Толкователь снов психологический роман

Толкователь снов психологический детективный сюжет, который понят в конце произведения. Тайный опыт сознания.... Сложный, глубокий  сюжет, заставляющий думать и размышлять


Толкователь снов роман (перо Жанны) (переведён на итальянский язык.)
Глава 2 – стр. 23.
Глава 3 – стр. 34
Глава 4 – стр. 82
Глава 5 –стр. 95
Глава 6- стр. 122

Глава № 1

Она смотрела на меня, не моргая, желтыми пятнистыми глазами. Улыбалась, как всегда, уголками кривого рта. Ее ирония была обидной, тем более что, я не мог ей ответить, и злиться было бессмысленно.

«………….. Эко, кретин, уже проснулся, или, еще не спал? И какой смысл твоего пробуждения? Ложись-ка в свою мятую постель, и я пошлю тебе пару интересных кошмаров, так любимых тобой…»

Да, бессмысленно ей отвечать, но я могу избавиться от созерцания желтой физиономии одним движением руки. Задергиваю шторы, и лишь слабые желтые лужи просачиваются под плотной тканью, шарят по полу, словно пытаются схватить меня за ноги:

«.. Ну иди же сюда… я расскажу тебе самое главное… ты помнишь, когда ты был еще маленьким кретином, я посылала тебе прекрасные сны, полные невероятных ужасов? Если бы ты слушал меня, то с тобой бы не случилось, то, что случилось с тобой… Потому что, на самом деле ВСЕ не так, как в действительности…»

… На самом деле, все не так, как в действительности…

Да, тогда я еще не видел снов как таковых, и, действительно, это были лишь детские кошмары и всякая ерунда, создаваемая растущим мозгом. В те мои немногочисленные годы больше запоминалась явь, а не сны.
 И если обратиться к самым истокам, к тем крупицам существования эго, когда началось ощущение себя как индивидуума, то память возвращает ощущения потерь и разочарований. Каким образом человек знает идеал еще в нежном возрасте, когда еще не говорит всех букв? Но малыш чуть ли не рождается с представлениями о лучшем, а затем, по ходу жизни приступает к разочарованиям и потерям... разочарованиям и потерям...
Да, я уже не мог спать, взял сигарету и чашку кофе… попытался осмыслить странные вещи, происходящие со мной. Понять их природу, связать с прошлым. Что такого было в моей жизни, что может пояснить безумные происшествия сегодняшнего дня? … И воспоминания завертелись в моем сознании, как полчища моли вокруг забытой в шкафу одежды…

… на самом деле, все не так, как в действительности…

Глядя на желтые лужи лунного света, я спросил себя, что такое было мое детство? И ответил, не задумываясь: оно было как у всех: ночные страхи неизвестного, сидящего под кроватью и в темном шкафу; карман штанов, набитый семечками и слипшимися конфетами; содранное колено, и зеленка на локте; холодный весенний ручей и бегущая по нему каравелла из коряги… Что здесь может быть нового? … Но что-то же должно быть, что объяснит мне сегодняшнее необъяснимое?
То, что еще помню о малолетстве, так это, прежде всего - наш огромный (возможно он мне таким казался) каменный дом в два этажа. В нем было множеством пристроек и чердачное помещение, которое не навевало на меня никакого романтизма, не смотря на интригующую литературу по поводу заброшенных чердаков
Бывало, я поднимался туда и рылся в пыльных ящиках, открывал облупленные старые шкатулки, но ничего, кроме кашля и скуки не испытывал. Лишь однажды, в куче хлама, я нашел старую, измятую картинку, почти потерявшую цвет. На ней был запечатлен ангел с огромными сложенными крыльями. Он смотрел, обернувшись, из-за плеча выцветшими глазами без всякого выражения на лице. Меня потрясло это изображение, мне казалось, что он смотрит прямо на меня и только на меня…

Я везде носил его с собой, перекладывая из одного кармана в другой, пока картинка не порвалась окончательно, и не исчезла после очередной уборки моей комнаты.

Я помню, что общался в основном со своей матерью, высокой худой женщиной, с тонким рисунком лица, выражающим постоянное ожидание чего-то плохого. Оно должно настать, что-то отвратительное, ... вот- вот... Она знает об этом, а все остальные - слепы...
Общение наше складывалось из набора замечаний, типа:
«Михаил, надень тапок…», - от чего в единственном числе? «…И ложись постель…» Произносилось это без предлога, потому как предлога не сделать, что - либо, сказанного матерью, просто не могло быть…

" …Сделай то, что, намечено на сегодня и помолись перед сном о здоровье твоих родителей..."
Кем, "намечено на сегодня"? Конечно же, мамой. Больше никем, ничего не могло быть "намечено на сегодня", так как никому до меня не было НИКАКОГО дела: ни двум братьям, ни двум моим сестрам, среди которых младшим был я.
Нет, это не совсем так... моя старшая сестра... но об этом странном, что касается моей старшей сестры чуть позже.

Отца, словно какое-то чудо, я видел иногда, мельком, без всяких эмоций для себя... впрочем, для него тоже... Хотя, нет... были моменты, впечатлявшие мою детскую психику не самым приятным образом...

Например, однажды, он вернулся домой поздно ночью, и чтобы не будить мать, которая закрыла входную дверь на все возможные цепочки, забрался на дерево возле моего балкончика и стал стучать по стеклу. Чтобы я не испугался,
 (мол, какой-то незнакомый человек барабанит в окно второго этажа), он царапал стекло и мяукал... Мой несчастный отец рассуждал так: мальчик услышит за окном кошачий звук, подумает, что это всего-то кошка, подойдет ближе, увидит родного папу и обрадуется. Каково же было на самом деле мое состояние, когда я видел, что в мое окно ломится черный на фоне луны человеческий силуэт и при этом мяукает?! Такое бывало... и не раз, к чему я никак не мог привыкнуть... Когда я, все-таки пройдя через шоковое состояние, и слыша уже знакомые человеческие чертыханья, открывал балконную дверь, он, назидательно похлопывал меня по плечу - мол, учись у отца, и вручал мне какой-нибудь презент: карамельную конфетку или жевательную резинку...
 А в обычные дни Родитель мой вставал рано, и привычно старался быть незамеченным. Теперь мне кажется, напрасно он старался - его, итак, никто не замечал, никто из жителей нашего большого непонятного дома.

«Непонятного», как мне думается по прошествии лет, потому что все находились в нем не от желания здесь жить, а оттого, что вынуждены были обитать в этих давно не видящих ремонта, и даже не слышащих разговора об этом, стенах…
Передвигаясь по утренним надобностям, отец мой умудрялся не включать свет, быстро и тихо готовя себя к выходу. Затем, он крался в прихожей, бесшумно вступая по пушистому половику, и на ходу застегивая пиджак, тихо притворял за собой входную дверь, повернув ключ на один оборот, и тут же забывал о семейной жизни навсегда... до самого позднего вечера…
Окна мои выходили как раз на эту же сторону дома, и я, бывало, видел, как он спускался с крыльца, облокачиваясь на перила, чтобы меньше скрипеть расшатанными ступенями, давно и безуспешно требующими покраски. Я частенько просыпался от коридорного скрипа и наблюдал из-за приоткрытой шторки утреннее нисхождение моего отца в «грешный мир» из нашего «святого уголка».
...Так, в основном, я и общался с моим отцом…

Еще из моего окна хорошо просматривалась противоположная сторона улицы, и я часто наблюдал снующих горожан. Я видел, всякий раз, как одна маленькая монашенка спешит утром по своим святым надобностям. Ее несоизмеримо большие чеботы смешно семенили, неся маленькое тело в черных одеждах. Я еще много лет встречал ее на улицах нашего города, и она практически не менялась. Все такая же маленькая, незаметная, спешащая по бесконечным делам, только личико становилось все более сухим и смуглым, словно в ее келье светило беспощадное солнце. Она напоминала мне поздний листок с того самого дерева, которое росло у моего окна. Как - будто листок этот оторвало от его начала и закрутило осенним ветром, и он никак не хочет ложиться под ноги прохожих, как ложатся тысячи других листьев. Словно не может поверить, что его ждет та же участь, что и собратьев, несмотря на все усилия задержаться у ветвей, подняться ветром выше неумолимой земли…

В этот период моих сиюминутных воспоминаний, мне было лет шесть - семь, не более, и я получался самым младшим среди двух своих братьев и двух сестер. Период этот, называемый детством, запомнился мне, как унижение всем и всеми моей маленькой личности. Возможно, я был слишком чувствителен.
Средний брат Афанасий и младшая из сестер Лизавета, слыли большими затейниками и озорниками. Любимым их занятием было - запереть меня, маленького хнычущего мальчика, в моей же комнате. Дверь загромождалась снаружи чем-нибудь тяжелым, и я, бывало, часами не мог выйти из своей тюрьмы.
 Помню, как я сидел на голом полу, специально отодвинув толстый шерстяной ковер, подобрав под себя затекшие от жесткого покрытия ноги, и плакал навзрыд, как плачут только дети, не закрывая лица руками и высоко запрокинув голову. Я словно наблюдал за собой со стороны чьими-то сочувствующими глазами, и для пущей жалости слегка подрагивал всем телом, то, замедляя, то, учащая конвульсии, всеми силами пытаясь умереть… назло... Но, сильный молодой организм вовсе не собирался испускать дух, а, напротив, через некоторое время начинал предательски требовать есть, пить и что-либо обратное...
Слезы постыдно быстро пересыхали, и я принимался колотить в дверь.
Если меня высвобождала из плена мать, то я к тому же непременно получая тумаков.
Мама натягивала манжет своего длинного платья на кисть руки, придерживая его длинными сухими пальцами, и била меня по тоненькому заду костяшкой запястья. При этом, она кивала головой абсолютно не в тему. Если не видеть, что происходит внизу, то, глядя на ее лицо, можно было бы подумать, что я отвечаю любимый, хорошо сделанный урок, и мама очень довольна моим ответом.

