О Генри Алые розы для мисс Тони

               
        Однажды сгорел путепровод на Международной железной дороге. Колеи на юг из Сан-Антонио были перерезаны  на следующие сорок восемь часов. В том поезде ехала пасхальная шляпка Тони Бивер.
        Эсперанцо, мексиканец, которого отправили за ней в повозке с ранчо Большая Колючка (Espinosa) за сорок миль, пожав плечами, вернулся ничего не имея в руках, кроме сигареты. На маленькой станции Опунция (Nopal) он узнал о задержке поезда и, не имея приказа ждать, снова повернул своих пони к ранчо.
         Но, ежели  вы предполагали, что Пасха, Богиня Весны, больше заботится о крестном ходе (after-church parade) на Пятой Авеню Нью-Йорка, чем о наряде своих верноподданных, собравшихся в молитвенном доме в городишке Кактус, штат Техас, то вы сделали большую  ошибку. Ибо жены и дочери владельцев ранчо из графства Фрио распускают пасхальные цветы новых шляпок и платьев так же усердно, как  и везде, а Юго-Запад на один день превращается в смесь цветочной грядки, Парижа и Рая. Была уже Страстная пятница, а  пасхальная шляпка Тони Бивер  потихоньку краснела в пустынном воздухе беспомощного экспресс-вагона за сгоревшим путепроводом.
            В субботу в полдень девчонки Роджерс с ранчо Уздечка (Shoestring), Элла Ривз с Якоря Прерий , а также миссис Беннет и Ида из Зеленой долины соберутся в Колючке и заберут Тоню. Затем в своих пасхальных шляпках и платьях, тщательно завернутых и перевязанных от пыли, прекрасная гурьба  весело промчится десять миль до Кактуса, где наутро они во все оружии нацелятся на парней, отдадут дань уважения Пасхе и вызовут ревнивое волнение среди лилий полевых.
           Тони сидела на ступенях крыльца  ранчо Большая Колючка  и мрачно стегала  ветвь курчавого мескита. Она хмурилась, оскорблено кривила губы и пыталась  излучать ауру несчастья и трагедии. «Ненавижу железные дороги, —решительно объявила она. —И мужчин тоже. Они только делают вид, что управляют этими дорогами. Как вы сможете объяснить, почему сгорел именно этот путепровод? Шляпа Иды Беннет обязательно будет украшена фиалками. Я же не сделаю ни шагу в сторону Кактуса без новой шляпки. Если бы я была мужчиной, я бы раздобыла хоть одну!»
          Двое мужчин тревожно слушали это поношение их рода. Один  из них -  Вэлл Пирсон, старший ковбой ранчо Жаркая(Mucho Calor)Долина.Другой - Томпсон Барроуз, преуспевающий овцевод  из местности  Сельская Долина (Quintana).  Оба считали Тоню Бивер  очаровательной, особенно когда она ругала железные дороги, угрожая мужчинам. Каждый отдал бы всю свою шкуру, чтобы сделать из неё для этой девушки пасхальную шляпку с большей лёгкостью,  чем страус отдает хвостовое оперение, или цапля жертвует свою жизнь на плюмаж. Ни один из них не обладал достаточной сообразительностью, чтобы придумать способ восполнить прискорбный дефицит на пороге приближающейся субботы.
          Темно-коричневое лицо Пирсона и загорелые светлые волосы придавали ему вид школьника, охваченного одной из глубоких и неразрешимых меланхолий юности. Бедственное положение Тони огорчило  его до глубины души. Томпсон Барроуз был более искусным и пронырливым. Родом откуда-то с Востока, он носил галстуки и туфли, но немел от  присутствия любой  женщины.
          «Большой водопой на Сэндином (Sandy)  Ручье , — сказал Пирсон, едва надеясь на удачный выстрел, — был снесен последним дождем».
           "О! Неужели ?— резко откликнулась  Тоня. - Спасибо за такую новость. Полагаю, новая шляпка  для вас ничего не значит, мистер Пирсон. Я также полагаю, что вы считаете: женщина должна как Вы носить старый «стетсон» целых пять лет без смены. Вот, если бы Вы потушили пожар на этом проклятом  путепроводе, у Вас, возможно, и был бы повод поговорить об таком событии»
            «Мне очень жаль, - сказал Берроуз, предупрежденный участью  Пирсона, - что Вы не получили свою шляпу, мисс Бивер,  я искренне сожалею об этом. Если бы я мог что-нибудь сделать...»
