Предпоследнее, гл. 7

12

Почти весь день Мичлов провёл в кровати. Пульт от телевизора перебрасывался из руки в руку. Смотрел бессмысленно, думая об обещании, данное самому себе в том, что кровь из носу - разберётся с задачкой "87".
Он годен, чтобы с ним обращались без всяких условностей и теорий о «сокрытом» тайновидном и прочее. А дневник - порвёт. Он - не шут.
Он уменьшил звук в телевизоре, взял в руки пресловутую тетрадку, открыл на первой странице. Запись датировалась вторым днём его поступления на работу в гостиницу. Буквы прыгают в неровном почерке.
«Сокрытое? Ха-ха», - подумал.
Вот почерк выравнивается и строится каскадом, выдавливая, будто некоторые буквы из середины слов крайними.
«Сокрытое» имеется в не меньшей массе, чем в Инесске, например».
«Ничего - своей внешностью, паров дорогих духов… Ультрамодная одежда, сапоги в ботфортах. И что? Одна власть».
Мичлов, покрякивая, постанывая, приподнялся на руках в кровати, переместился в кресло, посидел в нем с полминуты и отправился к окошку.
«И ничего угрожающего жизни и карьере нет в том».
«Вот в "87" – то делаются какие - то невообразимые дела».
Между тем, Мичлов заметил, как из гостиницы вышла девушка и прошла к такси.
Она обернулась и посмотрела на него. Мичлов отшатнулся, коляска качнулась, но не отвёл взгляда. Что-то весомое, значимое было в ее внимании, перемежающееся в насмешливый, игривый, издевательский тон.
Это была девушка из "87". Ее лицо – копия той ведьмы.
Дверь такси открыл швейцар. Она подняла руку и ему, Мичлову, никому более, махнула кистью, чуть кивнув.
Он бы ни за что не поверил в это, если б точно не знал, что окружён глухими стенами. Ее жест был настолько выразителен - даже швейцар обратил внимание, в каком направлении светил ее взгляд.
Она села в машину.
Игра: Мичлов – «87» - девушка в красном кардигане - Мичлов. Все начиналось и заканчивалось им.
Он уселся ровно в своём кресле, глубже, укладывая спину под тупым углом, откидывая голову назад.
«Если их там целая банда? Карлик, она и переполовиненная ведьма, а я один?»
И Мичлов ощутил снова чувство жгучего  азарта, - взяться за дело и довести его до логического конца. Это стоило в необходимость доказательства своей осведомлённости и успешного характера исполнения своей работы, это стоило, чтобы утереть нос всем и Инесске в том числе. Это стоило именем того, чтобы доказать и самому себе...
«Что?»
 Никаких сомнений или тайн нет. Он все ещё тот - оставался со времён  фронта, - открытый, истинный человек, без притворств, безо лжи, и отважен.
Мичлов проторчал остаток дня в своей комнате, не было желания выехать к обеду. Лишь к вечеру он собрался в ресторан перекусить. Резина на коляске тянет лихо, запах солидола - смазка на осях.
Подъехал к двери, остановился у низкорасположенного зеркала, поправил ворот на рубашке. Глядя себе в глаза, в примятое лицо, выглядывающую снизу лежанку на седле, подумал:
«Если б я знал, что докачусь до такой жизни».
«Этой жалости только поддай пищи...»
Оттолкнувшись от своего отражения, развернувшись, тронул ручку двери.
В ресторане, служебном отделе ел медленно, вдумчиво. По ходу прибытия знакомых, кивал, приветствуя.
После - долго сидел в фойе, провожая гаснущий вечер, встречая зажигающиеся огни рекламных вывесок, лица спешащие домой, - в семьи - мужчин и женщин. Все эти лица объединялись в общее привычное движение обычного летнего вечера, и Мичлов думал, что это иллюзия во благо - не думать о чем-то личном, заковыристом, заиленном старыми тихими приливами когда-то шумной, жизнерадостной буйной реки.
 «Самое пошлое слово – пенсия», - вспомнил он слова Хэма.
 «Я и не знал, что будет так...», - механически летало в нем.
К спинке коляски Мичлова что-то прикоснулось. Он и бровью не повёл. Он глядел в отражение тёмного стекла, за которым - внешний мир, и увидел ту, которую видеть было невозможно. Мать ушедшая, разглядывала сына.
- Что они с тобой сделали? - спросила она.
- Ма... мама, - не открывая рта, говорил Мичлов. - Ты... Я же просил...