…Лишь моя старшая сестра Жанна, единственная, кто утешал меня в этом надоевшем всем безумном доме. Ей в ту пору исполнилось шестнадцать. В такие минуты моего горя, она садилась передо мной на корточки, обтирала подолом очень модного, как мне казалось, платья, мое мокрое лицо и говорила самые приятные на свете вещи: "Не плачь, малыш... я очень, очень люблю тебя... ты хороший мальчик… (мать часто роняла с раздражением: "...ты плохой мальчик, ты не вымыл перед завтраком руки...")
… У тебя такие умные глазки... ты будешь самым умным из нас..." При этом ее светлые прекрасные волосы рассыпались по плечам до пола, ясные ласковые глаза сияли спокойным внутренним светом... Лёгкий запах корицы исходил от ее рук... Она была как АНГЕЛ! Я ее обожал…
Года через два, как я помню, после описываемых воспоминаниями событий, Жанна пропала... Она уехала с молодым человеком, вертлявым и очень вредным, на мой взгляд, пареньком, на летнюю дачу к друзьям этого своего приятеля...

… Больше ее никто не видел...
С того момента и начались непонятные события, в моей дальнейшей жизни… хотя, возможно, я только чувствовал так, только воспринимал заурядное, как из ряда вон выходящее. Кто определит грань «нормы»?

…До места назначения они не доехали... “вихлявый” приятель пропал тоже. Не знаю, искали ли его родственники, я был слишком мал тогда для понимания всех деталей происходящего. Помню, что лишь спустя примерно год после пропажи сестры, мать, наконец, объявила, что Жанна умерла... и с этим надо смириться. Хотя, казалось, все давно смирились с этим… все, кроме меня...
Я не верил в ее гибель, я ждал ее, как ждут дети, упрямо, невзирая на факты.
Я искал ее всюду, днем, и почему-то особенно ночью. Я раскладывал на полу при свете фонарика старую дырявую карту, и вновь и вновь прокладывал карандашом тысячу раз изученный маршрут, которым, как я предполагал, могла следовать моя сестра в той злополучной поездке.
 Когда я спал, мне снилось, чуть ли не каждый сон, как моя любимая Жанна влетает ко мне в комнату - красивая, роскошная, с. распущенными шелковыми волосами... в белом муаровом платье, которое я видел на ней в последний раз перед отъездом в бесконечное путешествие...
Проснувшись однажды утром после очередных грез, я нашел возле своей низенькой кровати, между стареньких фетровых тапок белое перо. Оно было длинным и шелковым с нежными пушинками.

Конечно!! Это же ОНА... ЖАННА!! Это она потеряла прекрасное серебристое перо! Она стала АНГЕЛОМ... Перо выпало из ее чудесного легкого крыла, в то время как небесная девушка летала надо мной среди ночи! Она охраняла мой сон... Я знал, что она вернется, что не оставит меня... ЖАННА….
Так я решил для себя, и был уверен в своей находке, как в собственной жизни. За завтраком я объявил всем о приобретении и о том, что с этим связано. Афанасий с Лизой потешались надо мной как могли. Они объявили мое ПЕРО, ПЕРО-АНГЕЛА - куриным… а мать, при ближайшем рассмотрении вещицы, определила, что это - деталь из хвоста нашего петуха Степы.
Им только оставалось еще сказать, что это перья из Лизкиной кошки Маруськи, которая частенько летает с помощью моего братика Афони.
 ...НЕТ! НЕТ...!! Это оно... Перо из крыла АНГЕЛА... Жанны... ... Я не сомневался в этом ни на минуту. И держа свое сокровище двумя пальцами за роговое основание, я бегал с ним по комнате, пытаясь взлететь... Хранил я свою находку, помнится, пуще глаза. Однако позже, перо все равно пропало в один из черных для меня дней.
А пока чудо было со мной, я носился с ним по всему дому с радостными песнями, что особенно не нравилось моему старшему брату Жакане. Это я про себя, конечно, звал его Жаконей, а на самом деле, имя ему было - Евгений ... но это в миру... И еще новое – Федор.
Жаконя долго шел к этому имени: воцерковился, принял таинство крещения, прошел пострижение в чтецы, ступень послушника, и наконец, ново начальный смиренный Федор решился уйти в монастырь и подстричься в монахи. Я не очень разбирался тогда в последовательности этого таинства, и был ли уже мой брат монахом, или только готовился им стать, для меня это тогда не имело особого значения. У нас, у каждого в доме была своя комната. Старший брат тоже имел маленькую комнатушку на втором этаже нашего семейного дома. В этом духовном и физическом убежище брата я и увидел то, что наложило отпечаток на меня как на развивающуюся личность, а, следовательно, и на всю мою взрослую жизнь... Окна Жакониной комнаты выходили на ту же сторону, что и мои. Когда Отец Федор бывал дома, он запирался в своей «келье» и молился там, молился, чуть ли ни с утра до ночи.

 Хотя он и находился в доме весьма часто, но видел я его лишь урывками: идущего по коридору из комнаты в ванную, или в туалетную, или - обратно... Питался он чаще отдельно от семьи, как мать в ту пору говорила: «…ест лишь постное - зерно да кашу…», или вообще голодал. Когда он шел по длинному проходу внутри дома, соединяющему наши отдельные комнаты с коммунальными помещениями, полы его черных одежд развивались на все стороны, еще не подстриженные волосы, распущенные по плечам, если они не придерживались головным убором, колыхались, как будто вокруг поднимался невидимый ветер.
И мне тогда казалось, что вот-вот случится чудо...
 Я всякий раз ждал этого чуда, но и страшно его боялся. Отец Федор, то есть Жаконя, смотрел на меня долгим холодным взором, если я вдруг случайно попадался на его пути... Нет, это не верно - он не смотрел на меня... он смотрел сквозь меня. В его взгляде чувствовалось осуждение и ...безразличие... абсолютное безразличие... холодное, как ночная пустыня... Словно, он смотрел в преисподнюю, видя ее в моем лице...
 А может быть, он боролся с мирским искушением надевать мне обычных земных подзатыльников..., и я чувствовал себя в такие минуты неумолимым грешником. Все семь моих недолгих лет, превращались для меня в беспрерывную цепь семи смертных грехов. Мне даже порой казалось, что посмотри я повнимательней на свою тень, то непременно увидел бы над своей головой элегантные рожки.
Как-то я все же набрался смелости, и, встретив очередной раз Жаконю в нашем длиннющем коридоре, попросил его срывающимся голосом помолиться за Жанну... Быть может ей трудно сейчас, и она ждет нашей помощи... На что новоявленный брат Федр положил одну руку на мою голову, другой рукой поднял мое лицо за подбородок и медленно покачал своей «утяжеленной нимбом» головой, так, как будто я написал в штаны несмотря на то, что мне давеча настоятельно предлагалось сесть на горшок! Затем служитель божий медленно удалился, и ряса его развивалась по таинственному ветру больше прежнего, а голова неслась особенно прямо, как будто он боялся уронить свой нелегкий «ореол святости».
 Я так и не понял тогда, будет он молиться за Жанну или нет...
Однако у меня оставалась надежда, что, да, молится, потому, как, все ночи напролет у моего набожного брата в его маленькой комнате горел довольно яркий многоваттный свет.
«...Он молится за нас, грешных…»- говорила мать, и никто не смел тревожить Жаконю в его убежище, ни днем, ни в темное время суток.
 
"Как же он может выдержать целую ночь, на коленях?» - Думал я, справедливо полагая, что молятся только так, и даже пытался встать на свои остренькие исцарапанные коленки и постоять так несколько минут. Суставы начинали ныть почти мгновенно, боль тут же становилась невыносимой, и никакие грехи не могли заставить меня продолжать экзекуцию. Поэтому, несмотря ни на что, я искренне восхищался моим взрослым братом, хотя и не понимал его укоризненных молчаливых взоров. Возможно, он просто скорбел за все человечество в моем лице?..

