М. И. Семевский. Записки Хвостовой урожд. Сушковой

 

Записки Екатерины Александровны Хвостовой,
рожденной Сушковой.
1812 – 1841.

Материалы для биографии
М.Ю. Лермонтова.

СПБ. 1870.
 

М.И. Семевский

Предисловие от издателя

10-го октября 1868 г, в Петербурге после непродолжительной болезни, на 57-м году от роду, скончалась Екатерина Александровна Хвостова, рожденная Сушкова. Покойница оставила после себя собственноручные записки. Записки эти предоставлены в наше распоряжение, для обнародования их дочерьми г-жи Хвостовой, Анастасией Александровной и Александрой Александровной. – Воспоминали эти составлены покойницей более тридцати лет тому назад, и именно в 1836 – 1837 гг. Они были написаны для близкой, как выражается Екатерина Александровна, к «единственной ее приятельницы» Марьи Сергеевны Багговут, рожденной княжны Хованской, супруги знаменитого генерала Багговута, героя кавказской и восточной войны.
Внезапное известие о кончине г-жи Багговут в 1837 г. было причиной, что записки Е.А. оборвались, так сказать, на первой своей половине. По самой цели, для какой они написаны, а именно как исповедь, полная глубочайшей искренности пред задушевным другом, записки эти, казалось, должны были бы носить совершенно интимный характер, заключающий при сем мало общего интереса и значения. Казалось, что записки эти должны бы были ни чем не отличатся от целой массы таких дневников, и всевозможных сердечных излияний, к изложению которых в доброе старое время так расположены были наши барышни в известный возраст и которые либо весьма охотно уничтожались ими же сами-ми по приходе в более зрелый возраст или же валяются и до сих пор в куче семейных бумаг ближайших родственников. Записки Екатерины Александровны Хвостовой никак не могут быть отнесены именно к этой массе бесцветных излияний. При всем интимном характере, они полны того именно общего интереса, который и дает им право на появление в свет. Они имеют, по нашему мнению, довольно большое значение в крайне бедной, по объему, литературе наших отечественных мемуаров текущего столетия.
В чем же заключается общий интерес этих записок и их значение? Для ответа на этот вопрос надо указать на общественное положениe г-жи Хвостовой в ту эпоху, которую она описывает в своих воспоминаниях.
Екатерина Александровна принадлежала к до-вольно известной Фамилии Сушковых. Из этой Фамилии выдвинулось два, три писателя, отмежевавших себе место в рядах русских писателей и одна писательница, одаренная, бесспорно, значительным талантом и занимавшая в конце тридцатых и начале сороковых годов довольно видное место в нашей литературе. То была – Евдокия Петровна Сушкова, в замужестве графиня Ростопчина.
Таким образом принадлежа, по отцу, к старинной дворянской Фамилии, покойная Е.А. по матери своей, рожденной княгине Анастасии Павловне Долгоруковой, принадлежала к именитейшим родам русской аристо-кратии. С этой стороны генеалогия ее переплетается с Фамилиями не только князей Долгоруких, но также и Ромодановских, частью князей Голицыных, князей Горчаковых и др.
Связи эти и родство, не принеся в жизни Екате-рины Александровны ни малейшего ей счастья, в чем она искренно сознается, волей-неволей однако, в период ее детства и девичества, бросили ее в водоворот вели-косветской жизни как московского, так и петербургского обществ. Образование, полученное ею, было далеко не блистательно; оно не выдвигалось из общего уровня теперешнего модного образования, которое получали достаточные великосветские барышни. А между тем стройный стан, красивая, выразительная физиономия, черные глаза, сводившие многих с ума, великолепные, как смоль, волосы, в буквальном смысле доходившие до пят, бойкость, находчивость и природная острота ума, все это делало Екатерину Александровну в период ее молодости заметной в великосветских гостиных и в бальных залах. Добавьте сюда страсть к танцам и ловкость в них, и тогда будет понятно, что Екатерина Александровна была всегда в свое, давно прошедшее время дорогой гостьей на всех балах. Рой поклонников весьма рано жужжит вокруг нее; они принадлежат, разумеется, к той великосветской среде, к которой принадлежала она сама.
