Шурик

Елена Леопольдовна сидела за столом, безучастно смотрела в неработающий телевизор и пила чай с вареньем из молодых грецких орехов – оно, по её какому-то особому мнению, весьма благоприятно влияет на кровообращение головного мозга, очищает сосуды от скверны, устраняет в них ненужные узелки и бляшки, а серое вещество становится в несколько раз более серей, ещё плотней и насыщенней некоторыми очень нужными химическими элементами для формирования мыслей и клеток запоминания, из-за чего очень быстро возвращается утраченная память, а мысли становятся более ясными, гораздо чёткими, добрыми и положительными.

У неё, у Елены Леопольдовны, был свой собственный взгляд на сверхъестественное действие этого полезного во всех отношения десерта с применением молодых зелёных грецких орехов. Да и другие виды варенья она принимала с какой-то непосредственной детской радостью. В ладошки даже хлопала… как ребёнок… которому мороженое купили, которое он очень долго ждал…

А ещё варенье (в зависимости от того, какое оно… из чего оно приготовлено…) благоприятно действует на некоторые органы и даже способствует неким изменениям в характере человека и его внешнем виде, с социальной, медицинской и косметической точки зрения.

Черничное и морковное восстанавливает ослабленное зрение, клубничное же хорошо компенсирует цвет лица и убирает морщинки, брусничное снижает уровень холестерина в крови, малиновое многократно увеличивает количество красных кровяных телец, а вот ежевичное нормализует работу печени, отчего жизнь становится в радость. А жить-то всем хочется. И чем дольше, тем лучше.

Яичное варенье устраняет жуткие почечные колики.

Из лепестков ромашки новая любовь приходит, а из пушинок одуванчиков сон долго держится. Сутками можно спать.

Про такие живительные свойства варенья она вычитала в каком-то журнале. Забыла только в каком. Да это уже и не важно. Лишь бы польза была, лишь бы здоровье восстановилось, лишь бы память вернулась.

Доктора же настойчиво советовали, что ей крайне желательно улучшить кровообращение всего организма и особенно головы. И даже необходимо это сделать. И чем скорей, тем лучше. А то память куда-то в последнее время стала улетучиваться безвозвратно.

Что за напасть такая с нею случилась… Что за хвороба на неё напала… Да… Невероятно! Но это так! Метаморфозы какие-то с нею происходят в последнее время. День ото дня хуже и хуже становится. То она забудет включить телевизор, то выключить его. Очки ищет постоянно. Чайник в холодильник на ночь ставит, а утром его в спальне разыскивает. Книги, газеты и журналы невесть куда пропадают: лежали вот здесь, на столе или на тумбочке, – и вдруг нет их. Были! Только что! Вот тут! И на тебе… – нет. Куда-то подевались, чертенята… запропастились… сгинули… исчезли… испарились… улетучились… Другие вещи тоже иногда то в других местах оказываются, в совсем непредназначенных для этого. То вовсе не находятся, где они лежат – неизвестно. Про родственников и знакомых людей говорить даже не хочется… Волнообразно как-то происходит. То они полным списочным составом отчётливо маячат в голове перед глазами, то вдруг исчезают из поля зрения, как тени в полночь; вроде как и не было их никогда. Не родились, мол, ещё… Или родились, но живут где-то отдельно и далеко-далеко, отсюда не видать. То ли померли уже все разом… С соседями точно такая же песня… Такая же петрушка. Такой же коленкор… То ли они соседи, то ли нет, а так… – посторонние лица. Да что соседи… Елена Леопольдовна вчера даже забыла имя своего лечащего врача. Во как. Да-да! И так иногда бывает. Беда! Но сегодня неожиданно вспомнила. Нет, не фамилию, а место, куда она положила ту бумажку, на которой эта фамилия записана. И имя, и отчество, и фамилия нацарапаны там рукой самой докторши. Она лично писала. Почерк, конечно, не ахти какой, но разобрать при желании можно, если покорпеть да поднатужиться.

