все-таки допекли Юрия Анатольевича своими придирками.
Но тут уже вступает в силу «и в горе, и в радости, и в болезни, ив здравии…» Понятие «долго» - ничто по сравнению с состоянием «счастливо»….