Определивши таким образом положение Екате-рины Александровны в ее молодости, мы тем самым определяем и сущность ее записок: мы уже знаем, что здесь не приходится искать ни политических трактатов, ни учено-философических взглядов, ни глубокой ха-рактеристики высших интересов русского общества прошлого времени, но на то мы в праве искать более или менее живой очерк великосветского общества обеих столиц того времени, описание его, как с внешней, так сказать, парадной стороны, так и в его домашнем быту. И действительно, такому требованию вполне удовлетворяют настоящие записки. Пред нами в живых эскизах проходить картина домашнего воспитания наших великосветских, дворянских, барышень первой четверти текущего столетия; мы видим наше столбовое дворянское общество в его провинциальном быту на разных торже-ственных празднествах – наконец, с шумной жизни обеих столиц; при этом, не одни невинные, радужные картинки мелькают пред нами в этом рассказе. Нет! Среди веселящихся фигур поднимаются и образы в довольно трагической обстановке. И здесь мы видим тех героев, которых только могла создать крепостная дворянская Русь старого времени, при ее распущенности, при том жалком o6paзoвaнии, которое получаю в те годы большинство представителей этого сословия. В то же время подле этих Куролесовых  новейшего времени поднимается полный романической прелести страдающей лик молодой женщины...
Таким образом, если б записки покойной В.А. Хво-стовой ограничивались только живым эскизом нашего общества за первые десятилетия настоящего века, если б они охватили лишь никоторые стороны быта этого общества, то и тогда бы они заслуживали внимания и имели бы право на обнародование. И в самом деле, в нашей литературе очень мало мемуаров и в особенности мемуаров и воспоминаний русских женщин и каждое новое явление в том роде должно считаться не безинтересным приобретением для русской литературы. Но за записками г-жи Хвостовой есть другое и несравненно большее право на общий интерес в среде русских читателей. Почти половина этих, к сожалению небольших, по объему, воспоминаний посвящена величайшему из поэтов наших, Михаилу Юрьевичу Лермонтову. Жизнь этого поэта, столь преждевременно погибшего, чрезвычайно мало известна и весьма недостаточно расследована, ранние ли годы, в которые погиб Лермонтов, то ли обстоятельство, что он, по своим семейным и общественным связям, стоял почти со-вершенно в стороне от литературного круга, в то время впрочем далеко не многочисленного, наконец цензурные ли колодки, сковывавшие речь каждого о тех лицами, которые так или иначе навлекли на себя гонения, которые сошли наконец с поприща пpecтупным образом, – как бы то ни было, но биографические сведения о Лермонтове ограничиваются до сих пор двумя, тремя отрывочными заметками, в высшей степени мало содержательными, не-большим запасом писем поэта, вынырнувших в разных изданиях из-под спуда семейных архивов, и наконец двумя-тремя десятками статей широковещательно толкующих о сочинениях Лермонтова и весьма мало о его жизни. В виду этого, каждый новый рассказ, знакомящий с Лермонтовым, как с человеком, представляется уже дорогим вкладом в русскую литературу, и особенно, когда появляется не маленький рассказ, не отдельный эпизод, а длинный ряд живо и увлекательно набросанных воспоминаний об этой замечательной личности. Именно такие воспоминания мы находим во второй половине записок покойной г-жи Хвостовой.
