Попутчик

В 2008-м выпало мне посетить остров Корфу. Как-то неожиданно всё получилось - недельный отдых совместно с бизнес-курсами по туризму. Хотя где я, а где - туризм? Предприимчивые фирмы навострились тогда делать такой микст. Но попала, значит, имелся такой пунктир, и случайностей нет... И речь сейчас не об этом благословенном - евхариста! -  хотя адски жарком месте. И не о том, что этой летней поездке предшествовало. По инерции грешная жизнь...

Совершенно внепланово вашей покорной (судьбе и промыслу) слуге предложили сплавать на сутки в итальянский Бари. На пароме. И стоило это как раз столько, сколько у меня примерно имелось наличных. Четыреста евро. Ни много, ни мало.
Я сразу, без раздумий согласилась и на другой день вечером оказалась на пути к мощам Николая Угодника, к древней базилике на самом кончике итальянского сапожка. Святой Николай - всегда помогал нашей семье, по рассказам мамы и бабушки, благодарных этому великому святому.

Долго, часа два грузились - потому, что в состав масштабного груза входили и легковые авто. На диво там оказался и наш видавший виды красный ВАЗ, кажется, шестёрка. Или пятерка - не различаю. Ему громко и ободряюще хлопали и кричали приветствия с берега, как старому другу. И не только русские. А на меня всё время лаяла лохматая мини-собачка с рук какой-то немолодой дамы. Почти чеховской. Они тоже плыли на Бари.
 
Но наконец, уже в ароматно-густых сумерках тяжелый паром величаво покинул берег Корфу. Но сидение в глухой, как танк, узенькой каюте показалось мне не слишком приятным. Я выбрала открытую палубу,  и взяв кофе, расположилась за столиком, куда долетали морские брызги и свежий ветер. Лопасти парома перемалывали соленую жидкость с бодрым шумом, царило оживление и среди пассажиров.
Но наслаждаться одиночеством и рассекающе-мощным движением судна по кубово-синей упругой воде мне долго не пришлось. 

Вскоре ко мне подсел некто лет сорока - в чёрной брендовой рубашке с огромным крестом на голой груди. И по языку его, по габитусу, как говорится, мне стало ясно всё - и криминальный род его занятий, и "образование", и чувство хозяина жизни. Но стоп! Что-то в нем настораживало еще более, чем бандитское обличие и темное прошлое. Что же? Нервность, лишние движения? Измученность? Пожалуй. Но если более точно, то что?
Георгий - так он представился -  завел разговоры о смысле жизни, о религии - видимо, пункт назначения обязывал. "Вы, наверное, психолог? А как Вы думаете, есть ли там... что-то, ну, в смысле за гробом?" Стандарт.
Но было очевидно, что этого настырного человека вопросы о Боге и метафизике интересовали не праздно - лишь бы "потрещать" с "умной", как он выразился, женщиной. Отнюдь. Складывалось ощущение, что он добивался ответа на какой-то главный вопрос из разряда "быть или не быть".

И постепенно я догадалась:  страх! Да, да! Внутри этого страшного своей наружной силой и атрибутикой человека сидел нечеловеческий, неизбывный страх. Я почему-то (на свою голову) вызвала у него доверие, и Георгий - после череды коньячных рюмок и вопрошаний, зачем живем - стал рассказывать мне об этом своем мучительном страхе. Под шум волн и лопастей. Всю ночь...
Уйти я не могла от слова совсем. Он меня будто пригвоздил. Но без всяких намёков на флирт. Я словно чувствовала себя обязанной принять его исповедь - ну как же, поэт-философ, педагог. О, Господи... Или жалко мне его стало? Пришлось даже читать ему свои стихи (Я знаю, что была всегда, и каждый втайне это знает...), на что Георгий сказал: "Складно звонишь". В его привыкших однобоко кривиться устах это была настоящая похвала. И тем больше у него имелось вопросов.

Если свести наш пятичасовой престранный разговор с попутчиком-крестоносцем к квинтэссенции, то дело состояло в том, что он убивал людей.  И его убивали. В группировке, назовем это так, Георгий еще с середины 90-х. И однажды, когда в одной из очередных разборок его ранили в грудь, он очнулся на том свете, лежащим в палате. А по краям палаты выстроились хищные монстры со злобными пастями, горящими глазами и с кривыми кинжалами. И с чем-то еще жутким - в виде пыточных орудий. Они радостно скалились: ага, ну вот ты и попался! Число их превышало дюжину... нет, гораздо больше. И один страшней другого.
У Георгия не имелось таких слов, чтобы описать тот свой ужас - он поседел тогда. Как Хома Брут после ночи с вием.
Его вытащили в тот раз с того света. Но он знает, точно знает, что ОНИ его там ждут. И никуда он от НИХ не денется...

С того момента Георгий не находит себе места, по его словам, нигде. Есть, спать, жить не может. Пил в усмерть, его не брало, лечился у лучших психиатров, объездил весь мир. Ничего не помогает - страх леденит его душу под черной рубашкой и днем, и ночью. И на юге, и на севере. Вот теперь плывет он к Угоднику - в последней надежде.

Стоит ли говорить, что и я вряд ли забуду эту историю.
И для меня она имела необычайное продолжение, хотя не связанное уже с Георгием.  А с Николаем Угодником...
Но об этом в другой раз.

Кстати, то была ночь на 7 июля, то есть, день Иоанна Предтечи-Крестителя (в народе Купалы).
Я не знаю, не видела, был ли Георгий тогда на утренней исповеди и причастии в базилике.
И жив ли он сейчас, мне тоже неведомо.