Память про записку вернулась аккурат после того, как Елена Леопольдовна чаю с вареньем попила, из грецких орехов которое. Вот так чудеса!.. Это ж надо! Вот даже как. Неужели всё же чай помог? Или варенье… Это же отлично. Теперь счастливая жена с нетерпением ждала возвращения своего любимого и верного супруга Александра Витольдовича Яхновского, чтобы поделиться с ним хорошей новостью. Уж как он будет рад. Ох, как он будет доволен.

Когда Елена Леопольдовна в очередной раз подошла к окну взглянуть, не идёт ли муж, то увидела, что на крыльцо заходит Шурик, соседский парнишка.

Юноша заметно повзрослел и похорошел в последнее время. Возмужал. И одеваться стал хорошо. Сегодня на нём была надета яркая зелёная куртка. И такая же кепка с огромным козырьком. Вот красавец, невольно подумала дама. Какой хороший мальчик. И эта зелёная курточка ему явно к лицу, продолжала размышлять сердобольная соседка. А вчера паренёк заходил в подъезд в чёрной курточке. Да, именно в чёрной. Она же помнит… Та тоже шла ему, тоже очень личила, с радостью за Шурика заметила сострадательная Елена Леопольдовна. И кепка вчерашняя, иссиня чёрная, тоже весьма гармонировала с его чудным обликом; сейчас многие люди такие кепки иностранные носят – с длинным-предлинным козырьком, американские вроде. Да и позавчера молоденький сосед также встретился ей в чёрных одеждах. Она ясно это представила: славный Шурик в чёрном одеянии вбегает на крыльцо и кивает ей головой в головном уборе с отвратительно длинным кондырем. И за позавчера тоже он, Шурка-сосед, был одет точно так же, во всё какое-то ядовито чёрное… да-да… в такое… в чертовски чёрное… – продолжала вспоминать женщина, отходя от чёрного окна. Поплохело ей немного и почему-то в глазах сильно почернело…

Она, в очередной раз следуя указаниям врача, снова села за круглый обеденный стол, зачерпнула ложкой целебное варенье и запила уже остывшим чаем. Тут к ней подкралась подленькая мысль, а не перепутала ли она цвет вчерашней одежды Шурика. Ах, эта память!.. Да нет, вроде бы в чёрном шёл он вчера. И позавчера тоже. В зелёном она его вообще никогда не видела. Только вот сегодня. Сегодня?.. Оппа… А может… может, именно в сегодняшний день она всё перепутала? Неужели снова память подвела? Может, и ныне он был в чёрное одет? Да? Так это?.. Или не так… Вот так задачка!.. Вот так загадка!.. Караул! Кошмар!! Жуть!! Что это с ней… Может, у неё просто в глазах сегодня отчего-то позеленело? А?? Не от варенья ли? Оно же зелёное… Ну да! Точно так. Молодые зелёные грецкие орехи в сладком сахарном сиропе. И чай зелёный… Ничего себе… Вот, чертовщина!.. Этого ещё не хватало! Тоска зелёная… Уныние… Ну что за напасть такая.

А вчера… А вчера… чёрный чай она пила, с ужасом промелькнуло в уже начинающей трескаться горячей женской голове. Да ещё с черничным вареньем. Может, действительно перепутала… – терзали её сомнения. Она не на шутку взбудоражилась, разволновалась, давление и температура расти начали. Как бы удар апоплексический не хватанул… Нет, удар нам не нужен. Ни сейчас, ни вообще. Ещё чего не хватало. Свят, свят, свят. Но… сомнения её тревожили. И они всё увеличивались и увеличивались. На то они и сомнения, чтобы людей тревожить, волновать их, нервировать, раздражать… ну и прочее. Таково их предназначение. Вот так штука – не было печали, так черти накачали. Голова сильно заболела, печаль появилась. Елена Леопольдовна вновь к окну подошла глянуть, вдруг Шурик опять появится. В чёрном он будет?.. Или в зелёном?.. Или… в другом каком?.. Но Шурика там не было. Ни в чёрном… Ни в зелёном… Ни в каком другом… Не видно было и любимого супруга.

