Автобус идёт в Тель-Авив. Ави
***
- Нет, офицер, я не стрелял. Кто стрелял, я не видел.
- Да, пистолет мой, вот разрешение.
- А это обязательно, реквизировать оружие? Я же прямо сегодня подъеду в отделение, дам показания, напишу объяснительную… А, таков закон… Хорошо, но только под протокол. И я остаюсь с вами, отвезёте меня в полицию, хорошо?
***
Я хотел сегодня поехать на маршрутке, но на маршрутку опоздал, зацепился языком за Шмулика, с которым когда-то вместе работали на радиаторном заводе в киббуце под Рош ха-Айном, недалеко от Петах-Тиквы. Кстати, Шмулик он только для меня, да и то, за глаза. Зовут его Семён, и обращаюсь я к нему не иначе, как Семён, или Сева. Он из Москвы, любитель мотоциклов и женщин. Жена у него очаровательница, он её очень любит и героически хранит верность. Во всяком случае, я так думаю.
Задержался же я из-за обсуждения моего нового приобретения, о котором я поведал Шмулику, чем вызвал его лютую товарищескую зависть. Когда-то Шмулик стал обладателем пистолета Глок-17, и иногда давал мне из него пострелять. Я долго мучился, душимый жабой, копил денежки, тратил их, теряя надежду, опять копил, пока не плюнул на всё и не приобрёл себе такой же, только лучше, Глок 17 пятого поколения, и нас стало в Ариэле двое «русских» с Глоками. Сабры* редко себе такие покупают, ибо дорого. Ну, а нам, русским «мишугаим» *, цена не важна, понты дороже.
И каждый месяц, во вторую субботу, мы с ним ездили в тир, отстреливали по паре-тройке магазинов, для верности руки и глаза, тренировались на целкость и скорость реакции, в том тире был специальный тренажёрчик за дополнительные деньги. Платили пополам, так что получалось недорого.
Как-то раз Шмулик мне рассказал, что его Глок иногда стреляет короткими очередями, типа особенность есть какая-то, что-то там подогнано не так, как следует. Очень меня этот вопрос заинтересовал, я ногти на руках сгрыз по локоть в поисках информации по данному вопросу. Но тщетно, никто мне не смог подсказать, что и где надо испортить, чтобы пистолет, предназначенный для стрельбы одиночными, стал стрелять очередями.
Прошло с тех пор года два, за это время я сменил место работы, лишился работы, постоял в очереди на бирже труда, поработал за наличку у столяра в помощниках, но ни разу так и не стал свидетелем очередей из Шмуликова пестика и пришёл к выводу, что он меня мала-мала разыграл. Тем не менее, мой интерес к автоматизации Глока не ослаб, тем более, что модель 18, стреляющая сериями по три патрона, уже появилась на мировом рынке. Вот только у нас в продаже она не появилась, не соответствовала строгим законам государства Израиль.
Законы законами, но инженерная мысль не дремлет, мятежный ум изобретает непредставимое, сумрачный гений творит день и ночь и вот – австрийцы создали апгрейд-набор для 17-го Глока, путём замены ствольной коробки и добавления пары загогулин превращающий его таки в автомат на три выстрела, мечту идиота…
Чего мне стоило привезти этот конструктор в Эрец Исраэль – отдельная история, которую я расскажу когда-нибудь попозже, а может быть и не расскажу, это уж как сложится. Вёз частями, что-то в багаже, что-то посылкой, времена были ещё не совсем драконовские, башни-близнецы ВТЦ ещё стояли на своих местах, короче, как-то справился. Руки растут из правильного места, понадобилось полчаса перевода с иностранного языка и изучение приложенной к конструктору схемы – и вот, я стал обладателем столь желанного девайса. О чём никому, естественно, не признался, ибо «Тиха украинская ночь, но сало лучше перепрятать…».
Никому, кроме Шмулика.
***
-Нет, офицер, я не служил в армии, и от милуима* освобождён, по здоровью…
-Да, раз в пять лет прохожу медкомиссию, чтобы водительское удостоверение не отобрали.
***
И вот, сел я в автобус на свой постоянный рейс, сижу как всегда, в третьем ряду, со стороны дверей, у прохода. Рядом, у окна, уже успел сесть паренёк из соседнего дома, едет в свою религиозную школу в Бней-Браке*. Его семья собирается туда переезжать из Ариэля, неуютно им среди русских и атеистов. Открыл бук-ридер, провёл пальцем по экрану, выбрал Херберта, Фрэнка, читаю «Дюну», тащусь до невозможности, так лихо закручено, ядерная смесь фантастики и философии с боевиком, всё, как я люблю.
