Отложенная партия Льва Толстого

      Чисто шахматных сюжетов, связанных с игрой Льва Толстого, не так много. Фактически мы имеем только две партии, записанные шахматной нотацией партнером писателя Эльмером Моодом – англичанином, биографом Толстого, а также фотографии, на которых изображены позиции Королевского гамбита, отстаиваемые Львом Толстым против Михаила Сергеевича Сухотина, мужа старшей дочери Татьяны Львовны. Все они приведены в обстоятельной брошюре Исаака Максовича Линдера «Лев Толстой и шахматы» (М., 1960). Там же читатель может увидеть рисунок из записной книжки Л. Толстого с изображением шахматной позиции (ПСС, т. 53, с. 292). Позиция: Б.:Крс3, Ле1, Кс5, пп.а2,b3,d4,f4,g2,h4. Ч.:Крd6, Лb8, Сd5, пп.а7,с7,с6,f6,g7,h5. 
      Линдер даёт этой диаграмме следующий комментарий: «…в ту пору Толстой часто играл в шахматы. Он любил посидеть один и подумать над особенностью позиции, над разными вариантами, возможными в ней. Так, ему не давала покоя отложенная позиция из партии, игранной, по-видимому, с сыном осенью 1897 года. Эта позиция была нарисована рукой Толстого в его записной книжке и представляла собой эндшпиль, в котором ладья, конь и шесть пешек белых борются против ладьи, слона и шести пешек черных. Под диаграммой Толстой написал: «Ход черных». Его, видимо, волновал вопрос — какой план игры избрать в этой позиции, казалось бы, с первого взгляда столь простой, а в действительности полной многих подводных камней и рифов. В частности, можно и следует ли бить слоном белую пешку? В записной книжке Л. Н. Толстого позиция приведена без комментариев и даже без обозначения того, кто каким цветом играл. Это единственная дошедшая до нас шахматная позиция, записанная, или, точнее, нарисованная самим писателем» (Линдер, с. 41-43).
      В конце книги, в приложении, Линдер вновь привел ту же позицию на диаграмме и написал примерно то же самое: «Эта эндшпильная позиция была нарисована рукой Л. Н. Толстого в «Записной книжке». По-видимому, положение взято из окончания партии между Львом Николаевичем и его сыном Сергеем, который находился тогда в Ясной Поляне и часто играл с отцом. По свидетельству современников, Л. Толстой любил иногда анализировать конечные позиции. По всей вероятности, он играл черными, перед которыми в этой партии возникли трудные проблемы защиты» (Линдер, с. 79).
      Весь этот пассаж основан целиком и полностью на предположениях. Действительно ли этот рисунок из партии Толстого, точно ли он играл черными, был ли его партнером Сергей Львович (и почему именно он?), наконец, почему Линдер решил, что эта партия игралась осенью 1897 года? Точных ответов на эти вопросы известный историк шахмат не даёт. Между тем его версия, трактовка этого рисунка стала восприниматься как само собой разумеющееся.
      Я сам, читая лекцию о спортивных увлечениях Толстого, упоминал об этом эпизоде, без тени сомнения приводя версию Линдера. Хранитель яснополянского дома Надежда Переверзева сняла интереснейший видеоролик о шахматном столике Толстого, где также была воспроизведена гипотеза Линдера об отложенной партии Толстого (https://www.youtube.com/watch?v=P8sOzkEt_Yg)…
      На днях я случайно наткнулся на этот рисунок в 53-м томе ПСС Толстого. Там любопытно то, что дата записи (даже год) отсутствует. Но рядом находятся фрагменты, которые комментаторы ПСС безошибочно связали с дневниковыми записями Толстого, сделанными в ноябре 1896 года. Но почему тогда не предположить, что и шахматная диаграмма тоже нарисована в ноябре, ведь это логично? А что у нас происходило в Москве в ноябре 1896 года? Ведь это было уникальное событие в шахматной России того времени, матч-реванш на звание чемпиона мира между престарелым Вильгельмом Стейницем и молодым Эммануилом Ласкером, завоевавшим чемпионское звание 2 года назад. И ведь известно, что Толстой этим событием интересовался! А что, если...?
      В общем, дальнейшее было делом техники. Очень быстро я, просмотрев ноябрьские партии матча, установил, что толстовская диаграмма воспроизводит 4-ю партию матча Ласкер – Стейниц после 38 хода белых. Из того, что написал Линдер, справедливо только одно: перевес в этой позиции на стороне белых, и в конце концов Ласкер в эндшпиле «дожал» первого чемпиона мира, одержав 4-ю победу подряд (матч Ласкер выиграл с разгромным счетом).