Выше мы сказали, что эти записки ведут нас на бальный паркет, в великосветские гостиные московского и петербургского обществ 20-х и 30-х годов. Поэтому и Лермонтова мы встречаем здесь не в его домашнем быту, не за кабинетным рабочим столом, не за учебной книгой, не за изучением наконец лучших поэтов Франции и Англии, где, пред нами является 16-ти-летний «косолапый, крайне невзрачной наружности» мальчик с умными выразительными глазами, с бойкой и злой речью на язык, и с вечно готовым стихотворением на устах. Этот мальчик развивается, как говорится, не по дням, а по часам, и в четыре или пять годов, которые выхватываются из его жизни в настоящих записках, мы видим этого юношу развившимся уже до зрелого мужа. Самолюбие его необъятно, жажда побед и первенства на каком бы то ни было поприще необыкновенна, решимость, энергия и настойчивость во всех, самых маловажных поступках – неотразимы. Повторяем, в записках г-жи Хвостовой Лермонтов преимущественно является нам в сфере гос-тинной, великосветской жизни, но эта-то сторона из его биографии особенно и интересна. Кто не знает, что по своему воспитанию, родственным и общественным связям, Лермонтов почти исключительно принадлежал именно к этому кругу; кто не знает, что это-то самое общество, заполонив молодого поэта, – преждевременно, так сказать, и сгубило его, развив в нем дурные особенности его характера, которые привели его под пистолетную пулю армейского майора Николая Соломоновича Мартынова .
Воспоминания г-жи Хвостовой отличаются замеча-тельной искренностью по отношению к Лермонтову и именно эта сторона в них весьма любопытна. Лермонтов играл в жизни Е.А. самую крупную роль. Зная это, мы, когда приступили к чтению ее воспоминаний, думали встретить в составительнице их барышню большого света доброго, старого времени, которая, предавшись воспоминаниям о своих победах, без всякого сомнения, поднимет себя на высокий пьедестал и заставит в лучах своего сияния потонуть личность Лермонтова. Но как приятно были мы изумлены, когда увидели, что г-жа Хвостова с полной искренностью, отнюдь не делая из себя героиню, является, напротив, личностью чуть окончательно не погибшей вследствие столкновения своего с Лермонтовым, с человеком, на которого сначала не обращала ни малейшего внимания и для которого потом принесла весьма тяжкие жертвы.
Записки г-жи Хвостовой обнимают период вре-мени с 1812 по 1835 г. Они написаны в 1836 и 1837 годах в деревне, когда еще Е.А была девицей и спустя лишь несколько месяцев после страшного нравственного потрясения, испытанного ею вследствие знакомства с Лермонтовым. Отсюда эта живость рассказа, эта задушевность исповеди, отнюдь не предназначавшейся в то время для печати. Эта исповедь с вестью о смерти г-жи Багговут обрывается; но она, как нам кажется, и помимо этого события должна была оборваться: за изложенными в ней событиями в жизни Е.А. не было уже таких сильных толчков и потрясений: бурный, поэтический период ее жизни окончился; начался отдел прозы тихой, быть может счастливой, но уже не просящейся под перо.
Е.А. вышла замуж в 1838 г. за своего первого по-клонника, Александра Васильевича Хвостова, с которым познакомилась еще в 1829 г.  Mногие годы своей супружеской жизни Е.А. провела за границей и наконец последние годы провела в С.-Петербурге в заботах о воспитании дочерей.
В I860 г. друзья убедили ее заняться своими запис-ками, обработать их и дополнить. Е.А., перечитав исповедь свою 1836 – 1837 годов, нашла, что они действительно имеют не один только частный интерес и заслуживают появления в печати. Но как ни принималась она за продолжение записок, от всех этих попыток, остались две-три странички, да небольшое предисловие к прежним запискам, подписанное 1860-м годом. Таким образом, издавая записки Ек. Алек. Хвостовой, мы выполняем только ее собственное намерение и никак не делаемся нескромными относительно ее памяти. При атом в первом издании этих записок в «Вестнике Европы» 1869 г. мы сделали весьма значительные сокращения, доходившие до целой трети оставшейся рукописи; сокращения эти были сделаны нами, главным образом, в видах журнальных условий, чтобы не занимать в периодическом издании слишком много места. В настоящем же отдельном издании – записки Е.А. Хвостовой являются вполне, без малейших пропусков.
Не коснувшись таким образом текста записок, мы не позволили себе сделать никаких изменений и в языке; вследствие этого некоторые галлицизмы и вообще обороты речи, которые показывают, что составительница записок зачастую думала по-французски, хотя и писала по-русски, уцелели в слоге настоящих воспоминаний; впрочем, язык довольно легок, местами даже увлекателен, что довольно удивительно, если вспомнить, что Е.А. воспитана была по великосветских тогдашним  образцам, исключительно на французский лад.