Отличие автобуса от маршрутки в том, что он останавливается на всех положенных ему остановках и заезжает в близлежащие поселения. Маршрутка – та бежит себе по шоссе, никуда не сворачивая и высаживает пассажиров только по требованию, и, если нет свободных мест, не останавливается и никого не подбирает, хоть весь упрыгайся себе, стоя на остановке. Так что времени на почитать у меня хватит, ехать часа полтора.
Автобус едет, и я еду, еду в Тель-Авив, где уже третий месяц обучаюсь на компьютерных курсах в колледже Кедем, который расположен прямо напротив, через шоссе, от Министерства Обороны. Вот ещё месяца два пообучаюсь, сдам тест, пройду практику, а там и работой обещали обеспечить, красота, кто понимает… Осталось понимающих найти.
Солдаты и солдатки, религиозные и не очень граждане, марокканцы и тайманим* входят и выходят, все едут по своим не очень отложным делам. Вот Авраам (Ави) зашёл, сел в соседнем ряду. Я с ним познакомился на Дне Рождения Йоси, моего коллеги по заводу, три года назад. Он прошёл две войны, в войну Судного дня, вместе с Йоси, брал Дамаск. Ну как брал, случайно оторвались на БТРе от своих, пилили куда-то по жаре и в пыли, въехали в какие-то трущобы, взяли в плен человек 10 сирийцев. Ждали три часа, собирались уже возвращаться, но подъехал командир и сообщил, что они первыми (и единственными) вошли в Дамаск. И первыми из него сейчас выйдут… И нет, медали за взятие вражьей столицы не будет, пусть скажут спасибо, если не накажут…
Такая вот была история, по крайней мере так они эту историю рассказывали. Ави о себе сказал, что после войны ударился в религию, выучился на доктора, работает в больнице, каждый день ездит в Тель-Авив на работу, то на машине, то автобусом. А больше я о нём ничего не знаю.
Кто-то остаётся на остановке, ждёт тремп*, за который не берут денег, получается существенная экономия бюджета. И так всю дорогу, остановка за остановкой, километр за километром, быстро и плавно, слегка покачивая. И меня уже в сон клонит, читать лениво, сны подкатывают, только на краю сознания отмечаю шипение пневматики открывающихся и закрывающихся дверей, шуршание шин до следующей остановки, а там опять и снова, то поворот, то остановка… Приоткрою глаза, вижу – вот два солдата вошли, сели в соседнем ряду. Коричневые ботинки, зелёная кумта*, пехота. На погонах пусто, лица детские – салаги, тиронут*, не иначе… Вот марокканская бабка с внуком, сели на переднем сидении в одном со мной ряду… кто-то ещё вошёл, кто-то вышел, вошёл-вышел, прохладно, уютно, спать, спать…
***
-Да, офицер, пистолет я купил два года назад, в оружейном магазине Ариэля, была распродажа...
-Нет, стрелял всегда только в тире, в Ашкелоне, улицу не помню…
***
И снится мне прохлада нашей квартиры на четвёртом, последнем этаже, нового дома на улице Ха-Ционут, вид из окон на холмистые просторы Шомрона, шоссе и арабские деревни. В своём рабочем кабинете жена стрижёт очередную клиентку, краски-перекись, кисти-ножницы. Сын играется с соседкиной дочкой, чего-то там хулиганят по-мелочи. В углу вальяжно развалился наш малыш – немецкий дог Деннис, которого я маленьким щенком приволок с помойки того самого кибуца, где мы работали вместе со Шмуликом. Шуршат шины, шипит сжатый воздух, опять остановка…
Жена кричит что-то из кабинета, голос громкий, слышу – кричит, а чего кричит, не понимаю. Не по-русски кричит, значит не мне, но и не на иврите, то есть не ребёнку, чёрт-те что и сбоку бантик… Какая-то дикая смесь иврита и арабского, причём в основном плохой, но, в общем, понятный мне иврит и арабская ругань, которую я понимаю отлично …Мутное такое состояние, промежуток между сном и явью, когда всё путается, перемешивается, то ли сплю, то ли нет, то ли жена кричит, то ли араб на рынке предлагает перезрелую дыню и при этом почему-то ругается. И настырный такой, не просто предлагает, а настаивает, навязывает просто, заставляет купить. Орёт, прямо командует.
И не купить требует, нет, не купить. Бросить чего-то требует, требует, чтобы два солдата-первогодка из соседнего ряда выбросили в проход своё оружие, М-16 и УЗИ, иначе он разожмёт руку, в которой у него зажат активатор, и тогда всё, понимаю я, сбрасывая остатки сна, погибнет водитель, солдатка, которую он держит второй рукой за шею, бабка-марокканка с внуком на переднем сидении… Да всем конец, и мне, и Ави в соседнем ряду, и, наверное, всё, что останется от автобуса и пассажиров, будут отскребать ложками, всё, что не сгорит и не испарится… Судя по размеру сумки на боку у этого урода, там килограмма три взрывчатки, до центра земли яму проделает.