В одну из таких ночей, когда все в доме утихомирились, мой средний брат и сестра Лизавета разошлись по своим покоям, удовлетворенные очередными действиями (на этот раз в моей любимой книжке про ангелов каждому лику были пририсованы рога), в одну из таких ночей, любопытство мое достигло предела.
Повертевшись у дверей старшего брата, и заглянув в замочную скважину, я убедился, что через нее, к сожалению, ничего не видно, кроме светлого блика от яркой потолочной лампы. И тогда, как помню, ко мне пришла нужная мысль, что лучше всего было бы заглянуть в окно монаха, и удостовериться, как все-таки получается у святого человека всю ночь напролет стоять на коленях за наши мирские грехи? Окно отца Федора было как раз рядом с моим балкончиком. И если встать на край перил и ухватиться, руками за козырек над его полукруглым окном, максимально вытянув при этом руки и шею, то можно что-то увидеть... Лежа в своей кроватке, застеленной старыми, но все еще белыми простынями, я боролся с этой идеей и со сном до трех часов ночи.
Очень хорошо помнится это время. Старинные часы, огромные деревянные, которые только раздражали всех домочадцев и вряд ли кому были нужны, барабанили как раз точное время. Они трещали и охали на весь дом, пытаясь привлечь к себе внимание. Они жили своей жизнью, такой же размеренной, как и все мы в ту пору....
При этих позывных, я, не надевая ничего на пижаму, выскочил в коридор. Убедившись, что свет у брата еще горит, немедленно приступил к реализации моего плана. Я быстро вернулся в свою коморку, проскочил на балкон и довольно легко забрался на перила, опираясь руками о шершавую стену дома. Ночь тогда была особенно темной, и при этом не было видно ни одной звездочки... казалось, что тишина абсолютная. Даже наша псина, от старости давно выжившая из ума, псина, которая «разрывалась» лаем - все ночи напролет, доказывая свою состоятельность, (днем она естественно беспробудно спала), даже она - не взвизгнул ни разу. Неуклюже озираясь по сторонам, я чуть не свалился со своей позиции, но вовремя зацепился за выступ в кирпичной стене дома - нашего родового гнезда... Перебирая руками, я достиг витого чугунного козырька, несильно выдающегося над ярким окном моего старшего брата... Встав на цыпочки, я максимально вытянулся всем телом, настолько, насколько мог... Как и предполагал, штор на окне монаха не было и в темноте время суток … «…ему незачем скрываться от мирян…» … В первую секунду проникновения моего взора в молитвенную келью, я лишь зажмурился от яркого света... Мне даже показалось, что горит не один очаг освещения, а, как минимум, в каждом углу... Затем я все-таки вгляделся в
скудный интерьер обители молящегося за нас неустанно... и.… чем больше я вглядывался, тем сильнее глаза мои вылезали из орбит, расширяясь до максимума... Я снова зажмурил глаза и снова их вытаращил...
То, что я увидел в комнате брата, потрясло меня до такой степени, что тело задрожало как от сильного ветра... Меня бросило в жар и в холод одновременно, липкая волна поднялась от кончиков пяток до затылка, куда внедрилась тысячами иголок... пальцы, соскочили c мокрого железа, ноги подогнулись... и...
Я рухнул на клумбу с несчастными бегониями, давно увядшими, предназначенную лишь для нужд соседских собак... …Свалился без единого возгласа. Мое везение, что там, куда я приземлился, не было бетонной дорожки, или бордюров из колотого кирпича... Я «отделался» огромной кровавой ссадиной на плече, ушибами обоих локтей и переломом ноги.
Доктор явился на второй день после того, как меня обнаружили ранним утром лежащего и стонущего под своим балконом. Он заявил, сдерживая зевок, что могло быть гораздо хуже. Эскулап зевал и тер опухшие красные глаза костяшками указательных пальцев... мне показалось тогда, что, он больше бы обрадовался моему трупу: на мертвеца, хотя бы, не надо класть гипс.
Мне было настолько больно, что я даже не успел придумать легенду в свое оправдание: (почему я оказался этим ранним утром на куче не полотых цветов и своими стонами разбудил мать раньше положенного времени?..)
За меня все решили взрослые:

 - Он полез, мама, за своим дурацким куриным пером, /...не к у р и н ы м!! ...не куриным… а из А Н Г Е Л А! .../ и свалился, - твердила Лизка. -...Он кидал его с балкона, прыгал там как обезьяна... и рухнул...- подтверждал Афоня. Мать лишь печально качала головой точно так же, как она это делала по исчезновению Жанны - молча и не переставая ... Это было самое противное...
-…Больше он его не увидит...

 Вот тогда-то, после тех очень неприятных для меня событий, косвенно повлиявших на мою жизнь, пропало перо... Часть ангела, часть моей прекрасной сестры! Наверное, как я думал, его похитили и сожгли мои добродетельные родственнички.
 Но это было еще не самое страшное из моих воспоминаний... Основной моей задачей стало - передвигаясь на костылях, не попадаться на пути Жакони...
Когда я видел его издалека, идущего навстречу, я юркал, насколько это было возможно в моем положении, в ближайшую незапертую дверь. Если дверей на пути не было, я разворачивался и двигался в обратном направлении, не заботясь, что обо мне подумает Жаконя, который тоже не стремился попадаться мне на дороге. Но, когда нам приходилось сидеть за одним столом в обеденной, а хоть раз в неделю такое случалось, я ловил на себе его длинный взгляд, холодный и угрожающий.
Правда, он его тут же отводил, стоило мне осмелеть и поднять глаза на брата. Когда я смотрел на него - я начинал краснеть, меня охватывал ужас и стыд - он знал все!!..
Он, знал, почему я свалился е балкона... он знал, что я знал... я видел... я понял... Отец Федор через день-два должен был покинуть отчий дом, и все желали ему удачи на пути служения Господу.
 Величественный вид его был преисполнен важности миссии, а глаза, словно блуждающие огни, светились фосфористым светом. Помню, как старший брат мой ниспускался из родового гнезда - «обители грешников»:
Чинно ступал с крыльца, готовый всем обликом своим изгнать торгующих из храма, обратить не кающихся к раскаянью, а неверующим предать облик свиней... Он готов был свершать священнодействия и таинства по обрядам христианского исповедания, и ступал, чтобы больше не вернуться к мирянам в мирском обличии
Помню, как отец мой, набравшись храбрости, украдкой взглянув на жену, пробормотал сиплым голосом, что рад выбору сына, но хорошо ли он подумал, и стоит помнить, что лучше быть добрым мирянином, чем плохим священником. Я помню, как все домочадцы с удивлением посмотрели на сказавшего некстати, а взгляд моей матери был уничтожающе изумленным, словно, неодушевленный предмет, пылившийся до сего часа в углу, заговорил человеческим голосом.

...Примерно через пять лет монашествующий отец Федор, то есть брат Евгений, явился обратно, … стало быть, обратно в отчий дом... Волосы его, слипшиеся, спутанные, выцветшие, достигали пояса. Одежда, которой он был прикрыт, истлела во многих местах; кожа на руках и обнаженных частях ног обветрилась до красноты, покрылась мелкими трещинками с шелушащимися краями; из уголка рта вытекала слюна...
Сказать, что отец Федор «явился», было бы красиво, но не совсем верно...
Скорее, его привели под руки два старца. Возможно, они и не были стариками, но мне таковыми казались.
 И сопровождал троицу сосед наш по улице Николай, тоже монах... Насколько я понял тогда из рассказа пришедшего, Жаконя был давно «не в себе» ... ...
Оказывается, Отец Федор сошел с ума и почти четыре года скитался по миру, пока случайно не был узнан вышеупомянутым соседом, в монашестве Иеремией. Перед тем, как совершить подстриг, сосед Иеремия жил через улицу от нашего дома в таком же ветхом здании. Они с моим братом редко встречались, и уж тем более не дружили. Но судьба свела их странным образом вдали от дома для того, чтобы один стал проводником другого, и, затем снова исчез навсегда из поля зрения, во всяком случае, моего...

 А пока, он был здесь, с нами, и сидел на кухне за длинным дубовым столом возле пузатого электрического самовара, называл себя другом, и объяснял историю своих наблюдений:
 - Вы знаете, - говорил он, - облизывая кончики усов, вымазанных в сгущенном молоке и прожевывая очередной пухлый оладушек,
- Отец Федор был проповедник божьим даром... Я гордился своим другом... Это правда...
До вас наверняка доходили слухи, если вы сами не посещали служб, он читал блестящие проповеди (оладушек – в сгущенку) ... Вы верите, я даже законспектировал некоторые из них и не постесняюсь повторить их в своих службах, ГОСПОДЬ – СВИДЕТЕЛЬ!
Слово «свидетель» как - то странно прозвучало из его уст. При этом, гость показался мне судьей, в напудренном белом парике, с молотком в руке, которым он стучит по кафедре: “Следующий свидетель - БОГ!”

Рассказчик продолжал, слегка успокоившись:
 - Отец Федор говорил прихожанам: “Дети мои! Вы дети БОЖЬИ! Будьте смелы в своих устремлениях... чисты в помыслах!!..
Оладью - в сметану и в рот. Часть молочного продукта, при этом, попал на бороду говорившего, и повис белой невинной каплей, подтверждающей чистоту помыслов самого Отца, Иеремия...
…Не имейте страха в сердцах своих перед жизнью... не бойтесь смерти! Она не властна над детьми христовыми!!” Вот так он говорил, Отец Федор.

Здесь, насколько мне было видно через приоткрытую дверь столовой, рассказчика одолела икота. Моя мать, молча, протянула пришельцу стакан воды. Иеремия принял его содержимое одним залпом и от почему-то поморщился. Его даже слегка передернуло, как от непривычного напитка.

 - Первое время, мой духовный брат, - продолжил Жаконин поводырь, - ограничивался в данной проповеди тем, что демонстрировал свое отсутствие страха перед смертью простыми доходчивыми, как он говорил, для прихожан способами. Он, например, начинал смеяться, неоправданно весело, затем, ложился на деревянные непокрытые полы и колотил себя в грудь... Это было довольно странно, однако, такая эмоциональность ни у кого не вызывало опасений. Затем, он очень страстно излагал свою основную мысль…

Отец Иеремия продолжал рассказ, уже откинувшись на спинку стула, при этом, не переставая жевать нехитрую снедь. «-…Господа, входящие в храм жизни!» - так говорил несчастный Отец Федор.
«Господа, не вытирайте ног ваших о лежащих возле порога храма сего!! …Ибо, лежа, они не могут вам сделать того же самого. А сражайтесь с теми, кто может ответить, и, не боясь этого ответа! Желающие смерти вам - пусть сами ее бояться!!

А вы - не убоитесь СМЕРТИ!! И от того ВЫ делаетесь бессмертными... Значит - НЕПОБЕДИМЫМИ!!! АМИНЬ! БРОСАЙТЕ вызов самой СМЕРТИ!! И тем, кто ее вам желает! НАМ не страшна СМЕРТЬ!! Во всех ее хитрых злобных проявлениях!! Повторяйте за мной, БРАТЬЯ и СЕСТРЫ: НАМ НЕ СТРАШНЫ СМЕРТЕЛЬНЫЕ КОЗНИ ДЬЯВОЛА!! НЕ СТРАШНЫ... НЕ СТРАШНЫ... НЕ СТРАШНЫ!»
 …Вот как проповедовал сын ваш, в миру - Евгений... Я многие его проповеди помню наизусть...

