Таманское богатство. окончание 2 части

*  *  *

Здравствуй, Валя!
А у нас Первомай! Отшумел, отшагал, уступая дорогу второму
празднику мира. Я снова прошёл по Красной площади и тут же,
пешком – иначе нельзя – отправился в гости к человеку, который
сумел в этот день родиться. На ходу теряю майские регалии:
«дерево» с «цветами» сдаю старшему, шар, как ему положено, улетает.
Красный бант со значком отбирают дети.

Дети скоро кончат учиться.
Надежды юношей питают.
Не стареют душой ветераны.

Анна Константиновна вновь во главе дружины.
- Артиллерия!.. Артель!.. Архиме … Архи-трудное дело командовать
археологами, которые хотят докопаться, докупаться, допиться – я
хотел сказать, добиться получения аванса, т.е. продвижения вперёд
во всех отношениях.
Что же достанется на откуп (на откоп) красноярцам в этом сезоне?
Сколько месяцев вы будете в Гермонассе, июль, август?
Меня как-то принимают запросто, и как всегда ожидается
40-50 чел.; ?

Москва – столица. Кто запомнил сто лиц этого города, тому везде
попадаются знакомые лица. В апреле был на одном из слётов КСП,
на кустовом. Этих кустов здесь примерно 25. Каждый имеет название,
герб, часто – гимн и священное право собираться в кругу своих друзей.

(*) КСП – клубы самодеятельной песни

Но когда объявляется лесной слёт, друзей у куста сразу становится
страшно много. Чтобы отделить своих от чужих, сборы проходят
в обстановке глубокой секретности. Но я вижу на вокзале знакомое
лицо и … попадаю на слёт. Он открывается к вечеру приветствиями.
Потом концерт авторов и пение у костров до утра. Утром, для тех,
кто не спит, смеходром. Тут годится всё, даже нешуточный (в тёмную)
аукцион, на котором публика смеётся за свой счёт.

В мае в нашем институте конференция молодых учёных. По нашей
секции сегодня «отстрелялись», и мне предстоит сделать взнос
в компанию в виде торта, за взятое второе место. Честное слово,
эмблема химиков реторта требует дополнения в виде торта!

Нашел в Москве кружок начинающих поэтов. Отличное место, где
можно встретиться с поэтами настоящими и услышать:
а) о чём они думают, б) что они думают о стихах начинающих.
Одного такого при мне «зарубили», никто, кажется, не забоялся.
Обсуждают все, и никаких «каждый выбирает по себе» и много
«почему и как?»

Странное письмо о четырёх страничках.
Автор наслушался Льюиса Кэррола и нанюхался цветов.
До свидания. В Гермонассе?
Миша   

(*) Л.Кэррол – хитроумный англичанин, славный своею Алисой в стране чудес.



*  *  *

Здравствуй, Миша!
Думала, что своё июньское письмо напишу из пионерского лагеря,
поведаю о своих сорванцах. И увы! Пишу о своём горе.
У меня не стало мамы.
…Дом осиротел. Отец постарел лет на десять. Всё теперь не так,
да и уже никогда не будет по-старому. Такие вот дела.

Миша! Не знаю, насколько подробно рассказывала тебе я,
но в этом году о Гермонассе расскажешь мне ты. Пожалуйста,
поподробнее. Наши приедут в середине июля. Думаю, что все вы
будете на раскопе вместе.
Здоровья тебе и твоим близким.
Валя


 *  *  *

…Валя!
Такой случай – ни порадоваться, ни отмахнуться, ни восполнить
потери. Читаю, думаю о тебе. И всё же спасибо, Валя за твоё письмо.
Верно сказано в одной нерусской песне: «Знать друг друга, вот
лучшее, что мы можем».

Хочу рассказать о своём товарище.
Как и нам, Гермонасса открылась ему  случайно.
Одни отправляются в путь, чтобы найти, другие –
чтобы не отстать, чтобы не оборвалась ниточка. Этим вторым
принадлежал мой товарищ, и тут охоты ему не занимать, как и умения
создавать себе трудности. А ехал он не безоглядно – и поверишь ли –
не столь мечтал приглянуться здешним богам, как услышать веское
слово одной подружки, сперва обо всех, а уж потом, когда она отмерит
и взвесит, – о нём самом.
Мы торопимся, когда ничего не разобрать, и откладываем без конца
полную ясность. Знаешь, как он выпрашивал судьбу: «Ну три недели,
месяц, а дальше я согласен, впредь никогда». И та ведь соглашалась,
но спокойно, без надрыва. И каждым отрицающим жестом медленно
убивала, убивала в себе что-то, ей совсем ненужное, но дорогое ему.
Её внезапная болезнь до смешного сократила это свидание – до
неполных трёх дней. На Керченском вокзале
расставались два чужих человека, говоривших друг другу правду,
как на духу.
И для отъезжавшего Гермонасса в самом деле осталась
чужой историей. 
А что же другой?
Представь, от него я узнал, и наверно, что любовь можно схоронить,
как человека, и стоять рядом с плачущим, и не находить слов.
После этого «они» обычно не глядя укладывают чемоданы.
Но мой товарищ поступил иначе. Он остался.

Лагерь встретил его жутким весельем. И если бы в ту ночь 80 человек
вспомнили об одном, они нашли бы его спящим на берегу в мешке.
Он и мне бы тогда не объяснил, чего ему не хватало, не достало.

Лагерь не спрашивал. Просто взял. Как он мог окружить, обнять
любого – неутомимыми руками Ю.А., кружком загорелых лиц над
горячим каном и над 2000 лет не горевшим очагом; болью Галки
и её задорным танцем на жалобно скрипящем столе. Народ валит
из-под земли и на землю, с палубы на палубу. В ритме вальса качается
на волнах катер, в ритме ветра вздрагивают цветные косынки.
Вали пересчитывают друг дружку с удовольствием молодых мам.
И это, всех лучше, может быть, понимал тот, кому привелось жить
здесь за двоих.
И если тем летом, или позже, сумел он сделать добро хоть одному
гермонасцу, то у него же брал силы и с ним хотел поделиться.

Такие истории сложно пересказывать и странно слушать, пока нас
не коснулось. Но ты поймёшь лучше, чем я.
Горю не вырасти больше нас.
А Гермонасса-83 будет.
Будет, Валя.
                Миша   


СЛЕДУЕТ ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