Как Вера Максимова отказалась от помощи Калинина

Из воспоминаний моей родственницы Веры Николаевны Максимовой (1907-1996), сохранившихся в семейном архиве. О вступительных экзаменах 1926 года в вуз.
Имя В.Н. Максимовой уже известно читателю по моим предыдущим публикациям. Вере Николаевне есть чем заинтересовать своих читателей. Она прожила насыщенную жизнь, в которую уложились две мировые войны, две революции и вся история СССР. Советский статистик, педагог, многолетняя зав. кафедрой статистики Московского экономико-статистического института (МЭСИ), кандидат экономических наук.
Свои воспоминания В.Н. Максимова писала в течение 15 лет (1978-1993 гг.). Здесь они приводятся в моей редакции.
Виктор Файн



ПРЕДВУЗОВСКИЕ ТРЕВОЛНЕНИЯ

В 1926 г. я подала документы сразу в два экономических ВУЗа. Тогда можно было пробовать силы не в одном институте. Я выдержала успешно и в Промышленно-экономический институт в Бабушкином переулке, и на экономический факультет Института народного хозяйства имени Плеханова. Больше мне хотелось попасть в Плехановку — она производила более серьезное впечатление.


Экзамены были нелегкими. Все мы ужасно нервничали. Особенно запомнился мне один день, когда сдавали физику. Была я не очень-то уверена в должном уровне своих знаний. Настроение окончательно испортилось, когда утром по дороге на экзамен я прочла в газете о скоропостижной кончине Ф.Э.Дзержинского. Это сообщение было напечатано в трагических тонах, а я ведь хорошо помнила ту роль, которую сыграл Феликс Эдмундович в повороте маминой судьбы к хорошему. Может показаться странным, но было у меня к нему наивное чувство личной признательности. Да и остальные абитуриенты приехали на экзамен, что называется, в растрепанных чувствах. Нервничал и экзаменатор. Но все сошло благополучно, и этот экзамен был сдан успешно.


Во время экзаменов я несколько раз встречалась с Андреем Леманом, который поступал на другой факультет — электро... уж не помню точно названия. Сдал он прекрасно и был сразу зачислен. На экономическом прием был немаленький — около 200 человек, но конкурс получился зверский: из-за большого наплыва рабфаковцев и других категорий, имеющих преимущества, для свободного конкурса оставалось всего-навсего десять (!) мест, а заявлений от такой братии, как я, то есть от окончивших школу детей, было четыреста! Десять на четыреста! В списках зачисленных меня не было.


В тот же день, поехав на Бабушкин переулок, я увидела, что зачислена, но это меня не порадовало. С самого начала я считала, что тут для меня только резерв на случай провала в Плехановке. А там ходили слухи, что будет небольшое дополнительное зачисление. Но дело тянулось.


В эти смутные для меня дни мне неожиданно был предложен вариант помощи. Мой отец рассказал о моих мытарствах Михаилу Петровичу Затонскому, который продолжал регулярно бывать в Кремле у М.И. Калинина и, в свою очередь, рассказал тому обо мне. И вот мне было предложено пойти на прием к Калинину на Воздвиженку, где он обычно принимал ходоков и разные прошения.
Пошла я, конечно, не как «ходок», и даже ждать мне не пришлось — время он назначил после официального приема, и была я у него под вечер. Секретарь пропустила меня в кабинет, и началась беседа. Я все рассказала о своей ситуации. Тут же было продиктовано машинистке письмо, адресованное тогдашнему декану экономического факультета профессору Абраму Соломоновичу Мендельсону. В письме на официальном бланке Михаил Иванович просил декана оказать помощь при зачислении на вверенный ему факультет успешно сдавшей все экзамены В.Н. Максимовой, отца которой он (М.И. Калинин) лично знает, как бывшего рабочего, имеющего тридцатилетний трудовой стаж. Бумага была «что надо»!


Получив ее, я отправилась домой. Показала бумагу — родители ликовали. Меня же совсем не радовало поступать... по блату. Правда, тогда это называлось «по знакомству». Мои принципы восставали против любого протекционизма, но я знала, что отец обидится, если я теперь, когда все сделано, откажусь от этой помощи. Сказав, что письмо передано, я спрятала его по усвоенным еще в Саратове правилам староэсеровской конспирации — в корешок переплета одной из моих малочитаемых (чтобы не обнаружили!) книг. Сама же продолжала ежедневно ездить в Плехановку.


Конечно, были темные дни, когда я вспоминала о письме, но на Бабушкин все же не ехала, учиться там не начинала, а письмо не пускала в ход. Только дней через десять вывесили дополнительные списки принятых на расширяемое статистическое отделение Экономического факультета. Там была и моя фамилия... Родителей я поздравила, но про спрятанное письмо так и не сказала. Они узнали только через несколько лет, когда я вынула его из тайника, как аргумент в споре, и гордо разорвала в клочки... Ну, что за идиотство!! Такой интересный документ и не сохранила на память!! Много в нас тогда было хорошей принципиальности, но и форсу было немало. В тот момент так подошло, что уж очень мне понадобилось показать отцу, какая я могу быть самостоятельная, как прекрасно могу обойти без его (именно его!) поддержки. Позже я не раз ругала себя за этот показательно-театральный жест.


Когда я узнала о зачислении в Плехановку, я была вполне удовлетворена. Однако вскоре начались некоторые недоумения. Почему статистическое отделение? При поверхностном подходе это как-то не звучало. То ли дело «оргхоз», организационно-хозяйственное! Оно было для нас самым авторитетным: там готовили плановиков для Госплана, а мы уже научились уважать этот орган. Года через два на базе оргхоза был создан Плановый институт, который выделился из Плехановки, а наше статистическое отделение тоже выделилось вместе с ним и стало уже его отделением. Так и записано в моем дипломе: поступила в ИНХ им. Плеханова, а окончила Плановый институт. И никуда при этом не переводилась.