Старое ружьё

Тема коллаборации трехцветных с немцами в годы Второй мировой войны нашла свое отражение в творчестве видных кинематографистов Франции, таких как Луи Маль или Клод Шаброль. Не прошел мимо этого горького события и режиссер жанрового кино, постановщик параноидальных триллеров Робер Энрико.

В начале ленты под названием «Старое ружье» демонстрируются счастливые дни семейства хирурга Дандье. Доктор, его роскошная жена и пышка-дочь относительно спокойно пережили пятилетку нацистского гнета. Война заканчивается, союзники близко, Германия скоро капитулирует.

После небольшого казуса с эсесовцами, устроившими бедлам в больничной палате в поисках раненого партизана, Дандье для пущей уверенности поручает своему близкому другу этапировать семейство в загородный замок, в котором прошло детство главного героя. Однако замок и близлежащую деревеньку ждала трагическая судьба Хатыни — жену доктора сожгли, всех жителей убили.

Первая половина фильма (до момента, когда герой в отчаянии снесет статуэтку Христа в разрушенной церквушке, прежде чем достать с чердака пыльное дедовское ружье и учинить нацистским ублюдкам страшную месть) снята в сумрачных тонах, будто повсюду, днем и ночью царит комендатнтский час. И французы, и немцы живут в абсолютном неведении и тьме. Не ведают, что творят и не видят зла, царящего вокруг. Камера делает акцент на поврежденных глазах пациента в больнице, где трудится доктор и куда в поисках партизана приходит шайка нацистов, у главного из которых с трудом открывается глаз. Дочь Дандье, плескаясь в ванной, вопит, что у нее «глаза замылены», а сам Дандье то не может отыскать свои очки, то методично тушит все лампы и свечи в своем огромном доме.

Вторая половина фильма, напротив, изобилует яркими красками — пылает огонь, зеленеет трава, реками льется алая кровь нацистских упырей, отупевших от зверства, безнаказанности, алкоголя и близости поражения (любопытно, что сцены немецкой жестокости до сих пор вырезаются при показе фильма на германском ТВ). Изобретательности ботана-врача с внешностью Пьера Безухова позавидуют профессиональные киллеры из картин Джона Ву и Пекинпы. Французы, конечно, не настолько свирепы, чтобы даровать экрану лишь чистое мочилово. Эпизоды страшной мести подаются зрителю вперемешку с сентиментальными воспоминаниями героя — то он вспомнит, как его жена крутила через мясорубку убиенное животное, то, как она плакала без особых причин в разгар семейного праздника или как она говорила о том, что ей нет дела до надвигающейся войны.

Прежде аморфный и вялый персонаж Филиппа Нуаре неожиданно оживает и обретает силу исключительно в момент истребления нацистов. Расправа с ними есть лишь его частное дело (поэтому он сообщает прибывшим в деревню партизанам заведомо ложную информацию о том, что в окрестностях замка никаких немцев нет). Месть доктора — его личный акт исцеления от неведения и слепоты. Истратив все патроны, Дандье подбирает плохо лежащий огнемет врага, дабы изжарить последнего нацистского ублюдка. Сцена финальной казни над главарем шайки эсесовцев осуществляется главным героем, который находится с обратной стороны зеркала Гезелла — немец, потерявшийся в пространстве и не понимающий с кем он ведет схватку, не видит ничего, кроме своего отражения, а доктор видит врага во всеоружии.

После акта истребления негодяев Дандье возвращается в город и, уверовав в то, что его жена жива, демонстрирует помрачение рассудка, что дает зрителю повод усомниться в реальности произошедшей мести. Быть может, доктора, обнаружившего убитых жителей деревни, выдал нацистам крик, заглушенный тревожным звуком, а весь акт мщения разыгрался лишь в агонизирующем воображении героя? Данная версия имеет право на существование, если учесть то, что еще в начале своей творческой карьеры автор параноидальных триллеров Робер Энрико экранизировал знаменитый рассказ Амброза Бирса, повествующий о висельнике, в тускнеющем сознании которого, в последний миг его жизни, якобы происходит стремительный и успешный побег от летящих в него пуль и петли, уготовленой его палачами.