Побег

Надоело Мишке быть дома с бабулей. Сами рассудите - казаку уже почти семь лет отроду, осенью в школу, а всё как маленького к бабской юбке привязывают. Шагу ступить нельзя без бабьего разрешения. Решив раз и навсегда покончить с этой несправедливостью, Мишка улучил момент, когда бабушка удалилась с корзинкой в курятник и убежал на верхнюю улицу хутора к закадычному своему дружку Сережке…
      Недолго пошептавшись, друзья запылили по просёлочной дороге, сверкая голыми пятками на речную переправу, к паромщику деду Грише. Когда-то давно дед Гриша служил на Каспийской флотилии. После войны определился на паром мотористом, с тех самых пор он постоянно ходил в морской фуражке и полосатой тельняшке. На берегу шумели и гомонили. Полным ходом шла посадка и никто не видел, как мальчишки прошмыгнули на паром, а там они спрятались за большой бочкой с дёгтем. Вообще-то без взрослых на паром не пускают. Да разве дед Гриша, занятый размещением пассажиров за всеми сможет усмотреть?
— Я спрячусь за эту бочку, а ты – давай хоронись за меня. Да смотри - не зевай, — сказал Серёжка и ткнул Мишку в бок локтем.
      Мишка и сам распрекрасно знал, как нужно прятаться, чтобы никто не увидел. Прятаться — дело не трудное. Он сколько раз проделывал этот фокус над бабулей, вот только с дедом этот номер никогда не удавался. Мишка прижался к горячему плечу друга и затаил дыхание.
      Из-за Сережкиной спины Мишка ничего не видел, кроме оглобель, колес, да бьющих подковами по дощатому настилу, лошадиных ног. А так хотелось увидеть, как отчаливает паром, тогда на берег идут настоящие, большие, как на море волны, вода громко бурлит и пенится. Здесь за бочкой сильно пахло дегтем, гнилым сеном, бензином и — хуже всего — табачищем, которым нещадно дымил дед Гриша, громко попыхивая своей огромной трубкой, как настоящий морской волк. Мишка сморщился и чихнул.
— Тише ты, услышат, — остановил его Серёжка.
— Я не… не буду, — ответил Мишка, — Апчих!
— Да замолчи ты!..
— Апчих! Апчих!
— Закрой нос чем-нибудь.
      Мишка закрыл нос руками крепко-накрепко, и запах табака почти перестал раздражать его курносый нос.
      Нагруженный паром еще не трогался с места. Он скрипел и кренился то в одну, то в другую сторону. Лошади ржали: подзывали к себе маленьких жеребяток.
— Сейчас нас найдут. Ай, как страшно-то! — оробев, шепнул Мишка.
— Не бойся, — ответил Серёжка. — Паром сейчас отчалит. Только бы дед Гриша не увидал…
— А увидит — что тогда будет?
— А вот тогда и узнаешь!..
— Чего узнаю-то?
— Турнёт нагайкой.
— А где у него нагайка-то?
— В будке на стенке у окна висит.
      Дед Гриша снял причальные канаты и осипшим от речной сырости голосом подал команду, которую сам же и исполнил с видимым удовольствием.
— Полный вперед! Самый полный! — осмотрелся и в полное свое удовольствие смачно пыхнул капитанской трубкой.
— Тах-тах-тах, тр-ах, тр-ах, чу-чу-чу — застрекотал мотор, пуская по воде сизый густой дымок. Лязгнула мокрая цепь, вылезая из воды, натянулась, и паром, качаясь, погнал по реке большие упругие волны.
      Мальчишки от страха даже глаза закрыли. Им показалось, что высокий песчаный берег пошатнулся и стал отбегать от них — все дальше и дальше. Кругом была одна вода. Куда ни глянь, все качается. Лошади — и те присмирели: перестали бить по настилу копытами. Друзья так и просидели за бочкой, пока паром не причалил к другому берегу. А как только причалил, они, опасаясь нагайки деда Гриши, проползли между телег и сразу шмыгнули в прибрежные кусты. Бравый капитан дед Гриша так и не заметил их.
