Нет случайных встреч:
или Бог посылает нам
нужного человека,
или мы посылаемся
кому-то Богом,
неведомо для нас.
Священник Александр Ельчанинов
Всё началось в обычный день. Вечером. Инга вышла во двор, и сенсор фонаря отреагировал на движение, залив задний двор светом. У калитки, которая смотрела на лес, что-то привлекло внимание Инги. На тёмном фоне приближающейся ночи выделялось ещё более тёмное пятно. Эта была человеческая фигура. Тёмная на тёмном.
Ингу охватил острый, колючий и внезапный страх. Страх, который накрывает мгновенно и держит, пока сознание начнёт давать команды-импульсы: что делать и как делать!
От осознания, что она стоит на своей защищённой территории, Инга стала приходить в себя и вглядываться в фигуру. Фигура принадлежала мужчине. Мужчина держался за металлические стойки забора и что-то говорил. Хриплые неразборчивые звуки вывели Ингу из оцепенения и заставили приблизиться к калитке. Пересилив страх, она медленно подошла к забору. Из темноты обнаружилось лицо, если это можно было назвать лицом. На неё с серо-синего круга с кровяными потёками смотрели горящие глаза. И как они там оказались, эти глаза, смотрящие на неё с мольбой и надеждой.
Инга хотела спросить: «Вы кто?», но не могла произнести ни слова. Мурашки побежали по позвоночнику… Кровь загудела в висках…
— Помогите! — услышала Инга приглушённый голос, как из глубины подвала.
— Вы кто? — наконец-то выдавила из себя она.
— Я Вам всё объясню. Помогите, мне надо обработать рану, чтобы предупредить заражение, и позвонить, — с трудом произнося каждое слово, он еле держался на ногах, которые в этот момент служили подставками его туловищу — сжатому, усталому и помятому.
Казалось бы, от такого близкого приближения ужаса Инга должна была провалиться в зыбь испуга и тревоги. Но, непонятно почему, страх отступил. Волны, идущие от незнакомца, успокоили её. Инга поняла, что человеку нужна помощь, и она не может его бросить.
В голове промелькнула мысль: «В доме я одна». Но эта мысль не помешала ей подойти ближе, открыть калитку и помочь незнакомцу войти. Незнакомец, почти волоча левую ногу, преодолел порог калитки и вошёл на частную территорию, где его совсем не ждали.
— Я останусь здесь, в какой-нибудь из хозпостроек, ну хоть в этом деревянном туалете, — сказал незнакомец и остановился, показывая, что в дом не пойдёт.
— Ну что вы, проходите в дом, — настойчиво сказала Инга, в душе поймав себя на том, что, порыв незнакомца остаться за пределами дома окончательно раздробил недоверие и тревогу. — Как вас зовут? — спросила она.
— Андрей, — тихо ответил странник.
— А я Инга.
Андрей как-то неловко кивнул головой, чувствуя себя незваным гостем.
Они зашли в дом. Инга, усадив Андрея на стул, пошла за аптечкой. Ей нужна была перекись. Этой жидкости она доверяла больше всего, перекись добавляла в воду, протирала носовые пазухи и полоскала горло, и, конечно же, при любых ранах первоочередная обработка только перекисью.
Почувствовав себя санитаркой в полевом госпитале, Инга с бесстрашием принялась обрабатывать раны. Из сине-кровавого очертания постепенно стало выплывать лицо. Лицо порадовало, на нём не было серьёзных повреждений и нарушения форм. Нос на месте, глаза на месте, верхняя губа разбита, но несильно. К удаче Инги, раны не требовали хирургического вмешательства, кроме отёков и ссадин, которые были очищены и смазаны мазью.
Когда лицо стало лицом и уже выражало себя, а не сине-красную помесь, Инга решила посмотреть ногу.
— Я наступил на острый, ржавый гвоздь, — пояснил Андрей.
— Гвоздь? В лесу?
— Да. Я провалился в яму. Видимо, это была яма с капканом на зверя. Но страшного железного зева для захвата зверя, к моему счастью, там не оказалось. Мне повезло.
— И как вы выбрались? — задавая вопросы, Инга рассматривала рану. Зрелище было не из приятных. Нога опухла, и вокруг прокола образовалась нездоровая багровость.
Инга сразу поняла, что рана опасная, чревата заражением крови. Она принесла лист чистотела и дала Андрею.
— Скрутите лист и запейте водой, — приказала она Андрею.
Потом Инга принесла настойку чёрного ореха — эта снадобье служило ей от всех болезней, и она верила в его чудотворное действие.
— Ну и как же вы выбрались из ямы? — отвлекая Андрея вопросами, Инга принялась обрабатывать рану.
После перекиси настойка чёрного ореха вызвала жгучее жжение. Но Андрей держался, ни одна мышца не дрогнула. Потом она смочила тампоны соком подорожника с берёзовым дёгтем и приложила к ране.
— Всё. Больше я ничем помочь не могу, — закончив с обработкой ран, Инга предложила Андрею ехать в больницу.
Но для пущей уверенности она ещё наполнила столовую ложку 3%-й перекисью и на свой страх и риск дала выпить Андрею.
«При такой ране лучше перебдеть, чем недобдеть», — решила Инга и пошла приготовить горячий травяной чай с земляничным вареньем.
Андрей с нескрываемым удовольствием угостился чаем с вареньем.
— Более запашистого и вкусного я никогда в своей жизни не пробовал. Спасибо, Инга, — сказал Андрей, и благоухание угощений отразилось в его взгляде откровенной благодарностью.
После народной терапии Андрей оживился. Тёмное безжизненное пятно стало приобретать осветлённость.
— Ну и как же вы выбрались из ямы? — повторила свой вопрос Инга. — И что вы там делали, один? — прозвучал вопрос, сидевший в ней занозой.
Андрей посмотрел на Ингу и заговорил:
— Да всё до банальности обыденно. Можете считать, всё, что случилось, произошло по сценарию «Случай на охоте». Я пошёл в лес, когда вечерело, решил осмотреться. Но променаж обернулся для меня коварным провалом в яму-капкан. У меня был нож, я начал выковыривать корни близ стоящих деревьев. До наступления ночи времени оказалось мало. Пришлось заночевать в яме. Не скрою, было тревожно. Боялся гостей. Ведь этот «приют» был приготовлен для зверя. Любой шорох, шелест или крик птиц пронзали меня спазмом страха. Звуки доносились жутким, холодящим прикосновением, — говорил Андрей, потом посмотрел на Ингу, понимая, что он признался ей в том, в чём мог бы признаться только себе, и, как бы оправдываясь, продолжил: — Представляете, Инга, сидишь как в могиле. Вокруг ни души. Любая вибрация проникает в тебя леденящей дрожью. И ты, не умирая, умираешь.
Боль в ноге и ломота во всём теле погрузили меня в полубессознательное состояние, и время от времени я проваливался в сон. Это и спасло меня. С первыми проблесками света я принялся расковыривать корни и, перевязывая их, мастерить корневую лестницу, если это можно назвать лестницей. Но пару точек опоры я всё-таки соорудил и с пятой, а может с десятой, попытки, собрав всю свою силу в точке воли и сознания, я наконец-то выбрался.
Оказавшись наверху, совсем обессиленный, я отключился. Долго ли, коротко, мало или много я спал, но очнулся, когда уже подкрадывались сумерки. Я пытался побыстрей выбраться из леса, но боль в ноге тормозила и заставляла ковылять.
— А как сейчас вы себя чувствуете? — спросила Инга.
— Сейчас? Как после животворящих бальзамов и рук прекрасной волшебницы, — почувствовав улучшение, обрадованный Андрей позволил себе лёгкую фривольность в словах и, застеснявшись, сразу перевёл тему: — Инга, а вы смелая! Дома ни души, и вы не побоялись впустить в дом незнакомца в такой поздний час?
— А я и не одна.
— В доме ещё кто-то есть?
— Из живых я одна, но я с «Береттой» девятого калибра, — без страха в голосе выдала Инга.
— Оружие?
— Да.
— Вы имеете на него разрешение?
— Нет.
Услышав «нет», Андрей не знал, как ему реагировать. Он — судья высшей категории, и признание Инги обязывает его к определённым действиям.
— А откуда у вас оружие? — осторожно спросил Андрей, очень надеясь, что Инга просто скажет, что она нашла эту злосчастную «Беретту».
Но признание Инги совсем обескуражило Андрея.
— Когда моя тётя покидала ЮАР, она перевезла эту игрушку в Россию. В ЮАР на «Беретту» было получено официальное разрешение по закону.
— Да, я знаю. В ЮАР разрешено хранение зарегистрированного оружия. Но как «Беретта» попала в Россию? — не скрывая волнения, спросил Андрей.
— О! У этой игрушки очень интересная история. Моя тётя провезла пистолет в разобранном виде. Магазин для патронов переделала под зажигалку, пружину взвода — под брелок для ключей, а корпус заполнила пропиленом, обклеила и покрыла коричневым цветом. Муж тети провёз «зажигалку». «Пружину-брелок» провезла тётя, а корпус, как детская игрушка, пересек границу в багаже. И ни у кого не возникло никаких вопросов.
Андрей встал, подошёл к Инге и накрыл её металлическим голосом.
— Инга, то, что вы мне сейчас рассказали, — это граната с выдернутой чекой. Одно неправильное движение — и взрыв. Зачем вам хранить незаконное оружие в доме. Это статья с лишением свободы до 8 лет.
Ни выдернутая чека, ни статья с лишением свободы не испугали Ингу, и она спокойно отреагировала:
— Присутствие оружия придаёт уверенности и решимости. Вот, например, в этой сложившейся ситуации с вами мой порыв добра вдруг бы обернулся для меня во зло, т. е. после моей помощи вы вознамерились бы меня убрать как свидетеля или, ещё более для меня чудовищно, изнасиловать. Как бы я себя защищала, оказавшись в неравной схватке, лицом к лицу с убийцей или насильником? — Инга сделала несколько глотков чая.
— Но надо знать, кого пускать в дом, — это прозвучало совсем глупо, Андрей понял, но слово-воробей уже вылетело и запорхало крылышками.
— А-а-а… Не делай добро, не получишь зло! Но это не мои принципы! Неужели вы это не поняли? — в голосе Инге звучали обида и непонимание.
Разговор стал вирусно заражать настроение.
— Да-а-а… Нескладное получается попурри, — задумчиво ответил Андрей, а потом спросил: — А могу я посмотреть на вашего защитника или, вернее, защитницу «Беретту»?
— Пожалуйста.
И каково было удивление Андрея, когда Инга принесла игрушечный пистолет своего сына Павлика. Павлик уже месяц как был у бабушки.
— Так это же игрушка? — не зная, как реагировать на подвох, спросил Андрей.
— А вы что, и правда поверили в историю провоза оружия через нашу границу? Да нет же, это история про офицера ФБР. Он провозил разобранный пистолет с мыльными и грязными приборами для бритья, которые вызвали брезгливость у пограничников, и они даже проверять не стали детали. А офицеру это и надо было, он успешно пересёк границу с оружием, — завершила свой монолог Инга.
Как ни старался Андрей скрыть своё недоумение, но выражение облапошенности проступило и легло на сдержанную серьёзность. Лицо выражало глупую настороженность, как после выпитого пургена: «ни чихнуть, ни кашлянуть», только бы удержаться и не оконфузиться.
Конфуз на лице Андрея задержался ненадолго, и он, взяв себя в руки, попросил у Инги телефон.
— Инга, мой телефон разрядился. Можно мне позвонить?
— Да, конечно, — и подала мобильник.
По разговору было понятно, что он связался с другом и рассказал свою историю. Инга услышала фразу: «Да меня спасла фея — смелая, отважная, а главное, очень хитренько-умная». Ударяя на слово «хитренько», Андрей недвусмысленно посмотрел на Ингу и спросил:
— Инга, можно ваш адрес?