Я слушал и удивлялся, почему смерть — это «… козни дьявола»?
 Мне казалось это утверждение ошибочным. Возможно, он что-то напутал, странный голодный монах?
Предаваясь воспоминаниям, которые я подслушивал, надо сказать, безо всякого стыда, приятель нашего бедного Жакони, весь вспотел, и мне хорошо было видно, как большая капля соленой влаги текла по его выпуклому гладкому лбу, отражая в искаженном виде все, что было доступно ее преломлению...
 Мать моя сидела прямо, задрав подбородок, и, конечно, слегка кивала напомаженной головой, увенчанной на затылке замысловатым кренделем из волос. Она ничего не ела, но заметно было, как она провожает прищуренными глазами каждый оладушек, положенный в рот отцом Иеремеем. Почему она так смотрела? Вряд ли оттого, что ей было жалко еды. Возможно, сие происходило машинально. А, может быть, она просто соизмеряла ценность полученной информации с произведенными затратами...
Отец же слушал рассеянно. Мне он был виден со спины, весь облик его казался каким-то обмякшим... Впрочем, находясь дома, в кругу своей надоевшей семьи, он всегда выглядел вялым, похожим на свой же поношенный, отвисший, мятый пиджак, сроду не видевший химчистки...
Отец усиленно боролся с зевотой, мельком взглядывая на мать, он водил желваками, но не от злости, а в борьбе со сном...

-…А спустя примерно полгода, - продолжал отец Иеремей, - незаметно, незаметно, атмосфера проповедей несчастного преображалась, если можно так выразиться, и уж опосля приобрела странный вид, … как мне кажется.
Правда, он все так же пламенно говорил о врагах, с которыми надо сражаться, не боясь смерти... Естественно, наш враг - Сатана, и все силы отца Федора прикладывались к борьбе с ним...
Он говорил мирянам, что они не должны бояться дьявола и его козней... И вот тут частенько, надо сказать, Отец Федор проделывал странные, хотя, конечно, и очень смелые вещи... Сначала он просто забирался на кафедру, возвышаясь над «грешным», и демонстрируя «божьим овцам» отсутствие своего страха перед жизнью и перед смертью... Его черные, хорошо начищенные ботинки, при этом отстукивали по кафедральной поверхности мотив одной назойливой детской песенки... И даже это еще нам не казалось странным... … Но…последнее время, - продолжал отец Иеримей, наводя необоримый сон на моего родителя - ... последнее время, при словах:
«...нам не страшен Сатана... Сатана, Сатана...»,
 он, Блаженный отец Федор, задирал подол черной рясы, поворачиваясь к прихожанам тыльной стороной своей земной оболочка... и демонстрировал с большим энтузиазмом принадлежащий ему голый монашеский, так сказать, зад...
 При этих воспоминаниях отец Иеримей от чего - то прикрыл глаза и сглотнул, облизав машинально полные сладкие губы, вымазанные матушкиными дарами...

Я сидел в коридорчике на старом пятнистом топчане, воткнутом в закуток перед входом в столовую и хорошо укрываемом пробковыми жалюзи. Сидел, и держал рот маленькой ладошкой... на самом деле, действительно держал, боясь вскрикнуть от изумления... Последние фразы рассказчика не все долетали до меня, словно оберегая незрелую психику. Детское воображение рисовало эту дикую сцену, описываемую пришедшим, карикатурно... ярко... Мне становилось то страшно, то просто противно. Я даже посматривал на потолок - не грянет ли гром и не треснет ли нас всех молния за этакое кощунство... Я был верующим мальчиком. Нет, не религиозным. Наверное, с точки зрения церкви – грешником... Но, все-таки верующим, искренне, возможно, наивно, но, глубоко и сокровенно...
Я общался в ту пору с более взрослым приятелем, молодым иноком из соседнего прихода.
Всегда легко одетый и всегда приветливый, он, словно ходил по другой земле и не ведал тягот обыденности. И я, бывало, обращался к нему с вопросами, терзающими детскую душу. Например, по поводу моего странного, если не сказать больше, брата Жакони.
 Как такое вообще может происходить со «служащим» БОГУ человеком? Старший друг, никогда не продолжал разговор на эту тему, лишь смотрел на меня лучистыми ясными глазами и слегка улыбался… Но однажды, Он сказал непонятную тогда для меня вещь:

«Думай о себе, о своих грехах, и больше ничего…» Я, надо сказать, долго размышлял над этими словами – «Хорошо ли это – думать о себе? В каком смысле – «ДУМАТЬ О СЕБЕ?», и пришел к определенным для себя выводам…

…Однако возвращаясь к воспоминаниям, никакого грома тогда не случилось, … вокруг все было относительно тихо, не считая легкого сопения моего отца, изредка сменяющегося покашливанием, которым мой родитель выводил себя из забытья. Приятель несчастного проповедника тем временем продолжал:
 - ...и самое удивительное в этой истории, то есть, я хочу ... я хочу сказать, потому мы не среагировали должным образом вовремя... ну... не изолировали Отца Федора для успокоения его блаженствующей монашеской души... и поправки здоровья... именно потому... что не знали, не ведали, не поняли сразу... Господь - свидетель!..
 Мать моя, по-прежнему не реагировала мимикой ни на какие замечания рассказчика, словно она была врач-психиатр, и перед ней сидел пациент, все вздорные рассказы которого, всего лишь отражение его душевной маяты.
А отец посапывал…

 - …Все …ело у… том, - прожевывал слова отец Иеремей, - … уто ...прихожанами воспринимались эти, ну скажем так, картинные проповеди в иллюстрациях с огромным восторгом, просто на ура. Народа, знаете ли, значительно прибавилось…

Затем, как я понял из дальнейшего длинного и нудного рассказа гостя, в проповедях моего брата все чаще стала появляться тема о вреде, как ни странно, шаманизма.

 Я запомнил этот нюанс столь ясно, потому как был сильно изумлен подобной неприязнью отца Федора к культовой религии далеких африканских и азиатских племен... Отец Федор, по словам рассказчика, все яростней обвинял неких шаманов в сатанизме. Именно они, по его мнению, были виновны во всех бедах человечества, и более всего... в гомосексуализме. “Мужской” любви проповедник уделял особое внимание, как утверждал отец Иеримей - не менее половины всех проповедей. В его речах на эту тему, по утверждению очевидца, слышалось все сладострастие ненависти к данному виду грехопадения. Отец Федор в последнее время своего пребывания в приходе, так возненавидел шаманство и иное грехопадение, что вскоре объявил сему священную войну... и ушел на нее в буквальном смысле слова...
 То есть, он пропал… после одной из проповедей с явным расистским уклоном по отношению к странам Африки. Как говорят очевидцы, и как доносил об этом отец Иеримей, проповедник Федор взял узелок, не поймешь с чем, и отправился вершить справедливость... и больше его никто не видел до сего, оставшегося в моей памяти дня...

 Даже тогда, мне, ребенку было понятно, что братец мой подвинулся рассудком и довольно сильно. Как же он умудрялся проповедовать в таком виде?!
 Еще, будучи тщедушным мальцом, я проанализировал, насколько мог, услышанные мною события, и сопоставил с тем, что видел тогда, в ту темную ночь моего падения в прямом и переносном смысле. Сопоставив увиденное и услышанное, я сделал вывод, что братик мой давным-давно сошел с ума... Теперь, после скандального возращения, несчастный блудный сын сидел в своей опочивальне как тихая печальная овечка.
 Позднее, он совсем перестал выходить из комнаты, и даже естественные нужды справлял в ведро за самодельной ширмой в углу кельи. Хотя, я уже понимал тогда, что обитель брата вряд ли можно назвать кельей. Наверное, тряпочная ширма, маскирующая туалетное ведро, и не портила атмосферы схимничества, но по всем стенам у бывшего проповедника красовались непонятные для меня изображения. Это были не святые, которых я и тогда уже различал поименно, во всяком случае, многих из них, а изображения иного рода. В то время мне было уже почти двенадцать лет, однако я не мог предположить, для чего они моему несчастному родственнику, то есть эти картинки, не представляющие из себя никакой ценности...
Зато отношения между мной и старшим братом стали удивительным образом налаживаться.
 Я теперь приходил в комнату Жакони, и он рассказывал мне о многом, что с ним приключилось. Он давал мне листать и рассматривать большие толстые книги с множеством иллюстраций, в которых я пытался отыскать что-либо про Ангелов. Тихонечко, ничего не говоря об этом, делая вид, что слушаю внимательно рассказ несчастного отца Федора о странных иллюстрациях.
 К тому времени моих воспоминаний, я был образован достаточно неплохо..., однако, к своему стыду, не мог понять ни строчки в том фолианте. Прочитать предложения удавалось, но смысл ускользал от меня полностью... а что уж говорить о непонятных знаках на полях таинственной книги!..
После того, как Жаконя подвинулся рассудком, он совсем переменился ко мне - стал добр и даже нежен. Рассказывая о чем - либо из своей скорбной жизни, брат клал, бывало, мне на голову свою руку с длинными неухоженными ногтями, и ласково гладил меня по волосам. В такие минуты он смотрел на меня с трогательной любовью, глаза его увлажнялись, губы расплывались в мягкую улыбку. Однако затем он как-то поспешно отстранялся, быстро отворачивался, иногда даже уходил за ширму и пребывал там несколько минут. После таких моментов он делался особенно грустным и задумчивым, таким, что я чувствовал себя в чем-то виновным.
Но зато, я мог спрашивать в такие мгновения о чем угодно. Брат тогда отвечал почти на все вопросы, если, конечно, знал, что отвечать. Он смотрел обычно в одну точку, немного, склонив голову на бок, и монотонно говорил на интересующие меня темы.
 Мне думалось тогда, что он не слышал сам себя, а лишь машинально произносит слова. И все же, главное для меня было узнать то, что мне хотелось, а хотелось мне, понятное дело, разведать все, что брат мой Евгений, отец Федор, Жаконя, одним словом, мой блаженный собеседник знает о дивных АНГЕЛАХ...

