1908 год

Лето выдалось жарким.  Уже почти месяц не было дождя, и в придорожном воздухе чувствовался вкус пыли и песка. Такое же знойное лето было и тогда, когда Лёшенька уходил на службу. Во время прощания с ним, она чувствовала, что видит его последний раз. Что ей подсказывало это чувство? Ведь он глядел на неё весёлыми, полными любви глазами, и браво улыбался, счастливый - его брали служить на флот, а он так с детства мечтал увидеть море, известное только по рассказам стариков да из книг.

Лизавета вздохнула, поправляя выбившуюся прядку из-под платка, и снова устремила взгляд в знойное небо, серое от жары, в надежде увидеть там долгожданное облачко. Но небо оставалось чистым, лишь  дымка зноя колебалась в воздухе, да запах спелой малины немного кружил голову.

Лизонька взглянула в кузовок – чуть закрыто донышко, так не пойдёт, она ушла из дома  на рассвете, а сейчас солнце высоко над головой – хватит мечтать, надо и руками поработать и, тряхнув головой, словно отгоняя навязчивые мысли, Лиза подошла к кустам малины около густого ельника. Тонкие и ловкие пальцы девушки мелькали у малинника, аккуратными, быстрыми и точными движениями отодвигали листики, брали ягоду, осторожно, чтобы не помять, укладывали её в кузовок –  и кузовок быстро наполнялся, а мысли снова возвращались к любимому.

Несмотря на то, что Лизе Новиковой было уже почти тридцать, она была по-девичьи стройной, а тонкие, правильные черты лица, громадные глаза и доброта, которой они лучились, делали её первой красавицей, несмотря на возраст. Прошло более 10 лет, как она ждёт своего наречённого, и более 5 лет после известия, что крейсер, на котором он служил, затонул. Но слишком живы были воспоминания, и не могла она забыть  то время, когда они вместе играли и слушали сказки деда Матвея, когда вместе бегали в лес за грибами и ягодами, когда вместе ходили на речку и Лёша учил её плавать, когда ходили в школу и он помогал ей решать задачки, а она ему - писать буквы… прошлое. Вся жизнь её была там – в прошлом, когда они были вместе с Лёшей, и её жизнь оборвалась вместе с его жизнью.

Помнит она и тот летний день, когда Алёша признался ей в своём чувстве, и надел на её безымянный пальчик колечко, сделанное из травинки. Она и сейчас хранит то колечко. Травинка высохла, но Лиза аккуратно закрепила её кончики ниточкой, и положила в сокровенное место, в свой тайничок за святцами. Это колечко-травинка, да алая лента для косы, которую ей купил Алексей на ярмарке перед самой службой – всё, что осталось от него. Да память, которая услужливо подсказывает моменты, когда они были вместе. Особенно тот июльский день, когда они попали под проливной дождь и спрятались в пахучем стоге сена, когда Лёшенька загородил её от ливня своей широкой спиной, обнял за плечи и крепко прижал к себе. Она помнит, как запыхавшиеся, разгорячённые, они стояли рядом, слыша дыхание друг друга, чувствуя как бьются сердца, и этот стук был громче раскатов грома, которые доносились после ярких вспышек молний, сверкающих беспрерывно. Лизе тогда показалось, как кто-то большой и всемогущий соединил их с Алексеем на веки вечные. Притихшие и смущённые  вышли они из-под стога сена после дождя, и, взявшись за руки, тихонько побрели домой, повенчанные июльской грозой.
Именно с того дня Алексей Лукьянов был признан её женихом, а мать начала собирать приданое. Приходили и сваты - тётка Клавдия, дед Матвей и дядька Илья и дело шло к свадьбе, которая должна была быть осенью 1899 года, но её Лёшеньку – высокого, стройного красавца забрали на службу. Лиза восприняла это со всей стойкостью и обещала любимому ждать его. Время, как ни странно побежало очень быстро, и вот уже пришёл и 1904 год – год, когда Алексей должен был вернуться домой.