***
Продолжительный звонок у входной двери вывел её из этого кошмарного чёрно-зелёного наваждения. Ох… хорошо-то как… Надолго ли такое облегчение… Неизвестно. Как узнать? Да никак. Звякнул замок. Скрипнула дверь. Пришёл Александр Витольдович. Наконец-то. Как всегда, чистенький и опрятненький, ну до чего ж приятненький… косой пробор в седеющих волосах от левого виска и туда… вглубь… до затылка. Хоть и с работы мужчина, но достаточно свеженький.

– Как у тебя с головой? Не болит? – нежно спросил он, прикладываясь губами к влажному лбу взбудораженной супруги и откидывая нависшую прядь седых волос.
«Ну вот, опять головой моей интересуется, – отчаянно заскрежетало в мозгах у сильно нервенной и крайне взволнованной Елены Леопольдовны, – сейчас про память спросит, если, конечно, не забудет».

– Ну что, вспомнила, как врача зовут? Вчера весь вечер пыталась…

– Ага! Вспомнила! – радостно сообщила жена.

– Это хорошо. И какое же у неё имя-отчество?..

– Её зовут… Зовут… её… Фу ты… ну ты… санки гнуты… опять запамятовала… Надо было в блокнот переписать, но не сообразила, коряга… Вот дура, так дура…

– Ладно… Не переживай, милая. Давай ужинать! Потом вместе будем колдовать.

– Да нет, уже не придётся. Я нашла ту бумажку, на которой записана её фамилия. Сейчас покажу тебе. Сейчас… Сейчас… Только вот куда я её положила?..

***
Александр Витольдович и Елена Леопольдовна стояли у окна и смотрели в чёрную даль. Они были очень и очень рады, что восстановили, наконец-то, имя доктора, врача лечащего. Не врача, а врачихи. Женщиной та была. И не только восстановили ФИО, а даже в блокнот с той бумажки мятой-перемятой переписали, чтобы опять не потерять и не забыть. Чтоб под рукой постоянно это всё было.
Какая-то тёмная фигурка взбежала на крыльцо, громко хлопнув парадной дверью. Темно – не разобрать кто там заходил. Кто это? Не Шурик ли?

– Саша, я час назад Шурика лицезрела, соседа нашего. Нарядный такой, весь из себя. И в зелёной курточке. Она так ему идёт. Большим он уже стал, стройным.

– А я сегодня его не видел. Быть может, просмотрел. А возможно, и не проходил он мимо нас. А вот в предыдущие дни наблюдал нашего Шурика неоднократно. Вчера, да и позавчера тоже, видел его. Да, точно. Абсолютно так. В одном и том же месте, и в одно и то же время. Мимо нашего здания он проходил, как раз под окнами моего кабинета. Я его из окна и видел. В конце рабочего дня. Темнело уже. И он торопился. Видно, дела у него какие-то. Да, точно, правильно ты подметила, что вырос он, вымахал за последнее время. Повзрослел. И выглядит хорошо. В белой одежде он был в те дни. В куртке, как снег. И в кепке такой же, чисто белой. Красавец! Искрился весь… Всё на нём белыми искрами полыхало. Я ещё подумал, что за одежда у него такая своеобразная – белоснежная и искристая. Кипела вся. Не иначе как забугорная… А сегодня я его не заметил. А может, просто не обратил внимания. Занят я был другими делами. В окно не смотрел.

– Как это в белой одежде? – удивлённо посмотрела на мужа Елена Леопольдовна.

– Ну, как-как… Очень даже просто – в куртке белого цвета. Как снег. Ну, или как молоко. И в такой же белой кепке. Ослепительно белое было на нём надето. Всё! Точно! И искрилось неимоверно. Ярко! Может, при вечернем свете так блестело и искрилось… Не знаю. Волшебно так. Как в сказке про доброго молодца. Помнишь? Вот я и говорю: каким импозантным наш Шурик стал. Не узнать. Богатырь! И в плечах раздался.

– А ты ничего не путаешь? – переспросила жена. И добавила, вспомнив зелёный чай… да и чёрный тоже, – а ты молока, случайно, не пил перед этим?

