Про древних людей

- Ну что, правильно? – с опаской спросил Володя, нетерпеливо вертя в руках карандаш. Ему не нравилось оставаться в классе после уроков и уже хотелось поскорее покончить с этой злосчастной задачей.

- Теперь правильно, - удовлетворенно кивнул Виктор, возвращая ему тетрадь.

- Ты так здорово объясняешь, что все понятно! – заверил его Володя. – Честно, Вить. Аннушка будет довольна!

Виктор поднял на него озорные голубые глаза. Эта шуточная лесть его веселила.

- Хорошо, если так, - не заставил он себя упрашивать, и уже через минуту оба очутились на улице.

Теплый ветер дул со степи сплошным ровным потоком, обдавая лица ребят летучей пылью, так что приходилось щурить глаза. Бывает, это длится по нескольку дней, и тогда в городке царит дух степи, пахнет солнцем и горькими травами, особенно весной, когда они еще свежи и полны соков. Поток воздуха бывает такой равномерный и сильный, что если обернуться к нему спиной и падать назад, он может держать тебя сколько угодно.

Не сговариваясь, ребята повернулись и на миг легли на поток ветра, и он тотчас же растрепал им волосы. К тому же ветер несет из степи не одни лишь запахи, но и вопросы для пытливых ребячьих умов.

- Вить, а ты знаешь, что здесь было раньше? – спросил вдруг Володя.

- Когда «раньше»?

- Ну, давно. До рудников, и до казаков тоже. Вон, сколько в степи курганов. Говорят, их насыпали люди. Вот бы узнать, кто они были!
- Они были кочевники. Гоняли табуны коней по степи, - уверенно ответил Виктор. – И они хоронили в этих курганах своих умерших.

- Я тоже слышал такое, - признался Володя. – Но не читал. А ты откуда про это знаешь?

- Это по истории древнего мира. Люди жили тут еще три тысячи лет назад. Даже может быть вот прямо тут, где теперь наше Сорокино.

- Да ну! – простодушно удивился Володя, уставившись на товарища округлившимися глазами, но в его душу тотчас же закралось сомнение. – А почему в учебнике про это ничего не написано?

- Написано. Только не в школьном. Я читал про это в учебнике сестры Маруси. Это учебник для учителей.

Глаза у Виктора синие-синие, и взгляд такой прямой и ясный, что нельзя ему не верить.
- И у нас на Шанхае тоже жили? – задался Володя новым вопросом.

- Я думаю, да. Если тут был хоть один родник или ключ, то жили наверняка, - рассудительно, по своему обыкновению, ответил Виктор.

- Хотел бы я увидеть, как они тут жили! – с живостью воскликнул Володя.

- Сначала, совсем в древности, думаю, очень даже неплохо, - улыбнулся Виктор. – Ведь тогда еще у них все было общее, и они считали себя одной семьей. Это и называется первобытно-общинным строем. Все, что у них было, люди делили поровну.

- А я думал, тогда все было по справедливости, - протянул вдруг Володя разочарованно. – Говорили ведь, будто у первобытных людей был коммунизм.

- Так это он и был! – ответил Виктор убежденно.

- При коммунизме все должно быть справедливо, - возразил Володя с не меньшей убежденностью. – А когда все поровну, это разве справедливо? Один работал, другой делал вид, что работает, а сам дурака валял, за чужими спинами прятался (ну, тех, которые по-честному работали). И что, всем за это одинаково причитается? Это разве справедливо?

- Первобытные люди друг за друга не прятались, - спокойно и серьезно отозвался Виктор. – Почему я так думаю? А ты представь, как бы они тогда выжили во враждебном мире! А им надо было выжить всем вместе, по отдельности каждый бы погиб. Вот почему они не прятались, а держались друг за друга и стояли горой.

- Будто ты там был, что знаешь!

- А тут и знать нечего, - мягко улыбнулся Виктор. – Ведь пока у людей не было ничего лишнего, самым важным оставалось позаботиться о каждом, чтобы никто не остался голодным.

- Ну да, понятно. Это как у нас в классе: главное, чтобы успеваемость была хорошая, и для этого надо всех «подтянуть». Один выучил, другой списал, и оба сдали на «отлично». Если только тот, другой, не попался. Ну, а если попался, то ты, Вить, будешь сидеть с ним до ночи за этими задачками, даже зная, что ему как в одно ухо влетело, так в другое вылетело. Я не про себя, ты не подумай. Ты вправду очень понятно объясняешь. Но люди – они такие, какие есть, а не какие должны быть. И были такими всегда. Даже в первобытном мире. Я так думаю.

Виктор посмотрел на товарища с благодарностью: ведь откровенность это самое ценное в дружбе.
 
- А я, Володь, думаю все-таки, что люди очень сильно изменились именно после того, как у них появилось лишнее, и одни стали присваивать себе плоды труда других, - ответил он, сдержанно улыбаясь.
 
Эта необычная манера так мягко и по-доброму улыбаться товарищу в споре, одновременно возражая ему со всей своей убежденностью и воодушевлением, всегда отличала Виктора среди ребят.

- Ты подумай, Володь, ведь люди в древности нарочно устраивали праздники, чтобы не оставлять лишних запасов, - продолжал Виктор. – Может быть, ты скажешь, что тогда они просто не умели хранить свои запасы долго, но это лишь одна сторона дела. Ведь если нет лишнего, то отнять у человека необходимое значит лишить его жизни. Люди тогда держались вместе, чтобы выжить, делясь друг с другом необходимым и помогая в беде. А когда у них стало появляться много лишнего, кто-то в конце концов захотел его присвоить.

