АЙВА. Либоси занона. Женское платье

Из цикла ДЕДУШКА ПО ПРОЗВИЩУ АЙВА.

Быль-беседница.



– Было или не было... Было. Точно было!
– А вот может и не было? А, Бобуна?
– Да как не бывать!
– Как в пустыне воды – так и не бывать.
– Как верблюду без горба – так не бывать.
– Как плову на твоём столе – так не бывать!
– Бывать, бывать... Э-э-э... У-хм...
– Ладно, хозяин, ладно. Близко к сердцу не принимай.
– Сердце...

     Беспокойно было на сердце у старой Гулхонум. Что ни говори – неделя впереди, неделя, в которую оставит она своего Айву одного на хозяйстве.

– Этот только за наседку сойдёт!
– Или зелёный абрикос трясти – гура собирать.
– Чоруб, чоруб ему дайте – пыльный двор подметать!

     Не будем, мои добрые друзья, слишком строги к бедолаге. Ведь за все годы жизни никто не слыхал от него злого слова, никто не был битым или убитым, никого он не обделил своей ласковой улыбкой. Бывало смотришь на Айву и кажется: Главный Таджик – Солнце – оставило на его лице свою вечную печать.

– Куда деваться – берём свои слова обратно. Ты продолжай.

     Старуха поехала, значит, к сестре своей погостить. Помнится, Нилуфар-апа давно звала младшую, давно.

– Ещё с тех пор, как Айве не нужно было бегать на базар и выпрашивать у цыган волосы для своей блестящей головы!

     Надо сказать. Или не надо...

– Надо! Надо! – единодушно, исключительно единодушно возмутилась Суфа, превратив свои руки в ломаные крылья в полёте. И правда душно...

     Как прикажете, дорогие гости, как прикажете.

– Да что ты всё, маджнун, головой киваешь?! Говори-рассказывай!

     Так вот эта Нилуфар-апа была той ещё кувшинкой. Впрочем, под стать Гулхонум. В народе говорят: бойтесь растущих у воды да из воды – ядовиты. И вот не кувшинка – скорее кувшин.

     Впрочем, рассказ мой, братья, не о сёстрах. Попадал ли кто из вас в такую курьёзную ситуацию – не знаю. Вы знаете. И Аллах знает. Я не знаю. Могу гадать, да не угадать. Могу предположить, да ошибиться.

– Бобуна, э Бобуна! Твой «ба чои сарсухан» затянулось.

     Милостиво прошу простить, дорогие мои. Но столь необыкновенны обстоятельства, в которые попал однажды наш друг Айва, что... Ай! Ва!

     Уехала Гулхонум накануне. Проводил её старик честь по чести: показал, где тяжёлые сумки с гостинцами стоят, напомнил, в какой стороне выход со двора и зачем-то передал горячий привет своей покойной тёще.
    
     – Беакл! Ахмак! Кундзехн! Болван! Тупица! Идиот!

     При каждом ругательстве госпожа оборачивалась на своего бестолкового мужа через левое плечо. Дойдя до ворот, качаясь от собственного веса и от веса поклажи, Биби Гулхонум, уже не оборачиваясь, бросила:

     – Корову доить не забывай!

     Ну что же, отпустим старую женщину в недалёкое путешествие, сами же останемся с Айвой. Помочь – не поможем, но останемся. Послушаем.

     Такого-то числа такого-то месяца наступило в жизни Айвы одинокое утро. Одинокое, как трава на крыше. Где дети-внуки-правнуки – не спрашивайте, не знаю.

– Да и не думали спрашивать... – пожала плечами Суфа, навалившаяся на мясистую курагу.

     Один на один остался Бобо Бихи с хозяйством. Наказов получил – по карманам всей махалли не распихаешь! А всё же главное – корова.

     Нишона – крупная, масластая. Чёрная, с белой отметиной на лбу. Нрав, характер – точь-в-точь как у госпожи. И к ней только привычная.

     Всё в это утра Айва делал наскоро. И мылся кое-как...

– Позор! Позор! – шипела Суфа, сворачиваясь в клубок.