— Кленовая, 27, — ответила Инга и порадовалась, что нежданный гость скоро отчалит в свои пенаты. Её очень напрягала ситуация, которую она должна будет рассказать Глебу.
— Кленовая, 27, — повторил Андрей в трубку и попросил ждать в машине, дабы миновать представление и знакомство.
Тактичность Андрея не ускользнула от Инги, это было очень кстати, так как она совсем не готова к новым знакомствам.
Через полчаса подъехал джип. Андрей встал, опираясь на спинку стула. Вид у него был обновлённым. Болезненная пелена сползла, и перед Ингой стоял Андрей, выражавший благодарность, с ещё усталым и изнеможённым взглядом.
— Инга, вы мой спаситель. Спасибо огромное, — и, помедлив, продолжил: — Мне совсем не хочется, чтобы моя помощь была необходима вам, но всякое в жизни бывает. Вот. Держите, — и протянул визитку.
«Андрей Васильевич Колыванов — судья высшей категории», — прочитала Инга и на какое-то мгновение замерла.
— Ну, теперь вы всё знаете про меня, — улыбаясь, сказал Андрей. — Инга, в силу своего положения, я редко кому оставляю визитку. Но вы моё самое исключительное исключение. Пожалуйста, обращайтесь.
— Спасибо, конечно. Но лучше без ваших коридоров, — смущённо ответила Инга.
— Да, понимаю. Но, как знать, у лабиринтов жизни свои повороты.
Инга протянула для рукопожатия руку и напоследок сказала:
— Переступая порог, будьте осторожны…
— А если за чертой порога живут смелость и благородство? — глядя на Ингу с неподдельным проникновением и веря, что во фразу «переступая порог…» она вложила свою глубину понимания, Андрей задержался, хватаясь за смысл этой фразы.
— Может случиться так, что за порогом — опасность, Андрей, и, переступив, можно наткнуться на точку невозврата, — задумчиво сказала Инга.
— Ну а если не переступить, то не будешь знать, где же он, этот порог, или она, эта черта, — сказал Андрей и, хромая, направился к двери.
— Как нога? — вдогонку спросила Инга.
— Ещё чуть-чуть, и побегу. Спасибо вам, Инга.
— И всё-таки, переступая порог, будьте осторожны! — вслед уходящему Андрею крикнула Инга.
Внезапно появившееся в жизни Инги тёмное пятно растворилось в сумрачности просыпающегося утра. Инга убрала со стола и поднялась в спальню, но уснуть не могла.
Вся эта история, выплывшая с незнакомцем из-за порога её калитки: судья… давнишняя игрушка Павлика — пистолет, — это переплетение мыслей как-то подсознательно вызывали тревожность у очень чувствительной Инги. Они (мысли), как облако, то растворялись, то опять собирались в пятно с разорванными границами. Инга не могла удержать расплывчивость мыслей и не могла понять, почему вдруг в её руках оказалась игрушка Павлика? Именно Павлика? Почему не газовый пистолет Глеба? Или не моя зажигалка-пистолет? Почему игрушка Павлика, которая уже просто валяется и давно не вызывает его интерес?»
Ответа не было. А волнительное предчувствие было. Инга верила в свои предчувствия, особенно если они вызывали тревожность. Кто-то наверняка и не обратил бы внимания. Но не Инга! Предчувствия редко её обманывали, и она подобные совпадения называла ЗНАКАМИ. И в ЭТОТ раз она оказалась права.
Раздался звонок. Звонила мама. Инга уловила, что радости, которую она испытывала всегда, видя на светящемся экране «мамочка», она не испытала. Наоборот, состояние сопровождалось вибрацией, как при получении нежданной срочной телеграммы.
В уже забытые времена — телеграмма? Это же жуть на двух ногах. Её не звали, не ждали, а она припёрлась, да ещё в дверь стучит. Стучит и ждёт обеспокоенного адресата. И при виде сложенного вчетверо бланка телеграммы у адресата начинается «драже» — глаза прыгают, ноздри двигаются, губы шлёпают… «Что там? Что случилось? Я ведь не жду ни от кого вестей. А вдруг кто-то умер…»
Вот и сейчас. Звонок вызвал не радость, а тревожность. Инга ответила.
— Инга, у меня плохие новости, — донеслось из трубки.
У Инги запершило в горле.
— Что случилось, мама? — Инга прокашлялась и придержала удавку, бросившуюся к её горлу.
— Павлика забрали в милицию. Обвиняют в драке.
У Инги отлегло. Слава Богу, жив. И удавка, признав поражение, соскользнула с шеи, давая возможность вздохнуть.
— Мама, я завтра выезжаю. Не волнуйся.
ГЛАВА 19
Как площади эти обширны,
Как гулки и круты мосты!
Тяжёлый, беззвёздный и мирный
Над нами покров темноты.
А. Ахматова
В обед следующего дня Инга уже выходила из такси, подъехавшего к родительскому дому в Нулимске, который она покинула 20 лет назад. Она приезжала в гости, но намерений вернуться и жить в Нулимске никогда не возникало.
И сейчас она поднималась по старой лестнице, и мысли о Павлике сопровождались поскрипыванием ступеней. Переступая порог квартиры, Инга так сильно споткнулась, что выронила сумку и чуть было не упала. Но всё обошлось.
— Мама, мам! Я дома.
Вышла Ольга Александровна.
— Инга, родная, как хорошо, что ты приехала, — и сильно обняла дочь.
Инга смотрела на мать, которую всегда привыкла видеть красивой, жизнерадостной, харизматичной, и не могла поверить в её перемену. Она постарела за одну ночь на годы. Потухшие глаза и провислость кожи нарушили привычный облик. Её красивое лицо покрыли печаль и тоска, и оно было похоже на миллион прохожих из толпы. То, что случилось с любимым внуком, выдернуло её из привычной жизни, не загруженной отчаянием, и её сильная мама потерялась и растерялась. Эта была не мама Инги, которая, где бы ни появлялась, как цветущая орхидея среди колючек, примагничивала взгляды восхищения. Это были печаль и отчаяние.
— Инга, это я во всём виновата, — почти рыдая, начала Ольга Александровна.
— Ты?
— Да, я. У меня сломался блендер. Павлик пошёл в нашу мастерскую, которая ещё при тебе работала. Мастерская в центре, все её знали, цены они не задирали, работу выполняли исправно. Словом, ремонтировали хорошо, все были довольны. Их или убрали, или купили, в общем, сейчас там поселился «Умный сервис» — новый и наглый. Точки у них по всей России: и в Питере, и в Москве, и в Екатеринбурге — везде.
Система обслуживания такая: первоначально клиент платит 500 рублей за диагностику. Эти 500 рублей входят в стоимость ремонта, как объясняют менеджеры. НО!!! Если техника ремонту не подлежит — деньги НЕ возвращают!
— Понятно. И, как правило, «техника ремонту НЕ подлежит», за 10—20 минут они «срезают» полтысячи с одного клиента. Меганавар! — подытожила Инга.
— Вот именно, так всё и обернулось. Павлик пытался объяснить очевидную поломку в блендере: стёрлась резьба и не держит колбу. И на вопрос «Вы сможете перерезать резьбу или заменить узел на новый?» он получил категоричный ответ: «Нужна диагностика!».
Павлик был с другом. Друг попробовал пробить «стену»: «Послушайте, поломка несложная. Если вы имеете возможность нарезать резьбу или заменить узел — принимаете заказ, и мы оплачиваем диагностику, нет — мы уходим».
Но все доводы были, как в пустоту. Павлик заплатил 500 рублей, и они стали ждать результат диагностики с уверенностью, что это несерьёзная поломка, и блендер будет принят в ремонт.
Инга стала закипать:
— Мама, ну, короче. Что было дальше? Почему Павлик в милиции?
— Да ты выслушай! Тебе всё надо знать, до мельчайших подробностей! Десять минут ничего не изменят, — настаивала Ольга Александровна и начала рассказывать, что произошло, со слов Паши: — Пока они ждали у мастерской, вышла девушка в гневе, с фотоаппаратом в руках и бранью в адрес приёмщиков: «Вот гады, 500 рублей взяли, а в ремонте отказали». Потом вышла другая женщина средних лет, с явным негодованием укладывала что-то в сумку. Они поняли, что это «ЧТО-ТО» не подлежало ремонту, но 500 рублей это «ЧТО-ТО» заглотило.
Через 20 минут вызвали их. Вернули блендер, сопровождая объяснением: «…Мол, так-то, так-то, очень вас уважаем, но деньги невозвратные».
Паша, конечно, прокомментировал: «Понятно. Вы же здесь не для того, чтобы ремонтировать, а для того, чтобы тысячи срезать. 10 минут — тысяча рублей. 60 минут — шесть тысяч. 8 часов — полмиллиона. За месяц — более 10 миллионов. Клёвый бизнес!»
В общем, пар выпустили, и на выход, на этом вроде бы всё завершилось. Но когда они вышли, у входа стоял дедушка. Худенький, в чистой поношенной рубашке и в фуражке чуть ли не со времён войны. Он держал в руках кофемолку и плакал.
Пашке так стало жалко деда, он поинтересовался: «А что с кофемолкой?»
«Да вот, давеча сломалась. Принёс, думал, наладят. А где тут. Деньги взяли, ажно пятьсот рублёв, да не наладили. Сказали: не можно. Что делать? А я лекарство для жены мелю», — и заплакал.
Димка, друг Паши, взял кофемолку, покрутил, вроде режущий винт в порядке — сидит жёстко, без люфта. Думали, моторчик сдох, а потом пригляделись: а там провод повреждён, отошёл из гнезда. Димка вытащил, соединил, и пошёл в этот «Умный сервис» проверять. Кофемолка заработала. Всем ВСЁ стало яснее ясного.
Пашка двиганул одного из уродов в сторону и с криком «СУКИ!» перескочил через стойку к двери, за которой комната специалистов по диагностике. Комната, где подразумевалась усиленная диагностика, оказалась пустой — ни души! Ни оборудования, ни гаечки, ни шурупчика.
Н И Ч Е Г О!
Димка схватил «главного» и потребовал вернуть деньги деду, профессионально врезав ему пару раз. Началась драка. Но эти гады, конечно, всё предусмотрели. С таким подходом к бизнесу надо обязательно быть защищённым. Они через тревожную кнопку передали сигнал, приехала милиция, и их взяли.
Павлика и его друга посадили в камеру предварительного заключения, — грустно завершила Ольга Александровна.
«Видно, недолго визитка Андрея пролежит невостребованной», — подумала Инга.
ГЛАВА 20
Где Зевса гром молчит,
Где дремлет меч закона,
Свершитель ты проклятий и надежд,
Ты кроешься под сенью трона,
Под блеском праздничных одежд.
А. С. Пушкин
Посетив следователя и взяв разрешение на свидание с Пашей, Инга отчётливо поняла и прочувствовала, что она идёт к сыну на свидание не в лагерь, не в санаторий, не в профилакторий, а в тюрьму. В тюрьму?! Они с мамой подходили к зданию. К зданию, где находилась камера предварительного заключения.
Кто-нибудь хоть раз в жизни представлял момент соприкосновения с тюрьмой? Если да, то вы понимаете, что этот фатальный момент ломает все устои нормальной повседневной жизни и наполняет восприятие чёрным страхом. Это и случилось с Ингой. Она смотрела на здание тюрьмы, которое когда-то вызывало у Инги восхищение архитектурным стилем. Старинное, добротное здание с красивым сочетанием красного кирпича и чёрного забора.
Здание не изменилось. Из того же красного кирпича, с теми же чёрными воротами и чёрными пиками на заборе. Но в сознание Инги прокралось другое: «ЧЁРНОЕ НА КРАСНОМ, как чёрное ГОРЕ на красной КРОВИ».