Я вспоминаю, как вопрошаемый ненадолго задумывался, и начинал отвечать мне, медленно и отрешенно, как будто читал проповедь:

 - Слово сие и на греческом, и на еврейском языках обозначает - Вестник, то есть несущие вести к нам от ГОСПОДА нашего, излагающие волю ЕГО...
Сии существа бестелесны и владеют они знанием и чистотой далеко превосходящим наше мышление... Они одарены волей, умом и могуществом и занимают высшую ступень среди творения духовного... Но кроме мира ангельского есть также мир злых духов — это Ангелы, по словам апостола Иуды, не сохранившие своего достоинства, но оставившие свое жилище... Они соблюдаются в вечных узах… над мраком... на суд ВЕЛИКОГО ДНЯ!!! То есть – САТАНА… берегись ИХ...''
 Отец Федор делал такие восклицания, не повышая голоса. Не меняя выражения лица…
Он даже потел в такие минуты, но был смиренен и тих ...Его повествование, всегда впоследствии одно и то же, было интересно для меня... но... это не то... не то, что я хотел услышать... не то... А хотелось мне знать, какие они из себя, где живут, где можно их встретить...
В дальнейшем этот интерес во многом определил мое занятие. Я и сейчас хотел бы знать ответы на те, детские вопросы. Вспоминая встречи с братом Жаконей, мне понятны теперь его порывы убежать, его резкие движения рук, гладящих меня... С головой у него тогда становилось все хуже и хуже...
 Вскоре, Жаконя стал забываться, заговариваться. На мои вопросы о белых загадочных существах отвечал, путано, начинал просто бредить: то показывал длинным дрожащим пальцем на фривольные картинки у себя на стенах, то начинал нести всякую чепуху и постоянно с ненормальной монотонностью предупреждал меня о какой-то грозящей опасности...
 Он умудрялся теряться и блуждать в нашем длинном коридоре. В ту пору за Жаконей присматривала Лизавета, она уже тогда готовилась стать медсестрой. Если она бывала дома, то прямо из своей комнаты наблюдала за передвижением старшего брата в минуты его выхода из своего пристанища, последнего, как позже выяснилось, на этой Земле. Когда убогий так двигался по дому с понятной только ему целью, моя сестра тихо следовала за блаженным, если не «хватало глаз» проследить больного.
Иногда мягко брала его под руку и уводила обратно в «келью», где несчастный проводил время за чтением непонятных книг...

Года через полтора после появления Жакони в отчем доме, он стал совсем плох... …И, наконец, слег… в ту самую постель с холщевым покрытием, в которой я, когда-то стоя на перилах балкона, наблюдал этого человека полным жизненных сил и энергии... Да еще какой энергии!!
Жаконя слег, перестав вскоре подниматься и по нужде. Тогда ухаживать за ним наняли сиделку - розовую полную женщину, всегда что-то шепчущую себе под нос. Она была хорошим работником, и несчастный старший брат мой находился в чистоте и сытости, не смотря на все свои капризы.
А капризничал божий человек основательно, по каждому поводу и без всякой причины. Если это был поднос с супом, поставленный розовой сиделкой на низенький столик у жакониного изголовье, то в пище могли оказаться тампоны, помещенные до того в уши больного по его же требованию, для лучшего сна.
Ел он всегда сам, заправляя дрожащую ложку с едой между бородой и усами. При этом больной обливался варевом, а иногда даже обжигался, отчего еду ему приносили чуть теплую... Кормить себя не позволял ни за что, и все мучения эти сиделка выносила стойко, конечно, за определенную плату. Но после того, как бывший проповедник стал проделывать всевозможные манипуляции с судном, подложенным под него и в основном, когда оное бывало полным, розовая трудолюбивая женщина попросила прибавку к своему жалованию, однако же, не такую уж и существенную.
 Мать моя, молча выслушав просьбу работницы, сочла нужным ее удовлетворить. Помучившись так недолго, использовав все возможные способы довести уравновешенную, довольную заработком женщину, до расстройства, несчастный старший брат мой скончался... Перед смертью он пожелал меня видеть.
 Когда я присел на край одра, полный встревоженных чувств, он мягко взял меня за худенькую руку и стал всматриваться мне в глаза. Его белки, как я помню,
были красными и слезились, однако, он пытался сфокусировать зрение насколько мог.

 -… Я увижу ИХ - сказал он тогда, пытаясь улыбнуться тонкими высохшими губами

 - я... их... увижу... наверное... я бы так хотел… Он отпустил мою руку и вытянулся по струнке, напрягаясь всем телом, как - будто потягиваясь после хорошего дневного сна. Затем, уже рассматривая почему-то мои волосы, продолжал:
 -…Ты не ищи смысла в жизни... в ней нет смысла... смысл жизни - в смерти.. я это понял... не бывает поздно... мама, ты наденешь на меня туфли... я хочу - туфли... Послушай, живи, как ты желаешь, ни о чем не думай... жизнь предназначена для акта смерти... но ты не торопись, не торопись умирать... душа должна созреть… в теле…в теле...- говоривший неестественно захихикал,- в своем сосуде… храни сосуд… ботинки… они жмут мне.. мама… ботинки не моего размера….. Ты увидишь своего ангела здесь на земле... увидишь еще здесь. Он прекрасен,
- Ангел... не спрашивай, какой он. Как встретишь его... узнаешь... узнаешь... сразу... почувствуешь…. По…. Здесь умирающему стало слишком тяжело, он замолчал, глаза его обратились в окно. Казалось, что он ничего не видел там, ни молодой зелени, ни синевы неба, а смотрел лишь внутрь себя. Затем, покидающий нас брат мой заулыбался, не обнажая редких испорченных зубов:
"...Жизнь так интересна, … зачем я умираю?.." - произнес он, не изменяя
идиотской улыбки. В уголках его рта при этом пузырилась слюна, а глаза не выражали уже никакой мысли...
 Он немного приподнял влажную голову и показал дрожащей рукой на окно, словно видел там это интересное, подтверждающее его слова. Мать с отцом стояли у изголовья умирающего, еле слышно обсуждали похоронную процедуру.

В их разговор вмешалась сиделка и, как я помню, до неприличия громко стала выражать свое мнение по поводу затрат на печальный ритуал. Я погладил тогда Жаконю по голове, словно пытаясь уложить его грязные, больше ненужные, а возможно, и никогда не нужные ему, волосы, как несчастный вдруг резко схватил меня за руку с какой-то непонятной силой, и сел на кровать быстро и энергично, как выпрямившаяся пружина. Было впечатление, что он сейчас встанет, зевнет, наденет сутану, и пойдет на службу ...
Говорливая женщина - служанка взвизгнула и резво отскочила от ложа умирающего.
 А несчастный брат мой развернулся в ее сторону, захохотал зычным жутким смехом и выбросил в лицо убегающей огромный, еще полный жизненных сил, кулак:

-Проклятая! - закричал он, булькая слюной, - Исчадие ада!! Это - САТАНА! Мальчик мой, смотри на него, не бойся, ибо он принимает разные обличия! Убей его! - лицо кричащего совсем перекосилось, на заостренном носу повисла большая капля, глаза выражали ярость - похоже, он больше не собирался умирать.
 Бедная испуганная женщина все-таки поплатилась за свое спокойствие. Она от неожиданности так резко отскочила к подоконнику, что со всего размаха
ударилась об него спиной...
Измученный отец Федор теперь выкрикивал мое имя, и когда я наклонился, зашептал:
- Я не видел Ангела в женском обличии... нет... нет... никогда... никогда... меня похоронят в ботинках...- я понимал, что у брата, видимо, сильно путались мысли, ему было чрезвычайно трудно собраться,
-…не хочу в тапках... все в мужском...нет... У них нет пола... то не важно... нет женского... нет мужского... есть дух един... он един … там не женятся... они не женятся... та любовь..., она другая...  я видел их... они... ПРЕКРАСНЫ... АНГЕЛЫ… только протяни руку к нему… только... взгляд… ты поймешь… он... я хочу покинуть тело... я устал... я буду летать… свободен... куда поже... поже... лаю. Я вижу... как выйду из тела... из надоевшего тела... вот и весь смысл... да…да…”
Здесь говоривший тихо опустился на подушки, еще раз растянул губы в улыбке, глядя прямо на меня ясными глазами, и. затих...

 ...Теперь, в прошествии стольких лет, я иногда вижу несчастного брата во сне. Вот и сейчас, он как будто передо мной, но без лица, расплывчатый, что-то шепчущий мне на ухо, что просто усыпляет меня... я стараюсь расслышать гулкие вязкие слова... и все больше и больше отделяюсь от своего тела, ...я засыпаю...
ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ...

Глава 2

Разные, но в чем-то очень схожие картины теперь преследуют меня по ночам... ...Я иду по равнине и вхожу в единственную дверь… нет… это не дверь, скорее ворота, которые невозможно миновать... Огромные каменные ворота... Я вхожу, и вижу вокруг серо-голубой ландшафт или точнее гигантское внутреннее помещение, мерцающее блеском мокрого полированного гранита ...
Я вижу массу людей, беспорядочную и все же, каким-то странным образом организованную в одну линию.
Люди выстроились друг за другом в бесконечную очередь… Кажется, эта живая череда никогда не кончается, и при этом, видно, что все устремлены ко входу, выполненному в виде арки, расположенному где-то там, на заднем плане, в белом здании. Это здание, похожее на мечеть, ощущалось очень далеко, и в то же время, возможно, было рассмотреть всякую мелкую его деталь.
Наконец-то я здесь... сейчас получу то, за чем явился сюда... за чем все сюда явились...
 Я оглянулся по сторонам: где-то ОНО должно быть здесь - что-то очень важное, как-то связанное с моими детскими воспоминаниями...
 Я смотрел вперед, но, тем не менее, видел все вокруг себя: я видел, как со стороны, откуда-то сбоку, ко мне приблизился человек, одетый во все белое.
ОН не смотрел мне в лицо, но подошел почти вплотную, молча взял меня за руку и подвел к очереди, которая подрагивала в нетерпеливом волнении и шуршала как рой насекомых.
— Вот здесь ты будешь стоять за тем, за чем пришел, - промолвил он, и втиснул меня, подталкивая за локоть, не в самый конец колонны, но оставляя за спиной троих человек.