За все это время до Лизы  исправно доходили письма от Алексея, из которых она знала, что он служит  на броненосном крейсере «Рюрик» и несёт службу хорошо, что каждый день любуется морем, небом и звёздами, которые там, на море совсем другие, не такие, как у нас здесь. Однако, дед Матвей поселил в ней тревогу, когда однажды вечером, сидя на завалинке и ловя последние лучи  закатного солнышка,  слушал, как она читала вслух очередное письмо.
- Вот, дед Матвей, Лёша пишет, что крейсер быстроходный, улучшенный, враг не догонит, - с гордостью говорила Лиза.
- Доченька, - как всегда нараспев, сказал дед Матвей,  -  нельзя что-то улучшить, что-то не ухудшив – закон природы таков.
- А что там ухудшилось?
- Ну кабы мы знали… Но можно и подумать. Вот смотри. Лёха пишет, что быстроходный.
- Да, говорит 18 узлов. А это как, дедушка?
- Точно не знаю, Лизонька, навроде такой веревки с узелками, её выбирают руками из воды и считают узелки, и чем больше узелков, тем лучше – быстрее значится.
- Всё равно не понятно, а дальше? Почему плохо, что быстроходный-то?
- Сама подумай – быстро из-за чего плыть-то можно? Лёгкий значит должен быть. А за счёт чего эту лёгкость достичь можно? Убрав лишнее. Но как? Уменьшить броню или вообще убрать её. А как без брони на военном корабле? Значится опасно там, - окончательно вынес  вердикт дед Матвей.

И был прав. Броня корпуса крейсера, на котором служил Алексей, была тонкой, а палуба практически не имела её,  и матросы, которые стояли у палубных орудий были беззащитны и в каждом бою подвергались смертельной опасности. Но это стало известно позже, намного позже…

Тот 1904 год начался вообще не так. С самого начала всё пошло кувырком, в Рождество умерла бабушка Дарья, песенница, дожившая почти до ста лет и не потерявшая светлого ума и ясных глаз. Не прошло и двадцати дней после её смерти, как пришло известие, что началась русско-японская война и сердце Лизоньки впервые сжала холодная рука тревоги и предчувствие беды. Прошла невесёлая Масленица, весна была многоснежной и морозной - Пасха выдалась поздней, и всё предвещало скудный урожай. Так же невесело, без привычных песен и хороводов,  прошла Троица, а после Петра и Павла стал заметно убавляться день, ночи стали густыми и тёмными, а звёзды, которые Лиза перед сном видела  в окне, дрожали, будто от холода.

Сначала, как только Алексея забрали на службу, по незнанию, Лиза смотрела на звёзды и думала, что Алёша тоже сейчас стоит на корабле и смотрит на них и хотела хотя бы так, взглядами быть с ним вместе. Но  потом из писем узнала, что их с Лёшей разделяет не только пространство, но и время – когда на дальнем Востоке утро, здесь, в Ардатовском уезде Нижегородской губернии, у них ещё ночь,  а когда здесь день – у Алексея уже ночь. И одновременно смотреть не только на звёзды, но даже на Солнце и Луну не получается. Только тогда Лиза впервые осознала, какая большая земля, на которой они живут, и восхитилась умом человеческим, который мог всё это объять, понять и объяснить.
После Ильи погода и вовсе перестала радовать -  изо дня в день шли нескончаемые дожди, которые приносили за собой холод и сырость. Тёплых солнечных дней дед Матвей насчитал  всего около дюжины за всё лето.

А потом, ближе к осени  пришла страшная весть, что 1 августа 1904 года крейсер «Рюрик» был потоплен в сражении у острова Ульсан в Японском море, что двести человек команды геройски погибли в неравном бою, и её Лёшенька – комендор -  не избежал смерти – для него и многих его товарищей братской могилой стало дно Корейского пролива...