Инга думала: «Разве я могла представить, что настанет такой момент в моей жизни и я цвет кирпичей сравню с кровью, а чёрные пики с чёрным горем. Произошла ломка восприятия. Образовалась точка “ДО” и “ПОСЛЕ”. В той моей жизни “ДО” красный цвет вызывал совсем другое восприятие — радуга, цветы, зарево… А сейчас — КРОВЬ!
Где ТА моя жизнь??? Когда я утром вставала, принимала душ, пила кофе, целовала детей и со своим любимым мужем ехала в офис… В жизнь! И разве я могла представить, что где-то существуют стены с железными кроватями, спёртым воздухом, наполненным злостью, враждой и грязным вонючим гальюном. Да! Всё это было и есть, где-то, у кого-то, НО не в моей жизни! А тем более не в жизни моего сына!» — мысли съедали Ингу.
А сейчас она рядом с этим красно-чёрным монументальным ужасом. Она здесь, рядом. И сын её здесь. И как это вместить в себя и вынести? КАК сыну помочь? Инга, пряча от посторонних свой взгляд безудержного горя и страдания, шла, волоча эти гири, тоже чёрные, за собой, скрывая внутреннее напряжение.
Она изо всех сил старалась сохранить свой каркас самообладания, чтобы как-то поддержать маму. Смотреть на Ольгу Александровну было невыносимо. Инга подумала: «Если бы её маме выбили все зубы и лицо изрезалось глубокими морщинами, то разница в обликах сейчас, когда они шли в тюрьму к сыну и внуку, была бы совсем неуловимой».
Две фигуры — осунувшиеся и придавленные горем, приближались ко входу с чёрными засовами. Каждый следующий шаг был невыносим своей неподъёмной поступью.
Они подошли к порогу, к зловещему чёрному окну, получили пропуск и вошли…
Женщины приблизились к наполнению совсем ДРУГОГО — правильного или неправильного, справедливого и несправедливого, чистого или грязного — ДРУГОГО! Другого мира. Мира других принципов, другого понимания.
Ингу пропустили в комнату с несколькими открытыми кабинками и указали место. С этого места на неё смотрели стул и телефонная трубка. Она с болью поняла, что это всё, на что она может рассчитывать. Ни обнять сына, ни прижаться к родному родным не дадут эти холодные атрибуты — стул, чёрная трубка и перегородка. Подобные кадры Инга видела в фильмах, но разве когда-нибудь она могла примерить их на себя, в её счастливо текущей жизни.
«Произошло землетрясение!!! Разрушило мирную, спокойную жизнь их семьи. Роковое столкновение обстоятельств, столкновение температур нетерпимости образовало бездну, разделяющую её с сыном. Беда подкралась дерзко и внезапно, как тайфун, как стихия, снося всё на своём пути — радостные мгновения, любовь, мечты…»
Привели Пашу. Вид у Павлика был не то чтобы жалкий. Нет. Он выглядел как люминесцентная лампа — холодный и голубовато-серый.
— Паша, как ты, сынок?
— Всё нормально. Я же не в санатории, а для тюремного изолятора всё в рамках ожидаемого, — по-взрослому ответил Паша.
Инга не могла принять: «КАК? Её сын за сутки повзрослел?! Он по утрам просыпался в чистой постели. Умывался в светлой, красивой ванной комнате. И привычно завтракал блинчиками. Бабушкиными блинчиками — вкусными и свежеиспечёнными! И вдруг… наручники, камера, железные кровати, “толчок” — грязный, вонючий, здесь же, где спят и едят. Это отхожее место как бы подчёркивало завершение приговора и место тех, кто ТАМ, у параши. Но это не место для моего сына!» — хотелось крикнуть Инге, но она сдержанно спросила:
— Тебя не обижают?
— Нет. А за что меня обижать? Мы и так обижены несправедливостью. А здесь обижают и наказывают насильников да извергов, кто надругался над невинными и беззащитными. ЗДЕСЬ — всё по закону тех, КТО в законе.
И ЗАКОН у них ДРУГОЙ, не в ТОМАХ, а в СЛОВАХ, — Паша говорил спокойно и осмысленно.
Держался Павел стойко. А ведь ему ещё только двадцать лет. Единственное, о чём он попросил, — принести тёплые вещи: носки и свитер.
— А что из еды? — спросила Инга.
— Из еды? Ну, можете передать масло, сыр и чай, только на всех, нас здесь 12 человек.
— Сынок, — сказала Инга, и ком в горле задержал то, что хотелось сказать: «Не волнуйся. Потерпи», — но не смогла произнести ни слова. Павел понял, что мама изо всех сил сдерживает слёзы.
— Мама, передай бабушке, чтобы не переживала. Я вас очень люблю.
Время заканчивалось. Надзиратель предупредил, что пора прощаться. Инга заверила сына, что всё разрешится. У неё есть к кому обратиться.
Паша встал. В этот момент Инге неистово захотелось схватить эту чёрную телефонную трубку и разбить перегородку. Паша же вот, рядом… И эта проклятая прозрачная перегородка — ЧЕРТА, за которой не жизнь, а выживание.
Придя домой, Инга сразу набрала номер Андрея.
— Андрей! Здравствуйте. Это Инга. Вы меня ещё не забыли? — начало разговора было трафаретным, но, к сожалению, другого формата ещё не придумали. Да и для разговора с Андреем Инге было совсем не до форм.
— Добрый день! Инга! Рад слышать.
— Андрей! У вас есть время выслушать меня. Разговор не на пять минут. Это серьёзно и касается моего сына, — сказала она и замерла в ожидании. В этом роковом повороте жизни Андрей был для Инги её спасением и её надеждой.
— Инга, хорошо, что вы позвонили. Но у меня сейчас суд, перерыв заканчивается. Можно я перезвоню. Закончится процесс, и я сразу перезвоню.
— Хорошо, — медленно согласилась Инга и положила руку на телефон, как будто боясь потерять ожидаемую связь.
«Андрей позвонит. Надо ждать. Но как пережить это время ожидания?» Молчание телефона казалось невыносимо громким.
Так она просидела, пока мёртвый под её ладонью телефон не оживился мелодией, которую она ждала с тревожным волнением. Звонил Андрей.
— Андрей, извините меня, что прошло совсем мало времени, а я уже потревожила вас, пользуясь вашим порывом «оставить визитку». Всё очень серьёзно, — подготовила Инга Андрея к разговору и начала рассказывать историю, стараясь не пропустить ни одной подробности.
Андрей, выслушав Ингу, попросил продиктовать название фирмы, уточнил адрес и фамилию следователя. Потом очень серьёзным тоном сказал:
— Инга, ни к кому не обращайтесь! Не волнуйтесь! Ждите моего звонка, — и отключился.
Разговор с Андреем успокоил Ингу. Она почувствовала мощь в его поддержке и немного успокоилась. Было поздно. Мама уже спала, и она не стала её беспокоить.
На следующий день Инга позвонила Глебу и рассказала обо всём, что случилось. О ночной встрече с Андреем Инга решила Глебу не рассказывать. Скрывать было нечего, а тратить эмоции на обсуждения у Инги не было сил, она вся была поглощена этой роковой прорвой, связанной с Павлом. Судьба повернулась к ней пастью акулы, и хищница крутила её между нёбом и челюстями, держа в страхе и тревоге.
— Глеб, ты пока не приезжай, я справляюсь. Будь с детьми. Позвоню завтра.
«Все счастливые семьи похожи друг на друга, каждая несчастная семья несчастлива по-своему». «Прав Толстой. Лев Николаевич! Вы вложили в эти строки гениальный смысл бытия всего человечества, убеждая, что чужого несчастья не бывает. Чужое несчастье коснётся состраданием и порой даже в сердце не заглянет. Своё, родное несчастье пронзит сердце и расковыряет рану. Эту боль надо пережить, невыносимо чувствуя, как захлёбывается сердце от горя и безмолвной тоски».
Несчастье переступило порог и подобралось к сердцу со своим клинком — острым и холодным.
Инга старалась сохранять стойкость оловянного солдатика, и в этом ей помогала молодость.
А вот смотреть на мать было мучительно. Переживания Ольгу Александровну накрывали с головой, у неё не было сил удерживаться на поверхности случившегося. Мама Инги не была готова к этому внезапному обрушению её жизни, вмещавшей в себя овации зрителей, воздыхание поклонников, приятное время с друзьями. Да и кто может быть готовым к тому, что вмещает понятие «тюрьма»? Одно слово «тюрьма» вызывает ужас и страх. Тюрьма выхватывает из привычного, тёплого и родного, и бросает на нары — грязные, вонючие.
Тюрьма ломает все устои правильной направленности жизни и погружает в унижения и бессилие. Погружает в состояние инородности.
Инородное НИКОГДА не приживётся в родном, в природном. Инородное имеет другую фактуру плотности, другой цвет и другие границы, очертания. Инородное, то есть НЕ родное! Оно не может вжиться — ни в тело, ни в сознание здравого человеческого восприятия.
Состояние жути накрывает чёрной волной успешно текущую жизнь, и душераздирающая сила беды выбрасывает на чёрный берег. Задыхаясь БЕЗ СВОЕЙ жизни, начинаешь думать, что всё кончено…
ГЛАВА 21
Рука, протянутая в трудную минуту,
запомнится на всю жизнь.
Симон Афонский
После разговора с Ингой Андрей сразу же позвонил Славе, своему другу. Это он приезжал к Инге в ту злосчастную ночь. И как только Андрей поведал другу, КОМУ надо помочь, Слава всё понял и без промедления занял позицию «полной боевой готовности». Они договорились встретиться на нейтральной полосе, в кафе.
Когда Андрей приехал, Слава его уже ждал со своим коллегой из Москвы. Они выпили по чашечке кофе, и Андрей стал вводить в курс дела Славу.
Славка для Андрея был самым настоящим другом. Они вместе с детского сада, с одного горшка. В их отношениях всё было. И ругались, и мирились, но предательства — никогда. Андрей верил Славе, как себе, а может, ещё и больше.
— У женщины, которая меня спасла, случилось несчастье с её сыном, — сказал Андрей и выложил Славе всё о случившемся, не пропустив ничего важного и не нагрузив лишним.
— Всё понятно. Работаем! — поддержал Слава друга без лишних слов и заверений. По-настоящему, по-мужски.
— В Нулимск я полечу сам. У меня есть пара-тройка дней. Вылетаю завтра. Что-то уже было на слуху об этой компании, они, если я не ошибаюсь, и в Москве, и в Питере пригнездились. По-моему, в Москве, в районе Филёвского парка. Надо выяснить, если так, начнём с Нулимска. Вот нелюди, даже пенсионеров обирают. Ничего не боятся!
Слава вник в тему и был настроен воевать. Андрей оставался в Новосибирске — для связи, контроля и оперативной помощи.
Это расследование, НЕ соответствовало уровню Славы, помощника руководителя Главного управления Следственного комитета города Новосибирска. Андрей понимал это несоответствие, но только уровень его друга поможет закрыть вопрос незамедлительно и помочь Инге.
На следующий день Слава вылетел в Нулимск. Первая запланированная у него встреча была с Ингой. Его задачей было иметь неопровержимые факты по несуществующей диагностике.
Слава объяснил Инге, что от неё требуется.
— Инга, мне нужно три человека, ваш блендер и кофемолка. Кофемолка есть? Электрическая?
— Да, конечно, — Инга достала кофемолку и подала Славе.
— По-поводу людей. Соседи подойдут?
— Да, подойдут.
Инга организовала свою соседку снизу возрастом 50 лет, по имени Нина. Свою подругу детства, по имени Света. И соседа Светы — Николая. Все явились к Славе на инструктаж.
Слава всё всем объяснил, и каждый своим ходом отправились к месту действия, то бишь в компанию «Умный сервис».
Компания «Умный сервис» как стояла, так и осталась стоять, как обманывала, так и продолжала обманывать. А правоохранительные органы в лице следователя по фамилии Сайков Василий Васильевич — ВАСИ — рассекают по Нулимску на иномарке в поисках хлеба насущного, а хлеб ему несут прямо в клюве, и пахнет для Васи хлеб американской зеленью.
