Знаешь, Саша

Помнишь несколько лет назад был октябрь? Конечно, он бывает ежегодно, но тот самый был только тогда и с нами.

Мы вот-вот вернулись. Месяц, боками вплотную, с усталостью, ссорами и вспышками обратной стороны любви закончился полной капитуляцией перед чувством. А оно было большое и мягкое. Еще теплое, дышащее, как утроба матери, в которой сидит атом человеческого мироздания.

Вскоре я собирался уехать домой, поэтому большую часть суток мы переплетались в постели. За окном выгибался экватор лета, на повторе играли три песни, привезенные из Амстердама, воздух в комнате стоял грузным мужчиной - он занимал чертовски много места, вдобавок имел проблемы с потоотделением. На спинах оставались смущенные следы ногтей, в ушах оставались бесстыжие признания, а в зрачках, расширенных, как и в Амстердаме, мы.
А потом я уехал, и прощались мы горячо и влажно, так, что ради этого стоило уезжать. И сыпались вдогонку нежные слова и пальцы перебирали буквы смартфона, а память перебирала руки, губы, нежное место за ухом, ямку в шее и узкую бровь, каждый клочок она вертела в руках и прикладывала к нежному рту, твоему рту. Про мой ты вечно говорила, что он колется и раздражает тебе кожу. А ты раздражала меня. Что в этих случаях сбривают?
Я собирался на недельку домой. В Нежный Новгород, что стоит на двух реках, как на лыжах. В итоге, неделя натянулась на месяц полиэстеровой кофточкой размера xs. Мне было и сладко наконец остаться одному без твоих истерик и приступов ревности, но и не скучать было невозможно. Твое недоразвитое тело ребенка и наивная страсть лезли мне в глаза, причем без спроса, с заднего хода, а не как полагается всему визуальному миру – через парадный подъезд ресниц.
За день до моего рождения я сидел в кафе с одной актрисой, которая нашла меня в интернете, и, между прочим, умилялась нашей с тобой парочке с толикой глюкозы. Чертовка. Восковая и до одури идеальная. Ты же знаешь, я люблю женщин. Я люблю, когда они признают меня. На следующий день ты прислала мне фотографию самоката, который я хотел несколько лет, с дидактической подписью «С днем рождения». Я ответил тебе также многословно: «Ты с ума сошла?».
 А этим же вечером изменил тебе с актрисой. Необдуманно и просто так. И ты, дурочка, написывала мне и плакалась в трубку, что соседи устали с твоих монологов, и трясется с тебя мебель, и сердца в тебе уже не стало, а после, а после, скажи, зачем? После ты даже приехала ко мне на поезде, чтобы великодушно вручить мне свое прощение, как вручают ключи от города.
Мы с тобой сверх этой истории (назовем его «случай с актрисой») прожили два года. Ты ни разу не упрекнула меня тем днем, но стала нервней и чаще ни с того ни с сего срываться в слезы. Были с моей стороны еще грехи на красивых женщин, были между нами и счастливые дни на двоих, и признания, и страны, и твое детское тело мне не приедалось, и рукам твоим позволялось прививать меня, а я, Саша, антипрививочник.
 А потом все закончилось. И полилось все, что болело у тебя, нависая над нашими головами желчным пузырем. Но закончилось все еще тогда. Признайся, что сердце твое так и не оправилось и только, как заядлый инсультник тревожно хваталось за себя в смутном предчувствии новой боли. В этих приступах ты обыкновенно набрасывалась на мои нервы, грызла их, как куриные хрящики. Ты единственная женщина в моей жизни, которой нравились куриные хрящики.
Я забыл о тебе где-то через пару недель. А ты еще так долго унижалась, пытаясь вручить мне свои ключи. Я любил. Но этот город стоил бы мне очень дорого. Примерно себя. Без сдачи.
Свобода, какая ты жадина.