Студентка о главных повестях и. с. шмелёва

               
 РУБРИКА  «СТУДЕНТЫ  ГАЙКОВОЙ  Н.Н.»  Бондарева Наталья (Отчество не помню)

               ЭССЕ
на тему: «Образ Святой Руси, отражённый в повестях Ивана Сергеевича Шмелева  "Лето Господне" и «Богомолье»
 Именно «Лето Господне» (1933—1948) и «Богомолье» (1931), а также примыкающий к ним тематически сборник «Родное» (1931) явились вершиной творчества И.С. Шмелева. Он написал немало замечательного и кроме этих книг:
  И, конечно, магистральная тема, которая все более проявлялась, обнажалась, выявляла главную и сокровенную мысль жизни (что должно быть у каждого подлинного писателя), сосредоточенно открывается именно в этих произведениях. Они не поддаются даже привычному жанровому определению (быль — небыль? миф — воспоминание? свободный эпос?): путешествие детской души, судьба, испытания, несчастье, просветление.
Из глубины души, со дна памяти подымались образы и картины, не давшие иссякнуть обмелевшему было току творчества в пору отчаяния и скорби. Из Франции, чужой и «роскошной» страны, с необыкновенной остротой и отчетливостью видится Шмелеву старая Россия и в то же время как бы обращенная к будущему, в завтра. Из потаенных закромов памяти пришли впечатления детства, составившие книги «Богомолье», «Лето Господне», а также примыкающие к ним рассказы «Небывалый обед», «Мартын и Кинга» и т. д., Это - совершенно удивительные по поэтичности, духовному свету, драгоценным россыпям слов произведения.
               