– А при чём здесь молоко?.. Пил – не пил… Какая разница…

– Странно… А мне он встретился вчера вечером в чёрной одежде: в чёрной куртке и в такой же чёрной кепке. Правда, это произошло попозже. Или он где-то переоделся… Или я опять перепутала… Или померещилось мне… Или я спятила…

– Ну, что ты, Леночка, господь с тобой. Прекрати молоть чепуху разную. Замолчи. Спятила она… Ага… Скажешь тоже. Не бери в голову. А для чего ему переодеваться-то?..

– Вот и я говорю – зачем?..

– Может, опять память твоя подводит?..

– Может…

– Надо к докторице нашей опять сходить…

– Да… Надо…

– Может, другое что пропишет...

– Ага, может…

***
В дверь позвонили. Открывать пошёл Александр Витольдович.

– А-а-а-а… тёзка!.. Проходи!.. – раздался голос хозяина. – Леночка! Шурик тебя тут спрашивает. Лёгок он на помине.

Елена Леопольдовна продефилировала в прихожую.

– Тётя Лена! Здрасьте! Я к вам. Можно, я вам ключ от нашей квартиры оставлю? Я сегодня по делам отлучаюсь до утра, а завтра на работе буду целый день; вечером – в институте. А днём мамаша должна вернуться. Она сейчас в гостях у родных в другом городе. Приедет, а меня нет. Ну, и ключа нет… Ну так как?.. А?? Тётя Лена! Выручите, пожалуйста! Не возражаете?..

– Я-то не возражаю… – Елена Леопольдовна, не отрываясь смотрела на своего соседского паренька по имени Шурик, который стоял у входных дверей в зелёной куртке и такой же зелёной кепке. Опять зелёное наваждение. Но уже не от зелёного чая… – А ты, Шурик, сегодня вечером в этой же одежде в подъезд входил?.. Скажи. Только честно!..

– Конечно в этой… – ничего не понимая, воскликнул Шурик, – чего мне врать-то?..

– А вчера?.. Честно только!.. – не унималась Елена Леопольдовна.

– Нее-е-т… вчера я был в чёрной куртке. Я же работал вчера.

– А Саша, Александр Витольдович, то есть, говорит, что вчера видел тебя в белой куртке… Ты весь был в белом. Вообще весь. Как это…

– А-а-а-а… пардон… А где он меня видел?.. – насторожился паренёк.

– Около нашего треста. Вечером. Я тебя в окно видел. Из кабинета моего. Ты мимо как раз проходил. И торопился куда-то… по-моему… Быстро шёл, – вступил в разговор Александр Витольдович, пытаясь поточнее обрисовать вчерашнюю ситуацию.

– Ах, вот вы про что… А я-то думал… Но это уже неважно. Да-а-а!.. – облегчённо выдохнул Шурик. – Точно. Ваша правда. Так и было на самом деле. Я же там поблизости работаю. Второй месяц уже работаю, – гордо произнёс юноша. И закончил с ещё большей гордостью: – А торопился я в институт. Я же учусь ещё. В институте!!

– Ого!! Ничего себе!! Вот даже как?!.. – в унисон воскликнули хозяева.

– Ага! Работаю. И учусь. Как и положено. Так сейчас многие делают.

– Сашенька мой видел тебя в белой куртке. Это так? Скажи нам честно.

– Ну-у-у… почти…

– Как это почти?.. Так в белой ты был? Или не в белой? Только честно говори…

– А чего мне врать-то! В белой, конечно. Но не совсем… Сначала был в белой. Как только вышел с работы, из цеха нашего. Потом не в белой… Не сразу, конечно…

– Как это??

– Ну… она была сперва… Как сказать-то… В общем… не белая, а как белая…

– Как это так?.. Ты чего ерунду городишь?

– Ну, в общем, дело обстоит так. Если честно. Я же в мукомольном цехе работаю. При фабрике макаронной. А там всё вокруг белое. Очень белое. Белоснежное даже. Сами понимаете. Фабрика же. Макаронная… Там всё белое. Абсолютно. А то, что не белое по каким-то причинам, то к концу рабочего дня тоже белым становится, даже белее белого.

– Опять ничего не поняла. Чепуха какая-то. В муке, что ли?..

– Ну, не совсем так. И в муке, и в пыли мучной. В белой такой. Как снег.