- Ну, это верно, - согласился Володя. – А если у кого-то одного густо, то у другого как пить дать будет пусто.

- И тогда люди начали мериться между собой, у кого больше, - уверенно подхватил Виктор. – А у кого больше, тот будто бы лучше. Вот тогда-то люди и стали другими. Не такими, какими были в начале.

- Выходит, не на пользу пошли людям сытость и довольство, так, что ли? – озадачился Володя. – Это как батя мой, помню, говорил кое про кого из соседей наших: в Гражданскую, мол, орлами за Советскую власть бились, а как сытое время  настало, мигом скурвились!

 - А когда мой отец на селе был председателем комбеда, - встрепенулся Виктор, - люди в хлеб лебеду мешали, и мама так хлеб пекла, да еще с картофелем. Потому что не хватало зерна. Почти в каждой хате не хватало. А была сволочь, которая нарочно зерно гноила, лишь бы людям не досталось. Мы все для этой сволочи голытьба, что беднота на селе, что рабочие в городе, ей не ровня. Она нас и за людей не считает. По ее подлой логике кто голоден, тот сам и виноват: умом не вышел или руки не из того места растут. А тут Советская власть голодных хочет накормить за счет сытых. И всю эту сволочь обида берет, ведь несправедливо это, с её-то колокольни! А вот если бы родная мать ребятишек кормила по такой справедливости: кому меньше повезло – тот и дальше гуляй с пустым животом?! Понимаешь?..

Голос Виктора на этих словах прозвенел как-то по особому проникновенно, а в глазах всколыхнулась синяя бездна.

- Вот черт! – воскликнул обезоруженный Володя. – Ловко ты можешь! Не хуже, чем ту задачку по математике. Как тут не понять? Сдаюсь! Но вот знаешь, Витя, все же про древних людей ты так меня и не убедил, что все они сплошь были такие уж сознательные. Про мать и ребятишек это ты очень верно заметил. И у тех древних при первобытном коммунизме была такая мать в каждой их общине. Ну, мать, или вождь, или как там еще, не важно! Кто-то, кто следил, чтобы всем всего хватало и никого не обижали, кто отвечал за это и кому все доверяли, кого все слушались и, наверное, любили. Ну, любили, может, и не все, но большинство. Без такого человека не могла обойтись ни одна община. Потому что первобытные люди были бы как дикие бабуины в стаде, если бы кто-нибудь не показывал им пример! – убежденно заключил Володя и, прикрывая глаза ладонью от яркого солнца, в упор посмотрел на товарища.

- Конечно, это так и было, - примирительно ответил Виктор, но тотчас же прибавил: - Одно другому не мешает. Ведь первобытные люди слушались своих матерей и старейшин по доброй воле, то есть были очень даже сознательные. Иначе они не брали бы пример с тех, кто за них отвечает, а просто были именно как бабуины в стаде.

И Володе не захотелось больше спорить. Он молча подставил загорелое лицо степному ветру и жаркому дневному солнцу, и ему подумалось о том, что Витя не был бы сам собой, если бы не взялся защищать первобытных людей и их сознательность.

Тотчас же припомнился Володе случай, когда ребята в классе вели себя и впрямь не лучше стада бабуинов. Это было в тот день, когда появился Раличкин. Он ведь уморил тогда всех до упаду своим потешным говором, этот Федька! Вроде бы и по-русски, но не понять его смешных словечек, и как откроет новенький рот – так класс и ложится впокатку. «Йон сташшыл мою костерку!» И вид у бедняги такой забавный, такой бестолковый, такой насуплено серьезный, что грех его не подначивать. Кто только не шпынял бедолагу! Анна Ивановна насилу класс угомонила. Из всех хлопцев один Витя не смеялся. А на перемене он сразу подошел к разобиженному Федьке, которому было искренне невдомек, отчего это все над ним издеваются. Утешая новенького, Витя заверил его так же искренне, как теперь вступился за древних людей, Володя слышал собственными ушами: «Да ты не обижайся! Наши ребята очень хорошие, скоро сам узнаешь. А пока садись вместе со мной. Ручаюсь, никто тебя больше не тронет!» Вот тогда-то он и попросил Володю пересесть к Васе Левашову. С тех самых пор Володя уже не сидел с Витей за одной партой. Зато Раличкина никто больше не дразнил, даже если у него порой вылетали его забавные диалектные словечки. Дразнить его ребятам стало стыдно. Федька оказался славным малым, да и ведь он не виноват в том, что в его родных краях у людей такой странный говор! А в своего спасителя Раличкин прямо-таки влюбился и принялся во всем ему подражать. Даже волосы назад зачесывать начал, а они у него не то что у Вити, мягкие да послушные – с такими цыганскими кудрями поди совладай! Витя же будто бы и не замечал Федькиных стараний, но держался с ним так хорошо, так просто, что уже никто из ребят в классе ни разу не отпустил на счет Федьки ни одной шутки, что само по себе удивительно при таком избытке острых языков.

«А ведь, действительно, какие у нас хорошие ребята! – подумал вдруг Володя с гордостью, и в груди у него разлилось приятное тепло. – Милый Федька! И тебе тоже пришлось с этим согласиться!»