      От паромной переправы, разрезая крутой берег, уходили две дороги. Одно вела к Георгиевке, обозначавшей себя блестящими на солнце крышами. Другая дорога поднималась вверх, круто поворачивала направо и терялась среди полей, за которыми густой зелёной стеной стоял лес.
— Нам сейчас направо надо, а там ещё вёрст пять — толковал Серёжка другу. — Через лес не забоишься?
— Нет. Вот только дома бабуля будет искать,  а меня нигде и нет…
— Бабуля да бабуля! Сам ведь к жеребятам захотел. Ты ещё захнычь!
— Смотри сам не захнычь.
— А то ещё лучше иди ты к своей бабуле, — язвил Серёжка.
- Будешь дразнится - скажу деду Семёну и он тебя к жеребятам не подпустит.
- Ладно, мир.
      Они обнялись и весело зашагали по дороге к лесу. Уже в лесу, за колючими кустами дикой малины они увидели огромный муравейник. Очистив прутики от коры, друзья воткнули их в муравейник, а затем с удовольствием облизывали ставшие кислыми палочки. Увлекшись этим вкусным делом, они не сразу услышали тарахтенье телеги на дороге.
- Слышишь?! Кто-то едет! Давай быстрей на дорогу.
- Ага, давай, вдруг подвезут!
      Мальчишки пулей выскочили из лесу на дорогу и вдруг услышали чуть хрипловатый, удивлённый голос деда Семёна:
- Вот те на! А вы стригунки откель здесь нарисовались?!
— Мы деда Сёма на жеребят хотели посмотреть, — застенчиво сказал Серёжка. А Мишка быстро, быстро затараторил:
— Ты, дедуня, сколько раз обещал меня с собой взять, а все не берёшь! А я по Буруну очень соскучился. — Для пущей убедительности Мишка пустил слезу в голосе.
      Дед остановил лошадь. Шустрые мальчишки мигом взобрались на ступицу колеса, а потом упали на мешки с овсом. Вот они и на телеге, счастливые, веселые. Дед легонько стегнул лошадь вожжой по крупу, и телега, бренча флягами с обратом, покатила по лесной дороге, подпрыгивая на выступающих корнях деревьев.
— Держитесь крепче, а то вылетите. Вы, буддто путами связанные, как не глянешь с утра до вечера везде вместе.
      Мальчишки, умаявшись длинной дорогой и разомлевшие от жары, молча посапывали облупленными, курносыми носами.
— Эге, а где ж вы рубашонки-то так выгваздали? Ба, да это ж дёготь! Ну и будет вам от бабушек на орехи. Эта ж зараза такая, что и не отстираешь.
      Мишка подумал, а потом робко ответил:
— Это мы на пароме, чтобы дед Гриша не заметил, за бочку с дёгтем спрятались. Он и не увидал.
— За это вам следует подзатыльников надавать, — весело и совсем беззлобно сказал дед Семён. — Это надо же такое учудить?! Без спросу от бабушек в бега вдариться. Ох и будет тебе Минька от бабули твоей рОдной. Она ведь поди сейчас там себе места не находит, весь хутор уже обскакала.
— А я на сеновале отсижусь. — Мишка уже немного осмелел.
— Да уж, туда ей не забраться. Ступеньки не сдюжат, - весело захохотал дед.
- Деда, а где сейчас жеребята?
- Да где ж им быть-то? В загоне обретаются с мамками. Вот для подкормки провиант им везу. Мамкам – овес, деткам – обрат. Растут они сейчас, мамкиного молока им маловато уже.
- А чего они в загоне, чего ты их в поле не выпустишь?
- Ага, выпусти этих супостатов. Они хвостики трубой и кто куда. Несмышлёные ещё, вдруг в овраг упадут или о кочки ножки переломают. Нет уж, пущай в загоне побудут, да и загон у них размером с доброе поле. Гуляй – не хочу… А маненько подрастут, вот тогда уж к табуну будем приучать, да на волю вольную выпускать.