«Ты хочешь, милый мальчик, чтобы я рассказал тебе про наше Рождество. Ну что же… не поймёшь чего – подскажет сердце…
Наше  Рождество приходит издалека, тихо. Глубокие сугробы, морозы крепче…
И мороз такой, что воздух мёрзнет. Иней стоит, туманно, дымно…
В Сочельник, под Рождество, бывало, до первой звезды не ели. Кутью варили из пшеницы с медом… Ставили под образа на сено… А будто в дар Христу…Бывало, ждёшь звезды, протрёшь все стёкла…Первая звезда, а вон – другая…А какие звёзды!... Усатые, живые, бьются, колют глаз. В воздухе-то мёрзлость, через неё-то звёзды больше, разными огнями блещут – голубой хрусталь, и синий, и зелёный в стрелках. И звон услышишь. И будто  эти звёзды звон-то! Морозный, гулкий – прямо серебро. В кремле ударят  - древний звон, степенный с глухотцой. А то – тугое серебро, как бархат звонный. И всё запело, тысяча церквей играет… не пасха, перезвону нет, а стелет звоном, кроет серебром, как пенье без конца и начала… - гул и гул…
Звёздный звон, певучий, - плывёт, не молкнет; сонный, звон-чудо, звон-видение, славит Бога в вышних Рождество.
           Идёшь и думаешь: сейчас услышу ласковый напев-молитву, простой, особенный какой-то, детский, тёплый… - и почему-то видится кроватка, звёзды.
            Рождество Твое, Христе Боже наш,
            Возсия мирови свет разума…
И почему-то кажется, что давний-давний тот напев священный…бал всегда. И будет…
Идёшь из церкви. Всё -  другое.  Снег – святой. И звёзды -  святые, новые рождественские звёзды.
                Рождество! Посмотришь в небо. Где она, та давняя звезда, которая волхвам явилась? Вот она: над Барвинихиным двором, над садом! Каждый год  - над этим садом низко.   Она голубоватая. Святая.
Бывал, думал: «Если к ней идти – придёшь туда. Вот прийти бы… и поклониться  вместе с пастухами Рождеству! Он – в яслях, в маленькой кормушке, как конюшне… Только не дойдёшь, мороз, замёрзнешь! Смотришь, смотришь – и думаешь: «Волсви со звездою путешествуют!... »
    Волсви?... Значит, мудрецы, волхвы. А маленький я думал – волки. Тебе смешно? Да, добрые такие волки – думал. Звезда ведёт их, а они идут, притихли. Маленький Христос родился, и даже волки добрые теперь. Даже и волки рады… Хвосты у них опущены. Идут, поглядывают на звезду. А та ведёт их. Вот и привела… Видишь, - кормушка с сеном, светлый – светлый мальчик ручкой манит? Да, и  волков – всех манит. Овцы там, коровы, голуби взлетают по стропилам…и пастухи склонились…и цари, и волхвы… ты спрашиваешь - впустят? Ну, конечно, впустят».
В этом описании празднования Рождества Христова в России И.С. Шмелев славит русского человека, с его душевной широтой, расцвечивает «преданья старины глубокой». Это – рассказ писателя внучатому племяннику во Франции. Это – тоска о Родине, которую отняли! Это – глава положила начало всей повести «Лето Господне».
     Если говорить о «чистой» изобразительности, то она только растет, являя нам примеры яркой метафоричности («Звезды усатые, огромные, лежат на елках»; «промерзшие углы мерцали серебряным глазетом»).    И прежде всего, изобразительность эта служит воспеванию национальной архаики («Тугое серебро, как бархат звонкий. И все запело, тысяча церквей»; «Не Пасха — перезвону нет; а стелет звоном, кроет серебром,— как пенье без конца, гул и гул»). Конечно, мир «Лета Господня» и «Богомолья», мир «филен-щика» Горкина, Мартына и Кинги, чахоточного «Наполеона», бараночника Феди и богомольной Домны Панферовны. Это – мир старого кучера Антипушки и приказчика Василь Васильича, «облезлого барина» Энтальцева и отставного солдата Махорова «на деревянной ноге», колбасника Коровкина, рыбника Горностаева и «живо-глота» - богатея крестного Кашина. Этот мир одновременно и был, и не существовал никогда. Возвращаясь вспять, силой воспоминаний, против течения времени — от устья к ее истокам,— И.С. Шмелев преображает все увиденное вторично. Да и сам «я», Шмелев-ребенок, семилетний Ваня, появляется перед читателем словно бы в столпе света, умудренный опытом только предстоящего ему пути. Но одновременно писатель создает свой особенный, «круглый» мир, маленькую вселенную, от которой исходит свет патриотического одушевления и высшей нравственности.
               
«В церкви выносят Плащаницу. Мне грустно: Спаситель умер. Но уже бьется радость: воскреснет, завтра! Золотой гроб, святой. Смерть — это только так: все воскреснут. Я сегодня читал в Евангелии, что гробы отверзлись и многие телеса усопших святых воскресли. И мне хочется стать святым, — навертываются даже слезы. Горкин ведет прикладываться. Плащаница увита розами. Под кисеей, с золотыми херувимами, лежит Спаситель, зеленовато-бледный, с пронзенными руками. Пахнет священно розами.    С притаившейся радостью, которая смешалась с грустью, я выхожу из церкви. По ограде навешены кресты и звезды, блестят стаканчики. Отец и Василь-Василич укатили на дрожках в Кремль, прихватили с собой и Ганьку. Горкин говорит мне, что там лиминация ответственная, будет глядеть сам генерал-и-губернатор Долгоруков. А Ганьку «на отчаянное дело взяли».
У нас пахнет мастикой, пасхой и ветчиной. Полы натерты, но ковров еще не постелили. Мне дают красить яйца. Ночь. Смотрю на образ, и все во мне связывается с Христом: иллюминация, свечки, вертящиеся яички, молитвы, Ганька, старичок Горкин, который, пожалуй, умрет скоро… Но он воскреснет! И я когда-то умру, и все. И потом встретимся все… и Васька, который умер зимой от скарлатины, и сапожник Зола, певший с мальчишками про волхвов, — все мы встретимся там. И Горкин будет вырезывать винограды на пасочках, но какой-то другой, светлый, как беленькие души, которые я видел в поминаньи. Стоит Плащаница в Церкви, одна, горят лампады. Он теперь сошел в ад и всех выводит из огненной геенны. И это для Него Ганька полез на крест, и отец в Кремле лазит на колокольню, и Василь-Василич, и все наши ребята, — все для Него это! Барки брошены на реке, на якорях, там только по сторожу осталось. И плоты вчера подошли. Скучно им на темной реке, одним. Но и с ними Христос, везде… Кружатся в окне у Егорова яички. Я вижу жирного червячка с черной головкой с бусинками-глазами, с язычком из алого суконца… дрожит в яичке. Большое сахарное яйцо я вижу — и в нем Христос».
Главный Праздник и центральное место повести!
       О «Лете Господнем» проникновенно писал русский мыслитель И. А. Ильин, долгие годы состоявший в переписке с автором этой замечательной повести:

