Студент через скорби к небесам

РУБРИКА  «СТУДЕНТЫ  ГАЙКОВОЙ  Н.Н.» Агаларов Александр Александрович.
    Творческое исследование
      «Через скорби к Небесам».
  (На примере творчества О.Э.Мандельштама).
        Через скорби к Небесам
Мы живем под собою не чуя страны,...
Мы живем под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца, -
Там помянут кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища,
И сияют его голенища…
 Знаменитая, преисполненная ужаса эпиграмма, написанная О.Э.Мандельштамом.
На кого?! На Сталина, конечно, какой же ещё «горец» может быть в Кремле?!
  Поэт, как и тысячи, миллионы других людей, не чувствует, что живет, не «чувствует» страны. Потому что существование в постоянном страхе жизнью не называется.
Потому что никто никого не слышит – да и вообще говорить о чём-то боится.
 А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ --
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него - то малина
И широкая грудь осетина.
 Вокруг главного, кровавого «горца» слабовольные, жалкие  «вожди». Поэт называет их  «тонкошеими»  - ведь «кремлевский горец» может своими ручищами переломить  шеи, словно соломинки. Оттого они и выполняют все его приказы, отправляя людей на плаху или в застенки. А он  пользуется этим, «играя услугами полулюдей». Тех, кто не «попадает» в представлении поэта о человеке.
А «кремлевский горец», «наигравшись» безжалостно отправляет на плаху любого, кто пойдет против него, даже просто ненужным становится – это словно страшный «налаженный» механизм», словно часы, отмерившие кому-то срок жизни. А палач властью  и кровью упивается.
Оттого и изображён он словно бес, голосами животных завывающий. Потому что власть эта бесовская...
А теперь, словно, продолжение, ещё одно очень известное стихотворение «Ленинград».
 Я вернулся в мой город, знакомый до слёз,
До прожилок, до детских припухлых желёз.
Ты вернулся сюда, так глотай же скорей
Рыбий жир ленинградских речных фонарей,
Узнавай же скорее декабрьский денёк,
Где к зловещему дёгтю подмешан желток.
Петербург! я ещё не хочу умирать:
У тебя телефонов моих номера.
Петербург! У меня ещё есть адреса,
По которым найду мертвецов голоса.
Я на лестнице чёрной живу, и в висок
Ударяет мне вырванный с мясом звонок,
И всю ночь напролёт жду гостей дорогих,
Шевеля кандалами цепочек дверных.
      Поэт  стремится показать «нелучшее» время, когда в стране к власти приходит новый человек, возомнивший себя «отцом народов», а на самом деле - палач.
Но ведь Петербург – родной город, родной дом! Любимый город,                в котором остались старые связи  - кровные и дружеские. Только теперь  многие  - почти все они разрушены.   И навсегда утерян покой. Прошлого не воротишь, поэт видит  это, понимает  - как и то, что  обещанное «светлое будущее  никогда не наступит. И с пришедшим на «место» Петербурга Ленинградом  страна превращается в огромное «место лобное».
 И последние строки говорят об «ожидании» ареста или даже казни. 
И таких произведений «русского апокалипсиса» у поэта, отказавшегося покинуть Родину и в пересыльном лагере смерть принявшего, было немало.
 За гремучую доблесть грядущих веков,
За высокое племя людей
Я лишился и чаши на пире отцов,
И веселья, и чести своей.
 И снова всё против человека, против тех, что людьми остались, не забывших, что значит быть человеком.
 Мне на плечи кидается век-волкодав,
Но не волк я по крови своей,
Запихай меня лучше, как шапку, в рукав
Жаркой шубы сибирских степей.
Любого, власти неугодного, отправят в Сибирь. Чтобы лишнего не видели и не «болтали», того, что новой власти «повредит». Или просто расстреляют – в одном из многих мест, в «лобное» превращённых…
Возможно – но не только об этом речь.  Звучит здесь «желание» уйти от этой «новой реальности».
 Чтоб не видеть ни труса, ни хлипкой грязцы,
Ни кровавых кровей в колесе,
Чтоб сияли всю ночь голубые песцы
Мне в своей первобытной красе,
Уведи меня в ночь, где течет Енисей
И сосна до звезды достает,
Потому что не волк я по крови своей
И меня только равный убьет.
 Лирический герой желает уйти непобежденным от жестокой реальности, понимая что он отличается своим мышлением, своим восприятием мира                от тех, которые к власти пришли. И убили его не «равные»…
  И всё же тем, что от Родины не отреклись, скорби её раздели, дано, наверное, некое «особенное» видение.
  Я скажу это начерно, шепотом,...
Я скажу это начерно, шепотом,
Потому, что еще не пора:
Достигается потом и опытом
Безотчетного неба игра.
И под временным небом чистилища
Забываем мы часто о том,
Что счастливое небохранилище -
Раздвижной и прижизненный дом.
 Эти строки созданы в окаянные тридцатые годы, когда великое множество людей   за «несогласие» было расстелено или отправлено в лагеря. И всё же слова эти вне  времени  - и стали они духовным завещанием для всех, кто совесть свою не продал и новому «идолу» не поклонился. Страдания вознесли к Небесам…
               
                Литература.
1.Сборник поэзии Серебряного века Москва 1995 год
2.«Сохрани мою речь» - сборник произведений О.Э.Мандельштама
3.Программа из цикла «Библейский сюжет»канала «Культура», посвящённая О.Э.Мандельштаму  «Иосиф Аримафейский»
4.Гайкова Н.Н. Сертифицированная публикация «От любомудрия к Истинному Христианству».
5.Гайкова Н.Н. Сертифицированная публикация «Глубокое видение «русского апокалипсиса».