Семья моя. Новая жизнь 2

Продолжение. Начало:
http://proza.ru/2022/02/27/1378
http://proza.ru/2022/03/28/1650
http://proza.ru/2022/07/09/1456

Невольно рассмеялась Анна, когда Михай, поднявшись с крыльца, удивленно спросил у нее:
- Я что, здесь и спал?
Глянула вниз, а у нижней ступеньки коварной скобы уже нет, значит, вырвал ее Михай с вечера, присел на крыльцо, да и сморил его благодатный сон. А летние ночи-то коротки.
Понимая, что Михай будет ждать пробуждения Максимки, Анна позвала беспокойного отца на кухню, налила кружку чаю на листьях дикой малины, поставила перед ним чашку вчерашней картошки, посыпанной уже собственным укропчиком, и извинилась, что хлебца у них нет.
Михай отодвинул картошку, встал, пробормотал смущенно, что сейчас вернется и вышел, махом спрыгнув с высокого крыльца. Недоуменно пожав плечами, Анна задвинула угощение в еще теплую русскую печь.

Михай вернулся довольно быстро и поставил на стол едва не четверть куля пшеничной муки, Анна всплеснула руками, увидев такое богатство, такую чистую, белую муку, ту, что называют крупчаткой, этот дар решал многие ее проблемы, Анна часто задумывалась, чем будет кормить детей, которые скоро уже приедут из интерната.
От благодарных слов Анны Михай отмахнулся и с улыбкой наблюдал, как споро Анна завела тесто, подбросила дровец в печку и мигом напекла красивых лепешек. Хлебный дух немедленно разбудил щебетунью Женьку, проснулся и Максимка, подал голос, все тут же бросились к нему в закуток.

Повязка с головы мальчика уже упала, глазки были ясными и даже веселыми. С трепетом душевным Анна осторожно отвела Максимкины кудри от раны и изумилась - там, где вчера рана зияла, как большой окровавленный рот и сочилась кровью, сейчас шел длинный, чистый розовый шрам, явно уже подживающий. Слава тебе, Господи, - с облегчением подумала Анна, - помогли мне силы небесные.

Втроем уговорили Михая оставить Максимку, все же надо было ему отлежаться, да и присмотреть за раной не мешает. Успокоенный Михай ушел, сытые дети спокойно играли в закутке, и Анна принялась было за шитье, но явилась Марея, принялась возбужденно рассказывать, что видела вчерашнее несчастье, слышала крик Анны о помощи, но испугалась и не подошла, а потом уж и стихло все.
Отвлекая боязливую Марею, Анна, наконец-то спросила, откуда у нее такое странное имя?
Рассмеялась Марея:
- Крещена я была Марией, правильным именем, а пошел отец к писарю записывать меня, прихватил бутыль бражки, когда выпили хорошо, то один дурак так вот сказал, а другой записал. Да мне нравится, я привыкла.
Посмеялись немного, Анна шить принялась, стрекот машинки Марее не понравился, убежала.

Спокойно день провели, а к вечеру пришла встревоженная Зина. Стараниями Мареи по селу молва пошла, что в портнихином дворе едва не насмерть убился сын мельника, кровища хлестала, залила весь двор, а портниха дико кричала, звала на помощь все силы небесные, кровь остановила и к утру парень стал здоровехонький, никаких следов от раны, и мельник у нее ночь провел, а утром приволок полный куль пшеничной муки, белее снега.
Рассказывает такое Зинаида, а Анна не знает, смеяться ей, или плакать. Вот ведь язык без костей у соседки, что с нее взять? Зина, однако, на Максимку поглядела, а уж потом стала Марею ругать за сплетни.

В сумерках уже пришел Михай проведать сына, Анна про молву промолчала, но озадачила его:
- Больно скромная одежонка у мальчика, нет ли у тебя отрезов парочки простеньких, я бы пошила ему штанишки да рубашонки.
Михай обрадовался, обещал достать ткани для сына, в селе ему рады угодить, скоро уборка и помол начнется, мимо мельника никто не пройдет.
Довольна Анна, сможет она и мальчика одеть прилично, и Михая отблагодарить за благодеяние, этой муки хватит ей за лето дочек подкормить, интернатские хлеба не больно сладкие, а и в городе почти голодуха.

Михай не внял новым уговорам, на руках унес сына домой, но утречком Максимка уже сидел за столом у Анны, уплетая вкусную заваруху из белой крупчатки, готовить ее Анна была большая мастерица.