– И вы там все так ходите? Белые? В муке и в пыли?..

– Ну да! А как же ещё-то. К концу рабочего дня мы все белые. И вокруг всё белое.

– Ну вот… Теперь более-менее понятно… А на работу в чём ты ходишь?

– В куртке своей. В чёрной. С раннего утра она у меня всегда чёрная, когда я из дома выхожу. А к вечеру, на работе, она уже белой становится. Совсем белой. Абсолютно. Как и всё остальное тоже белое…

– Ого!!! Ничего себе… С ума можно сойти…

– Ага. Так. Я сначала… ну, в первые дни, тоже чуть с ума не сходил. Приходил в чёрном, а выходил в белом. А потом… ничего, привык. А теперь даже и не обращаю никакого внимания на метаморфозы эти с одеждой. С утра в чёрном, вечером в белом, потом постепенно опять в чёрном… Медленно, но верно. А со следующего утра опять эта кутерьма повторяется. Снова да ладом.

– Как это так?!! И почему постепенно цвет меняется опять на чёрный?..

– Ну, я же не могу сразу из белой в чёрную одежду превратить. Да и невозможно такое. Сколько ни хлопай её. Не отхлопывается. Оно само потом постепенно получается! В чёрное постепенно превращается по мере моего движения в сторону дома. Да и белым-то на работе тоже не сразу, а постепенно становится – в течение целого дня. В течение всей долгой рабочей смены. Она, вернее, становится. Одежда моя. Да и других тоже.

– Так это мука на тебе так искрилась и переливалась, когда я тебя видел? – опять влез в разговор Александр Витольдович.

– Ну, типа того… Она же крепко за день пристаёт к одежде. И белая, мука-то… Вот и блестит, наверное, на свету от лампочек.

– А как же, Шурик, твоя чёрная куртка, которая к вечеру белой становится, потом опять в чёрную превращается? Хоть и постепенно… Ведь я тебя вечерами всегда в чёрной одежде вижу… и по утрам тоже… – допытывалась до истины Елена Леопольдовна.

– Очень просто, тётечка Леночка. Секрета тут никакого нет. Всё очень и очень просто. Проще самого простого. Я же на метро с работы в институт езжу, потом на трамвае ещё. И из института до дома после занятий опять на трамвае, да ещё и на троллейбусе иногда приходится. Всё же в разных местах разбросано: работа в одном месте, институт в другом, а уж как до дома нашего добираться, вы и сами прекрасно знаете. Чего вам объяснять…

– А при чём тут метро? Не соображу никак. И трамваи с троллейбусами?.. Ну, ходят они себе… да ходят… – не унималась ничего не понимающая женщина.

– Я вот тоже на работу на метро езжу каждый божий день, и ничего – цвет моего пальто не меняется два раза на дню! Как такое возможно? На трамвае с троллейбусом также езжу постоянно, – категорично заявил Александр Витольдович. – Леночка вон тоже иногда в транспорте городском катается. Норковая шубка её не становится от поездки в транспорте лисьей! беличьей… или заячьей…

– Конечно так. Базару нет. Всем это ясно и сто раз понятно. Норковая шубка там не станет ни лисьей, ни заячьей. Ни собольей, тем паче. Моя-то куртка, да и кепка тоже, ведь там не превращаются во что-либо такое… этакое… экзотическое или волшебное… только цвет меняют. Сами… Ну, и с божьей помощью тоже. Не я же его меняю. Цвет сам собой другим становится. От людей. Вернее, от их одежды. Постепенно… И чем больше народу там, ну, в метро, автобусе, трамвае, троллейбусе, тем быстрее куртка из белой обратно в чёрную превращается. Куртка быстрее, а вот кепка медленнее. Но если голову пониже наклонить или кепку в руке перед собой держать, то немного быстрее будет получаться. Надо, чтобы соприкосновение как можно плотнее происходило, и двигаться пошустрее необходимо промеж людей. Тогда лучше и быстрее получается.

– То есть весь процесс превращения белого в чёрное от количества людей зависит? Так, по-твоему?.. Я правильно тебя понял?