 — Это возмутительно!! Здесь состаришься, пока дождешься своего череда!!
 Я негодовал и при этом вертел головой, пытаясь найти в глазах окружающих понимание и сочувствие, однако, мне не удавалось поймать ни одного взгляда...
 Человек в белом одеянии ничего не ответил. Он тихо удалился куда-то в сторону, где словно растворился в голубом пространстве...
Я видел, как нарастает очередь позади меня. Люди прибавлялись и прибавлялись. Все они, похоже, не понимали, для чего здесь. Кто, смущаясь, а кто напористо, но пытались прояснить ситуацию.

Где – то недалеко бил колокол, монотонно и настойчиво. Я удивился, насколько долог этот звук, так трезвонит монастырский звонарь, призывающий к вечерней молитве. Звук этот, сначала быстрый и частый, становился все отдаленней, а промежутки между ударами - все дольше.
Стоящие вокруг проявляли нетерпение, но какое-то пассивное:
переминались с ноги на ногу, вытягивали шеи, пытаясь заглянуть вперед, туда, где, по их мнению, начинался смысл всего происходящего.
 Мой проводник появился снова, ведя за руку молодого человека, чуть старше меня. Тот что-то спрашивал на непонятном языке или просто невнятно, пугливо озираясь по сторонам. Загадочный сталкер только кивал в ответ, не изменяя отрешенного выражения лица. Они подошли к очереди, и молодой человек, направляемый ведущим, встал передо мной...
Я опешил.
- …Как? И... Это... по-вашему, справедливо?!! Он... пришел намного…- я перевел дыхание, - намного позже меня! ... и встал ровно перед моими глазами... чтобы я мог наблюдать его наглый рыжий загривок и.… возмущаться!!? … Кому я могу жаловаться?!
«Белый человек» посмотрел на меня долгим взором прозрачных холодных глаз, затем перевел взгляд на собственные ноги, молча развернулся, поскрипывая белыми, абсолютно новыми туфлями... и удалился, держа голову чуть-чуть набок. Во время ходьбы он вообще не двигал руками — это, несмотря ни на что, выглядело забавно...
Я не успел остыть от оскорблений, нанесенных несправедливыми действиями странного провожатого и «вне очередника», как мой недавний опекун появился вновь...
 Мне даже показалось, что теперь он был в костюме-тройке, пошитом безукоризненно...
Имея слабость к хорошей одежде, я успел разглядеть, вопреки моей воле и обстоятельствам, насколько точно подогнан пиджак по стройной фигуре загадочного человека - ни одной складки на стыках пройм и на воротнике, переходящего в лацканы! Ничто нигде не тянет и не морщинит! На этот раз он вел за руку мальчика десяти - двенадцати лет.
 Проводник что-то рассказывал ему, слегка наклоняясь в его сторону.

 «Надо же - а я думал, он немой!» Меня переполнял сарказм.

Ребёнок внимательно слушал говорящего, запрокинув светлую, нестриженую голову.
Я весь внутренне напрягся, потому что, действительно был удивлен такой разговорчивостью молчаливого, до сих пор, встречающего... Наверняка, молодой прыщавый отпрыск - какой-нибудь родственник... или родственник родственника... или родственник знакомого...
 «Щебечущая» парочка проследовала мимо нас, достойно ожидающих то, что нам должны были выдать... и пошла вдоль всей очереди прямо к заветному входу: к дверям того белого дома с башенками, за которыми скрывались счастливые очередники. Они приблизились к живой веренице, и провожатый впихнул мальчонку за два человека до общей цели...

В толпе-очереди послышался ропот... Я был взбешен настолько, что, растолкав толпящихся идиотов, которых так легко облапошить, направился прямо к Господину в Белом...
 Но Он уже шел ко мне навстречу, выдвинув вперед руку ладонью в мою сторону, как будто пытался скрыть свое лицо от кинокамеры.
Эдакий красавчик, супермен, снимающийся в роли любителя маленьких мальчиков! Переполненный сарказма, я уже мысленно читал названия подобного кино:

 "Он любил кудрявых блондинчиков", или:

"Мы с бэби понимаем друг друга"...

 - Послушайте, - начал я срывающимся, желчным, насколько это возможно, голосом.
- Послушайте, это не лезет ни в какие ворота! Мало того, что Вы засунули перед моим носом того рыжего господина, который, якобы, старше меня аж на два - три года, что, по-вашему, весьма существенно... Мало этого, что Вы поставили его прямо перед моей… личностью, в очередь, и без того нескончаемую... Для чего это? Этим Вы хотели меня уверить, что справедливы?.. что для пожилых у вас всегда льготы и скидки... но Вам мало!.. И - этот молокосос!.. Он только что родился, ему года два от силы ...
ну не два... пусть десять…

-... Двенадцать...

-...Вот именно... Пользуясь своим привилегированным положением, Вы провели его самым наглым образом в начало... в начало всей процессии... то есть... ну в общем, ближе к цели, к той заветной цели, ради которой мы все здесь паримся..., да он ваш родственник!! Он же похож на Вас! Точно, как я сразу не догадался?!.. И Вы называете это справедливостью?!'

Господин в Белом Костюме слушал меня, храня молчание, слегка склонив голову к левому плечу. Мне вдруг показалось, что на нем вовсе не костюм-тройка, а какие-то свободные серебристые одежды, или что-то типа хитона... Как будто балахонистый гиматий свисал до пят и с нешироких плеч, и с длинных рук...
 ...И тут я обратил внимание, что на "балахоне - пиджаке - куртке" появились пуговицы, и не просто пуговицы, а помпоны как у Пьеро… Я замолчал на полуслове, забыв даже, о чем так горячо кричал. Пуговиц этих не было ранее.
Я посмотрел в лицо обладателю помпонов - оно было абсолютно невыразительным, белым, словно вымазано белилами, уголки рта подчеркнуто, опущены, глаза огромны и до того печальны, что я окончательно растерялся...

- ...Супер-Пьеро - любитель мальчиков...- закончил я свою нелепую речь ослабевшим неожиданно голосом.
 Человек с лицом Пьеро, все так же безмолвствуя, взял меня за руку, как до этого держал мальчонку, и отвел в сторону от очереди. Он вел себя так, как будто не слышал моего оскорбительного тона. Рука его была холодной, но мне не хотелось отпускать ее.
 Мы проследовали тем же путем, каким прежде он шел с ребенком - вдоль всей колонны жаждущих получить то, что им принадлежит - и приблизились к округлому зданию пастельных тонов.
Вблизи оно совершенно не было похоже на мечеть, а скорее на римскую церковь.
Мы обогнули его слева, и стали подниматься по боковой чугунной лестнице, неизвестно для чего винтовой.
 Поднимаясь, я опирался рукой на штукатуреную стену, так как перила дивного сооружения были то слишком низки, то слишком высоки для меня... По стенам странного дома сновали маленькие ящерицы. Одна из них остановилась и уставилась на меня, выпуклыми глазами. И мне показалось, что она хихикает надо мной. Лестница завела нас во внутреннее строение, где - то на уровне третьего этажа.
"Пьеро" по-прежнему держал меня за руку. В помещении царил полумрак, но с левого крыла пробивался рассеянный, во взвесях пыли, не имеющий видимого источника, свет.
 Мы прошли площадку этажа почти на ощупь, самое интересное, не слыша своих шагов.
 «С акустикой здесь проблемы» … - Подумалось мне.

Мой немногословный спутник распахнул, наконец, какую-то дверь, из которой до того тоже сочился слабый свет, и мы очутились на маленьком каменном балконе. Проводник легким движением, чуть касаясь моего тела, подтолкнул меня вперед. Я пододвинулся к округлым холодным перилам и взглянул вниз... Передо мной открылась удивительная картина, насколько удивительная, настолько и неожиданная:
 Вокруг все освещалось ярким летним солнцем, было потрясающе тепло, хотя спина моя еще чувствовала сырую промозглую темноту, исходящую от внутренности здания, / но когда были внутри, холода, вроде, не ощущалось - лишь темнота.../. Яркая зелень, сочная и молода, слегка трепетала от приятного морского ветерка.
Внизу передо мной простиралось море, темно- синее и спокойное, оно начиналось бархатным пляжем, из, желтого, тонкого помола песка, с разбросанными на нем пестрыми зонтиками. На пляже суетилась масса народа. Люди были вполне обычны, в плавках и купальникам всевозможных цветов и фасонов. Однако при всей суете, бросалась в глаза некоторая скученность отдыхающих на левом фланге «песочницы», возле большого серого камня, плоского, почти утопленного в грунте. Там скопилось человек тридцать-сорок. Люди толпились на месте, заглядывая друг другу через плечо, как будто пытались рассмотреть что-то внизу. Они оживленно переговаривались, размахивали руками, некоторые из них побежали куда-то в сторону...
И тут я увидел, что в центре всей суеты на песке лежит человек - маленький белокурый мальчик. Он выглядел молочно- белым на фоне оранжевого берега. Руки его разметались как у тряпочной куклы, одна нога неестественно подогнулась...
 Я узнал своего "противника", которого недавно приводил “Пьеро"...

