Лошадь

ЛОШАДЬ

Немецкие корни уже два столетия сидели глубоко во французской земле и регулярно давали побеги. За это время немецкий Файгель превратился в типичного французского Вегеля... Но сорок лет назад природа, подчиняясь законам Менделя, совершила то, что рано или поздно должно было случиться. Хромосомы сложились в древне-германскую комбинацию и корни дали очередной побег. Побег выглядел настолько не типично для французской земли, что вызвал у самой роженицы подозрения в правильном отцовстве.  Жофре или кто-то из тех двоих, в ночь, когда из-за сломанной машины она застряла в кемпинге недалеко от Меца? Сам Жофре потребовал громкого скандала, что бы выпустить пар, и генетической экспертизы.  Экспертиза заняла целый месяц, но вернула потраченное время любовью и гармонией в семье. И мальчику, весь этот тревожный месяц прокачавшемуся в колыбели безымянным, дали нарочито француское имя - Жюль.
Но и оно не всегда спасало. Например, Жюль  Вегель  вызывал инстинктивную неприязнь у пожилых, не знавших его имени, пассажиров Парижского метро. Два метра ростом, блондин с немецких плакатов 30-х годов прошлого века. Этакий голливудский киноэсэсовец. Ни тебе ушей классического размера, на которых можно парить часами над Сеной в теплый парижский день. Ни носа, через который очень быстро заполняются бесплатным воздухом легкие. Ни роста для игры в подкустовые прятки. Прошло уже сорок лет, а кличка "Немчура"*, приклееная намертво в роддоме, оставалась столь же яркой и точной.
Его глубокого знания немецкого языка едва хватало, что бы понимать когда во французских фильмах про войну необходимо задирать руки вверх , когда не стрелять, а когда сдаваться. Тем не менее  в Германии он ощущал себя очень комфортно, притворяясь глухонемым. В остальных 47 странах, где Жюль успел побывать из-за врожденной тяги к перемене мест, пограничные службы каждый раз с подозрением рассматривали его французский паспорт.

Что же это я о себе в третьем лице рассказываю? Будто стесняюсь. Прям, как не родной...

К середине декабря я устал настолько, что раздражало всё. Уже хотелось набить морду первому встречному Пер Ноэлю. Впереди всё отчетливее была видна афиша рождественского триллера с дальними родственниками в главной роли. Мой ужас предвкушения общесемейного праздника передался жене, и неумолимые проморзглые рождественские каникулы она  предложила согреть хрустящими свиными ушами, такосами, энчиладой и текилой в натуральную величину. Я было заподозрил, что она приглашает меня провести вечер в любимом "Дистрито", но по счастью ошибся. Она предложила лететь в Мехико, где в естественной среде обитания, поедания и выпивания отдохнуть по-человечески. "А ещё там пирамиды, горы, ацтеки и пляжные акапульки-загарульки (если захочешь пялится на молодых жопастых мексиканок)" . Жюль согласился... Тьфу! Я согласился с радостью и с женой, заказал билеты и объявил агентам, что "буду счастлив не видеть их до 10-го, а если кто надумал отдыхать в это время в Мексике - пусть немедленно передумает".  И повесил на бюро огромный замок.

Даже  в  Мексике немецкие корни продолжали беспокоить меня. Ступнями ног сквозь толстые подошвы туристических ботинок, я ощущал как они шевелятся в земле прямо подо мною. Особенно в те моменты, когда официанты норовили подсунуть меню на немецком или обращаясь ко мне, пытались заменить сеньора на герра.
";Qu; quiere el Herr?"
Вот прямо как сейчас в горном ресторанчике на Маркесе...