Так и пошли дни за днями. Вернулся с заработков муж Мареи Генка, вахлак с нахальными белыми глазами. Марея сперва прибегала радостная, потом погрустнела, Генка загулял, пропивая то, что заработал за зиму. Примечала Анна, что Генка дарит жене не только ласки, но и приличные синяки, но гордая Марея об этом молчала.

Однажды утром, пряча глаза, Марея сказала:
- Извиняй, подруга, Генка плохую весть тебе привез.
-Что, что такое? - испугалась Анна, - дети?
- Ай, да у тебя все дети на уме, - махнула рукой Марея, -Генка и не знает твоих детей. Он в Иркутском встретил Сеньку, сына хозяина этого дома. Старики-то померли, а Сеньку, как говорили, прикончили красные или белые, но он, выходит, что, живой. В общем, просит за дом плату, деньги просит. Вот такие дела. Грозится спалить дом, коли не заплатишь.
-Марея, нету у меня таких денег, а и никаких нету, не думала я вдовой остаться с тремя детьми на руках, что и делать, не знаю, -заплакала Анна.
- А ты, подруга, даром-то не шей, требуй деньги, у тебя куль муки, да овощи будут свои, вот и проживешь, небось, без молочка и яичек, не баре вы, простые люди.
- Ах, какая ты сердобольная, Марея, однако, успела придумать для меня жизнь. Нет уж, я сама жизнь свою построю, без твоих советов, мне они не подходят. Приходи к ночи, как дочка уснет, я пока думать буду, - так Анна ответила соседке и отвернулась.
-Анна, Генка просил про Сеньку никому не сказывать, его вроде как ищут, скрывается он. Ты только Степану не скажи ничего, сами уладим все как-нибудь, поняла меня? - Сказала Марея.
Анна только кивнула в ответ и Марея убежала.

Вытерла слезы Анна, не время плакать. Поговорить бы со Степаном, но нельзя, то знает, что на уме у пьяницы Генки, ему ничего не стоит и подпалить домишко, лишить семью крова. Степан, видно, твердо знал, что хозяева сгинули, а Генка, вишь, сумел встретить Сеньку в таком большом городе, да не иначе, как врет...
Марея целый план придумала, где деньги взять. Да какие деньги у ее заказчиков? Спасибо за то, что дают за работу молочко, масло и не в этом дело даже, просто ей помогают и она помогает, жизнь такая.
Нет, мудрят Марея с Генкой, мудрят и берут грех на душу, обмануть хотят вдову и детей, троих девочек беззащитных.

Ту малость, что сохранилась от зарплаты Федора, трогать нельзя. Вот нитки кончаются, это расход обязательный, иначе не будет работы, а остальное надо для Анечки сберечь, получит она диплом и надумает учиться поехать, а без денег куда? И лет-то ей всего пятнадцать, где возьмут на учебу малолетку, да без денег, как быть, откуда все знать Анне? Конечно, мир не без добрых людей, но и плохих тоже полно, вот хоть Марея, добрая вроде баба, а что удумала...
Долго печалилась Анна и решила все-таки, что надо от Генки откупаться, чтобы не было чего плохого от варнака.

Одно заветное богатство было у Анны все же - подарок Федора, маленькие золотые серьги, розочка с красным рубиновым камушком в серединке. Надевала их Анна несколько раз, чтобы порадовать Федю, и бережно хранила в коробочке. Достала сережки, подержала, погладила, вспомнила былую радость, но плакать себе не разрешила, сжала сердце в комок. Не осудит ее Федор, если подарок его дом выкупит для детей, вот так она и сделает, но сперва порядится с соседями, попробует...

В сумерках уже пришла Марея, пришлось Анне зажечь драгоценную свою свечку и ярко блеснула в ее руке золотая серьга, заискрился красный рубин и глаза Мареи вспыхнули тоже.
Нечего время тянуть, Анна сказала, что серьга у нее всего одна и отдаст она ее как плату за дом под клятву Мареи на святой Библии.
Видна была открытая радость Мареи, без всяких сомнений поклялась она, что получила полную плату за дом и Библию поцеловала, выпросила еще коробочку и убежала. Точно каменной сделалась Анна, протерла обложку Библии, подержала в руках вторую серьгу и спрятала. Спасибо, Федя, спас твой подарок ... пока. Неизвестно, что еще предстоит.
Пусть вторая серьга лежит, дожидается своего часа.

