В руце твои, господи...

Я родилась в старом Иркутске на тихой улице Халтурина, заросшей клёнами, где мои родители-студенты снимали комнатку во флигеле. Через полгода они переехали в Шелехов. В Иркутск они вернулись перед тем, как мне пойти в пятый класс. Отсчёт нового периода жизни начался в моей памяти с посещения Крестовоздвиженской церкви, в которой крестили мою маму в младенчестве.

Мои родители родом из с. Баклаши, где сроду не было своей церкви. В папиной учительской семье вопрос о крещении детей вообще не поднимался. Но  воспитать они их сумели  настоящими гуманистами и интеллигентами высшей пробы.
Но в маминой крестьянской семье христианская вера не исчезала в любые времена. Видно, бесхитростной народной душе ближе и роднее всё небесное, горнее, хоть сами от сохи, от земли.

Мою новорожденную маму несли на руках из Баклашей до иркутской Крестовоздвиженской церкви – и обратно. Подводу снаряжали только для старых и немощных. Это был своего рода крёстный ход в честь первого и главного таинства.
А вдохновительницей этого была моя прабабушка по маме – Варвара Петровна, 90 лет согревающая людей своей добротой и заботой, моя шептунья под образами и ясновидящая. На селе не без святого. Жила она в другом конце деревни – в «Соколойшине». Пока пройдётся по улице – все ребячьи сопли соберёт в свой фартук. Всех одарит сладкой   «дунькиной радостью» из кармана и солнечной улыбкой.Дети звали её просто Петрушкой…
…Крестовоздвиженская  церковь не первый век парит на холме в центре города -  над  уютно звенькающими трамваями и прочей сутолокой и суетой.

        Я впервые в жизни переступила порог  храма, для храбрости прихватив с собой  ещё  двух пятиклассниц-пионерок в алых галстуках. Шла служба. Девочки стали нервозно хихикать и шушукаться. Старушки с шиканьем погнали нас вон. Те и убежали. А я напялила на голову свой галстук, по-старушечьи подвязав его узлом под подбородком. Бабульки ещё раз оглянулись для контрольной проверки и обомлели, растерянно заморгали ,увидев наигранно благостное, постное выражение лица, маскирующее  нахальство…

          Но окрестили меня неожиданно уже в Знаменской монастырской церкви, когда мне было 19 лет.
          … Сердце Иркутска – Знаменский монастырь, в тенистой ограде которого покоится прах декабристов. А ныне приложился к ним и прах нашего дорогого Валентина Распутина.
Там не слышно иных голосов, кроме хора певчих, да птиц небесных, да колоколов.
Там солнечно-тихо в пору цветения сирени.
Пронзительно светлая тишь в пору листопада.
И отрешённая тишина снегов…
Но отчётливо слышен пульс Времени…

А стоит только выйти за пределы той ограды,
Как на тебя обрушатся суетным шквалом
Звуки сегодняшнего дня…

Дня, который, как ни странно и как ни грустно –
Тоже станет днём вчерашним,
Канув на дно Вечности…
                ***
      В Иркутске родители с нами, детьми, после съёмной избы поселились в деревянном семейном общежитии на улице Софьи Перовской. На нашем первом этаже в каждой комнате жило по семье из четырёх человек. А в нашей ещё жили кошка, собака, черепаха ,а ещё птички и аквариум. Мы с братцем Андрейкой спали в одной раскладушке – и не маялись бессонницей. Просыпался весь этаж под звук советского гимна, который  гремел  с  шести утра  из настенного бормотушника . А вечерами все взрослые собирались выпить(под  энергичным напором папы, в основном),  пообщаться, похохмить,  поводов для этого не искали. А дети, соответственно, стояли на головах. Из одной комнаты вполне приличных людей  начинал громко хрипеть Высоцкий,  втемяшивая бестолковой Ниночке: « А мне сегодня о-о-чень хочется !»

За стенкой жила моя подружка – развесёлая Наташка Дударева. Это она научила меня  подкрашивать кончики моих (в  то время ещё роскошных от природы) ресниц, плюя в коробочку туши  «Ленинградская» за сорок копеек, чтобы сажа стала готова к употреблению. Однажды мы стояли у наших ворот, прислонясь к сугробу. Вдруг мы заметили на горизонте улицы мою маму. В панике я сунула лицо   в сугроб, чтобы смылась тушь.Подружка покачала головой – и снова сунула меня в сугроб для гарантии. А подошедшая мама  ещё несколько раз вгоняла мою харю  обратно в сугроб, приговаривая:
- Будешь ещё ресницы портить, коза, будешь?!
А что я могла ответить с набитым снегом ртом?!

… Пришло время, когда  в результате какого-то  происшествия весь этаж переселили в новый дом на ул. Халтурина – напротив флигеля, где я  имела неосторожность  родиться на этот свет, где и без меня было хорошо.Во всяком случае  - спокойнее. Переселились вместе с Высоцким и моими Битлами – кто громче ?

       … Не  помню, когда я начала оттуда тайно, летящим пружинистым шагом, в неизменных  полукедах и джинсах, добираться до Знаменской церкви.(На каблук я встать не могла, т.к. постоянно надо было от кого-нибудь из парней удирать.)
Забивалась  в  незаметный уголок храма и задрёмывала. По характеру я уже стала законченной букой и колючкой,стремясь к уединению.