 Идея отправиться в горы была моя.  На четвёртый день оголтелого туризма  музеи и выхлопные газы вместо воздуха, начали надоедать. Резало глаза и хотелось больше не выходить из отеля. Чтобы спасти ситуацию и наконец-то вырваться из музейно-исторической душегубки я и предложил рвануть в горы. Надышаться соснами. Поесть форели и, если пожелаем, пропустить по текиле. Туристические брошюры на стойке у портье зазывали ловить форель, кататься на лошадях и квадрациклах, а то и вовсе плюнуть на Мехико и перебраться на пляжи в Акапулько. Поскольку рыбалку я не любил, конным спортом, да и вообще верхом на животных ни разу в жизни не катался, то я выбрал для еды  и соснового воздуха "Эль Зарко". Уютный ресторанчик с отличным рыбным меню, расположенный в горах  национального парка "Ля Маркеса". Не успели мы выйти из машины, как нам с радостью предложили прогулку на " спокойных мирных лошадках" и удочки для ловли форели к собственному обеду.
От лошадок мы отказались, а над собственноручно выловленной форелью обещали подумать. 
- Какая лошадка? Что Вы! Тем более, я на машине и пить не собираюсь!
Мне тут же любезно сообщили, что в отеле неподалёку есть ещё места и можно забронировать по телефону великолепный номер с видом на горы , что машину на ночь можно оставить у них во дворе, а сеньор Эрнандес с удовольствием  отвезет вас на своём новеньком "Джипе" до гостиницы и завтра привезёт на чудесный завтрак. Я оглянулся. И правда, на полянке, сверкая хромированными дисками, стоял новенький "Рэнглер"...
- Ну, разве что по одной... - На жену я не смотрел. Зачем мне в национальном парке полном сосен и горного воздуха, это горький привкус немого укора?
После шестой текилы она ушла ловить форель на обед, буднично, словно отправилась на рыбный рынок Монг у себя в Париже.
Моя текила была более безжалостна. Во- первых, её было больше во- вторых, она разбудила во мне тевтонского рыцаря и смешала его с вождем  одного из германских племён, разрабивших Рим. Я попросил себе коня.
На первой лошадке оказалось плохо закрепленным седло и, едва я вставил ногу в стремя, оно прокрутилось под моим весом! Рыцарь грохнулся на спину, громким смехом прикрывая позор положения. Захотелось тут же бросить все и выпить текилы Но куда девать гордость варвара?  Падение, наоборот раззадорило германского вождя. Да и Рим всё  ещё стоял неповерженным.
Вторая лошадка, больше похожая на пони, отказалась двигаться с места, как только я взгромоздился на неё. Это свидетельствовало об её интелекте и аналитическом складе ума. Она живо представила себя на горной тропе среди раскаленных камней со стокилаграммовой тушей на спине и даже не двинула копытом.
После заминки и совещания  вызвали Родригеса. Низкорослого проводника с бело-коричневой лошадью покрупнее. Размер никак не отразился на её характере. Она покорно шла, ведомая под уздцы маленьким проводником.  Через десять минут обозного движения, мне стало скучно сидеть в седле, по - наполеоновски сложив руки на груди, и разглядывать окружающие горы в поисках неприятеля.

- Халло, сеньор! - я показал Родригесу пальцем на уздечку и добавил: - Нихт, найн, я сам! 
На "я сам"  мой указательный палец уже глухо стучал мне в грудину. Изумленный  моим немецким, маленький Родригес протянул мне поводья. Буря прошлых веков гордым величием завоевателей Европы разбушевалась во мне, как только я ощутил в руках отполированную до блеска кожу . Я ударил пятками в бока лошади (вестерны детства подсказали что делать) и заорал как Гейзерех, король германского племени вандалов: "Форвартс!!!" Лошадь дернула ухом и... И всё... Ничего не изменилось, кроме того что теперь я держал поводья, а Родригес плёлся у меня за спиной. Его бело-коричневое доходное животное знало маршрут наизусть и в чьих- либо указаниях не нуждалось. Солнце расскаляло камни, сосны остались ниже... После очередного изгиба петлючей тропы показалось маленькое озерцо с ледяной водой и я немедленно получил возможность убедится в его ледниковом происхождении. Этот  шагающий пятнистый атракцион для  простодушных идиотов, эта ленивая скотина, эта рабыня туристических услуг решила не нагибать голову к воде и зашла в воду так, что бы я получил переохлаждение, протрезвление и вдобавок презрение сеньора Родригеса. Сколько я не кричал "Нихт" и не натягивал поводья - зловредная гадина оставалась неумолима. Ей понадобилось простоять по шею в воде десять минут чтобы сделать три  глотка и охладить одну лошадинную силу до рабочей температуры.  Дальше дело пошло под горку и значительно быстре. По дороге к ресторану я уже не держался за поводья, не любовался пейзажами, а вытащив из заднего кармана бумажник, с ужасом разглядывал , безуспешно пытаясь разлепить страницы, мокрое месиво, которое ещё утром называлось "французский паспорт" .

________________
©Алан Пьер Мюллер.
Из сборника рассказов "Таксидермия"
Перевод А. Никаноров.



______________
* На самом деле кличка героя "Шлю" -  Le Chleuh, француское разговорное обозначение немцев аналогичное гансам, фрицам, немчуре в русском языке (прим. переводчика)