Сон слетает, сзади слышны сдавленные вскрики беременной тайманки*, севшей в автобус на последний ряд на выезде из Ариэля, плачет девочка двумя рядами ближе ко мне, она за три месяца ни разу на этом автобусе не ездила, вот что значит – не повезло. Сосед сложил руки в замок, мальчишка, лет тринадцать, качает головой, бормочет молитву. Ави в соседнем ряду, через проход, сидит с закрытыми глазами, тоже, видно молится… Бросается в глаза смертельная бледность его лица и крупные руки с побелевшими костяшками пальцев, вцепившихся в подлокотник кресла. Вот ему опыта не занимать, а что толку, он теперь доктор в религиозном районе, вооружён только верой. Да и что можно сделать? Салаги, как требует устав, входя в автобус, отомкнули магазины, в патроннике пусто, не успеют. Да и не сообразят, опыта нет, а оружия в автобусе ни у кого больше нет… Только у них да у девчонки в руках у мехабеля* и всё...
А ведь нет, не всё, не всё, есть ещё мой девайс в поясной кобуре, 15 патронов 9 мм и ещё обойма на 13. Лишь бы успеть, не профукать, когда подвернётся, шанс…
***
-Я уже говорил, офицер, я не стрелял, у меня и обойма-то была в сумке…
-Да нет, куда мне, я сидел, как и все, ждал помощи…
-Да, я понимаю, что помощи могло не быть, но что оставалось делать…
***
Террорист не велик, не более 170 см роста, худощавый и жилистый, во всяком случае, он полностью закрывался солдаткой, которую держал, зажав её шею сгибом руки, придавливая горло, придушив, но не настолько, чтобы она упала без сознания. Из коротких рукавов рубашки виднелись по-взрослому натруженные руки.
Он явно кого-то ждал, и, судя по всему, не собирался сразу же взрывать автобус, у него была другая цель. Заложники, вот что ему было нужно. И они у него были, но он не знал, что делать дальше. Наверняка, по плану, должны были подойти ещё боевики, но видно, что-то пошло не так, как задумывалось.
Он уже понял это и очень нервничал, понимая, что приближается момент, когда придётся перейти к другому варианту, выполнить то, к чему его так долго готовили, к чему он, может быть, даже стремился. Но, в любом случае, приближался момент, когда он уже не сможет удерживать довольно крупную солдатку, и он либо придушит её, и та упадёт, либо он её отпустит, но в любом случае она перестанет служить ему щитом. И ему не останется ничего, кроме как с криком «Аллаху Акбар» отпустит зажатый в руке активатор. И тогда, среди кусков тел ненавистных сионистов, в грохоте и очищающем пламени, он вознесётся к гуриям, что ждут его в другом, лучшем мире. И этот момент приближался с каждым ударом сердца, с каждой секундой нашего стояния на остановке.
***
- Нет, офицер, я не знал, что у кого-то в автобусе есть оружие.
- Я, как и все в автобусе, надеялся, что проедет армейский патруль, что нам помогут.
- Да, офицер, я знаю нескольких человек в автобусе, не очень близко, просто знаком…
***
Шанс подвернулся, когда салаги с грохотом швырнули в проход своё железо. Араб чуть развернулся, правой рукой указал на меня и приказал: «Ты, возьми их ружья и поднеси сюда, ко мне». При этом правая половина лица и почти вся рука, в которой был зажат активатор, и которая до сих пор была закрыта телом солдатки, оказалась на виду до середины плеча.
С самого начала я ждал, что террорист откроет голову, хотя бы половину, ну четверть, в конце концов. В своих рефлексах я не сомневался, ежемесячные тренировки в тире на тренажёре не прошли даром, я выигрывал на спор не только у Шмулика, но и у инструктора, примерно пятьдесят на пятьдесят.
Вот только в тире мишень ни разу не закрывал живой щит. Я представлял себе, как поднимаюсь с выходом одной ногой в проход, одновременно поднимая руку с пистолетом, выстраиваю линию, соединяющую точку прицеливания и прицельные приспособления моего пистолета. Нажимаю на спуск, палец продавливает предохранитель, переключатель огня стоит на одиночном, его башке хватит, а опасность попасть в заложницу уменьшится. Риск есть, но через пару-тройку минут это уже не будет иметь значения, испаримся все.
***
- Нет, офицер, я не знал, что можно сделать. Растерялся, как и все…
- Нет, офицер, нам просто повезло.
***
Пистолет я достал из кобуры уже несколько минут назад, и теперь всё произошло почти так, как я планировал. Я поднимаюсь, левая нога выносится в проход, правая рука с пистолетом ещё скрыта спинкой кресла, стоящего впереди.