- Сашенька, дорогой мой, что они с тобой сделали?
- Ты не видела меня таким.
- Милый мой, мы все всегда рядом. Мы в этой и той твоей, вечно повторяющейся жизни.
- И ты - жива?
- Жива. Я ещё маленькая, чтобы тебе сказать что-то. Я жива. Нужно быть дисциплированным, помнишь?
- Да, ма, я помню – не унывать.
- Вот так я и жива...
- Ты один. Что же они сделали с тобой?
Мичлов опустил глаза на то место в отражении, где должны были б стоять его молодые крепкие ноги, на то место, где теперь лежала одна, и то, где  в трубочку брюк, обездвиженная столбиком была другая.
И мать глядела туда же.
«Самый крепкий, самый умный, самый сильный и самый здоровый сын».
«Все правильно..., - держался Мичлов, - все правильно... Ещё немного...»
Образ испарился, и та лёгкая рука, невидимая и не ощущаемая более никем - только им, прикоснувшаяся было к спинке, его коляске исчезла.
Позади него, голова вахтера за стойкой с отдельной лампой. Читает что-то.
Под ним кафельный пол, взявшийся  за свою работу - отражать точечные диоды большой люстры потолка, справа за его спиной - лестничка, из трёх широких ступеней, приглашающая гостей в номера. Мичлов развернулся на коляске.
На часах половина одиннадцатого.
 Самое то время!
Вахтер не заметил фигурных движений коляски Мичлова, и только спустя время бросил взгляд на то место у окна - инвалид уже уехал.
Мичлов двигался в направлении, о котором думал весь день.
«Дорогой мой товарищ, - вспоминал он слова одного военного из  палаты госпиталя, когда внимание уперлось в обездвиженные его ноги, - никогда не смотри цели в лоб. Этого она не переносит. Делай все без ломки, но делай это настойчиво».
С соседней койки молодой человек с вынужденной вялостью речи (от последствий наркоза, бесконечных операций), будто заговаривая сам себя, повторил:
- Да, не нужно смотреть цели в лицо. Она жёстче, чем мы.
Мичлов поднялся на третий этаж. Коляска проехала вдоль. Остановился. Вдалеке от угла, из которого он только что выехал на полу какой-то странный светящийся предмет. Он то вспыхивал, то угасал. Половина коридора - в темноте.
 Этот светящийся предмет - напротив "87".
Коляска Мичлова постояла в нерешительности, двинулась.
Он подъехал к электрощиту, открыл и щёлкнул прерывателями.
За спиной - прилив ощущения тепла и безопасности.
Предмет, лежащий на полу и светящийся нигде не наблюдался, и когда уже Мичлов переводя дух, подумал о том, что это могло померещиться, посмотрел себе под ноги и увидел этот светящийся странный предмет.
Это было похоже на планшет и он висел в воздухе, трех-пяти сантиметрах. Поверхность непроглядная, матовая, и как-то искажена изнутри, а сквозь этот параболоид прорывались и мутно точечно светили разноцветные диоды.
Кажется, можно было бесконечно глядеть на это чудо.
Мичлов боялся и пошевелиться.
Наконец, перевёл взгляд в лоно коричневого коридора, расставленных по сторонам в шахматном порядке дверей. Медленно развернул кресло и подъехал так, чтобы планшет оказался под рукой.
«Это игра какая-то, что ли?»
Планшет качнулся.
«И что говорить о людях, раскидывающих по этажам бумажки, квитанции, о криках, громких разговорах, когда здесь такая штука!»
Мичлов наклонился, чтобы прикоснуться к планшету, но лишь просидев, таким образом, с минуту, не решился ни на что.
Планшет какое - то время оставался на месте, но вдруг пустился в равномерное плавание в горизонтальной плоскости.
«Механизм какой-то».
Стукнула дверь, и из дальнего номера вышел молодой человек, он пошёл прочь от Мичлова, притормозил инерционно, двумя шагами назад вернулся, спросил:
- Вы не подскажете где здесь буфет какой-нибудь? И работает ли он?
Не услышав ответа, молодой человек, махнул рукой, удалился.
«Ага, - думал Мичлов, полностью погрузившись в летающий  механизм, - значит, на магнитной подушке держится!»
Планшет, словно в подтверждение догадки, дрогнул и стал болтаться с все более увеличивающейся амплитудой.
Мичлову оставалось только водить слева - направо головой.
«Эта штука может быть чрезвычайно опасной и, черт ее знает, не взорвалась бы».