            «Не беспокойтесь, — прервала Тоня с милым сарказмом. —Если бы Вы могли что-то сделать, Вы бы  уж конечно,это сделали». Девушка  умолкла. Внезапно в ее глазах мелькнула искра надежды, и хмурый взгляд разгладился. На неё снизошло вдохновение.
             «В районе Одинокого Вяза (Lone Elm) на реке Ореховая (Nueces)  есть магазин, — сказала она, — где продаются шляпы. Ева Роджерс купила там свою. Она сказала, что это последняя мода. Возможно, что-то и осталось. Но ведь до Одинокого Вяза целых двадцать восемь миль…»
            Зазвенели шпоры двух поспешно вставших мужчин, и Тоня едва  не улыбнулась. Оказывается, не все рыцари обратились в прах, да и колесики на их шпорах ещё не заржавели.
            «Конечно, —сказала Тоня, задумчиво глядя на белое облако, плывущее в лазурном куполе, —никто не сможет съездить в Одинокий Вяз и обратно к тому времени, когда завтра за мной заедут девушки.  Я должна буду остаться дома в это пасхальное воскресенье». При этом она горько улыбнулась.
             «Что ж, мисс Тоня, — сказал Пирсон, потянувшись за шляпой, с видом лукавого  младенца. —Думаю, я поспешу обратно в Жаркую Долину. Утром первым делом надо забить парочку телят на Сухой Ветви (Dry Branch), и мы с Дорожным Бегуном (Road Runner) должны быть наготове. Жаль, что ваша шляпа задерживается. Может быть, они починят этот путепровод  еще к Пасхе».
              "Я тоже должен ускакать мисс Тоня," —объявил Барроуз, глядя на часы. —Ведь уже почти пять часов! Мне надо быть в своем лагере для скота вовремя, чтобы помочь загнать этих чокнутых овец».
              Поклонники Тони, казалось, были заражены  спешкой. Они церемонно попрощались с ней, а затем обменялись рукопожатиями с изысканной и торжественной учтивостью жителей Юго-Запада.
             «Надеюсь, мы скоро снова увидимся, мистер Пирсон, — сказал Барроуз.
             «И я тоже,—сказал ковбой с серьезным лицом человека, чей друг отправляется бить китов. —Всегда любуюсь, как Вы по пути в Жаркую Долину каждый раз преодолеваете тот опасный  участок хребта».
            Пирсон оседлал Дорожного Бегуна, самого крепкого ковбойского пони на Фрио, и дал ему погарцевать минуту; он всегда так делал, садясь верхом, даже после  целого дня пути.
              «Что это за шляпку, мисс Тоня, — крикнул он, — вы заказали в Сан-Антонио? Сожалею, что не в силах помочь вам с ней».
            "Соломенную," —отвечала Тоня; —Конечно, самой последней формы, отделанную красными розами. Вот что я люблю - так это алые розы".
             «Нет в мире расцветки, более идущей к цвету Вашего лица и Ваших волос»,— сказал Барроуз восхищенно»
            «Я обожаю такую», — сказала Тоня. —Ах,  из всех цветов дарите мне лишь красные розы. Все розовые и голубые оставьте себе. Но что толку, когдаэ сгорают путепроводы и лишают тебя всего? Для меня это будет черствая старая пасха!"
             Пирсон снял шляпу и погнал Бегущего Дорогой галопом в заросли чапараля к востоку от ранчо Большая Колючка. Когда его стремена застучали по кустам, длинноногий Гнедой Барроуза двинулся по ограниченному пространству в открытой прерии на юго-запад.
            Тоня повесила хлыст и прошла в гостиную.
            «Мне очень жаль, детка, что ты не получила шляпку», — сказала мать.
            «О, не волнуйся, мама, — холодно ответила Тоня, —у меня таки будет новая шляпка как раз завтра вовремя."
            Когда Барроуз достиг конца полоски прерии, он направил своего гнедого направо и позволил ему ловко пробираться через равнину, поросшую травой сакуиста, через которую проходило рваное, сухое ложе оврага. Затем, хрипя, тот вскарабкался вверх по каменистому холму, поросшему кустарником, и наконец с довольным фырканьем вышел на участок высокой ровной прерии, поросшей травой и усеянной нежной зеленью мескитовых кустиков. Барроуз продолжил путь точно вправо, пока вскоре не наткнулся на старую индейскую тропу, которая следовала вдоль Ореховой на юг и проходила в двадцати восьми милях к юго-востоку как раз через Одинокий Вяз.