Вторая серьга дождалась своего часа почти через четверть века, это я знаю уже не с чужих слов, могу рассказать вкратце, хорошо помню.
Жила Анна Павловна в то время уже на попечении взрослых дочерей, дом был свой, а при доме прируб, в котором всю войну и в послевоенные трудные годы постоянно жили разные несчастные люди - эвакуированные, отставшие от поезда, приболевшие, достаточно было бесприютных. Чаще всего приводила их старшая сестра Анна, ее бухгалтерская контора помещалась в столовой для железнодорожников, а к столовой и подходили приезжие, их подкармливали, суп наливали, хлеба отрезали, ну и слушали про печали, помогали, как могли. Анна приводила домой то одних, то других и однажды зимой пришла с девушкой, истощенной до синевы, вконец измученной. Ну, решили ее подкормить, а устроить потом, обычно так и бывало. Анна Павловна старалась, выхаживала девочку, жалела и утешала, месяц, наверное, прошел, и другой, весна началась, тепло пошло и растаяла наша снегурочка, ушла, не прощаясь.

Ну, ушла и ушла, только что-то смутно стало на душе Анны Павловны, и словно в сердце толкнуло, полезла в сундучок свой, а заветного сверточка с золотой серьгой там и нет, ушла сережка вместе с той девахой.
Сестры очень возмущались, хотели в милицию пойти с заявлением, но Анна их остановила:
- Не надо, девочки, значит, подарок Федора еще кому-то понадобился, может, выручит, как меня в свое время. Вишь, дождалась сережка своего часа, пусть послужит, чего напрасно лежать ей в сундучке.
Я этой сережки так и не видела, мала была, но девицу ту помню. И никто из дочерей Анны, как и она сама, никогда не носили никаких украшений.

После целования Библии Марея не заходила к Анне довольно долго. Стыдно глаза казать, - думала Анна и, скорее всего, была права, но нужда заставила Марею все же явиться.
- Я к тебе, подруга, за советом и помощью пришла, - ласковый голос соседки насторожил Анну, и она промолчала, слушая.
- Нынче я Генку на заработки не отпущу, заработал гроши, да и пропил -продолжала Марея, - я, подруга, надумала на зиму козу купить, надоело у этой срамницы Леонихи покупать молоко и смотреть на ее поганую рожу, как это земля носит такую уродину? Куплю козу, хватит нам молока, его только дочка и пьет-то...
Анна слушала, слушала Марею, и не выдержала:
- А я тут с какого боку? - спросила.
Голос Мареи стал еще ласковее:
- Дак, подруга, козе на зиму сено нужно, вот мы наладились с Генкой на дальние покосы, там и шалаш есть огромный, как дом, считай, можно прожить недельку. Генка косить станет, а я грести, заготовим сенцо, зиму будем с козьим молоком. А ты, подруга, помоги нам, отпусти на покос Женечку ребенка присмотреть, она у тебя умница, Любку мою знает, играла с ней хорошо. Да какая это работа-то, только знай, приглядывай, накормлю Любку, она и спит себе целый день, я тоже рядом буду, вдвоем мы и справимся, так как, подруга?
- Что ты, что ты удумала, испугалась Анна, - какая из Жени нянька, ей седьмой только год пошел, она сама ребенок. Не пущу.
И тут из закутка Женя выскочила, затараторила:
- Пусти меня, мама, на покос, пусти, пожалуйста, я с Любой справлюсь, присмотрю и поиграю, а там на полянах ягоды красные поспевают, люди говорили, пусти меня на первый раз посмотреть покос ...
К Жениному нытью присоединилась Марея, принялась прошлое вспоминать, как сама Женьку кормила, умывала и присматривала, расхваливать принялась, как хорошо будет им на покосе и совсем не трудно будет Женечке, уж можно поверить.
Засомневалась Анна, ей Марея не раз помогала и выручала, наверное, помочь нужно, раз так просит, неделя-то срок невеликий, что может случиться на ровных полях, где ягоды красные поспевают, сама тоже слышала...
Вышел из закутка Максимка, насупился, но промолчал. Заскучает один-то, вот и сердится.
Под радостный визг Женечки, скрепя сердце, согласилась Анна отправить дочку на покос, чтобы помочь соседке и присмотреть за ребенком.

На следующий день приятель Генки увез всех на своей лошади, и Женька сидела на телеге совершенно счастливая, зато Анна не могла найти себе места, болело сердце, ныло и успокаиваться никак не желало.
Пошел третий день, как не слышно в доме звонкого голоска Женечки, не приходит и Максимка, тишина стоит в доме мертвошная, только стрекот швейной машинки ее нарушает и мечется душа Анны, летит к своим детям, но не может долететь, жестока материнская доля...

Продолжение следует…