Планшет приостановился и лёг на пол.
«Ага. На мысль, значит, реагирует!»
- Что ж ты за штуковина такая? - Перебивчиво произнёс безоружный охранник.
Планшет снова дрогнул, давая понять, что слышит.
«Сумасшествие!»
Мичлов тысячу раз пожалел, что поднялся сюда, но любопытство не отдавало отчёта.
- Кто ты? - спросил Мичлов.
Планшет поднялся, повис и развернулся, качнулся в значении «да».
Инвалид почувствовал, как взмокла спина.
- Ах, дорогая штука, если бы я поднялся бы! Если бы. Я бы таких дел наворотил.
Планшет ответил «да».
-  Я бы вылетел к чертям из всех этих клеток на волю. На волю бы, - продолжал воин.
 «Да» - Ответил планшет.
«Если ты хочешь знать, можно ли довериться, просто доверься!» - вспомнил Мичлов слова Хэма.
Мичлов услыхал звук.
Он не мог пока понять источник этого звука, но он исходил точно не из планшета.
Планшет же затрясся мелкой дрожью, требуя внимания только себе.
«Нет никого и ничего, кто мог бы освободить тебя из собственного плена!»
- А ты как маленькая собачка, - сказал Мичлов.
Он качнул колеса и направился вдоль коридора, уминая под собой шерстинки ковролина. Планшет плыл рядом.
- А со мной - вниз?
Планшет не отвечал.
- Я буду звать тебя Арчи...,- волнение подступило к горлу Мичлова, он вспомнил полевую собаку, которая погибла на войне, завалившись разбитым телом в окоп.
- Хорошая была собачка, - воин перевёл взгляд на планшет.
- Что же ты делал у "87"? Что за секреты такие у вас там?
«Не хочу отвечать».
- Ладно, - подумал воин и повторил, - ладно, разберёмся позже.
«Никогда».
«Может мне уйти?» - Хотел, было спросить Мичлов, но увидал, что планшет сам удаляется от него.
- Эй?
Планшет остановился.
«Ну?»
И вот снова повторился тот незнакомый звук. Охранник услышал – что-то упало, он обернулся, развернул коляску и поехал к лестнице. Там что-то блестело.
Он разглядел колье, покрытое драгоценными камнями. Едва не выпадая с коляски, поднял его. Оно горело сказочными изумрудами.
- Вот это да! - Мичлов и поглядел на место расставания с планшетом. Его не было.
Сокровище было помещено в карман.
Он не знал, что с ним делать, и откуда оно явилось.
«Кто-то выронил».
Всю ночь вертел драгоценность в руках, а потом заснул, спрятав ее под подушку. Снилась яркая радуга, солнце, засевшее в колоски пшеницы и он, сидел в зацветшем поле в своей коляске.
Утро отозвалось радостно. Только пробудившись, вспоминая прошедшую ночь, Мичлов сунул руку под подушку и нащупал колье.
Оно цеплялось камнями за простынь, будто не желало оголять свою красоту на свет дня.
Вытянув его, Мичлов принялся разглядывать его с превеликим удовольствием.
Он находил колье ещё более привлекательным, красивее, чем мог рассмотреть раньше.
«И тот Арчи – планшет. Все так совпало. Кому расскажи – не поверят».
Непременно хотелось знать цену этой вещи.
«Что если продать, можно было б и комнатушку купить…»
Александр выехал на завтрак.
Инесса, проходя мимо, притормозила.
И со спины видно было - у Мичлова сегодня отличное настроение!
Она подошла, взялась за спинку коляски.
- Проверь сегодня тамбур возле чёрного входа! – Дала приказ.
- А…, - он хотел спросить: не терял ли кто-нибудь что-нибудь, но передумал.
- Что?
- Да, нет, ничего.
Колье камнями играло даже там, в кармане, раздирая мир насыщенным мольбертом, готовое служить и служить прекрасным чувствам своему новому хозяину.
Не заметил, как день ушёл.
Он знал всякую червоточинку сокровища, всякий изгиб, арку, изучил цепочку и миндалевидные подвески.
В два часа ночи проснулся. Под всеобщий храп и сопение гостиницы, оделся, сел на коляску, отправился к Арчи.
Как и в прошлый раз, прошлую ночь Арчи лежал у "87" под грузом тьмы и блистал цветными индикаторами.
Как и в прошлый раз, Мичлов отправился к электрощиту, чтобы включить свет по всему коридору. И, как в прошлый раз, планшет оказался под его ногами.
Арчи заговорил первым.