          Здесь Барроуз пустил гнедого в ровный галоп. Когда он удобно расположился в седле перед долгой поездкой,  послышался стук копыт, глухой удар  чапараля по деревянным стременам, клич Команчей, и Вэлл Пирсон выскочил из кустов справа от тропы, словно не по годам развитый желтый цыпленок из темно-зеленого пасхального яйца. В отсутствии трепетной женственности подавленность, казалось, покинула грудь Пирсона. При Тоне его голос звучал мягко, как у летней лягушки в тростниковом гнезде. Теперь от его бодрого рыкания кролики в миле от него пригибали уши, а чувствительные растения закрывали свои огромные листья.
         «Пасете своих овечек далековато от ранчо, не так ли, соседушка? — спросил Пирсон, лишь только Дорожный Бегун оказался бок о бок с Гнедым.
          «Двадцать восемь миль»,— ответил Берроуз мрачновато.
          Ответный смех Пирсона разбудил в полумиле сову в кроне прибрежного речного вяза  на час раньше времени. «Хорошо же,овцевод. Я сам люблю открытую игру. Мы с Вами как две бродячих модистки, которые охотятся за шляпами в глухомани. Предупреждаю Вас Барр: лучше бы вам за своими загонами присматривать. У нас равные шансы, и тот, кто получит заветный головной убор, немного повысит свой рейтинг на Колючке».
           «У вас хороший пони, — сказал Барроуз, глядя на бочкообразное тело Дорожного Бегуна  и его тонкие ноги, которые двигались так же регулярно, как поршневой шток двигателя. — Это, конечно, гонки,и вы слишком опытный наездник, чтобы так рано ликовать. Скажем так, мы путешествуем вместе, пока не доберемся до финишной прямой».
           «Я ваш компаньон,— согласился Пирсон, — и я восхищаюсь вашим благоразумием.Если в Одиноком Вязе есть шляпки, то завтра одну из них наденет мисс Тони на чело, но вас не будет на коронации. Я, конечно, не хвастаюсь, Барр, но передние ноги вашего  Гнедого слишком слабы».
            «Ставлю свою лошадь против вашей, — сказал Берроуз, — что мисс Тоня таки  наденет свою шляпку, которую именно я привезу  завтра в Кактус».
             «Принимаю ваш вызов,  — крикнул Пирсон.  Но для меня это просто как кража лошади! Я смогу использовать вашего Гнедого только в качестве дамской лошадки, когда... когда кто-нибудь приедет в Жаркую Долину и...»
             Смуглое лицо Берроуза  внезапно так побагровело, что ковбой запнулся. Но Пирсон никогда не мог долго чувствовать какое-либо стеснение.
              «К чему вся эта пасхальная суета, Барр? — весело спросил он. —Почему женщины обязаны заполучить новые шляпы по календарю и заставлять других ломать  все подпруги для этого?»
               «Это современный пережиток десяти заповедей, — объяснил Берроуз. —Установлен Папой  Римским или кем-то еще. И это все как-то связано с Зодиаком. Я точно не скажу, но думаю, что это изобрели древние египтяне».
               «Прекрасная традиция, если язычники поставили на ней свое клеймо, — сказал Пирсон,—  иначе Тоня не имела бы к этому никакого отношения. И церквь тоже это поощряет. Предположим теперь, что в магазине Одинокого Вяза есть только одна шляпка, Барр!»
               «Тогда, — мрачно сказал Барроуз, — лучший из нас отнесет это обратно на Большую Колючку».
               «О, человече! — воскликнул Пирсон, высоко подбрасывая шляпу и снова ловя ее, — не было до сих пор никого лучше вас  из тех, что  раньше покидали свои  овечьи пастбища. Это вы  хорошо сказали и, главное, по делу. А  что, если их больше одной?»      
                «Тогда, — сказал Берроуз, — мы бросим жребий, и один из нас вернется первым со своей, а другой нет».
                «Никогда не было таких двух душ, как ваша и моя, —провозгласил Пирсон звездам, — которые бы бились  как одно сердце. Мы с вами можем летать верхом на единороге и мыслить одним умом».