      Но тогда возникает закономерный вопрос: а откуда у Толстого в записной книжке эта позиция? Не присутствовал ли он на самом матче? У Линдера на этот счет мы можем прочитать любопытную информацию со ссылкой на Эльмера Моода: «Матч Ласкер — Стейниц начался 7 ноября 1896 года в Москве на средства одного русского мецената и продолжался до 14 января следующего года. В семье Толстого кто-то предложил поехать и посмотреть на игру двух выдающихся шахматистов. Л. Н. Толстой охотно согласился.  Но в это время в разговор вмешался один из последователей русского писателя Э. Моод, который заметил, что профессиональная игра с ее завистью и перебранками и тем, что она ставит способности на службу самой игре, противоречит общему духу его учения. После этого Толстой спокойно, обращаясь к присутствующим, сказал: «Я думаю, что не надо мне идти; вот Моод находит, что это было бы нехорошо». И Толстой не пошел на матч двух шахматных корифеев. Моод в дальнейшем очень сожалел о своем поступке и объяснял его следующим образом: «Мне теперь совестно, что я помешал ему видеть первоклассные образцы игры, которой он всегда интересовался; но почти всякий, кто попадал в суровый круг его движения, терял иногда способность, по крайней мере на время, оценивать вещи соответственно их действительному значению» (Линдер, с. 41).
      К сожалению, кроме свидетельства Моода, никаких других известий, упоминаний о желании Толстого посетить игровой зал у нас нет. Но ведь Моод не находился неотлучно при Толстом всё это время – с ноября по январь. Вполне может быть, что он просто не знал о том, как Толстой реализовал свое намерение…
      Осенью 1896 года писатель приехал в Москву очень поздно. В его дневнике мы можем прочитать: «18 Н. 96. Е. б. ж., то Москва» (т. 53, с. 120). Правда, Софья Андреевна, жена писателя, упоминает, что Толстой приехал 19 ноября (Толстая С.А. Моя жизнь. М., 2011. Т. 2. С. 462), но это, видимо, ошибка. Так, и Татьяна Львовна, старшая дочь, оставшаяся в Ясной Поляне, в своем дневнике написала 21 ноября: «Я одна в Ясной с Марией Александровной Шмидт. Папа и Маша уехали три дня тому назад» (Сухотина-Толстая Т.Л. Дневник. М., 1984. С. 387).
      По иронии судьбы, 4-я партия матча Ласкер-Стейниц игралась именно 18 ноября. Можем ли мы предположить, что Толстой, приехав из Ясной и не отдохнув как следует после дороги, рванул в дом Элисса на Большую Дмитровку, купил за 2 рубля входной билет и наслаждался в течение нескольких часов единоборством двух сильнейших шахматистов мира? Дело еще и в том, что по условиям проведения матча партии игрались с 7 часов вечера до двух часов ночи (видимо, «жаворонков» среди шахматистов тогда было немного), с перерывом на один час (см. Нейштадт Я.И. Стейниц. Искатель истины. М., 2004. С. 316). Вполне возможно (точно установить не смог), что перерыв в этой партии и начался после 38 хода белых. Мог ли Толстой, находясь в игровом помещении, зафиксировать в записной книжке эту позицию и поехать домой отдыхать, чтобы потом из газет узнать о дальнейшем течении партии? Конечно, исключать такое нельзя. Но мне представляется более вероятным иное течение событий.
      Ведь в доме у Толстого в Хамовниках всегда было много шахматистов. Среди его партнеров, кстати говоря, был и Николай Васильевич Бугаев (известный математик, отец Андрея Белого), который примерно в то же время выиграл сеансовую партию у самого Стейница. И наверняка кто-то из завсегдатаев, постоянных гостей дома Толстого посещал матч Ласкер-Стейниц. Тогда, наверное, последовательность действий была такой. Кто-то из знакомых Толстого присутствовал на матче, досидел до откладывания партии (до часового перерыва), после чего приехал к Толстым и расставил отложенную позицию на доске. А писатель, интереса ради, зафиксировал ее в своей записной книжке. В пользу этой версии говорит еще и тот факт, что Толстой тогда уже был хорошо узнаваемой личностью, его появление в местах скопления людей (интеллигентной публики), как правило, не оставалось незамеченным. Поэтому наверняка его бы кто-то узнал в залитом электрическим светом доме Элисса (Дом Московского медицинского общества) на Большой Дмитровке.
      Так или иначе, но этот рисунок в записной книжке является еще одним свидетельством живого интереса великого писателя и к шахматам, и к незаурядным спортивным состязаниям в этой области.