– Ну да! Это же очевидно. От трения. Чем больше их, людей, и чем более мохнатая на них одежда надета, тем гораздо быстрее процесс очистки идёт – процесс превращения из белого в чёрное. Но это ещё далеко не все критерии, способствующие нормальному восстановлению цвета. Вот, в метро, например, одежда моя не сразу чёрной становится. Не мгновенно она очищается. Да и не может такого случиться. По определению не может. Это же как дважды два. Или как трижды три. За один раз просто невозможно. Испытано. И не раз. За два – получше. А вот, если несколько раз туда-сюда в подземке проехать, тогда да, будет быстрее. Намного быстрее. Гораздо эффективней! Проверено! Почему, спрашиваете… Хорошо, отвечу. Это же общеизвестно. В этом случае соприкосновений-то больше будет, вот поэтому и результат будет лучше. В разы лучше. Это я вам авторитетно заявляю! Но я же не могу долго ездить после работы, мне же в институт надо ещё успеть, опаздывать туда никак нельзя. А то отчислят. По этой причине я стараюсь одним поездом добраться. Но в данном случае надо не стоять в вагоне как истукан безмозглый, а ходить туда-сюда, передвигаться. Чтобы куртка тёрлась о чужую одежду больше. И чаще. Чем больше ходить в разных направлениях и чем больше народу в вагоне или на перроне, тем лучше. Но, я же в институт после работы тороплюсь, и мне никак не удаётся там долго находиться. Я уже говорил вам, что времени всегда в обрез. Поэтому, в метро моя одежда не сразу из белой в чёрную превращается; сначала, по первости, по большей мере серой там она становится, ну, или тёмно-серой, полу-серой. Как хотите, так и называйте. Мне без разницы. А вот уже в трамвае, да потом ещё в троллейбусе, до самой кондиции доходит. Сперва в трамвае, особенно когда народу там много. А уже конечная шлифовка в троллейбусе происходит. Да, там. Но там тоже стоять на одном месте нельзя – в движении постоянном надо быть. Шевелиться надо. Иначе не жди удачи. Обычно, раза два-три из конца в конец продерёшься сквозь толпу – и оппа… – шлифовка в самый раз! Можно и домой идти. Но процесс восстановления цвета происходит всегда по-разному, от многих факторов конечный результат зависит. От народа здорово зависит, от его количества; от одежды, от её вида и качества… Но я уже об этом рассказывал. От размеров пылинок также очень многое зависит. И от муки, естественно. От вида муки, от сорта, от категории, от помола. Вот, к примеру, от ржаной – один результат, от пшеничной – другой. Ну, от проса там разного… или ячменя – так тогда совсем другое дело. Совсем другой коленкор. Очень многое зависит от материала одежды, от её пушистости и бахромистости. Я сейчас про одежду говорю, которая в транспорте соприкасается со мной. С курткой моей, точнее. Велюр или бархат – неплохо очищают. Драп тоже ништяк. Хуже всего, шевиот и бостон принимают на себя пыль. Самое лучшее, конечно, – это меха. Но тоже все по-разному… Норка – один эффект, лиса – другой, соболь – третий. Цигейка совсем иначе себя ведёт. И ещё: чем пушистее, тем эффективней. От жёсткости ворсинок тоже зависит конечный результат. Нутрия – одно… Бобёр – другое… Белка – вообще третье… Про кролика я молчу – так себе. Серединка на половинку. А вот цвет меха или материи на процесс очистки вообще никак не влияет. Могу сказать однозначно, что обычная рыжая лиса от элитной черно-бурой совершенно не отличается в этом плане. Заячьи шубы мне пока не встречались. Не знаю, как они себя в очистке моей одежды поведут. Кроличьи тоже никогда не видел. Может, в дальнейшем встретятся… На то воля божья. От меня сие не зависит. Сами знаете. Ну, и стоять там, как истукан вкопанный, тоже нельзя ни в коем случае, – ходить надо больше, двигаться, перемещаться. Движение – это жизнь. От его, движения, много чего зависит. Шевелиться надо. Зигзагами лучше. Тудыма-сюдыма, так сказать. Бегать, прыгать, скакать тоже очень хорошо. Ну, и быстрее надо шевелиться. Когда шустро передвигаешься, то очистка гораздо лучше происходит. В разы. Шлифовка тоже движение любит. Качественнее получается, если не стоишь на месте. И времени тогда не так много требуется. Если стоять, как дурак, и в окошко пялиться, то вообще ничего не получится. Поэтому движение, движение и ещё раз движение. Понятно? Ну, и по морде схлопотать риска тоже значительно меньше, когда не стоишь… как лопух, как чурбан деревянный, как не знай кто.