              Около полуночи всадники въехали в Одинокий Вяз. В полусотне домов большой деревни было темно. На единственной улице стоял большой деревянный магазин с  запертыми ставнями. Через несколько минут лошади были привязаны, и Пирсон весело стучал в дверь старого Саттона, лавочника. Ствол Винчестера высунулся из щели прочной оконной ставни, после чего последовал краткий допрос.
          «Вэлл  Пирсон из Жаркой  Долины и Барроуз из  Сельской Долины, — был ответ. —Мы хотим купить кое-какие товары в вашем магазине. Извините, что разбудили вас, но уж очень  они нам приспичили».
          Дядюшка Том долго медлил, но в конце концов они усадили его за прилавок с зажженной керосиновой лампой и рассказали о своей крайней нужде. «Пасхальные шапочки? — сонно переспросил Том, —Ну да, у меня всего одна парочка осталась. Я этой весной только дюжину заказал».
          Так вот, дядя Том Саттон был настоящим торговцем, как в полусонном, так и в бодром состоянии. В пыльных картонных коробках под прилавком у него лежали две весенние шляпки. Но, увы, несмываемый позор  покрыл его коммерческую  честность в то раннее субботнее утро: аж целых две весны назад они были модными шляпками, и женский глаз с первого взгляда определил бы мошенничество. Но неразумному взору  ковбоя и овцевода  они показались только что сошедшими с апрельского печатного станка. Шляпки  были одной из разновидностей, когда-то известных как «тележные колеса». Они были из жесткой соломы, красного цвета и с плоскими полями, совершенно  одинаковые, а их макушки  щедро украшали распустившиеся безупречные искусственные белые розы.
          «Это все, что у тебя есть, дядюшка Томми? — спросил Пирсон. —Ладно, здесь не такой уж широкий ассортимент, Барр. Выбирайте  сами».
         «Это новейшая мода, — солгал дядя Том. —Вы бы увидели их даже на Пятой авеню, если бы случайно оказались в Нью-Йорке». Продавец обернул каждую шляпку в два ярда темного ситца для защиты. Одну  Пирсон тщательно привязал к своим седельным ремням из телячьей кожи; а другой стал частью бремени Гнедого. Они поблагодарили, попрощались с лавочником и поскакали обратно в ночь к  финишной прямой.
          Всадники галопировали со всем своим мастерством. А потом поехали медленнее. Несколько слов, которыми  они обменялись, были вполне дружелюбными. У  Барроуза под левой ногой красовался  Винчестер, перекинутый через рожок седла. Вокруг Пирсона был пристегнут шестизарядный Кольт. Так всегда ездили люди в графстве Фрио. В половине седьмого утра они подъехали к вершине холма и увидели ранчо Большая Колючка, как  белое пятно под темной полосой живых дубов, милях в пяти от них. Это зрелище заставило Пирсона резко распрямиться  в седле. Он знал, на что способен Дорожный Бегун. Гнедой же был весь в мыле и часто спотыкался. Дорожный Бегун  же нёсся, как паровоз на копытах. Пирсон повернулся к скотоводу и расхохотался.
          «До свидания, Барр,— воскликнул он, взмахнув рукой. —Началась гонка, и мы уже на финишной прямой».
           Он прижал своего пони коленями и поскакал к Колючке. Дорожный Бегун пустился галопом, мотая головой и фыркая ноздрями, как будто отдохнувший после месяца на пастбище. Пирсон проехал двадцать ярдов и услышал безошибочный звук затвора Винчестера, досылающего патрон в ствол. Он мгновенно рухнул на спину своей лошадки прежде, чем треск винтовки достиг его ушей. Вполне возможно, что Барроуз намеревался всего  только вывести лошадь из строя, ибо он был достаточно хорошим стрелком, чтобы сделать это, не подвергая опасности самого всадника. Но когда Пирсон наклонился, пуля прошила ему плечо, а затем уткнулась в  шею Дорожного Бегуна. Тот упал, а ковбой перелетел через конскую голову на твердую дорогу, и ни один из них даже не попытался после этого пошевельнуться. Барроуз ускакал, не остановившись.