В заключение скажем, что так как издаваемые записки главным образом тем особенно интересны, что являют собою немаловажный материал к жизнеописанию поэта Лермонтова, то мы сочли не лишним поместить в приложениях к ним почти все те статьи и заметки, которые представляют данные к его биографии. В этом своде четырнадцати статей читатель встретит на ряду со статьями, более или менее известными, и такие, которые помещены были в изданиях крайне мало распростра-ненных, либо в летучих газетных листках, обыкновенно – в самом скором времени по их выходе – обращающихся в библиографическую редкость; тут же мы сообщили некоторые и не бывшие в печати известия о Лермонтове. Впрочем, эти последние мы надеемся, впоследствии времени, несколько пополнить сообщением на страницах «Русской Старины» тех сведений, которые собраны нами от некоторых друзей Лермонтова, а именно гг. Л.И. Арнольди, кн. А.И. В – ва, А.Д. Столыпина и друг. лиц, весьма близко знавших поэта. В настоящее же издание сведения эти потому не вошли, что нуждаются в некоторых дополнениях. Первое издание записок Е.А. Хвостовой («Вестн. Европы» 1869 г. кн. VII и VIII) было встречено в нашей печати весьма одобрительными отзывами; между прочими явилась одна заметка, именно г-жи Надежды Фадеевой (Соврем. Летоп. 1869 г. №. 46), на которой мы считаем необходимым остановиться.
«Записки Е.А. Хвостовой – по отзыву г-жи Фа-деевой – отличаются таким неподдельным простодушием, такою чистосердечною откровенностью, рассказ веден так бойко, картинно, остро, без притязаний и ужимок, что читая их невольно располагаешься к беспрекословному доверию такой приятной рассказчице. Как будто видишь пред собой умную, любезную женщину, испытанную на светской арене жизни, которая в дружеской беседе передает живым, задушевным словом, свободно и просто, радости и невзгоды своего минувшего житейского поприща, подчас со слезами на глазах, с глубоким вздохом, подчас с веселым искренним вздохом, иногда с едким сарказмом и даже как бы с некоторою ядовитостью, но всегда с преобладающим, истинно женственным добродушием.
Все эти красоты рассказа Е.А. Хвостовой, столь выразительно очерченные г-жою Фадеевой, не мешают этой последней, в свою очередь не без «ядовитости», высказать недоверие относительно некоторых подробностей в восхваляемых ею записках. Так напр., г-жа Фадеева выражает сомнение в достоверности рассказа Е.А. относительно трагического случая, сопровождавшего рожденье ее матери («3ап.» стр. 58). Сомнение это г-жа Фадеева основывает на том, что в письмах бабки Е.А. к ее деду нет ни слова об этом событии. Между тем, нам кажется весьма естественным, что жена не желая тревожить мужа, бывшего в то время в походе, умолчала в письмах к нему о печальном случае, сопровождавшем ее разрешение от бремени, а затем са-мый случай – не таков, чтоб о нем в семье охотно говорили, а по сему нет ничего удивительного, что г-жа Фадеева, двоюродная сестра г-жи Хвостовой, ничего о нем и не знала.
Вообще же надо сказать, что недоверие к рассказу Е.А. положительно не может иметь места. Г-жа Хвостова конечно могла сделать и сделала одну-две ошибки в тех случаях, когда ей изменяла память, но присочинять кой-какие подробности – тем менее могла, что рассказ ее писан отнюдь не для печати, писан лишь для самой близкой подруги, и затем – тридцать лет тщательно сберегался в рукописи, не будучи даже известным наиболее короткими знакомым автора; таким образом присочинятъ для того только, чтоб самую себя потешить, является делом весьма неестественным.
Впрочем, голословно выражать свое мнение о том, что Е.А. довольно часто являет в своих записках «маленькую слабость к рельефу и своеволию воображения» и что в ее рассказе есть «много вольных и невольных промахов», г-жа Фадеева выражаете полную уверенность в том, что все сказанное в «Записках» о Лермонтове есть истина, и что вообще: «Записки Е.А. Хвостовой очень интересны и местами написаны с за-мечательным талантом».

Мих. Семевский .