Вот рука с пистолетом поднимается выше, но только рука эта не моя, это рука толстяка Ави, это он, поднялся со своего места в соседнем ряду, опередив меня на мгновение.
И линия прицеливания его пистолета, не моего, поднимается от пола на уровень груди террориста
Вот она на уровне колена, террорист всё ещё смотрит на меня.
Вот она на уровне его живота, смертник начинает поворачивать голову в сторону толстяка, он почувствовал движение, но ещё не понял, что происходит.
Вот линия прицеливания на уровне плеча, террорист видит угрозу, и я понимаю, что толстый, не тренированный Ави не успеет. Даже, если он поднимет пистолет чуть выше, даже если попадёт и выстрелом разнесёт голову, тот всё равно успеет разжать пальцы.
***
-Нет, офицер, я сам в шоке, не могу понять, как это получилось…
***
Палец продавливает предохранитель на спусковом крючке, дожимает спуск до конца. Три выстрела сливаются в одну короткую очередь, плечо террориста будто взрывается, его глаза расширяются от удивления, он внезапно понимает, что не может управлять своей рукой. Во всяком случае, той её частью, которая держит взрыватель и должна совершить простое действие – разжать пальцы. И теперь половина плеча, локтевой сустав с предплечьем и кистью лежат на полу, по-прежнему сжимая в пальцах активатор. Очередь из трёх пуль 38-го калибра, выпущенная с расстояния пяти метров отделила часть руки террориста не хуже, чем миниракета в фильме «Хищник».
Парень уже почти падает в обморок, но осознание провала миссии, ненависть к сионистскому врагу придают ему сил, он отталкивает свой живой щит, чтобы сделать один шаг, только один шаг до бывшей своей руки и попытаться пинком выбить активатор из скрюченных пальцев.
Ави, прекрасно, как оказалось, натренированный, всё равно не успеет вернуть руку, отброшенную отдачей, не успеет остановить его ещё одной очередью. Всё зря…
Ещё три выстрела сливаются в короткую очередь. На этот раз стреляю я. Не целясь особо, просто направив пистолет террористу в грудь. Его глаза гаснут, напряжённое лицо расслабляется, он падает на уже не свою руку, накрывая активатор и прижимая его к полу, будто бы для большей надёжности, чтобы чего не вышло…
Взрыва не будет, во всяком случае пока. Ну, а остальное – дело сапёров, сирена приближающегося венного патруля звучит где-то на периферии сознания. Начинается отходняк, слабеют ноги, руки дрожат, ужасно хочется пить.
И я вижу, что соседнем ряду садится на своё место бывший солдат, добродушный толстяк Ави, убирая в кобуру скрытого ношения под пиджаком такой знакомый мне пистолет Глок-18, модель С, предел моих недавних мечтаний, который никогда не поступал на рынок гражданского оружия. Пистолет, которым вооружают только агентов спецслужб, в частности, бойцов «мистаарвим*». Садится, поворачивает ко мне своё полное лицо и подмигивает, будто бы говоря: «Ай-яй-яй, запрещённое оружие, да ещё и на автомате... Ладно, мы ведь никому об этом не расскажем, правда?»
***
Автобус идёт в Тель-Авив. Из Ариэля, мимо Кфар-Касем, через блокпост, через зелёную черту*, по шоссе, окружённому выгоревшими на солнце полями и оливковыми рощами, мимо арабских деревень и израильских поселений, каждый час, каждый день, кроме субботы.
*****************************************************
Краткий словарь для тех, кто ещё не вернулся:
• Мишугаим, мишуга (ивр.) Дураки, сумасшедшие, придурки
• Сабра (ивр.) – израильтянин, родившийся в Израиле
• Алия (ивр.) – дословно «восхождение», возвращение на Родину, в Израиль
• Тайманим (ивр.) – израильтяне, выходцы из Йемена
• Тремп (изр.) – ловить попутку
• Кумта (ивр.) - берет бойца армии обороны Израиля, различается по цвету в
зависимости от рода войск
• Тиронут (ивр.) – курс молодого бойца
• Тайманка (ивр.) – израильтянка, приехавшая из Йемена (либо родившаяся в семье
тайманим)
• Мехабель (ивр.) – террорист
• Мистаарвим (ивр.) – буквально: Секретное Подразделение маскирующихся;
• Вязаная кипа (ивр.)- соблюдающие традиции, религиозные израильтяне, как
правило покрывают голову. Вязаная кипа считается признаком сиониста.
• Бней-Брак (ивр.)-район в Тель-Авиве, место проживания ультрарелигиозных
израильтян
• Зелёная черта (изр.)-Граница между территорией собственно Израиля и так
называемыми «Временно оккупированными территориями»
Свидетельство о публикации №222071301129