Первой в «Умный сервис» зашла Света и объяснила поломку. Дальше всё по сценарию: оплатила диагностику 500 рублей и стала ждать, не выходя на улицу.
Вторым зашёл Николай с повреждённым проводком, как это было у дедушки, за которого вступились ребята — Паша и Дима.
Света первой получила отказ, и ей ВЕРНУЛИ блендер, но НЕ ВЕРНУЛИ деньги, объясняя: «Ваш блендер ремонту не подлежит, надо резьбу перерезать, а это невозможно».
Света передала ТОТ ЖЕ блендер Нине и осталась ожидать на улице.
Нина зашла с блендером — ТЕМ ЖЕ, и приёмщик даже внимания не обратил на схожесть. Оформил диагностику и получил деньги, 500 рублей.
Умники сервиса даже не вникали, ЧТО ремонтировать и КАК ремонтировать. Главное — получить оплату за диагностику в 500 рублей.
Умники принимали изделия, если речь идёт о замене какого-то узла, а не детали или запчасти. Узел они покупали у дилеров — меняли, удваивали цену и с видом выполненного долга под вывеской «Умный сервис» с гордостью подтверждали свой статус сервиса по ремонту бытовой техники.
Вячеслав Рублёв (Слава) и Никита Першин, следователь Нулимского уголовного розыска, вошли в офис компании «Умный сервис» с внятным объявлением: «Всем оставаться на своих местах». Умники заёрзали, но не испугались. Что им пугаться? У них босс в Питере — большой и сильный, и они под его непробиваемой защитой. А у их непосредственного начальника Нулимского отделения, в местной милиции — или сват, или брат, или Вася Сайков.
— Кто оформлял вот эту квитанцию на диагностику блендера Светлане Заболотной?
Все три умника молчали.
— Я спрашиваю! Кто оформлял и получил оплату за выполненную диагностику? — повторил вопрос Слава.
Отозвался один из умников, качок лет 38. Его волосы, собранные в хвост и выкрашенные в белый цвет, завершали образ «непревзойдённого индивидуума». Взгляд хитрый и уверенный.
Слава пронзил качка колючим взором и сухо спросил:
— По результатам диагностики блендер возвращён. Оплата произведена в счёт выполненной диагностики? Верно?
— Да, — промычал умник.
— Где у вас производят диагностику? — спросил Вячеслав, вопросами подбираясь к двери, за которой как бы должна быть эта самая диагностика.
Но умник тянул и не подтверждал, что диагностика за вот этой дверью, а, наоборот, нагло заявил:
— Диагностика была произведена здесь, мной лично.
Вмешалась Света.
— Вы сказали, что после того, как посмотрит специалист, вы примете решение: «Брать или не брать блендер на ремонт?»
Слава вопросительно посмотрел на хвостатого умника.
— Да, но мне и так ясно: здесь надо перерезать резьбу, а мы этим не занимаемся.
— Значит, вам было очевидно и БЕЗ диагностики, что блендер ремонту не подлежит? Мало того, вы принимаете у другого клиента по фамилии Глотова Нина ЭТОТ ЖЕ блендер с ТОЙ ЖЕ неисправностью — и тоже взимаете 500 рублей за диагностику! И за кофемолку с оторванным проводочком вы тоже принуждаете к оплате этого мужчину, как три дня назад нагло и бессовестно обобрали пожилого человека.
Хвостатый качок понял, что это засада. И… перепрыгнув через стойку, оттолкнув Славу, бросился бежать. Выскочив к лестнице, он напоролся на уже ожидавших его бойцов.
Слава прошёл к двери, за которой должны усердно работать «спецы», производя диагностику… И в подтверждение слов Паши — там было пусто!
Умников забрали. А Свету, Нину и Николая попросили явиться в отделение к 10 утра в качестве свидетелей. Офис компании опечатали, передали ключи и незамедлительно организовали изъятие документальной базы компании «Умный сервис».
В Нулимском отделении милиции случилось «очевидное и невероятное» — внезапно пробило крышу, и сильный поток надвигающейся проверки начал заливать давно устоявшийся, железобетонный фундамент стражей порядка.
Появление помощника руководителя Главного управления Следственного комитета было сравнимо с тайфуном в солнечном оазисе зелёных зарослей, где каждый листочек мирно наслаждался благодатью своего существования.
Начальник милиции вызвал Сайкова к себе в кабинет:
— Кто такой Павел… Как тут его фамилия? Павел Зубарев? Кто ОН? Кто его родители? — орал начальник управления.
— Да простой парень, живёт с бабушкой, нашей местной актрисой. Мать в Новосибирске.
Сайков вытащил платок и стал вытирать вспотевшую лысину.
— Актриса? Мать в Новосибирске? Да ты, недоумок, хоть понимаешь, что на твои действия поместить в изолятор прибыл помощник руководителя Главного управления Следственного комитета города Новосибирска в течение трёх дней!
— Товарищ полковник, так они драку устроили, — блеял Сайков.
— А ты разобрался? ПОЧЕМУ??? Они ведь совсем мальчишки, а ты, не разобравшись, к уголовникам их посадил! Убирайся! Чтобы я тебя не видел в ближайшие три дня, — орал начальник в бешеном приступе.
Сайков выполз из кабинета начальника, обнажив свою лживость натуры. И как же его неприкрытая нагота мерзка и отвратна.
Раньше во времена наших бабушек носили манишки — это воротничок, только с передними узкими планками, без остальных деталей. Носили манишки под пиджак. Снял пиджак, а там ничего: ни рукавов, ни спинки — пустышка.
Такие, как Сайков, и подобные ему — просто МАНИШКИ. Сними пиджак — а там ничего, только воротничок для виду, то есть не блузка, а П У С Т Ы Ш К А.
Пашу и Дмитрия отпустили, и они вернулись домой.
Слава вызвал из Новосибирска своего помощника для завершения дела по Нулимску, которое он взял под свой строгий контроль. По делу компании вскрылись хищения и мошенничество в крупных размерах. Компанию «Умный сервис» пропустили через постирочный барабан проверок, выполоскали и по результату проделанной работы дела передали в суд.
Город гудел. Умников и их организаторов посадили. Прежняя компания, которую любили горожане, вернулась на своё место. Сайкова лишили звания и выгнали из рядов МВД.
Инга сразу позвонила Андрею:
— Андрей, что бы я сейчас вам ни сказала, никакие слова не передадут чувства моей благодарности. Это стон моей души. Стон радости и боли. Я не могу выразить это состояние и переложить на слова. Таких слов нет.
Андрей прервал Ингу:
— Инга, всё в нашей жизни закономерно, я уже давно не верю в случайность.
— Да, но я бы хотела расходы, связанные с поездкой…
Андрей резко прервал Ингу, не дав ей договорить.
— Ни о каких расходах и финансовых вознаграждениях не может идти и речи. Пожалуйста, не обижайте меня, — заключил Андрей и добавил: — Звоните, Инга. Буду очень рад вам хоть чем-то быть полезен.
— Андрей, вы, верно, очень счастливый человек?
— Почему вы так решили, Инга?
— Потому что только благодарный человек может чувствовать себя счастливым.
Андрей что-то удовлетворительно хмыкнул, и, пожелав друг другу «всего доброго», они закончили разговор.
Инга через представителя из Новосибирска передала своим спасителям — Андрею и его другу Славе — таёжный мёд, травы и гетры-носки с радикулитным поясом из собачьей шерсти.
«Носки и пояс — это самая важная необходимость для охотников, ну а такие мёд и травы они нигде не купят, — радовалась Инга, заранее зная, что ребята оценят гостинцы. Так думала она: — Владельцев ВMW можно порадовать только настоящим». И правильно думала.
Получив посылку, Андрей и Слава наперебой хвалили подарки, подтверждая свою радость возгласами: «…Да мы давно мечтали о ТАКОМ поясе и ТАКИХ высоких носках… А мёд!!! А чай из ваших трав!!!»
Инга слушала и думала: «А ведь знают, какую неоценимую помощь они оказали ей и её семье. И благодарят! За мелочь — травы, носки… Благодарят! Будто я им миллион отвалила. А не позвонили бы они, я так бы и думала, что миллион, а не носочки, должна была передать…»
Инга вернулась к воспоминанию той ночи: «Андрей выплыл из ужаса, и будто она перетянула этот ужас на себя. В тот момент она, не задумываясь о себе, помогла Андрею, и случилось так, что именно ОН помог ей. Зло притягивает зло. Доброта — доброту. Нет случайных встреч: или Бог посылает нам нужного человека, или мы посылаемся кому-то Богом, неведомо для нас».
ГЛАВА 22
Тайное становится явным.
Прошло время. Инга вернулась в Новосибирск и втянулась в свою привычную суету. Кофе, офис, заказы, встречи… суета. Раз в неделю она с Лерой и Верой посещали СПА-салон, где отдыхали и наслаждались общением.
Вера, после своего обнаружения, долго не появлялась в «Инг-Гле». Но однажды ей всё-таки пришлось появиться в компании. У неё была назначена деловая встреча с Глебом и Ингой.
Придя в компанию, Вера нос к носу столкнулась с Клавой.
Когда Вера вошла в холл, Клавдия передавала секретарю список продуктов для кофе-брейка.
— Здравствуй, Клавдия! — поприветствовала Вера искренне и с улыбкой.
Увидев Веру, Клавдия вошла в ещё более выразительный ступор, чем тогда Инга в магазине-шкатулке.
— Привет, — ответила Клава, изо всех сил стараясь скрыть шок удивления. Только если для Инги это был приятный шок радости, то у Клавдии облик Веры вызвал сгусток гнева.
Она стояла с лицом, мышцы которого исказились в злобном выражении.
Вера заметила изменение в Клавдии, что подтвердило её подозрения в разбавленности сока водкой. Она спокойно достала упаковку сока из чёрного винограда, точно такого же, каким угощала её Клавдия, и, передавая коробку с соком, добавила:
— Это тебе. Спасибо тебе, Клава, ты подарила мне успех!
Вера поднялась в кабинет к Глебу, а Клава так и осталась стоять в приёмной с упаковкой сока, которая к ней вернулась через шесть лет.
Внешняя, закамуфлированная положительность Клавы была вспорота, и её скрытый поступок коварности и подлости обнаружен.
Больше Вера никогда не встречалась с Клавдией. Их дорожки не пересекались. Сразу после встречи с Верой Клавдия подала заявление на увольнение, очень надеясь, что её будут стараться удержать. Инга не стала бы увольнять Клавдию, но заявление с её подачи подписала сразу и без сожаления. На место Клавдии в резерве были две готовые сотрудницы.
Глеб разработал стратегический подход подготовки специалистов. Он периодически отправлял работниц на семинары и курсы обучения. И места ведущих специалистов были всегда обеспечены резервом.
Запустив вышивальный цех, Глеб принялся к разработке другого проекта. Они с Ингой решили купить «яхту на колёсах» — автодом, чтобы ощутить полную свободу в перемещении по стране и странам. Автодом — это не яхта на колёсах, это чудо на колёсах. Оборудование по последнему слову: холодильник, душ, туалет, стиральная машинка, кухонная панель — всё имеется и вписано в каждый миллиметр, отделка высококачественная, плюс кухонный стол на шесть человек, стационарная двуспальная кровать и ещё четыре спальных места, трансформирующиеся при необходимости. Улёт! Полный отвал башки!
Пока Глеб был погружен в проект по автодому, Инга решила претворить в жизнь детскую площадку для всех детей их небольшого поселения. Она подготовила письмо, собрала подписи и с проектом и геодезической съёмкой обратилась к главе поселения. Финансовая часть проекта ложилась на жителей посёлка — этот ключевой момент и дал зелёный свет строительству детской площадки. Стройте на здоровье, улучшайте территорию, а красную ленточку мы разрежем!
