Знаешь, Саша глава 2

Здравствуй, Саша. Как поживают твои бесстыжие глаза? Как поживает твой муж? Верна ли ты ему наподобие героини небезызвестной трагедии? Не почуял ли он своим псиным носом тогда, после нашей первой (она же последняя) встречи, как от тебя пахло моим желанием? Мне так хотелось, что мои флюиды должны были облепить твое тело, как жир облепляет вытяжку, и хозяин дома потом проводит по ней с подозрением пальцем и думает: «точно, жарили», иногда после этого в доме звучит что-то вроде «убью, сука» и непонятно, то ли вытяжку, то ли все-таки повара. Некоторые хозяева просто вздыхают, как жертвы обстоятельств, как грузовики на светофоре, и протирают свою вытяжку от инородного жира.

Помнишь, как мы лежали втроем на диване? Разумеется, не с твоим мужем. С твоей глупой подругой, бывшей в ту пору влюбленной в меня до ушных раковин.
На диване втроем тесно. Одному из трех трепетно, если второй из трех особенный, долгожданный, и… замужем. После этого «и» хочется рыбкой сорваться в бесконечное многоточие и никогда не доплывать до «замужем». Ты позавчера вернулась из своего ближнего зарубежья, где оставила своего болгарского болгара. Поляки и литовцы, чехи и болгары – все какие-то другие европейцы, не привлекательные. Но чтоб вам было хорошо! Только одну ночь, а дальше пусть вам будет хорошо!
Помню, как ты вошла. Похожая на Пеппи, длинноволосая, желтоватая, думал балуешься нехорошим, оказалось утомил переезд. Ты меня тогда не очень заметила (это как еще - «не очень»?). Только несколько раз перебросились взглядами. Была ты вся какая-то ломаная, витиеватая, улыбалась до краев, аж расплескивалось.
***
Квартира твоей подруги, как сейчас помню этот диван - лежу посередине, справа влюбленная в меня, слева влюбившая меня. Смотрю в потолок, там краска треснула, а я в эту щель загоняю мысли, ввинчиваю вопросы, вдруг кто-то этажом выше, из поднебесья ответит? Уронит мне на голову кусок штукатурки и у меня эврика случится.
Повернулась, мизинцем примкнула к моей руке. Значит тоже нравлюсь. А духу-то хватит переступить через свои джаст мэриед? Лежу между вами, подружки, даже не яблоком раздора, а червем, что на чужое яблоко покушается. А квартира подруги твоей, что разве уж не залезла на меня. Делаю вид, что не замечаю, жалко обидеть, еще жальче случайно надежду подсунуть, поэтому лежу бездыханным мясом (влюбленные в любом шорохе взаимность находят, мне ли не знать). Только левой рукой, безымянным пальцем еле-еле вывожу восьмерки на мизинце твоем. А ты не двигаешься, крепко спишь или притворяешься?
Хорошо, что я опоздал на самолет, а то лежал бы на своей односпальной, на ортопедическом матрасе, тишина, иностранный воздух, удобства – вот скукотища. Не могу повернуться, но кажется, что ты подглядываешь, иногда смотришь на меня. А вот возьму и повернусь сейчас лицом к тебе! Прямо в глаза упрусь! Возьму и повернусь!
***
Лежу без движения уже 10 минут. Щель в потолке до отказа набита, сейчас потолок рухнет. Ресницы смежаются, а авантюра даже не началась. Та, справа, отяжелела на руке моей, а вместе с ней и мочевой пузырь, надо выбираться. Улеглась, как кошка, забаррикадировала меня. Скажи, Саша, почему, когда кошки распоряжаются нашим телом, выдумывают из нас мебель, мы так безропотно соглашаемся и боимся потревожить, из роли лежанки выйти?
Терпеть становится невозможным, есть опасность излияния Ниагары за пределы приличий взрослого человека. Пытаюсь аккуратно встать, но резковато толкаю плечом по виску и мирные жители в лице твоей подруги просыпаются. Посмотрела на меня сонно и обиженно, на другой бок ушла и снова засопела. Вернусь, лягу левее, якобы случайно.