– Как это по морде?.. – воскликнул Александр Витольдович, глянув широко раскрытыми глазами на мальчишку. – А что?? Бывает и так?..

– Случается, дядя Саша. Раньше частенько бывало. По неопытности… А сейчас наловчился! Бог миловал. Да и в движении же я… в постоянном…

– Ну и дела… Это ж надо… А я и не ведала, что ты работаешь. Да ещё и учишься. Горемыка ты наш… – всплеснула руками взволнованная откровенной беседой женщина.

– Я думал, что вы знаете, тётя Лена. Я ж давно уже учусь и работаю.

– Молодец! Хорош собой! А сегодня ты в какой куртке выходил? В чёрной своей? Или… в зелёной?.. – решительно спросила Елена Леопольдовна, стараясь окончательно развеять свои тяжкие сомнения.

– Сегодня я, прекрасная тётечка Леночка, в этой куртке весь день хожу. В новой. В зелёной. В дорогой. Недавно приобрёл в модном бутике. Сегодня же мы не работали на производстве – профилактика у нас в цехе. Плановая. И в институт мне сегодня не надо, завтра пойду. Так-то вот… Такие вот у меня, значит, дела. Сегодня я по своим личным делам направляюсь. Поэтому к вам зашёл ключи оставить для мамаши. Ну, так как вы, тётя Лена. Не возражаете? А то я опаздываю уже. Мне же ещё на троллейбусе ехать не ближний свет. Потом на метро. Потом на трамвае. Да вы и сами знаете, как от нас выбираться. Обратно я, может быть, на маршрутке приеду. Не знаю. Как повезёт. Обычно я на микрушках не езжу. Там же народа-то раз-два и обчёлся. Ну и не походишь в них, не разгуляешься. Сидеть там только можно, да и то согнувшись в три погибели. Спина потом болит и ноги не гнутся. И одежда – какая была, такой и остаётся. Мнётся только. То ли дело в трамвае… ну и в метро, конечно. Красота!! Ладно, пошёл я. Вот ключи, мамаше отдадите. Всего хорошего вам, – промолвил Шурик, резко поворачиваясь на сто восемьдесят градусов. Немного пригибаясь и вытягивая голову вперёд, он направился к двери, стараясь пройти мимо висевшей на вешалке норковой шубки как можно ближе. Поравнявшись с шубой, парнишка сделал непроизвольное движение корпусом, чтобы поплотнее прижаться к ней и ширкнуться от души. Затем резво выскочил на лестничную площадку и убежал прочь, не оборачиваясь.

***
Елена Леопольдовна с Александром Витольдовичем и глазом моргнуть не успели, как Шурика и след простыл. Даже с ним попрощаться не успели.

– Вот, Сашенька милый, оказывается, как на самом деле происходило и теперь происходит. А я на память свою грешить стала. Чай зелёный начала пить с вареньем из орехов грецких, – стала вслух размышлять Елена Леопольдовна.

– Ну, чай-то заморский кружками хлебать тебя врачиха уговорила. Вот ты и пристрастилась к нему. И варенье тоже она, докторша та, тебе насоветовала.

– Так-то оно так… Но мне, по-моему, рано ещё на память жаловаться. Есть ещё она, память-то… Я это сейчас поняла. И с Шуриком разобрались, с куртками его точнее. Всё верно, в чёрной куртке вчера мальчишка ходил. А сегодня в зелёной. Во как. А я на чай грешила – то на чёрный, то на зелёный…

– Ты о чём это, Леночка?..

– Да так… ни о чём… Дак ты скажи мне, Саша, ты пил на работе молоко? Или нет? Только честно скажи…

– Пил, Леночка… Точно пил… А ты как узнала?..