Выделили земельный участок в пятнадцать соток. Произвели планировку, утрамбовали песок, завезли качели-карусели, горки, верёвочный аттракцион, песочницы и многое другое, что радует детишек и делает их счастливыми. Красочное оборудование радовало и приводило в восторг, правда, деньги на эту сказку Инга собрала с нескольких домов. Сначала не верили, что площадка построится, а потом просто решили: «Ну построили, и хорошо, будет возможность — внесём свою долю».
Сначала Инга расстроилась, но ненадолго. Когда сказочный городок вырос, гордость переполнила её и про большую часть денег, внесённых за строительство детской площадки, она почти не вспоминала.
«Пусть детвора радуется!» — с сибирским диалектом говорила Инга.
Жизнь возвращалась в свои привычные границы, и красно-чёрный забор на тёмно-серой полосе их жизни стал растворяться.
Инга каждый день звонила маме, справлялась о настроении Паши и, убедившись, что вроде всё нормально, успокаивалась.
Но мама и сама не знала — нормально или ненормально. Её волнение вызывало общее состояние Павлика. Он стал плохо есть, появилась слабость, и он начал заметно худеть. На лице закрепилась болезненная бледность. Поначалу Ольга Александровна всё списывала на перенесённый стресс Паши. Но состояние здоровья не улучшалось, а ухудшалось.
Ольга Александровна позвонила Инге и поделилась своими волнениями:
— Я не знаю, что думать, уже прошло достаточно времени, а Паше всё хуже, хуже. Он почти не ест, слабый, больше лежит. Инга, что делать?
Инга не сильно переживала по поводу недомоганий Паши и всё списывала на восстановление, только нужно подождать.
При очередном телефонном разговоре Ольга Александровна была очень взволнована, и Инга решила отправить Пашу на анализы.
— Мама, я вышлю деньги для оплаты анализов в хорошей клинике. Пусть Павлик пройдёт обследование.
На этом и порешили.
Инга пребывала в состоянии высвобождения тёмно-серых тонов, внезапно врезавшихся в её жизнь. И она не подозревала, что её тёмно-серая полоса не закончилась. А к ней приближалась чёрная полоса иссиня-чёрного горя.
Павлик пришёл в клинику и был направлен к специалисту. Доктор осмотрел Пашу и настоятельно рекомендовал остаться в клинике для проведения тщательного обследования.
Через семь дней в доме Инги раздался звонок. Ей показалось, что этот звонок был раздирающе громким. «Что такое? — подумала она. — Почему так громко звонит телефон?»
— Инга! Срочно выезжай! Доктор сказал, что будет говорить только с тобой! С Пашей — беда, он очень болен. Неизлечимо. Приезжай! — Ольга Александровна не могла больше сказать ни слова, она захлёбывалась слезами.
— Как неизлечимо? Ну хоть что-то доктор сказал? Что за болезнь? Какая? Ну не рак же в двадцать лет? А всё остальное можно вылечить? — успокаивала себя Инга.
— Ну я же говорю, приезжай!
На следующий день Инга вылетела в Нулимск. Доктор произвёл на неё хорошее впечатление. Он был лет пятидесяти, с мягким выражением лица и добрыми глазами.
— Скажите, Инга, в жизни Паши не случалось ситуации сильного стресса, схожего с невыносимостью пережитого? — спросил Иван Павлович, так звали доктора.
— А почему вы меня об этом спрашиваете? — затягивая объяснение последних событий, Инга не спешила рассказывать о тюремном изоляторе.
Доктор глубоко вздохнул и после продолжительной паузы тихо сказал:
— У Вашего сына — острый лейкоз.
— Л Е Й К О З???!!! — Инга почувствовала, как по её телу побежали мурашки и тело стало мягким и растекающимся, оно не поддавалось ей. Перед глазами замелькали чёрные точки. Состояние было близко к обмороку.
Медсестра обработала нашатырём виски и дала воды. Инга потрясла головой, как будто что-то хотела стряхнуть с себя, и впилась острыми глазами в доктора.
— Этого не может быть! Ему ведь только двадцать! Эта ошибка! — Инга говорила, глядя в глаза Ивана Павловича, будто хотела рассмотреть и увидеть эту ошибку, коварную и невыносимую.
Доктор вздохнул, взял Ингу за руку и тихо, как бы затягивая боль на узел, поведал Инге скорбь пережитого:
— Моя дочь после перенесённого сильного стресса покинула нас, когда ей исполнилось шестнадцать. Диагноз — острый лейкоз, — Иван Павлович смотрел на Ингу глазами страдания, будто в их глубине собралась вся печаль мира.
Инга молчала. Потом медленно встала и пошла к двери. Остановилась.
— Я завтра приду, — и открыла дверь.
Там, за порогом, её опять ждали гири — чёрные, тяжёлые. Гири притаились, дали Инге время для передышки. Но как только она покинула кабинет доктора, они тут же взгромоздились на неё.
Инга шла к дому. Горе захватило её врасплох. От её пружинистой, уверенной походки не осталась и следа. Её жизнь превратилась в память о себе самой и волочилась за ней тенью.
«Как же мне удержаться? Когда горе сдавливает, а кричать нет сил. Хочется плакать, а слёз нет — заледенели, заморозились…»
Инга шла к дому, волоча за собой сумку. Сумка подскакивала от земли и, как собачонка, не отставала от хозяйки, чувствуя настроение, следовала преданно и молча. Инга подходила к их дому в два этажа. Весь второй этаж занимала семья Инги, там прошло её детство и там сейчас живёт её мама. На первом этаже жили соседи и тоже занимали весь этаж. Приусадебный двор был на два хозяина — для первого и второго этажей.
Инга не стала заходить домой, а сразу направилась к беседке. Она не знала, как рассказать маме о горе, прокравшемся в их семью. БОЛЬ от тысячи стрел с острыми отравленными наконечниками пронзает сердце и подбирается к главной артерии жизни. Нет артерии — нет жизни. Ей хотелось кричать, кричать на весь Мир, но ведь её никто не услышит, это же ЕЁ горе, ЕЁ страдания. Никто НЕ услышит и НЕ почувствует, как ей невыносимо тяжело. Весь мир для Инги превратился в БОЛЬ.
Инга впилась в деревянный стол и начала его царапать, она хотела выцарапать свою живую боль на безжизненном дереве стола. Горе раздирало её, казалось, оно вот-вот разорвёт её на части.
Ей хотелось выть, как зверю — раненому и искалеченному. Инга уронила голову на стол, зажав рот руками, стараясь удержать рыдания. Рыдания рвались к выбросу, как раскалённая магма. И нет в мире силы удержать этот поток страдания, рвущегося
из самой глубины, выворачивая всё наизнанку.
Инга подняла голову. Перед ней стояла Ольга Александровна. Глядя на дочь, она всё поняла. Инга встала, обняла маму, и в этом слиянии мученических чувств они безудержно разрыдались. Деревянная беседка была свидетелем времени. Времени радости, веселья, пикников. А сейчас беседка стала свидетелем выцарапанного горя и невыносимого сокрушения.
ГЛАВА 23
И по собственному дому
Я иду, как по чужому,
И меня боятся зеркала.
Что в них, Боже! Боже! —
На меня похоже…
Разве я такой была?
А. Ахматова
Инга открыла глаза, и ей показалось, что она вроде бы даже спала. На какой-то момент физическое ощущение боли в сердце оставило её. Но как только она проснулась, ей вновь захотелось провалиться в забытьё и не просыпаться. Ощущение пустоты погрузило её в вакуум. Она отгородилась от мира, а мир отгородился от неё.
«Слёзы текут — а их не чувствуешь.
Делаешь шаг, идёшь… А куда? Зачем? — Не знаешь.
Занавешены окна. День за окном или ночь?
П У С Т О Т А.
Пустота сдавливает — душу, мысли, сознание — ты в вакууме, задыхаешься, а вырваться — нет сил…»
Инга попыталась взять себя в руки.
«Жизнь продолжается. Надо жить. У неё мама, дети, семья...»
Она вышла на кухню. Мамы не было. Инга прошла по комнатам, но Ольгу Александровну не нашла. Вышла на улицу. Мама сидела в беседке, укутавшись в шаль. Её тело раскачивалось в стороны, как бы разгоняя сгустившуюся над ней чёрную энергию.
— Мама, заходи в дом, будем завтракать.
Ольга Александровна была сильной натурой, да и Инга не из слабых. Но перед внезапно ворвавшимся в их жизнь ураганом беды трудно сохранить равновесие и удержаться, когда не на что опереться, некуда наступить.
Они пили кофе и выражали мысли без слёз и истерик, в недосказанных полутонах, почти про себя. А в себе вынашивалась одна душераздирающая мысль: «Результаты анализов и прогрессирующая болезнь разбивали надежды в прах». И чем сильней ослабевала надежда, тем сильней усиливалась боль. Боль накрывает волнами. Накроет, вымотает, вытреплет все силы и выплёвывает. Наступает затишье. Сознание и мысли на какое-то время обретают форму, успокоение. Соображаешь, говоришь, осознаёшь.
А через время опять — накрывает, обескровливает, вымораживает и… опять отступает. На время. Как по лабиринту: вроде вот ОН — выход, а там тупик.
Инга нашла в себе силы и поехала в клинику. Ольга Александровна осталась дома. Встретившись с доктором, Инга рассказала всё об «Умном сервисе» и тюремном изоляторе. И потом сразу спросила:
— Иван Павлович, ситуация, которую пережил Павел, может быть причиной развития болезни?
Врач сдержанно начал объяснять Инге общедоступные истины:
— Инга, согласно исследованиям, при сильных стрессах мозг даёт команду менять клетки крови. Не зря в народе говорят, что все болезни от нервов, а точнее от нервных взрывов и переживаний. И это убеждение имеет место быть. Ослабевает иммунитет, и незрелые клетки вытесняют нормальные. Происходит видоизменение кроветворной системы, и кроветворный орган производит большое количество белых кровяных клеток. Гормон стресса является ключевым фактором для развития лейкемии.
— Да, я читала: «Лейкоз в переводе с греческого — белый, а лейкемия — белокровие», — сказала Инга, и её «парализовало». СТОП, она вспомнила. В тот вечер, когда Инга спасала Андрея, она взяла медицинский справочник, чтобы посмотреть «симптомы при заражении крови», но страница открылась на «лейкемии», она быстро пробежалась по лейкемии и начала искать «заражение при ранах».
Инга не стала рассказывать доктору об этом предупреждении сверху, на которое она даже внимания не обратила — ТОГДА. А сейчас она внятно поняла, ЧТО это было.
Мысли скоблили её память, но Иван Павлович приостановил этот поток:
— Инга, Паша пусть остаётся в клинике. На это время можно кому-то из родственников быть с ним. Присутствие близкого человека его поддержит.
— Хорошо. Моя мама, Пашина любимая бабушка, будет с ним. А я в Новосибирск за лекарствами и обратно.
Прошла неделя. Паша таял на глазах. В эти последние дни и ночи в больнице бабушка была с ним рядом. Она ухаживала за ним. Ухаживала за своим любимым внуком — убирала, подмывала, переодевала, выносила судно. Спала, сидя на табуреточке, рядом с кроватью Паши. Рассказывала интересные истории, читала.
— Пашенька, когда тебя выпишут, мы с тобой обязательно заведём рыбок. Помнишь, мы с тобой мечтали об аквариуме с красивыми рыбками, — отвлекала Ольга Александровна внука и себя от приближения этой роковой точки неизбежного «невозврата».
Вернулась Инга, привезла лекарства. Но доктор знал, что уже ничего не поможет. Болезнь прогрессирует. Организм молодой, клетки делятся быстрее. Иван Павлович объяснять подробности не стал, лишь сказал, обращаясь к матери и бабушке:
— Пашу нужно забрать домой. В родных стенах ему будет легче, — и сочувственно-скорбно добавил: — Пожалуйста, сообщите мне. Я прилечу.