      Кто-кто, а Мишка-то уже знал, что каждый год двадцать третьего апреля, в день Георгия-великомученика, как говорила бабуля, наступал торжественный час. Маток с новым приплодом выгоняли первый раз за реку в поле, в большущий загон, где они и находились отдельно от всех других лошадей с хуторского конезавода. Также он знал, что ухаживать за маточным табуном дело самое ответственное и почётное для старых казаков. Сколько Мишка себя помнил, столько и его родной дед Семён назначался хуторским обществом главным табунщиком. Знать-то он знал, но вот за реку попал в первый раз. Дед не любил, когда к жеребятам лезли посторонние. Даже для родного внука он не делал поблажек.
      Но вот в этом году Мишке повезло. Дед разрешил им с Серёжкой ухаживать за двумя жеребятами, которых молодые кобылы – первородки не подпустили к себе. Такое иногда бывает. Мальчишки с удовольствием ухаживали за жеребятами, кормили их из большой бутыли с соской, стелили свежую солому, даже навоз убирали. А потом жеребят перевезли за реку, и друзья сильно заскучали по своим питомцам.
      Телега очередной раз подпрыгнула на кочке и мальчишки увидели на краю леса большой загон, где весело бегали жеребята под бдительным присмотром, возвышавшихся над ними мамаш. Мальчишки на ходу спрыгнули с телеги и наперегонки бросились к загону.
- Вы только за жерди не суйтесь чертенята, - услышали они вслед.
- Бурун, бурун, - кричал Мишка.
- Скиф, Скиф, - вторил ему Серёжка.
      Жеребята шарахнулись от них в дальний угол загона, а потом два жеребёнка отделились от остальных и, взбрыкивая на скаку, бросились к друзьям и просунули головы между жердей.
- Дедуня, смотри!!! Они помнят, помнят - закричал Мишка.
      Потом они с Серёжкой степенно, как и подобает настоящим казакам, достали из-под, вымазанных дёгтем рубашек, завернутые в чистые тряпицы краюхи хлеба, щедро посыпанного солью и дали своим питомцам. Жеребята, щекотно коснувшись мягкими губами ладоней мальчишек, с удовольствием захрумкали подношение. А потом., потом от табуна отделилась кобыла с проседью в гриве и стала нервно бегать из стороны в сторону позади жеребят, кося злым глазом на мальчишек. Затем она вдруг подбежала к изгороди вплотную, встала на дыбы и со всего маха ударила копытами по верхней жерди.
- А ну-ка мальцы геть отсюдова, - строго крикнул дед, и тут же ласково – Виринея, Виринеюшка ты чего, не обидит никто твоих питомцев.
- Дед, а чего это она, они же не её жеребята! Мы же их кормили и выхаживали, - заголосили отскочившие от загона мальчишки.
- Ну, это ж вы думаете не её, а она иначе думает, она их приняла и кормит. Свой-то у неё мёртвый родился. Толи года у Виринеи уже большие, толи еще что, не знаю. А только она всё потом бегала по стойлу своему, сыночка своего искала. А тут от этих двух мамки молодые отказались, вот я и попробовал их к ней подсунуть. Получилось, приняла она их. Но вы тоже доброе дело сделали, не дали жеребятам сразу загинуть. Только вот каждому ребятёнку мамка полагается. Так, что вы на неё зла не держите. Любая мать дитё своё защищать будет. Всё, пойдём отседова, вишь глазом как косит. Не надо мамку в волнительность приводить…
      Дед отвел мальчишек в свой вагончик, накормил бабушкиными пирогами и напоил чаем с мёдом. Разомлев, друзья уснули, а дед Семён сел на коня верхом и поскакал в Георгиевку. Там на почте позвонил в родной хутор и успокоил свою жену, а заодно и мать Серёжки, сказав, что ребятишки с ним. Потом вернулся к вагончику, сел на ступеньку и закурил:
- Надо же, стригуньки – устроили побег. А вообще-то хорошие мальчишки растут, настоящие казаки. Казак он ведь лошадей должон больше баб любить. Видать права пословица: «Казачьего роду – нема переводу!». Дай бог им счастья и жен хороших…
      Дед Семён пыхнул самосадом и задумчиво взглянул на золотое к вечеру небо…