- Он утонул ... ему двенадцать... он будет похож на меня, он уже получил то зачем пришел...

 ...Я почувствовал, что руки мои вцепились в каменные перила балкона со всей возможной для них силой, как когда - то давно, когда я висел у окна моего братца. Из-под содранной кожи закапала кровь. Затылок стал невыносимо тяжелым, сдавленным неведомой железной рукой, с сотней воткнувшихся иголок. Мне даже показалось, что я услышал за спиной злорадное хихиканье, как только что ящерица хихикала надо мной. ...Так вот зачем мы приходим сюда!! В этот мир, наполненный бессмысленными вопросами о смысле, амбициями, помыслами...

Мы приходим сюда ... за... смертью .... СМЕРТИЮ СМЕРТЬ ПОПРАВ… – пронеслось в голове….
 Я слышал себя как - будто со стороны, в душе устало насмехаясь над собственным удивлением, ощущая, что ситуацию эту я видел уже много раз...
Мальчик, распростертый на песке, был передо мной совсем близко, словно между нами не было расстояния - оно сократилось само собой, будто перед глазами появился чудесный бинокль, ехидно увеличив жуткую картину специально для меня.

- Мы все стоим за смертью в очереди, и у каждого свое место в этом тягостном ожидании. Мы приходим в этот мир и встаем друг за другом в печальную череду. Печаль - главное земное чувство… В этом мире удовлетворен лишь тот, кто любит печаль… - произнося эти слова бесстрастным голосом, человек в белом одеянии, смотрел на меня Холодными пустыми глазами.
- Не зачем стремиться к счастью, устраивая мир вне себя, стремись к совершенствованию внутри себя, и будешь счастлив...

 А я вдруг обнаружил, глядя на мальчика, что кричу, не слыша себя, как и бывает во сне. Возможно, обрывки своего фальцета и показались мне злорадным хихиканьем... Мне стало жаль мальчика, жалко себя... Но моему «приятелю», как я понял, нас вовсе не было жалко. Он теперь перестал быть похож на Пьеро: пуговицы исчезли, но одежды были по-прежнему свободны и ниспадали симметричными фалдами.
 А я, оказывается, все захлебывался в интонациях, и перебивал сам себя, оппонируя осознанному.
И тут вдруг заметил, что стою один, сам с собой беседую, а проводник мой уже удаляется по рыжему пляжу, ступая абсолютно не слышно, издавая лишь легкое шуршание...
 Откуда оно, это легкое шуршание? И я увидел: за спиной уходящего два огромных белых крыла... Они лежали почти неподвижно вдоль его прямой спины, лишь перья на них слегка шевелились, раздуваемые мягким бризом… Внезапно, идущий остановился, медленно обернулся ко мне и произнес утробным глухим голосом, слишком низким, чтобы гармонировать с его светлой легкой наружностью:


- Меня зовут ГАВРИИЛ, запомни... у тебя еще есть время... не спеши. Не забывай - У ТЕЛА И ДУШИ В ЭТОЙ ЖИЗНИ РАЗНЫЕ ЦЕЛИ ... Душа стремится к смыслу… тело твое - к удобству... душа - к совершенству, тело – к самоудовлетворению. Помни об этом, не разорви себя раньше твоего часа... Придет время, наступит воссоединение…

Боже мой... ведь это был АНГЕЛ!! О каком воссоединении ОН говорит?
Я пытался в последние секунды впитать, вобрать навсегда (Что такое - "навсегда" для нас, стоящих в "очереди"?!), запомнить его наружность:
Прямой нос, тонкие бледные губы, более соответствующие женским чертам лица, прозрачные глаза, с удивительным отсутствием всякого выражения на данный момент, родинка на щеке, белые длинные прямые волосы...
Как я мог сравнивать ЕГО (или ЕЕ?!!) с Пьеро?
... Ангел... нет - АРХАНГЕЛ ГАВРИИЛ... Почему в белом, почему не в черном... в черном... в черном...??

 
 
            Пробудился я внезапно среди кучи постельных принадлежностей, скомканных в теплый пыльный клубок моими ночными видениями... Подушки валялись на полу, ноги застряли в пододеяльнике. Это был сон, или нет?.. Это было не похоже на сон….
Я посмотрел на свою руку. Темно-красные ссадины через всю ладонь…. Мне не хотелось липкого страха, и я не позволил себе думать об этом.
 В комнате темно и тихо, а воздух - слишком вязкий для дыхания.
 Я подошел к окну за глотком “свежего” кислорода. Чуть приоткрыл штору, и опять на меня уставилась огромная желтая луна, с выражением постоянного удивления на иллюзорном «лице».
"Рот” ее скривился на бок... Глаза казались выпуклыми, как у той ящерицы из сна. Она ухмылялась! Ей богу, ухмылялась. Эта возвышенная плутовка знает про мой сон... мое видение… Она сама его навеяла мне! И теперь, радуясь недосягаемости, ухмыляется во всю свою наглую пеструю физиономию!

 «Интересно, - подумал я, - если взглянуть ей на затылок, там, наверное, растут волосы... вот только какие - блестящие тяжелые, соломенного цвета, заплетенные в тугую косу, или спутанные жиденькие космы, которые никогда не видели расчески... А может на затылки у волшебной красавицы папильотки - тряпочные бигуди, как у нашей соседки по улице, на которой располагался дом моего взросления?..»
Я помню, что той бабусе было наверняка за восемьдесят. Она когда-то дружила с моей прабабушкой, когда та была еще не замужем. Мне, маленькому пацану, та старушка казалась совсем древней. При этом ногти ее старческих рук были длинными, с кроваво-красным маникюром, а в ярких пережжены волосах свекольного цвета, /если это можно было назвать волосами/, торчали тряпочные папильотки. Когда она раскручивала их? Совершенно непонятно. Для кого в такие минуты снятия бигуди она хотела быть «прекрасной»? Может быть, кто-то приходил к ней темными одинокими ночами, когда я вдохновенно общался со
своим ангельским пером, а брат мой Жаконя, как прояснилось позже, занимался вовсе не божьими делами?

Почему луна напомнила эту неестественную старуху, с накрашенным бантиком ярким ртом и нерусским именем - Тереза?..

 -У нее нет обратной стороны, - голос хриплый и низкий загремел за моей спиной, - там нет ничего...

- Такого не может быть, у любого предмета есть оборотная сторона, тем более у луны, - отвечал я, удивляясь тому, что не удивляюсь какому-то голосу за моей спиной. Может это продолжение сна? Но, вроде бы, я проснулся?!
 - Нет, может быть. Возьми шар и расположи его среди зеркал. Ну и где, где - то, что ты называешь оборотной стороной?.. А если он будет внутри тебя, где тогда искомое тобой?! Ха... Ха...
 - Я в это не верю, это - чушь! Все имеет скрытую от глаз сторону... И луна... Возможно, там живут Ангелы, те, которых я ищу всю свою жизнь.

- Что такое - твоя жизнь? Еще одна иллюзия,
 ... и Ангелов не надо искать так далеко... их вообще не надо искать. Они появляются сами. У тебя еще есть в р е м я...

 («Ну мама, еще немножечко… Нет… нет, я гашу свет, твое время" истекло…») У меня еще есть время, …еще есть время… Гавриил говорил так же... У меня еще есть время... Но на что?!

 Этот голос я уже слышал неоднократно. Возможно, я разговариваю сам с собой? Так и не разобравшись, сплю или все же бодрствую, я решил одеться и прогуляться по темному сонному городу. Не спорить же самому с собой, в конце концов!

   Город, пустой и тихий, принял меня в свое лоно, зевая всеми арками и подворотнями, словно я потревожил его прекрасный сон. Я брел, освещаемый редкими желтыми фонарями и вспоминал свою давность, то, о чем уже думал, вспоминал в мелких подробностях, которые часто оседают в нас, замещая собой значительные события прошлого.
А голос этот - он со мной теперь всю жизнь, пожалуй, с момента моего взросления.
Именно с момента, когда я понял, что, увы, - уже не ребенок и даже не лопоухий подросток... и никто не скажет мне:
«... ах, какой красивый мальчик! Посмотрите, какие дивные беленькие волосенки и голубые глазки!.. Мальчик, хочешь конфетку?».
 
Теперь я не только не могу получить просто так конфетку, но и окружающие в большинстве своем почему-то ждут ее от меня! А я эту сладкую мерзость, добываю в поте лица, ежедневно сражаясь с бытом, с самим собой и с черными дырами своих карманов... И когда думаю, что сладкая действительность, наконец, в руках - вместо кондитерского изделия из фантика вываливается какая-нибудь ерунда, в лучшем случае - пластилин. Это я, конечно, ерничаю над собой, но не далеко от истины...

А голос этот, звучащий непонятно откуда, надо мной или внутри меня, напомнил мне голос покойного старшего брата, несчастного свихнувшегося монаха. Что он хочет?! Чтобы я тоже свихнула?! Или подсказывает путь - единственно верный, путь, на котором я смогу найти то, что ищу всю жизнь…

Я брел ночью по желтому скользкому городу, поеживаясь, то ли от мелкого дождя, то ли от мокрого тумана.

Впереди маячила неясная фигура, не удаляясь и не приближаясь ко мне. Приглядываясь к размытому силуэту, я стал невольно фантазировать, кто это может быть, почему он идет один среди общего сна? Что лишило его теплой постели, как и меня: мысли, или обстоятельства осязаемые?
 Занимаясь писательством и изучая человеческие сны, для меня стало любимым занятием - рассматривание людей и попытки постижения их сущности. Если бы я знал, к чему это приведет?!
(продолжение следует)

Глава № 3

Вот он идет метров на пятьдесят впереди меня, слегка размахивая левой рукой, правой, очевидно, придерживая пальто на груди, чтобы не застудить горло. Наверное, он наспех одевался и под верхним у него что-то легкое, что заставляет его мерзнуть. Человек мой втянул голову в поднятый воротник. Было ли что на голове у прохожего, трудно понять... Размышляя так, я зачем-то ускорил шаг, как будто желая догнать идущего впереди.