Их разговор со стороны можно было наблюдать, как живое реагирование живого человека - охранника на разные движения плавающего низко над полом механизма - планшета. Движения, которого, в свою очередь, хорошо понимал Мичлов и научался разбираться в оттенках этих макро и микро движениях. Таким образом, между ними происходил настоящий диалог.
- Ты сегодня особенно счастлив? – Спросил Арчи.
- С чего бы? – Посмеялся Мичлов.
- С той вещицы, что вчера перепала тебе. Ведь она больших, наверное, денег стоит, а тебе деньги нужны.
- Хм. Не более чем кому.
- Тебе особенно. Я вижу.
- Знаешь ли, Арчи, как трудно перед всеми ежечасно заискивать. Еще эта Инесска…
- Кто такая Инесска?
- Инесска - женщина, которая любила меня раньше и однажды была со мной. Это давно, давно было, очень давно. Уродливая баба этакая с длинными руками и ступнями сорок четвёртого размера.
- С ним придётся когда-то расстаться, не правда ли?
- С чем?
- Колье. Ты попробуешь воспользоваться своим правом и продать его, не так ли?
- Я буду беречь его, держать всегда при себе. Он – жизнь моя.
- Ты говоришь о компромиссе с собой. Не лги мне и скажи, что в тебе не так?
- Эх, Арчи. Зачем это тебе? Если бы я имел вот таких штучек несколько, разве б якшался я с низкими, подлыми? Разве я – это я?
- Ты отрицаешь свою прошлую жизнь. А не задумывался, что мог прийти к тому же результату, даже, если бы не твоя нога, к этой же инвалидной коляске другим, параллельным путём пришёл бы? И оказался б так же здесь, со мной. Это колье, эта дрянная золочённая штуковинка стала индикатором на вшивость.
- Не понял.
- Я тебя озадачил?
- Не знаю. Надо думать.
Мичлов потянулся за колье. Оно царапалось под рубашкой.
Из-под рук скользнуло вниз и упало на колени. Он трепетно схватил его тут же, но оно, словно играясь с ним, напротив, чтобы удержаться в руках, подскочило, отворачиваясь от его скорых пальцев, и соскочило на пол.
Сверху раздался смешок.
Мичлов накренился, потянулся к своей драгоценности, поглядывая на активно прыгающий из стороны в сторону планшет.
И снова услышал смех, исходящий откуда-то сверху.
Но, не останавливаясь, воин ловко поддел колье и скрыл его в своих объятиях.
Теперь было интересным: откуда шёл смех?
Он поднял голову и увидел прямо над собой старческое лицо той ополовиненной ведьмы, которую четыре дня назад тому нашёл в ящике комнаты "87"!
Мичлова трухнуло так, что колеса коляски чуть не выскочили из осей.
- Смешной ты, - произнесла над ним Ведьма и сморщилась.
Мичлов бросил руки на колеса и изо всех сил рванул вперёд.
Методичные, ровные, слаженные движения удивили бы его самого.
Сначала он добрался до лестничного пролёта, потом чудесным образом проделал то, о чем и мечтать не мог, - схватился за перила, и перебирая руками, протащил коляску вместе с собой, грохочущую и изнывающую от  скрипа деталей и вырывающихся наружу колёс. Таким образом, добрался на второй этаж.
От шума повсюду стали открываться двери.
А он не упускал из виду седую голову старухи, внимательно следящей за ним. Она неторопливо плыла вслед.
Доскакав до первого этажа, он бросился со всех пальцев по корту колёс в своё логово.
Он залетел туда скорее коляски, а она инерционно протащила его дальше. Залез под матрац – достать гранату.
Коляска давно выскользнула из-под ног. Мичлов повис на краю кровати и лишь теперь ощутил, как страшно болит все тело от множественных ушибов, как ноют вывороченные кисти рук, и в голове - дикий шум.
И тут, вспомнив о драгоценности, молниеносно обхватил свою грудь, нащупывая колье. Его не было.
Спустя ещё полчаса Мичлов, вглядываясь в сумерках в дверь, заметил, как ручка ее дрогнула и опустилась: кто - то желал проникнуть.
Он, кажется, даже услышал чью-то речь. И тот, кто что-то произнёс, глухо, невнятно решил оставить все в покое.
За дверью что-то упало.
Мичлов услышал под окнами цоканье женских каблуков, торопящихся куда-то.
Наконец, воцарилась тишина.
 Обезоруживающая и владеющая всем до восхода Солнца.

13