     ...и завтрак – не завтрак, и печь не топил. И улыбка с лица куда-то сползла. Однако за работу! Ведёрко – чистое, марля – чистая, небо – чистое. А на душе – тучи. Что-то будет? Дорога до хлева –  ду кадам рох, в двух шагах. Но это раньше, теперь же – целый фарсанг. Дошёл, постучался, поздоровался, у порога ноги вытер о воображаемый коврик. Нашёл глазами усталча, нашёл корову, телёнка. И решил немножко подоить...

– Не нравится мне это!
– И у меня предчувствие!
– Ладно, не поднимайте пыли, не дождавшись стада...

     Нишона стояла молча, пережёвывала сенную жвачку с видом вновь назначенного министра. А глаза! Её глаза – навыкате – не предвещали ничего хорошего, ничего. Айва тем не менее шаркнул ногой, крякнул, смутив переваливающуюся невдалеке утку (та тоже ждала своей очереди)...

– Айва сошёл с ума! Утку собрался доить!!!

     Да нет же – задать надо, корма задать, воды задать...

– Задать, задать... Всё у Айвы через это место... - прозвучало вполголоса.

     Крякнул, значит, и потянулся было за усталчой. В самое в это мгновение удивлённая рогатая упрямица, не выжидая, однозначно выразила своё отношение к замене говдуш. Какой там замене – измене!..

     Летел Айва недалеко, но падал больно. Ведро улетело дальше, разбив ежеутренний слёт домашний птицы. Дело горело, а тело лежало. Как наш достопочтенный друг упал, так и остался лежать, плашмя лежать на прохладном ещё песке.

– А что – лёжа лечге думается.

     Вам виднее, вам виднее...
     Как бы то ни было, идея действительно посетила бедовую голову старика. Да какая идея! Улыбка заползла обратно на лицо Айвы. Он поднялся, и, нисколько не отряхиваясь, чересчур уверенным для себя шагом направился к дому. Прошло некоторое время...

– Прошло некоторое время... – передразнила Суфа, давно и безнадёжно ожидающая плова.

     В дом входил мард, а вышла зан... Женщина! В одном из повседневных платьев Гулхонум, превратившемся на неподходящей фигуре из цветастого наряда в мешок из-под картошки. В доильном платке Гулхонум, повязанном так, чтобы  и лица не видно было. Неподходящая фигура засеменила по двору. Первым делом – в сторону ведра. Омыв ведро – в сторону хлева.

     Строптивица Нишона всё ещё продолжала гордиться своей прямолинейностью и, как ей казалось, мудростью. Первым «женщину» увидел телёнок. Такой звук он издал, знаете...

– Не знаем – отрезала Суфа.

     И не надо. Но если перевести с телячьего на человечий, что-то вроде: «М-м-ма-ма, см-м-м-отри!» Мама не посмотрела – бросила надменный и уверенный, спокойный, нет... пренебрежительный взгляд на вошедшую фигуру. «Так-то лучше!» – подумалось глупой корове. А между тем Айва в одежде своей кампир сделал бабкино дело. Нишона ничего не пронюхала. А вот телёнок – тот смекнул, точнее смукнул. Но тайна осталась тайной. Так, обманом, в женском платье доил Айва корову все семь долгих, вечных дней.

     “Корову доить не забывай!” Все указания раздала Гулхонум своему верному слуге, а что с молоком делать – не сказала.

– К возвращению старухи чургота бу-у-де-е-т... – вполголоса пророчила Суфа, держась а головы. Небезосновательно пророчила...


Вот вам и Бихи!..


ПРИМЕЧАНИЕ.
Перевод с таджикского:
Бобуна - ромашка
Гулхонум - женское имя, дословный перевод = госпожа-цветок
Гура - недозрелый, неспелый; ввиду имеется зелёный бескостный абрикос
Чоруб - веник
Апа - старшая сестра
Маджнун - сумасшедший, безумный
Нилуфар - имя, дословный перевод = лотос, кувшинка
Ба чои сарсухан - вместо предисловия
Нишона - знак, метка
Говдуш - дояр, доярка
Чургот - кислое молоко, простокваша
Бихи - айва