– Очень просто. Дедукция…

– Не понял…

– Потом расскажу. Позже. А память-то у меня нормальная… я тебе скажу. Я даже уверена в этом. Абсолютно уверена. На все сто.

– А почему же ты тогда фамилию докторши забыла?

– А ты сможешь запомнить её?.. Я и сейчас её не помню. Погоди, гляну в блокноте. Мы же вместе её туда записали.

– Ага… Я тоже не запомнил… Ну-ка, посмотри… прочитай ещё раз…

– Сашенька! Милый мой! Я не буду это читать. Это же целое литературное произведение. Или научное. Трактат. Это же какое-то очень длинное предложение, местами со смыслом, местами без оного. Её фамилия состоит из нескольких десятков составных единоличных фамилий… И все через чёрточку или тире. От А и до Я. Вон как. Попробуй вот… запомни. То ли графиня она, то ли шахиня. То ли ещё кто. Её фамилию и произносить-то надо, читая громко вслух по бумажке. Да ещё крупными печатными буквами написать сначала. Вот же бог нам послал… такую… такую… Слов даже подобрать не могу какую. То ли сто раз замужем она была, то ли отчаянная и ярая собирательница острых ощущений… То ли ещё как… В голову даже не приходит.

– Ого! Вот даже как… Что ж… оригинально! Скажу я тебе, моя дорогая.

– Да, Сашенька милый мой. Даже не знаю, что тебе поведать по этому поводу. Но это её дело. Личное. С ним ей жить. Как уж есть…

– Ага. Согласен. Как уж есть…

– Ну и хорошо. Пусть так и будет. Мы ничем не поможем.

– Одно скажу тебе, дорогая моя Леночка: менять врача надо. Пока память есть.

– И я согласна с тобой, Сашенька.

– А как тебе Шурочка наш?.. С виду вроде бы ничего. А изнутри… – вопрос.

– Да-а-а… Много мутного в нём и склизкого. Нехорошего. Хоть и красавец!

– Это точно… Слизь сплошная.

– Если честно, то я тебе так скажу: ну и шалопай, однако, сей отпрыск. Шурик-то наш… Надо же до такого додуматься. Мука… Пыль… Очистка… Шлифовка… Трамвай… Зигзаг… Люди… Одежда… А таким славным мальчиком казался. Что с людьми жизнь делает… Калечит. Какие кандибоберы вытворяет… Мерзко и гадко всё. Это ж надо…

– Да, Леночка, некрасиво получается. И с его одеждой… И с людской… Слов даже нет. Поведение парня – вообще не пойми какое. А отношение к людям?.. К окружающим. Нехорошее. Бр-р-р… Не по-человечески получается… Никак не ожидал такого от него… Надо будет поговорить с ним. По душам, так сказать… На путь истинный наставить.

– Поговори… Обязательно поговори, Сашенька. Сделай милость.

– Хорошо, милая. Постараюсь.

– Может, к лучшему станется. Может, исправится.

– Ага. Будем надеяться.

– Поймёт, может, он, что плохо поступает. Что людям пакость он делает.
 
– Это точно. Плохо. Архи плохо. Преднамеренно он это делает. Пакость…

– Одежду им портит, разгильдяй покровский.

– В том-то всё и дело. Портит. По недомыслию.

– Поговори с ним, дорогой ты мой. Обязательно.

– Поговорю. Слово даю.

– Ну… не совсем же он такой бессердечный. Должен же понять и исправиться.

– Это точно, Леночка… Должен…

– В одном Шурка точно молодец!

– Ты про что… дорогая…

– Память мне он вернул!..

– Кто… он… Шурка??

– Да-да! Он! Шурка наш. Мальчик этот. Именно он!!

– Как это вернул… Как…

– Очень просто…

– Но… Ты же… ты же… Это же…

– Не спорь со мной. Это он.

– Хорошо. Не буду спорить. Пусть по-твоему будет.

– И память, и уверенность он мне вернул!..

– Но… как…

– Да-да, Саша! Его это заслуга. Шурика нашего, парнишки соседского. Если б не он, не знаю, что было бы, чем бы это всё закончилось…