Она помнит этот день – 1 августа 1904 года. Ещё ночью до восхода солнца она неожиданно проснулась и так и не смогла больше уснуть. Непонятная тревога охватила всё её существо, ей захотелось крикнуть, чтобы Алексей услышал её, и до исступления захотелось быть с ним в этот момент, чтобы закрыть его от опасности, как некогда он закрыл её от июльского дождя.  Беззвучно она кричала и кричала его имя, но оно, словно поискав-поискав владельца, и, не найдя его среди живых, - возвращалось назад… А потом наступила тьма. Внутренняя тьма. Будто внутри неё погасло солнце, и кто-то большой тёмной рукой достал из её души  радость и надежду на счастье и унёс далеко-далеко. С этого момента Лиза знала, что  Алексея уже нет на белом свете.

Весь август не было никаких новостей, а в сентябре пришло извещение о гибели Алексея. Нет, никто мёртвым его не видел. Но и среди живых, спасшихся после сражения, его тоже не было. Скорее всего, он утонул вместе с остальными погибшими и ранеными 1 августа. Лиза ничего не могла с собой поделать, и, в отличие от матери Алексея,  которая никак не хотела верить в его гибель, и которая до сих пор надеется – а вдруг он выжил? Вдруг он, раненый, ждёт спасения на каком-либо затерянном острове в Тихом океане? и которая даже сейчас, спустя 5 лет, продолжает думать, что сын вернётся, - она знала, что её любимого больше нет.  Всё что осталось – прошлое.

Погрузившись в воспоминания, девушка не заметила, как кузовок наполнился спелой малиной, а солнце начало печь нещадно. Видя, что кузовок уже с горкой и ягоду больше некуда класть, Лизонька засобиралась домой и начала перевязывать кузовок холстиной, чтобы малина не высыпалась на обратном пути, как за спиной услышала шум и треск валежника. Похолодев от страха, девушка медленно повернула голову, и обомлела – всего в нескольких метрах от неё в малиннике стоял медведь и лакомился остатками ягод. Медведь в малиннике – это вообще-то частое дело для наших мест – многие бабы рассказывали о встречах с ним, но Лизоньке ещё не доводилось с ним встречаться. Застыв, и стараясь не дышать, Лиза лихорадочно думала, что же делать, но ничего не шло на ум. Где же Алёшенька, который смог бы защитить её от лесного хозяина, как тогда защитил её от грозы? Она мысленно позвала Николая-чудотворца, Богородицу, прочитала молитвы и успокоилась. В первый раз за всё последнее время ей почему-то стало легко и спокойно, и она положилась полностью на милость Божию.

Боясь пошевелиться и продолжая смотреть на медведя, она уже с интересом рассматривала каждую его шерстинку, чёрный нос, блестящие глазки, замечая, то, как он смешно причмокивает, уплетая ягоду за ягодой, как щурится и мотает головой, когда шипы малины колют его морду.

И вдруг в тот момент, когда медведь повернул голову от неё в другую сторону, Лиза почувствовала, как чьи-то сильные руки подхватили её, и чьи-то губы нежно, но властно коснулись её губ, не давая возможности ей вскрикнуть от неожиданности. Она поняла, что кто-то быстро уносил её с опасного места. Страха у Лизы не было, а, напротив, в этих сильных руках она чувствовала себя на редкость спокойно и защищено.
- Лизонька, душа моя, не бойся, - услышала она, как только неизвестный спаситель перестал касаться её губ.
Она вскинула глаза и узнала Илью, которого она заприметила ещё с того времени, как он,  во время проводов Алексея, по-взрослому жал ему руку, и этим необычным для пятилетнего ребёнка жестом запомнился ей.

Теперь же перед ней стоял далеко не ребёнок –  высокий красавец юноша, с сильными мужскими руками, загрубевшими от повседневной крестьянской работы, с правильными, красивыми чертами лица, прямым и немного лукавым взглядом, доброй улыбкой и смелым выражением глаз.
- Что ты, Илюша, что мне бояться-то тебя? Ты же не медведь, -  улыбнулась ему Лиза.
- Ну, кто знает, ведь могла бы подумать, Бог знает что, - тоже улыбаясь ей в ответ, сказал он.