* «Великий мастер слова и образа, Шмелев создал здесь в величайшей простоте утонченную и незабываемую ткань русского быта, в словах точных, насыщенных и изобразительных: вот «тартанье мартовской капели»; вот в солнечном луче «суетятся зо-лотинки», «хряпкают топоры», покупаются «арбузы с подтреском», видна «черная каша галок в небе». И так зарисовано все: от разливанного постного рынка до запахов и молитв Яблочного Спаса, от «розговин» до крещенского купанья в проруби. Все узрено и показано насыщенным видением, сердечным трепетом; все взято любовно, нежным, упоенным и упоительным проникновением; здесь все лучится от сдержанных, не проливаемых слез умиленной благодатной памяти. Россия и православный строй ее души показаны здесь силою ясновидящей любви. Эта сила изображения возрастает и утончается еще от того, что все берется и дается из детской души, вседовер-чиво разверстой, трепетно отзывчивой и радостно наслаждающейся. С абсолютной впечатлительностью и точностью она подслушивает звуки и запахи, ароматы и вкусы. Она ловит земные лучи и видит в них — неземные; любовно чует малейшие колебания и настроения у других людей; ликует от прикосновения к святости; ужасается от греха и неустанно вопрошает все вещественное о скрытом в нем таинственном в высшем смысле».