Последние слова доктора: «Помочь больше ничем нельзя… Пожалуйста, сообщите мне. Я прилечу», — донеслись до Инги глухими звуками, как из подвала.
Паша уходил тяжело. По ночам не спал, страдал от болей. Мучился. Накануне ухода ему стало легче. Он позвал Ингу.
— Мама, побудь со мной, — Паша смотрел на Ингу спокойно и безмятежно. Боли отпустили, и ему стало легче. Потом он сказал: — Иди, мама, я хочу побыть один.
Инга не ушла, она встала за штору, стояла и смотрела, как чёрная грозовая туча надвигается на солнце. Потемнело.
И в этот момент Паша слабым и тихим голосом начал считать:
— Девять.
— Восемь.
— Семь.
— Шесть.
— Пять.
— Четыре.
— Три.
— Два.
— О Д И Н.
ВСЁ.
Болезнь чёрной тучей закрыла солнце — жизнь Паши. И не пожалела, и не остановилась! Ведь ему было всего ДВАДЦАТЬ!
ГЛАВА 24
Здесь беда со мной случилась,
Первая моя беда.
Из линючих туч сочилась
Леденистая вода.
А. Ахматова
Чей-то голос оглушительно, как ударом в сердце, произнёс:
— Можно подходить. П Р О Щ А Й Т Е С Ь.
Инга стояла, и взгляд её медленно опускался в чёрную, холодную, безжизненную яму. В этот момент сгусток её боли разорвался и с душераздирающим пронзительным хрипом рвался из глубины.
Глеб прижал её к себе, ища глазами медсестру. Инге дали воды и сделали укол.
Позже она захочет вернуть этот момент, вернуть этот ПОСЛЕДНИЙ — перед вечностью — момент.
«Время лечит!» — не верьте в это!
«Время не лечит, а залечивает. А боль утраты — ни вылечить и ни залечить невозможно. Эта боль не проходит, не утихает и не заживает. Осознание, что она не увидит своего сына НИКОГДА, будет жить с ней всегда».
Над тем, что уже никогда не вернёшь и ничего не изменишь, образовывался холмик земли, поставили временный памятник — металлическую плиту с крестом и фотографией. Ольга Александровна подошла к памятнику.
— Мама, что ты делаешь?
— Павлик мечтал, чтобы у нас был аквариум. Пусть эти магнитики с рыбками радуют его. Рыбки, как живые, красочно разместились на памятнике Павла. Ни на одном памятнике не было магнитиков. А магнитики с рыбками разместились на плите из металла и как-то противоречиво и вопреки осмысленному оживляли не оживляемое.
На похороны приехали Андрей и Слава; из Нулимска прилетел Иван Павлович, из Москвы Киря и Валера с Лолой. Лера и Вера не оставляли Ингу ни на секунду. Приехали Дмитрий Лазаревич и Пётр Петрович. Были Рита с Олегом и Аполлинария Макаровна, родственники и работники компании.
Иван Павлович подошёл к Инге и выразил соболезнование. Инга посмотрела ему в глаза и тихо сказала:
— Всегда учила сына быть сильным и честным, уметь постоять за себя и быть готовым защитить ближнего. Но лучше бы тогда — в этом логове негодяев и подонков — он струсил…
Стояли деревья, перешёптываясь между собой.
Стоял город, терроризируя пространство бетонными монстрами.
Стоял дом, в котором рос Паша, и его любимая бабушка.
И беседка… Стояла…
Не было Паши, он ушёл… завершив собой эту скорбную иссиня-чёрную полосу.
ГЛАВА 25
И сжалося сердце от боли во мне,
Когда я кругом поглядел при огне!
По тёмной дороге прошёл я один,
К знакомой усадьбе, к родному двору.
И со страхом, как вор,
Вошёл я в пустынный покинутый двор.
И. Бунин
На девять дней остались Лера, Вера и москвичи Валера с Лолой и Киря.
Инга сохраняла достойное спокойствие.
— Инга, ты как? Выпей чай на успокоительных травах, — с боязливостью, как бы не всколыхнуть дремлющую боль, спрашивала Вера.
— Спасибо, Вера, я в порядке. Знаешь, такое состояние, как будто всё выгорело — нет чувств, нет эмоций, нет интереса. Затишье. Штиль. И ты, как качающийся бумажный кораблик… В этом необъятном безграничном пространстве жизни неживой маленький кораблик. Безжизненная точка на живой синеве, — задумчиво сказала Инга и потом согласилась попить чай.
— А чай я выпью. Пойдём в столовую ко всем, — и они направились к столу.
Пройдя к столу, она села рядом с Лерой. Лера, как и Инга, постоянно была на успокоительных, она очень тяжело перенесла уход Паши. Паша и сын Леры были одного возраста и с пяти лет постоянно вместе. Вместе ездили отдыхать, вместе играли в теннис, вместе учились в одной школе. Паша для Леры был как второй сын, она еле держалась, дабы не привлекать к себе внимания на фоне горя матери и бабушки.
Невыносимо было смотреть на Ольгу Александровну, непосильной ношей для неё был уход внука. Она больше находилась в спальне и даже не спускалась к столу. Еду ей приносили на второй этаж.
После девяти дней гости стали разъезжаться. Москвичей в аэропорт повёз Глеб. Перед отъездом Инга подошла к Лоле и по-родному обняла её.
— Лола, спасибо, что приехали. Ты такая чистая. Береги себя! — тихо сказала Инга.
Возвращаясь из аэропорта, Глеб думал об Инге: «Как же её вывести из этого состояния? Сидеть и сочувствовать, плакать и сопливить? Будет только хуже. Надо её отвлечь. Но как?»
Глеб перебирал варианты: «В Таиланд она не поедет, даже предлагать не буду. Варианты с Турцией и Египтом тоже отпадают. Это страны красивого отдыха, праздного отдыха. А Инге нужны медитация, душевное восстановление, укрепление силы духа».
И Глеба осенило: «Алтай! Конечно же, Алтай! И только Алтай… или Тибет. Но Тибет — это на самолёте, а на Алтай на машине».
И неожиданно для себя он как закричит:
— Автодом! Мы покупаем автодом! Это будет моим секретом — я всё оформлю, куплю, подготовлю… И… приглашу Ингу на Алтай!!!
Покупка автодома, которая уже была в стадии завершения, вихрем закрутила Глеба. Он понимал, что жизнь продолжается и оставлять Ингу в её чёрном погружении — нельзя!
По дороге он связался с продавцами и назначил встречу, попросив подготовить выбранный ими автодом к продаже.
Дома с Ингой были Вера, Лера и Ольга Александровна. Детей забрали родители Глеба.
Сам Глеб молча вынашивал идею и в мыслях готовился к поездке.
Через два дня во двор семьи Зубаревых въезжала роскошная белая яхта на колёсах.
Войдя в дом, Глеб застал Ингу у иконы, она стояла и молилась. Когда Инга закончила молиться, он подошёл и осторожно попросил её выйти во двор.
— Что-то случилось?
— Да нет. Всё хорошо. Тебе понравится.
— Глеб, пожалуйста, я не готова ни к каким сюрпризам. Давай потом.
— Нет, Инга, прошу тебя. Давай сейчас. Ну пожалуйста.
У Инги не было сил сопротивляться, и она последовала за Глебом.
Глеб, как снайпер, пристально следил за Ингой, дабы не пропустить момент соприкосновения взгляда Инги с белым огромным чудом на колёсах.
Выйдя во двор, Инга сначала ничего не поняла, потом её взгляд промылся, и она осознанно и даже с интересом спросила:
— Глеб, это наш или ты взял попользоваться?
— Наш!
— А когда ты успел? — спрашивала Инга, как бы стараясь свой мозжечок перестроить на другие события.
— Сегодня.
— А что за спешка?
— Да нет, не спешка. Я хочу тебя увезти на Алтай. К силе. К возвращению тебя к тебе.
Инга смотрела на Глеба, и ей было тяжело воспринимать новое, она старалась понять: «Что же он от неё хочет?»
— Глеб, на сорок дней мы соберём друзей и родных дома, в храм подготовим поминальные пакеты с хорошими продуктами: конфеты, копчёности, сыры, чай, кофе.
Глеб понял, что Инга ТАМ… не в жизни… не стал давить на неё и как можно спокойней сказал:
— Ну хорошо, пойдём в дом.
Инга вернулась в свою отрешённость. Она не разговаривала, ходила из комнаты в комнату, лежала и почти не ела.
ГЛАВА 26
Вы крик души когда-нибудь слыхали?
Когда упрямо сомкнуты уста,
А нервы раскалённые устали,
Грозят порваться, словно провода.
Душе порой полезны испытанья,
Но дай Вам Бог пройти их стороной!
Эдуард Венц
В один из дней, который Глеб не забудет никогда, Инга проснулась и попросила мужа отвезти её в город. Глеб даже не стал спрашивать: «Куда и зачем?» Он завёл машину, и они выехали на трассу в сторону Новосибирска.
Инга попросила Глеба отвезти её к мосту, о котором она много раз рассказывала ему.
— Инга, а почему к мосту?
— Ты ни о чём не волнуйся. Мне надо! Надо к этому мосту! С этого моста началась моя жизнь. Здесь. В Новосибирске!
Глеб взволнованно посмотрел на жену. Инга смотрела на него широко раскрытыми глазами, передавая свою нетерпимость.
— Просто отвези!
Они подъехали к мосту — Гулливеру, с которого город как на ладони. И с этой ладони и началась новая жизнь Инги много лет назад.
Машина остановилась. Инга вышла и пошла к мосту, поднимаясь по лестнице. Глеб шёл за ней.
Она поднялась на мост, дошла до середины и стала смотреть вдаль на распахнувшийся перед ней город, как тогда. Но тогда в ней просыпалась звенящая радость. Она чувствовала ласкающие звуки, без тревожных и сумрачных перезвонов. А сейчас…
Спина Инги выпрямилась, и тело натянулось как мощный канат. Глеб стоял сзади на невидимом для Инги расстоянии.
Напряжение Инги передавало страх. Хриплый, гортанный звук разорвал ядро боли и вырвался, стремительно врезаясь в потоки сильного ветра. Голос и облик Инги изменились до неузнаваемости. Глеб был прикован к ней. Это она. Родная и сросшаяся с ним по сути и пониманию его Инга.
Он стоял и боялся обнаружить себя, как боятся окликнуть лунатика, стоявшего на карнизе.
В этот момент голос Инги разорвал напряжение:
— Город! Тогда, когда у меня не было ни денег, ни друзей, ни работы… Я стояла на этом мосту и просила тебя: «Прими меня, город!» И ты услышал меня, город! Принял. Я поверила тебе. А ты, город, взял слишком большую плату! И забрал родное, МОЁ — НЕ ТВОЁ! Я ненавижу тебя, город! Когда я была счастливее — тогда? Неприкрытая и нагая. Или сейчас? Прикрытая. С деньгами и возможностями. Но с невыносимой болью утраты. За ЧТО, город, ты наказал меня?
Инга стояла на мосту, сильный порыв ветра начал косматить её волосы и трепать кофту.
— Ты огрызаешься со мной, город? А то, что твоя вода обернулась для меня уксусом и обожгла мне душу. Я задыхаюсь от этой невыносимой, жгучей боли души. НО ты не знаешь, город: боль разною бывает. Бывает боль чужой. Бывает боль родной. Бывает боль Святой.
По лицу Инги безудержно, потоком человеческого горя, катились слёзы.
Она держалась за поручень, и порывы бушующего ветра издевательски разбрызгивали слёзы Инги, не давая возможности рукам оторваться от поручня.
— Я ненавижу тебя, город! — изо всех сил кричала Инга, удерживаясь на яростных и злых потоках ветра.
Глеб схватил растерзанную порывами разбушевавшейся стихии Ингу, поднял на руки и понёс к машине.
В машине он укрыл её тёплым пледом, дал успокоительное, и она уснула.