         Через два часа Пирсон открыл глаза и провел ревизию частей своего тела. Он ухитрился подняться на ноги и, пошатываясь, добраться  до  Дорожного Бегуна. Тот лежал, похоже, в очень удобной для себя  позе. Пирсон осмотрел его и обнаружил, что пуля только слегка «помяла» его. Временный нокаут и ничего более серьезного.Тем не менее  он явно устал, прилег на шляпу мисс Тони и поедал листья с мескитовой ветки, услужливо свисавшей над дорогой. Пирсон заставил лошадь встать. Пасхальная соломенная шляпка, сорванная с седельных ремней, лежала в ситцевой обертке. Она стала после  пребывания под твердым телом Дорожного Бегуна  бесформенным предметом. Но тут Пирсон снова потерял сознание и рухнул головой на бедную шляпку, скомкав ее раненым плечом. Трудно однако убить ковбоя до смерти. Через полчаса тот опять пришел в себя (за это время женщина дважды потеряла бы сознание и один раз запросила бы принести ей  мороженого). Он осторожно поднялся и нашел Дорожного Бегуна, возившегося с травой неподалеку. Он снова привязал несчастную шляпу к седлу и после многих неудач сумел взобраться туда же и сам.
          В полдень перед ранчо Большая Колючка ждала веселая трепещущая компания. Девчонки Роджерс были там в своих  новых пелеринах  и костюмах Якорь-О в компании  обитателей Зеленой Долины, в основном женщин. И все до единой щеголяли своими новыми пасхальными  шляпками  даже в этих пустынных прериях, ибо всем очень хотелось посиять и тем почтить  грядущий праздник. У своих  ворот стояла Тоня с явственными следами  слез на щеках. В руке она держала   шляпку Барроуза  и хныкала над ненавистными ей белыми розами. А ещё и ее друзья сказали ей с восторженной радостью истинных друзей, что колеса телеги не могут не быть изношенными, поскольку три времени года ушли в забвение. «Надевай свою старую шляпку и приходи, Тоня», — убеждали они.
           «На пасхальное-то воскресенье?—отвечала она вопросом. —Я умру прежде». И снова горько заплакала.
           Шляпки счастливиц были изящно изогнуты и закручены в стиле последнего крика весны. Прямо в их гущу из кустов выехало странное существо, сонно сидящее на лошади. Оно было запачкано и обезображено зеленью травы и известью каменистых дорог.
           «Привет, Пирсон, — сказал папаша Бивер. — Тебя, похоже, мустанг потоптал. Что это у тебя к седлу привязано — не кот ли в мешке?»
           «Ну, давай быстрее, Тоня, если ты собираешься идти, — сказала Бетти Роджерс. — Мы не можем больше ждать. Для  тебя припасено местечко в шарабане и шляпка из  прекрасного муслина, которая на тебе будет выглядеть достаточно мило по сравнению с твоей старой».   
            Пока Пирсон медленно отвязывал странную штуковину от луки своего седла, Тоня глядела на него с внезапной надеждой. Ведь Пирсон был из людей, всегда умевших подавать  надежду. Он освободил некий предмет и быстро передал ей. Ее проворные  пальчики порвали бечевку.
             «Лучшее, что я мог сделать, — медленно сказал Пирсон, — мы с моим  Дорожным Бегуном переделали и перекрасили  ее, как умели».
              «Ой, да это же как  раз последний вопль моды, —взвизгнула Тоня. —И розы все-таки алые! Подождите, пока я примерю!» Она нырнула в зеркало и возвратилась, излучая яркое сияние цветка.
            «О, как красный цвет идёт ей, — спели девушки речитативом. —Быстрее, Тоня!»
             Тоня на мгновение остановилась рядом с пони. «Спасибо, спасибо, милый Вэлл, — радостно сказала она. —Это же как раз  моя мечта. Так что не приедете ли вы в Кактус завтра чтобы пойти со мной в церковь?»
            «Если только я смогу», — печально ответил Пирсон. Он с любопытством осмотрел ее шляпу, а потом слабо улыбнулся. Тоня взлетела на деревянную скамью, как птичка. Шарабаны умчались в сторону Кактуса.
              «Что это ты поделывал недавно Пирсон? — спросил папаша Бивер. —Ведь ты выглядишь гораздо хуже обычного».
              «Это я то? — ответил Пирсон. —Я лично раскрашивал цветочки. Розы на шляпке были белыми, когда я уезжал из Одинокого Вяза. Помогите мне, пожалуйста, спуститься, папаша  Бивер, потому что во мне осталось совсем мало краски…»

Личное добавление от переводчика
Умирая, Вэлл Пирсон так и не назвал имени своего убийцы. Похороны  были весьма скромны.  Могилу его каждую Пасху чья-то рука осыпает ярко красными свежими розами. Тоня Бевер так и не вышла замуж…