Море

Я видел море только на картинках. Вот Генке с соседней улицы повезло – у него что-то с лёгкими, он задыхается всё время,  врачи говорят – не климат – так вот он по путёвке ездил на море, потом нам, всем ребятам деревеньки Вытуево, рассказывал, какое оно – Море…
Конечно, привирал много – не без того, но море нам, ребятишкам, по Генкиным рассказам, понравилось. Вот с тех пор я и решил, что моя самая главная мечта – увидеть море. Услышать, как оно тихо катит свои волны, как перешептывается с галькой на берегу. Почувствовать, какое оно солёное, и, распластавшись на его поверхности, ощущать всем телом, как оно тебя держит и не даёт упасть. Хотя последнее, наверное, Генка приврал – почему же тогда так много людей тонет? И моряков? И почему тогда киты и акулы плавают в глубине? Если море такое плотное, что на его поверхности  можно спокойно лежать? Точно, наверное, врал.
И я чувствовал, что моя мечта скоро осуществится – пока учился в школе, время зря не терял –  перечитал все книги о морях и океанах, которые были у нас в деревенской библиотеке, приставал к директору школы, когда он ездил в Кисловку, чтобы купил там что-нибудь новенькое. Директор артачился, но привозил. И я снова с головой уходил в плаванье.
Я знал, что после школы буду поступать в Ленинградский институт инженеров водного транспорта, а там до моей мечты – рукой подать.
Я с нетерпением ждал выпускного, мечтал о том, как получу аттестат об окончании школы, как поеду в Ленинград поступать в институт… С особой тщательностью готовился к экзаменам по литературе, тригонометрии, химии, алгебре – что называется, зубрил их.
20 мая 1941 года закончился учебный год, и начались выпускные экзамены. Неожиданно меня и соседского Федьку вызвали в военкомат и дали направление в Томское артиллерийское училище. Нам пришлось даже  досрочно сдать два выпускных экзамена, и 16 июня мы уже ехали  в Томск.
Я ужасно огорчился, тем более и с Таткой не успел, как следует попрощаться – ведь времени на гуляния совсем не было – сначала  готовились к выпускным экзаменам, потом этот неожиданный вызов в военкомат. А мы хотели с ней вместе после выпускного походить по нашим любимым местам, помечтать, встретить восход солнца над речкой и поклясться, что будем вместе всегда, что бы ни случилось. Я даже написал слова, чтобы выучить их, а то у меня память такая странная – в самый ответственный момент все мысли куда-то исчезают, голова становится пустая-пустая, и стою, как дурачок, глазами хлопаю  – не хотелось перед Таткой так глупо  выглядеть.
Но, конечно, огорчался я не только из-за того, что не успел попрощаться как следует с моей красавицей, – она мне на прощанье только и успела – сунуть малюсенькую фотокарточку в ладошку, да чмокнуть меня не умело так  – в ухо – по-детски.
На фотографии той она совсем ещё девчонка – две косички торчком, улыбка, весёлые глаза – фотографировалась на комсомольский билет, да нашему комсоргу фотография не понравилась, сказал, что это несерьёзно – на комсомольский билет с улыбкой и косичками торчком, и заставил Татку фотографироваться заново, посерьёзнее чтоб было. А эта  карточка осталась.
Больше всего меня угнетало, что везут меня не к морю, не к моей мечте, а в артиллерийское училище. Но и с этим я потихоньку смирился. Артиллерия – так артиллерия. Если войны не будет,  то после училища всё равно буду поступать в Ленинград – всё равно буду идти к своему морю.
Я не совру, если скажу, что 22 июня известие  о войне меня не удивило – я его ждал. Теперь были понятны и поспешность, с которой нас забрали в военкомат и не дали как следует сдать экзамены, и то, что не дали поступить после школы, куда хочется. Выбор был предопределён будущим – войной.
А море, что ж, море – оно мне до сих пор снится – стОит мне только закрыть глаза, как я слышу крики чаек над водой, плеск волн о берег, чувствую влажный, солёный воздух, который вдыхаю всей грудью. Ощущаю брызги на лице… Море – всегда со мной, даже здесь, на передовой, и я мечтаю о том, что, когда закончится война, я всё равно поступлю в Ленинград. И осуществится моя мечта.
В каждом письме Татке пишу о море. Описываю его, нахожу новые краски, где-то и привираю, наверное. Но ведь надо её как-то поддержать – её отец и старший брат погибли в первые дни войны, мать ушла в санитарки – тоже где-то воюет недалеко от меня, а Татка в школе  вместо учительницы (которая тоже на фронте в санитарках), учит детей грамоте. Она всегда хотела стать учительницей, но не так конечно, как пришлось.
Пишу, а в ушах у меня шепот моря, ласковое солнце припекает лицо, морские капли случайно попадают в рот, и я морщусь – они и впрямь солёные …
Может, это и есть реальность? Солнце, море, тёплый воздух, солёные брызги, крики чаек – это реальнее, чем вот этот блиндаж, раненый товарищ, который что-то неразборчиво бормочет во сне, огрызок карандаша, которым я пытаюсь что-то бодрое и весёлое писать своей любимой, которой ещё ни разу не объяснился в любви, кусок бумаги, весь помятый, но которому я рад несказанно, потому что могу написать пару строк домой? И завтра будет не реальный бой – за нами Москва, кто мог поверить в такую реальность всего полгода назад?! И мы будем биться за каждый сантиметр нашей земли.
Слишком много осталось там, западнее линии фронта, наших городов – Брянск, Вязьма, Юхнов, Киров, Калуга, Малоярославец, Можайск, Калинин... Каждый город отзывается болью в сердце. После  каждого боя всё меньше и меньше со мною рядом сибиряков, моих одногодков из нашего училища. Остались мои земляки, друзья и товарищи по оружию, кто под Смоленском, кто под Калугой, кто под Вязниками, кто-то похоронен у деревеньки, названия которой я даже не знаю, а кто-то без вести пропал в страшном можайском котле…
…А у меня с детства была только одна мечта – увидеть море. Услышать его, почувствовать его, узнать, правда ли, что оно солёное, или это просто очередные Генкины выдумки.
Но,  когда я оказался один около разбитого орудия, около моей «Татки» – семидесяти шести миллиметровой противотанковой пушки – мне не оставалось ничего кроме того, как достать гранату, выдернуть чеку и, закрыв глаза и всеми силами души вызвав в себе свою мечту, своё море – бросить себя под немецкий танк, чтобы ещё на одну танковую единицу у проклятых фашистов стало меньше.
…А  море плескалось у меня под боком и нашептывало сказки о своей жизни, а я лежал на его поверхности, вытянув руки, подставив лицо ласковому солнышку, надо мной проносились чайки с пронзительным криком,  и брызги солёной воды, долетая до меня, оставляли на лице солёный морской след, как от слёз…
Позже, где-то в начале января 1942 года, перед Рождеством, моей бабке в далёкую сибирскую деревушку пришла похоронка, в которой извещалось, что я, Роговенко Владимир Васильевич в бою за Социалистическую Родину, проявив геройство и мужество, убит в районе посёлка Тёплое  13 ноября 1941 года. Эта похоронка лежит рядом с моей любимой картинкой, на которой  море, солнце, небо и парусник-точка на горизонте. Как будто моя мечта сбылась.

7.07.2016 год