Глеб с жалостью и любовью смотрел на жену. «А ведь она впервые дала волю безудержному выбросу наболевшего. Ведь Инга никогда не впадала в истерики, рыдания и не позволяла вызывать жалость, это для неё было унизительно», — думал он, поправляя плед.
Они приехали домой. Глеб перенёс Ингу на кровать, и она проспала до утра, не просыпаясь двенадцать часов.
ГЛАВА 27
Мы бессознательно думаем,
что Бог нас видит сверху,
А ОН видит нас изнутри!
Жильбер Сесброн
На следующий день Глеб ожидал, что Инга ещё глубже впадёт в разыгравшуюся депрессию. Но Инга проснулась с очевидным облегчением, как будто вчера там, на мосту, она выплюнула ЭТОТ невыносимый, терзающий её сгусток скорби и горечи.
Инга почувствовала облегчение. Она стала больше разговаривать, кушать, в один из дней взяла краски, кисти и пошла к детской площадке.
Детская площадка так красиво вписывалась в жилой комплекс и, как красивая клумба, радовала детей и жителей посёлка. Установленные по периметру щиты высотой до четырёх метров из латексной ткани были светло-серого цвета. Инге показалось, что фон щитов приглушает яркость восприятия детской площадки, и она решила разрисовать фрагментами, чтобы получились красивые панно со сказочными персонажами.
Сороковой день памяти наступал через две с половиной недели. Время было. Инга приступила к художеству. Первая тема рисунка была взята из сказки «Колобок». Рисунок так красочно разместился на сером латексе, что ни один прохожий не оставался равнодушным. Но Инга не обращала внимания на возгласы восхищения и продолжала рисовать, не отвлекаясь. Потом появился «Аленький цветочек», затем «Айболит», «Снегурочка», «Теремок», «Сказка о царе Салтане» … И так изо дня в день Инга оживляла щиты сказочными персонажами, сошедшими со страниц незабываемых сказок нашего детства и детства наших детей. Этот тёплый сгусток чистой и светлой энергии перекатывался от одного поколения к другому.
Серый цвет щитов был залит яркими и красочными фрагментами жизни и воспринимался совсем с другими эмоциями.
Через две недели зарисовки были почти закончены. Осталось место для сказки «Русалочка», но Инга решила дорисовать позже, нужно было подготовиться к сорока дням памяти Паши.
На сорок дней собрались самые близкие. Прилетели Валерий с Лолой. Валерий совместил поездку с деловой встречей, ему предложили возглавить отделение их организации в Новосибирске.
Забегая вперёд, скажу: Валерий согласился поменять Москву на свой родной Новосибирск. А Лола, получив высшее медицинское образование, вернётся в свой роддом и будет назначена врачом отделения, а уже через год возглавит его. Роддом, в котором рожала Инга и работала славная и любимая всеми медсестра по имени Лола, займёт позицию самого лучшего роддома в Новосибирске и Новосибирской области.
Лола подошла к Инге, держа в руке икону Серафима Саровского:
— Моя дорогая, любимая, моя самая лучшая, и родная, и сильная Инга! Лик Серафима Саровского научит тебя пережить боль и страдания, — сказала Лола, передавая икону, вложив в своё обращение к Инге чувства искреннего сострадания.
Инга взяла икону и обняла Лолу:
— Спасибо огромное. Лола, ты так изменилась. Я ещё в первый твой приезд заметила перемены, но всё было как в тумане. А сейчас не могу не сказать: какая же ты красивая! Твоя красота пряталась в твоей душе!
Лола действительно изменилась до неузнаваемости. Она похудела, постройнела, и от крепенькой маленькой Лолы не осталась и следа. Лицо выражало притягивающую миловидность. Перед Ингой стояла золотовласая нимфа, тонкая и нежная, как саксонский фарфор. Душевная красота Лолы выразилась в её облике и обрела скульптурную неотразимость.
Инга смотрела на Лолу и думала: «Как же наш сибирский каблучок превратился в такую изящную хрустальную шпильку принцессы?! Вот как сложилась прекрасная сказочная сага у простой и доброй девушки по имени Лола».
Подошёл Глеб и с приветливой улыбкой спросил:
— Не жалко менять столицу на Сибирь? В Сибири же холодно.
Но Валерий, как коренной сибиряк, ответил другу:
— В Сибири холодно, зато жить в Сибири тепло.
— Да-а-а-а! — поддержали все Валеру.
На сорок дней настроение за столом было уже не таким сумрачным. С Ингой можно было говорить, и она даже иногда улыбалась. Сдержанность переходила в тепло, идущее от жизни и от живущих.
В храм отвезли приличное количество пакетов с продуктами и внесли сумму на благотворительность. Спиртного не было ни в поминальных пакетах, ни на поминках.
Инга за столом рассказала о правдивом моменте.
Её родная тётя потеряла сына, в крещении Михаила, в этом же году, с разницей ухода с Пашей в девять дней. Это безграничное горе затмило все каноны, и ритуал поминания состоялся, как принято, со спиртным. На следующий день родственники пошли на кладбище. На могилку постелили салфетку и поставили рюмку водки, опять же, как принято. Когда взяли свои рюмки с водкой, чтобы помянуть, то у ВСЕХ на глазах рюмка, стоявшая на салфетке, ПЕРЕВОРАЧИВАЕТСЯ, и водка, не задев салфетку, выливается в землю. В первый момент решили, что Михаил как бы «захотел выпить» со всеми.
Но потом! Нам пояснили: «Он отправил посыл: “Христиане, поминая Душу, НЕ ПЕЙТЕ! Это ГРЕХ!”»
— Это утверждают церковнослужители: «…чем больше спиртного выпито за поминальным столом, чем пьянее люди, отдающие дань памяти усопшему, тем страшнее и мучительнее мытарства его души в ином мире», — добавила Лола к сказанному Ингой.
— Да, порой так «напоминаются», что песни начинают петь и анекдоты рассказывать, — поднимая стакан с соком, сказал Глеб.
— А как же пишут, что, мол, Христос вино пил? — спросил Валера.
— Я читала Иоанна Кронштадтского, — начала Лера, —в Писании «вино» и «виноградный сок» пишутся одинаково и, по мнению учёных, в Писании говорилось не об алкоголе, а о виноградном соке.
Об этом много священники пишут. Вот помянут, как принято, водкой, да ещё сигарету, прикуренную положат. А потом приходят ушедшие в мир иной к кому-нибудь во снах и просят: якобы им и так ответ держать за земные грехи, а мы водкой да сигаретами ещё сильней утяжеляем и продлеваем мучения.
— Подруга моей тёти своего мужа поехала поминать в Псково-Печерский монастырь, на сорок дней. Перед поездкой очень сомневалась, может, думала, «надо бы собрать людей, как принято». А когда спросила у священника, то он ей сказал: «Вы очень правильно поступили, по-христиански». Она и успокоилась, и покинули они с моей тётей монастырь с облегчением и благодатью в душе, — рассказала случай Инга, и голос у неё был спокойный. Видно было, что Инге нравилось настроение за столом. Праведное, умиротворённое.
Потом поднялась Ольга Александровна и прочитала молитву: «Помяни, Господи, Павлика нашего милостиво и прими его в Царство Твоё Небесное, где нет никакой печали, скорби и воздыхания».
После молитвы случилось необъяснимое. Инга увидела в дверном проёме Павла. Облик был не телесный, а прозрачный. Павлик появился на доли секунд и исчез. В этот момент Инга неосознанно, будто повторяя чьи-то слова, проговорила: «Сынок, ты попадёшь в Рай! Лети с Богом!» И ей стало так легко и благодатно.
Инга встала и с душевной благодарностью сказала:
— Спасибо вам, мои родные и друзья, за вашу поддержку!
Поминальный обед завершился, гости разъехались.
ГЛАВА 28
Колокольчик среброзвонный,
Ты поёшь? Иль сердцу снится?
Свет от розовой иконы
Со слезою на ресницах.
С. Есенин
Прошла неделя, и Инга сама попросила Глеба показать ей покупку.
— Входить только в тапочках, — бойко предупредил Глеб и впервые увидел на лице жены слабую улыбку.
Инга не первый раз знакомилась с внутренней отделкой автодома, но то были демонстрационные модели. А здесь своё, новое и очень привлекательное приобретение.
Инга стала рассматривать панели, открывающий механизм окон с задвигающимися москитными шторками, плиту, душ, туалет, а потом открыла холодильник, а там — коробочки, баночки, бутылочки, герметично закрытые пакеты… и то же в шкафу для продуктов. Продукты, бытовая химия, полотенца, постельное бельё, тапочки… в общем, всё необходимое для путешествия ждало путешествия.
— Это бонус от продавцов?
— Ага. Бонус! И этот бонус с тобой уже пятнадцать лет. Ты с ним ешь, спишь, ездишь. Вот ОН — перед тобой! Бонус твой!
Инга засмеялась. Как давно она не смеялась, его любимая и самая родная Инга.
Глеб обнял жену, чтобы скрыть предательскую влажность в глазах. О, как он хотел растушевать этот проклятый иссиня-чёрный цвет, прилипший к ним и измучивший его жену, его любимую Ингу.
— Хорошо, Глеб. Когда выезжаем? — услышал Глеб до боли знакомую решительность его жены, его друга, его ВСЁ.
— Через два дня, — радостно ответил Глеб.
— Я согласна.
ГЛАВА 29
Позволь своей душе из старого
перейти в новое, в цветущую ветвь вишни,
на которую будут слетаться сладкоголосые птицы
и радовать волшебными звуками.
Марьяна Спирас
Через два дня белый корабль на колёсах медленно и гордо выезжал на трассу и брал курс к отрогам Горного Алтая.
Инга сварила кофе. И вернулась в себя.
— Какая благодать — дом на колёсах!
— Да-а-а. Но хорошо бы эти колёса подкормить.
— А-а-а… Ну хорошо, я скоро начну готовить обед. А что приготовить?
— Инга, ну ты же знаешь, я за ЗДОРОВОЕ питание.
— Да ты же, извини, ешь всё подряд.
— Ну да, а разве это не ЗДОРОВО? Например, ЗДОРОВАЯ тарелка макарон с тушёнкой? — засмеялся Глеб и со взрывами внутренней радости отметил, что его Инга возвращается.
На обед Инга пожарила рыбу и отварила брокколи. И уже за обедом она вернулась к вопросам по бизнесу:
— Глеб, а ты уверен в своих намерениях открывать новые отделения в других городах? Всех денег не заработать.
Глеб молчал. Думал. А Инга воспользовалась этим и стала говорить простые, но верные истины:
— У меня по поводу денег сформировались свои убеждения. Я никому их не навязываю, но с тобой, как с родным и близким мне человеком, поделюсь. Да, деньги сильно притягивают под своды благосостояния, и человек приближается к коктейлю свободы и независимости. И кажется, что мы уже не можем жить без этого наркотического гормона, вселяющего уверенность и превосходство. А деньги, расставив силки, начинают давить. Они, деньги, давят своей захватнической мощью. И мы людишки! Такие маленькие и ничтожные, униженные — трепыхаемся под этим давлением СИЛЫ.
Глеб начал возражать:
— Ну если бы у нас не было денег, мы бы не могли себе позволить путешествие в этом роскошном чудо-доме. И не могли бы позволить ещё много чего другого.
— Глеб, почему я тебя спросила о расширении нашей компании? Ты стремишься приблизиться к очень сытному уровню, расширить активы и увеличить доходы? Это потребует вложения нашего времени, сил и здоровья. А у нас дети. Кем они вырастут без нашего участия в их жизни? Мы УЖЕ заработали на нормальную, благополучную жизнь.
А дальше… переступая порог, мы переступаем через разделяющую грань и попадаем в другое измерение, в измерение власти кривых зеркал…
В этой параллели кривых зеркал — яхты, дворцы, заводы, пароходы, самолёты и винные погреба… Я не хочу туда, там кровь и горе… красное на чёрном.