    «Лето Господне», «Богомолье»,  а также примыкающие к ним рассказы объединены не только духовной биографией ребенка, маленького Вани. Через материальный, вещный, густо насыщенный великолепными бытовыми и психологическими подробностями мир нам открывается нечто иное, более масштабное. Кажется, это вся Россия, Русь предстает здесь «в преданьях старины глубокой», в своей темпераментной широте, истовом спокойствии, в волшебном сочетании наивной серьезности, строгого добродушия и лукавого юмора. Это воистину «потерянный рай» Шмелева-эмигранта, и не потому ли так велика сила ностальгической, пронзительной любви к родной земле, так ярко художественное видение красочных, сменяющих друг друга картин. Книги эти служат глубинному познанию России, ее корневой системы, пробуждению любви к нашим праотцам. Очень важно для любого русского человека, что в этих прекрасных повестях  и многих  других  произведениях герои – реальные люди, люди истинно русские, глубоко верующие.               
И, конечно, в связи с этим нельзя не вспомнить о Празднике Пресвятой Троицы, так проникновенно, от души  изображённом в обеих повестях:
   «Я знаю. Это самый весёлый образ. Сидят три Святые с посошками , а перед ними яблочки на столе. Когда я гляжу на этот образ, мне вспоминаются почему-то гости, именины.
   - Верно. Завтра вся земля именинница. Потому – Господь её посетит. У тебя Иван- Богослов ангел, а мой Михаил – Архангел. У каждого свой. А у земли- матушки сам Господь бог, во Святой Троице…Троицын день. «Пойду,- скажет  Господь,- погляжу во Святой Троице, навещу. Адам согрешил. Господь-то чего сказал? «Через тебя вся земля безвинно проклята, вот что ты сделал!» И пойдёт.  Земля Ему всякие цветочки взрастила, берёзки, травки всякие…Вот и понесём ему, как Авраам-Царь. И молиться будем: «»Пошли, Господи, лето благоприятное!»
Вот Господь завтра посетит её, благословит. А на Духов день, может, и дожжок пошлёт…божью благодать.
 Я смотрю на серую землю, и она кажется мне  другой, будто она живая, - молчит только. И радостно мне и отчего – то грустно».
Так   в повести «Лето Господне» показано переживание русским человеком Праздника как происходящего ныне и всегда.
И в повести «Богомолье»  маленький Ваня на Троицу со старшими идёт пешком из  Москвы в Сергиев Посад, чтобы «поклониться Преподобному». А потом, видя встречных богомольцев, думает, что они идут на радость, а сам он и его спутники уже «отрадовались».               
В этих «вершинных» книгах Шмелева все погружено в быт, но художественная идея, из него вырастающая, летит над бытом, приближаясь уже к формам фольклора, сказания. Так, скорбная и трогательная кончина отца в «Лете Господнем» предваряется рядом грозных предзнаменований: вещими словами Пелагеи Ивановны, которая и себе предсказала смерть; многозначительными снами, привидевшимися Горкину и отцу; редкостным цветением «змеиного цвета», предвещающего беду; «темным огнем в глазу» бешеной лошади Стальной, «кыргыза», сбросившего на полном скаку отца. В совокупности все подробности, детали, мелочи объединяются внутренним художественно-религиозным миросозерцанием Шмелева, достигая размаха мифа, яви-сказки.
И потому закончить работу хочется отрывком из последней части «Лета Господня» о Москве. Именно «московское благочестие» взрастило талант многих великих наших соотечественников.  Слепнущий уже отец будущего писателя   с маленьким Ваней, старшей сестрой Вани Сонечкой, верным помощником  - Михаилом Панкратовичем Горкиным  и  купцом Крынкиным с высоты Воробьёвых гор любуются нашей древней столицей. Для отца – Сергея Ивановича это – прощание и взгляд в вечность, а для Вани и всех присутствующих, наверное, - причастность к вечному и великому ещё здесь, в земной жизни. Потому столько ласки и радости в душах этих людей:
               «Отец смотрит на Москву долго – долго. И будто говорит сам с собой:  - А там …Донской монастырь, розовый…А вон, Казанская наша… а то – Данилов… Симонов… Сухарева башня…Подходит Горкин, и начинают оба показывать друг дружке. А Крынкин гудит над ними. Я сую между ними голову, смотрю на Москву и слушаю…  - А Кремль-то наш…ах хорош! – говорит отец, - Успенский,  Архангельский…А где же Чудов?... Что-то не различу…  А отец всё на Москву любуется…
И вижу я – губы у него шепчут, шепчут… - и будто вспоминает что-то…задумался. И вдруг, -  вычитывать стал стишки! Любимые мои стишки. Я их из хрестоматии вычитывал, а он – без книжки! И всё, сколько написано, длинные - длинные стишки. Так всё и вычитал, не запнулся даже… Я шепотком повторял за ним и всё-таки сбивался… В первый раз я слышал, чтобы он говорил стишки. Он любил насвистывать  и напевать песенки, напевал молитвы, заставлял меня читать ему басни и стишки, но сам никогда не сказывал.  А теперь на Воробьёвке, на высоте, над раскинувшейся в тумане красавицей – Москвой нашей, вдруг начал сказывать…. – и как же хорошо сказывал!  С такой лаской и радостью, что в груди у меня забилось, и в глазах стало горячо.
И все-то  стишки до самого последнего словечка!... Он прикрыл глаза рукой и стоял так, раздумчиво. И все притихли. А у меня слёзы, слёзы… с чего-то  слёзы».
 Дай Бог и нам  хоть немного такие благородных, возвышенных чувств, которые были у наших великих предков, у наших великих  соотечественников!
 
                Литература
1. И.С.Шмелёв «Лето Господне»
2. И.С.Шмелёв «Богомолье»
3. И.С.Шмелёв биография.