Не было ещё тогда в храме дорогих переворотов и замен, но чувствовался ещё старый дух и в широких половицах, и в алтарном облике Христа воскресшего на небесном фоне. В окно Казанского придела дышала сирень. Напротив крыльца светло шумели белосвечные берёзы. Тянуло не только в прохладную тишь, но и к пению церковного хора, льющего молитвенный  бальзам в сердце.

Как-то в последнюю декаду августа я стояла на праздничной службе,всё так же  с непокрытой головой и в джинсах. Рядом со мной встали какие-то развязно-весёлые девчонки, придурковато хихикающие.Нас погнали к выходу. Но ко мне подошёл священник в серебристом облачении, положил ладонь на мою голову и произнёс:
 - На это дитя упала искра Божия, подготовьте её к крещению.
 - А что такое крещение ? – спросила я, но он уже отошёл.

    …Мою церковную наставницу звали Вера Леонидовна. Она бывшая фронтовичка: худощавая, с огромными чёрными глазами, всегда в неизменно чёрной одежде, даже за пределами монастыря. Это человек с мягким сердцем, но суровым характером. Позже я узнала. что у неё был дар ясновидения. Она туго натянула вожжи моей судьбы, а я её слушалась, как первоклассница, хоть и огрызалась по привычке. Она словно видела меня насквозь. После той знаменательной службы она так предупредила меня:
- Запомни  дату своего крещения. Приди в закрытом платье и косынке. Да не вертись по сторонам, слышишь?
- Слышу, слышу. Только так не получится, ведь именно в этот день наш курс  уезжает на практику до конца сентября.
          - Не спорь, дата будет эта.
…К сожалению, свидетельств о крещении тогда не выдавали,поэтому точное число я не помню.

В назначенный час я пришла на автовокзал, но заказной автобус с сокурсниками вильнул задом и был таков. Странно, ведь по времени я не опоздала…Идти домой не хотелось, погода чудесная, потянуло в Знаменку – забиться там в укромный уголок.
В тихой церкви меня упрёками встретила  Вера Леонидовна:
 - Ты почему опаздываешь и снова в джинсах?!Я же тебя предупреждала о сегодняшней дате!
- О-о-х…Сейчас сбегаю и переоденусь, я махом!
- Куда!Сейчас батюшка уже уходит!
Она выхватила из-под иконы белый плат, расшитый по краям алыми цветами и накрыла им мою голову.
- Миленько ! – Я довольно закрутилась перед застеклённым отображением в иконе святого Николая.
Но когда она меня обрядила в чёрное монашеское одеяние поверх джинсов, я громко запротестовала:
- Ненавижу чёрный цвет! За что? Спасибо, хоть платок белый дала.
- Разговорчики!

…Батюшка был весьма строг…
Впрочем, духовника у меня не появилось, т.к. я тщательно избегала исповедей. Вера Леонидовна  служила в церковной лавке и была ещё лампадницей. Плату за  обряд крещения она денег не приняла  как со студентки. Поститься мне не разрешила, покосившись на мою и без того осиную талию. Снабдила меня рукописными молитвами, ведь молитвенников там ещё не было. Потом предупредила меня о том, что церковную книгу записей крещаемых проверяют комсомольские и партийные органы, а это чревато последствиями. Но я отмахнулась, сказав, чтоб внесли  и  мою фамилию. С размаху чмокнув её в щёку, я поспешила на волю.
       
 После крещения я махнула в Баклаши – не терпелось поделиться  этой вестью с  прабабушкой Варей. Она была одна в избе, сидя  напротив окошка, где близко виднелись замшевые горы в сосновой оторочке на том берегу Иркута.
Я невольно опустилась на колени и, поцеловав её руки, спрятала в них разгорячённое лицо. Она, молча улыбаясь, гладила меня по голове. Потом взяла на ладонь мой крестик на  шнурочке :
- Рида моя, окрестили тебя нонче?
- Ага. Ты знаешь, я священника предупредила, что крестик не из церкви – мне его друг  Иванцов подарил. Ну, я тебе о нём рассказывала, помнишь? 
- Помню–то помню, а ты бы лучше за нАшинского, за  баклАшинского…
- Да священник сказал этот крестик оставить.
- Стало быть, так и надобно.
- Дак я ему и про имя своё рассказала, что оно католическое, не по святцам. Что это папу угораздило меня назвать в честь булгаковской Маргариты. А он и имя велел оставить! Представляешь?
- ПерЕчливая моя, ты пошто в церкви-то спорила? Если уже всё равно Ридой зовут?..
         
   Вдруг небо загромыхало, почернело – и разразился ливень. Я вскочила бежать на автобус, чтобы успеть до Иркутска. Баба Варя тщётно пыталась меня оставить ночевать: мама заволнуется, позвонить-то неоткуда. Зонтика не нашлось. Но  прабабушка успела выхватить из сундучка новую косынку и накинуть мне на голову: по нежному полю летели осенние кленовые листья – золотые…(Не носила  -  берегла как память…)
Взволнованная таким ненастьем, она истово  трижды перекрестила меня в дорогу…
                ***    
                Осень 2019