Повисла пауза. И Глеб первым нарушил молчание.
— Я вспомнил откровенность одного бизнесмена, которую услышал, когда мы с тобой купили дом с крышей, а под крышей — ни воды, ни туалета, ни отопительной системы. НИЧЕГО!
Мне очень запомнилось интервью этого успешного предпринимателя. Он, как и мы, начинал с нуля. На интервью его спрашивают: «Вы всего добились, что бы Вы себе ещё пожелали?» И он ответил: «Только бы НЕ стать миллионером…»
«Странно, а почему?» — с неподдельным интересом спросил журналист.
«Перейдя эту черту, человек становится компьютером с мощным встроенным калькулятором. И люди для него — средства, занимающие ячейки в ЕГО компьютере. Он их использует и манипулирует людьми для достижения своих целей. Это уже не человек — это монстр своего времени».
А потом задумчиво сказал: «Да, с деньгами легче, но счастливы ЛИ мы с ЭТИМИ деньгами?!»
И завершил своё интервью, сакраментальной фразой: «Не надо унижаться перед деньгами! Нужно быть выше денег!»
Инга оживилась, после рассказа Глеба было видно, что она достучалась до него, что он тоже не хочет попасть в царство «Кривых зеркал».
— Знаешь, Глеб, многие из олигархов и топ-менеджеров, чтобы закончить мегаважный проект весом в миллионы, подпитывают себя наркотическими добавками, потому что под их действием можно не спать сутками. И они прибегали к этому губительному «спасению», чтобы не лишить себя своих капиталов.
Получается, чрезмерное богатство их ТОЖЕ погружает в зависимость.
Бедность, безденежье — это плохо. Ощущение униженности, неполноценности — рабство.
Но и богатство — тоже рабство. Становишься рабом системы, и выйти из этого круга самому — невозможно.
Инга задумалась, а потом как-то радостно, без загруженности, глубоких рассуждений подытожила:
— Только духовность и внутренняя гармония дают возможность быть свободным и независимым!
«В Инге заговорил творческий гений её таланта», — подумал Глеб.
Он слушал свою Ингу и улыбался: «Она совсем не такая, как все, в ней что-то своё, неразгаданное, она видит сердцем и душой».
Стало вечереть, они подъезжали к своему облюбованному месту на косе реки Катунь, в сосновом бору. Добрались до места и стали разбивать лагерь. Пока Глеб решал вопрос с подключением автодома, Инга подготовила всё для костра.
Этот шаг из цивилизации манит тем, что время от времени с таким необузданным рвением несёшься к естеству, от комфорта к первозданности, от ирреальности к реальности.
Поужинав в доме за столом, они уютно разместились у костра. Глеб харизматично и волнующе разливал в бокалы Белый Мускат Красного Камня.
Языки пламени костра ярко разбросались в бокале и зазывали отведать легендарное крымское вино. Именно это вино было выбрано Елизаветой Второй для своего стола. Шедевр крымского виноделия имеет 21 золотую медаль, 1 серебряную, 3 кубка «Гран-при» и кубок «Супер-Гран-при». Этот элитный напиток истинные ценители вина пьют стоя!
— Инга, ты моя легенда, мой шедевр, ты, как прекрасное вино, с годами становишься лучше и лучше.
— Угу-у-у, — спокойно отреагировала Инга на восторженность мужа. — Пришло время, когда мы пьём старое вино и закусываем сыром с плесенью. Ну, я так понимаю, я вино. Мои бушующие пузырьки отыграли, и я вошла в стадию стареющего спокойствия.
— Ну да, если ты вино, я, значит, сыр с плесенью. Удачненько ты всё обыграла. И сидит плесень со старым вином, и вспоминает, какими классными они были бушующими пузырьками.
Они рассмеялись.
Прошёл первый день их путешествия. Потом второй, третий и четвёртый. С погодой повезло: было солнечно и по-алтайски приветливо.
Они много ходили по горам, сплавились по реке, посетили шаманские места. Катались на лошадях. А вечером сидели у костра, наслаждаясь общением друг с другом. Глеб сильно старался растворить эту серую накипь и вернуть Ингу к жизни.
Кратковременный отдых заканчивался. Завтра они возвращаются домой. А ещё сегодня у костра их волнующая МАНГАТА — лунная дорожка, в переводе со шведского, притягивала их своим таинством. Мангата подглядывала за ними с первого вечера, она светила их настроению, их мыслям, их взглядам, касающимся друг друга.
И они опять пили понравившийся им мускат. Сидели у костра. Разговаривали. А языки пламени всполохами отсвечивали и играли на лицах Инги и Глеба.
— Спасибо тебе, Глеб. Мне легче.
Инга смотрела на Глеба, а в её взгляде читалось: «Нужно покориться судьбе…»
Глеб поцеловал Ингу и вернулся к своим думкам, которые его не оставляли с первого дня их путешествия. Он решил ответить на вопрос, который ему задала Инга: «Намерен ли он открывать новые отделения?»
— Инга, возможно, то, что случилось с Павликом, остановило нас от стремления к амбициозным вершинам. Потому что грань, за которой начинаются нездоровые амбиции, НЕ уловить. А нездоровые амбиции — это вампир времени, они с жадностью начнут поглощать наше время, наше настроение, наше здоровье, нашу кровь. И наступит страшное и непоправимое — эта корона превосходства и недосягаемости будет утягивать в бездну с силой нездорового удовольствия, из которой возврата нет.
Уровнем, которого мы достигли, можно гордиться. Мы ни у кого ничего не украли. Всего, что мы имеем, добились своими усилиями, своим трудом. Ни у кого не просили и не брали в долг. Это трудный путь, но верный.
«Делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть!»
Глеб глубоко вздохнул и без ноток сомнения сказал:
— Мы не будем открывать новые отделения в других городах.
Инга молчала. Горел костёр. Светила луна. Искры костра, пританцовывая, летели к небу, захватывая с собой всё волнующее и тревожное. Потрескивание дров костра пробиралось в лес и пряталось в соснах.
— Глеб, достаточно чувствовать и понимать друг друга, чтобы хотелось жить дальше, — задумчиво сказала Инга.
Послышался гул. Это был гул самолёта. Гул нарушил природное онемение и вырвал Глеба и Ингу из-под покрова вожделенной тишины.
— Глеб, а ты никогда не задумывался? — вдруг спросила Инга. — Вот сейчас в самолёте летят успешные и неудачники, богатые и бедные, счастливые и удручённые. ВСЕ распределены по классам — эконом, бизнес, первый. Но ВСЕ они на одном борту и летят по одному коридору. И в случае крушения самолёта всех ждёт одна точка в координате «НОЛЬ».
— Да-а-а… Жалко богатеньких. Улетят они в штаншонках и рубашонках, со своими золотыми карточками, а там-то банкоматов нет, — перевёл Глеб в шутливое восприятие философию Инги.
Он был очень рад, что не ошибся и вытащил Ингу на Алтай. Это место силы всегда обновляло её и притягивало к себе, как целительный бальзам.
Не ужились в ней серые оттенки, накатившие на Ингу цунами. Её талант, работоспособность, целеустремлённость победили. Она будет жить, творить и радовать близких и родных немыслимо восхитительными кляксами своей цветовой палитры.
— Как же я люблю тебя. Я полюбил тебя, Инга, с первых минут нашей встречи и понял, что это ТЫ! Ты — часть меня! Часть, без которой я не смогу жить! Ты была единственной в моей жизни. Я никогда даже в мыслях не изменял тебе.
— Я знаю. Это и сохранило нас, и привело к успеху в развитии нашего бизнеса. Мы все свои силы без остатка вкладывали в свой основательный плот. И сейчас можем себе позволить, отойдя от курса, дрейфовать без ущерба для себя. Фальшь и предательство забирают силы — калечат отношения и разрушают путь. Спасибо тебе, Глеб! Ты тоже для меня всегда был и мужем, и любовником, и, самое важное, ты мне самый верный и единственный друг!
На следующий день они возвращались домой…
ГЛАВА 30
Нет Света без Тени.
Ласковое утреннее солнце разбудило Ингу. Она, не ленясь и не потягиваясь, сразу встала и прошла на кухню. Её состояние сопровождалось какой-то поспешностью и беспокойством. Инга выпила кофе, оделась и стала готовиться к тому, о чём думала в дороге, возвращаясь домой. Инга готовилась к завершению панно. Она собрала кисти, краски и все необходимые предметы для работы. Ей неистово хотелось погрузиться в завершение. В доме ещё все спали, она оставила записку «Очень прошу не отвлекать и не беспокоить меня!!!» и вышла из дома.
Подойдя к площадке, она оценивающе посмотрела на своих сказочных героев. Всё было изумительно! Яркие краски подчёркивали весёлость персонажей и притягивали взгляды своей оживлённостью.
«Сказка — это волшебство! — думала Инга. — Это радость и грусть. Это зло и добро. Это плохое и хорошее. Это правда и ложь. ЭТО СКАЗКА!!! Сказка заставляет и плакать, и смеяться. Сказка — это глубокая мудрость, глубокая философия — это продолжение Библии».
С этими мыслями она подошла к неоконченному панно, ожидавшему возвращения Инги. Разместилась. Глубоко вздохнула… и приступила к работе.
Инга загрунтовала холст и набросала наполнение картины в правильной пропорции: море, небо, утёс, русалка, принц…
Она уже видела своё завершение — живым! Видела море, небо… видела утёс, русалку… и… видела принца…
Инга чувствовала, что картина что-то хочет ей открыть, показать. И она как будто спешила увидеть. Но не могла понять, ЧТО?
Держа в руках кисть и глядя на свои наброски, она вдруг почувствовала необъяснимую силу её душевного подъёма и энергию, захватившую её. Ей казалось, что вокруг нет улицы, нет дома, нет площадки, нет времени… только ОНА и ХОЛСТ.
Раскладывая краски на тона, полутона, оттенки, она смешивала цвета. Но на холст ложился другой цвет, другой оттенок — и ей всё нравилось!
Ингу накрыло неосознанное волнение — она чувствовала: ТО касание леденящей прохлады, ТО касание знойной жары, ТО порывы ветра накрывали её, ударяя шквальным порывом вдохновения.
Инга не могла выйти из этого состояния непонятного ей волнения. Если сейчас взглянуть на неё со стороны, узнать её было бы невозможно. Было ощущение, что она не она. Её тело в каком-то расплывчатом мерцании, и она его не может вернуть в свои контуры. Она была ВНЕ своего тела, ВНЕ сознания, ВНЕ понимания. И писала не отрываясь.
На холст уже легли синие волны моря, небо, русалка, прикрывающая лицо… и утёс.
Наконец на краю утёса появился принц. Волны бились об острые выступы утёса, и гребень белой пены подчёркивал густую синеву моря. Принц стоял в дымке, будто в облаках, обнявших его. Он стоял во мгле. Стройность тела принца передавала стойкость и силу. Руки были устремлены к небу.
Ингу приковал взгляд принца. Она остолбенела. Закружилась голова. Кисть выпала из рук. Инга попятилась назад, рукой перевернув краски. Упала.
Через время она попробовала встать, но оторвать руки от лица не могла. Она не могла осознать, что писала лицо по сказке, а на неё смотрели глаза сына.
С полотна на Ингу смотрели глаза Паши — его лицо, его улыбка, его облик.
Руки были обращены к небу, а взор сына - светлый и счастливый, был обращён к Инге.
Принц стоял НАД СИНЕВОЙ ВО МГЛЕ, с поднятыми к небу руками.
А во взгляде читался посыл:
«Живи, мамочка. Ради детей. Ради семьи.
БОГ КАЖДОМУ ПОДБИРАЕТ СВОИ АКВАРЕЛИ..."
Переход Души в новое Из книги Над синевой во мгле
© Copyright: Наталья Бердская, 2022
Свидетельство о публикации №222070901641
Свидетельство о публикации №222070901641
Рецензии