Они так и стояли – он, держа её в своих объятиях, а она уютно устроившись у него на руках, словно маленькая девочка. Оба чувствовали, что происходит что-то важное в их судьбах, и словно  старались за словами спрятать это важное, будто ещё время для него не пришло.
А солнце продолжало печь, и зной разливался в очередной июльский день 1908 года.
- Ты как здесь оказался-то?
- Увидел тебя, как ты шла проселочной дорогой, и пошёл за тобой, мало ли что, - не отводя весёлых улыбчивых глаз от  глаз Лизы, ответил Илья.
- И что?
- Ну так рядом с тобой в нескольких метрах всё это время был, а ты так замечталась, что даже не замечала ничего вокруг – ни меня, ни даже вон медведя, - немного грустно пошутил Илья.
- И тоже медведя просмотрел, ага!
- Ага, - сознался Илья, и, наконец, опустил девушку на землю.

Лиза была маленькая росточком и теперь, чтобы говорить с ним ей приходилось высоко запрокидывать голову.
- А ты сам не испугался медведя-то?
- Испугался немного, думал, не успею тебя перехватить.
- Как ты меня ловко схватил. Как будто всю жизнь  только и делал, что девок от медведей спасал.
- Может и спасал, - улыбнулся Илья.
- И целовал так же вот?
- Нет, других не целовал,  - ты вот первая.
- Да ни в жисть не поверю, - теперь улыбнулась Лиза, - ты вон какой красавец, любая девушка с радостью за тебя замуж пойдёт. А я-то тебя помню малым ещё.
- А ты?
- Что, а я? – не сразу поняла Лиза вопрос, а поняв, замолчала, погрустнев.
Некоторое время девушка и юноша смущённо молчали.
- А ты не боялся меня целовать?  - спросила она.
- А чего бояться-то? Медведь-то вон рядом был, услышал бы тебя - обоим несдобровать было бы… А руки у меня были заняты – вот и пришлось целовать тебя, чтобы не закричала.
- Батюшки, - всплеснула вдруг руками Лиза, - кузовок то с ягодой забыли!
Илья взглянул в этот момент на Лизу и невольно залюбовался ей – с выбившимися кудряшками из-под платка, смеющимися глазами, смуглым румянцем на щеках и улыбкой на губах, она была такая прекрасная, нежная, беззаботная и желанная, что он внутренне поклялся себе хранить и оберегать её вечно. 
- Давай посмотрим, где там наш медведь-батюшка,  - промолвил Илья, бережно взял Лизу за руку и осторожно повёл к тому месту, где оставили кузовок с малиной.
К их обоюдному удивлению кузовок  был не тронут, видимо, наевшись ягод, медведь ушёл восвояси, не заметив его.
 
Обрадовавшись, Лиза взяла кузовок, и, неожиданно для самой себя, прижалась к Илье. Юноша, видимо, не ожидал этого, но обнял её осторожно, будто не веря. А Лиза вдруг расплакалась. Слёзы лились по её щекам, они бежали и бежали, Илья, решившись на что-то, снова взял Лизу на руки, обнимая её всё крепче и нежнее, а Лиза, словно прислушиваясь к чему-то (или к кому-то?), и, всхлипнув совсем по-детски, уткнулась ему в плечо. У обоих кружилась голова немного от зноя, немного от встречи с медведем и от сладкого малинового запаха, который разносился по всему лесу.

А солнечным и удивительно тёплым октябрьским утром красавица Лиза и красавец Илья обвенчались в Троицком храме, в котором через год  был окрещён и их первенец  Сергей, а потом и дочки Анастасия и Софья, и сыновья Алексей и Константин. 
… А если бы не медведь?