 И здесь я расслышал знакомое скрипение голосовых связок над моим ухом… Но таким четким и осязаемым оно не было никогда до сих пор! Сначала, как - будто что-то откашлялось, потом как в старом портативном граммофоне с рупором, зашипело, и я ощутил знакомые интонации:

 "- Ты думаешь, это просто совпадение, что два существа выползли в такой мрак одновременно и двигаются в одну сторону, причем ни тот, ни другой не знает куда идет...? А может, эта твоя, так называемая оборотная сторона? Вот она идет впереди тебя...
она — это то, что ты у себя не видишь сам, а только с помощью твоих лживых зеркал."

-... Зеркала говорят правду, которую тебе не скажет никто, они лучшие друзья наших физиономий...

" - ...мои лучшие друзья, это стекла - с их помощью я вижу все, что за ними, при этом сами они остаются незаметными и не докучают мне своим отражением всякой бредятины... Вот она, твоя оборотная сторона, идет впереди, а, заглянешь - увидишь самого себя, если тебе удастся, конечно..."

Я отмахнулся от голоса как от мухи и даже поднял в вверх руку…

 И.… все же фигура в желтом свете улицы, что стала ближе ко мне в прямом и в переносном смысле, заинтересовала меня основательно...

 - Послушайте, - произнес я, слегка дотронувшись до рукава влажного пальто, и впрямь опасаясь увидеть перед собой свое же тонкое, бледное лицо,

- Послушайте... ...куда Вы так спешите?..

Он обернулся и на меня устремился взгляд темных печальных глаз... тихих и глубоких...
Первую секунду я даже слегка опешил, мне вдруг показалось... да нелепо... но показалось, что передо мною действительно я сам, такой знакомый себе по отражению в зеркалах- с тонкими не очень правильными, но выразительными славянскими чертами лица. Но нет, этот человек был чуть худее меня, слегка бледнее. У него более светлые волосы и выдающиеся скулы за счет впалых щек. Я даже почувствовал замешательство от его красоты... Возможно, кто - либо другой ее и не заметил бы, но для меня это была красота, таковая, какая она должна быть в моем представлении. Его густые светлые волосы, зачесаны назад, а на пушке, растущем ото лба к волосяному покрову, повисли капельки влаги, к которым мне захотелось притронуться рукой и смахнуть уже теплые дождинки мягким движением ладони...

-... Куда Вы так спешите?.. Куда ты вообще идешь среди ночи?"

- Я ищу тебя… - он ответил так, будто вообще не задумывался, словно издевался надо мной.

Но глаза его по-прежнему были серьезны.

- Мне так много нужно сказать тебе, - вдруг выпалил я, понимая: почему-то боюсь, что он просто развернется и уйдет.
- Пойдем ко мне, - продолжил я скороговоркой, - мы выпьем чаю… горячего чаю… мне хочется знать, от чего мы искали друг друга, от чего мы будто знакомы?
 
Я не договорил, потому, как мой незнакомец уже развернулся и шагал в сторону моего дома, даже слегка впереди меня, словно знал, куда надо идти. Или мне все это мерещится? А может, я еще сплю?! Все – сон! И этот холод, и дождь, протекающий внутрь меня, под кожу и стекающий там по венам… это мое мокрое пальто …

Сейчас проснусь среди кучи влажных простыней, и все окажется банальным до неприличия… Но нет же… Нет! Вот он, идет рядом, этот человек … Я искал его целую вечность, и мне кажется, что я с ним целую вечность не разговаривал…

"- И что, теперь ты будешь разговаривать с ним «…ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ…?"

 …опять этот ехидный голос прямо у меня в мозгу… он насмехается надо мной…

Или, это ветер в водосточной трубе…? Да… наверное… дождь и ветер …

" -…Как же это, ты «…НЕ РАЗГОВАРИВАЛ ЦЕЛУЮ ВЕЧНОСТЬ»?!
Он же - ты сам и есть, а сам с собой ты болтаешь без умолку, даже мирные люди оборачиваются, если, конечно, не глухие."

Какая-то чепуха звучала у меня в ухе. Я даже попытался заглянуть своему попутчику в лицо, возможно, он тоже слышит этот голос… Или только Я?! А может, я занимаюсь чревовещанием? … Или сошел с ума? Я ведь не знаю, как это - сходить с ума?! Возможно, это так и есть - ходишь, разговариваешь, сам с собой, ищешь оборотную сторону луны, и встречаешь, наконец, самого себя… да еще и в восторге от собственной красоты.

Мой незнакомый «друг» обернулся и посмотрел на меня.
Может, я что-то произнес вслух? Глаза его все так же были темны и глубоки, почти без зрачков, насколько правдивы фонари с их безвкусным желтым слепящим светом.

Он не улыбался, смотрел на меня как - будто с тревогой.

- Мы почти пришли, - ответил я на безмолвный взгляд,
-…сейчас за угол, и во двор…

 -…Я знаю…

Чушь какая-то … Это он мне так сказал…? Или мне послышалось?!…Наверно я брежу, …или сплю… какая разница…


  Вот он сидит передо мной - вальяжно, мягко, по - домашнему развалившись в кресле… Он что-то говорит, чуть шевеля тонкими нервными губами, я даже не понимаю содержания, да это и не важно сейчас.
 Я вижу, как двигается его рот, резко очерченный, как вздрагивает верхняя губа, я чувствую на себе тепло его темных глаз, мне кажется - я знаю их тысячу лет…
 Тысячу лет слышу этот низкий переливистый голос, иногда как будто ломающийся на высоких нотах, словно в этом мужчине пробуждается мальчишка.
 Он прекрасен как АНГЕЛ!! Вот оно подходящее слово! Мне даже показалось, что я слышу легкое шуршание за его спиной... Это, возможно, крылья?! Нет, крыльев там, конечно, нет, и это не шуршание, это легкая музыка…
Откуда музыка? Неважно. Как мне захотелось провести тыльной стороной ладони по его волосам, по щеке, по двигающимся губам, поцеловать там, где чистый лоб начинает покрываться светлой шевелюрой… поцеловать, прижать к себе … и… так жить, не разжимая объятий…
«Когда ты встретишь, ты сразу узнаешь его… их не надо звать… они приходят сами… они живут среди нас…» «…У тебя еще есть время…» …Я знаю теперь, я чувствую - они не просто где -то - они и в нас... Ангел ли он еще для кого-нибудь кроме меня? Как узнать это: АНГЕЛ ли он вообще, или только для меня и только в определенный отрезок времени? … Но… проходит время, и АНГЕЛ становится просто человеком… Значит – это не был истинный посланник небес!! КАК УЗНАТЬ?! КАК?! Но ведь он знал куда идти!
… Он вышел на улицу … он искал меня!!

 Я вдруг опомнился и понял, что стою возле окна и смотрю на луну, и друг мой давно молчит, и я чувствую его долгий взгляд на моей спине.

 - Как тебя зовут - спросил я, хотя это мне было совершенно не важно…

 - Анжел, - ответил он. Здесь рассудок мой повел себя странно: мне показалось, что я неожиданно заснул или наоборот проснулся, или просто все дальнейшее выпало из памяти…

Я только почувствовал, что сплю... Возможно, это было уже позже… к утру. Возможно, мы устали и уснули оба… и сон, наступивший следом оказался слишком ярким слишком отчетливым и непонятным, чтобы выветриться из памяти, не смотря на впечатления яви… А может и не сон, но что- то, не поддающееся анализу, не понятное рассудку, но явное по сути своей... 


Мне привиделись похороны брата, моего старшего брата…

Недлинная вереница провожающих, плетущихся за гробом. Впереди процессии мать с отцом. Они о чем-то негромко говорят между собой. Я не вижу скорби на их лицах, скорее - напряженная сосредоточенность. Здесь же моя сестра Лиза со своим очередным приятелем. Нет только среднего брата Афанасия, да, естественно любимой сестры моей Жанны.
 В ту пору, какую явил мне сон-воспоминание, Афанасий отправился моряком на парусном круизном судне, носившем название «Крузенштерн». От отца я узнал, что это огромное судно с четырьмя мачтами, прямыми и косыми парусами… Брат же мой Афанасий в своих нечастых письмах домой в основном излагал теорию завязывания морских узлов либо основы мореходного дела… Когда я читал его послания, мне даже казалось порой, что он просто присылает конспекты своих лекций по мореходству…
 Я однажды написал ему с одной целью: спросить, не видел ли он чего-нибудь необычного, может быть, где-нибудь в океане, где небо и вода сходятся вместе?
 
И он ответил мне, что видел… только не в океане… а в каюте у капитана… и лучше об этом не писать…

 …В моем суггестическом похоронном шествии я брел в самом конце, иногда почти теряя процессию из виду. Я отставал и отставал… но меня не покидало ощущение, что я плетусь в хвосте не один, что кто-то следует позади меня.
Я резко оборачивался – и- никого…
 Я оборачивался снова и снова, стараясь это сделать внезапно, чтобы застать крадущегося врасплох, но … никого позади меня я не видел…
 Когда я уже было подумал, что переутомился, что смерть брата так подействовала на меня, то совершенно четко услышал справа от себя хруст веток и сухих листьев под чьим-то легким шагом.
Медленно, как будто боясь спугнуть нечто, я повернулся на шорох… Рядом со мной, наклонив голову, так, что длинные волосы свисали перед лицом редкими прядями, почти не поднимая ног, а, фактически проволакивая их, брел человек… Облик его был очень печален.

Он то и дело подносил к лицу руку характерным движением, каким смахиваю безудержную слезу. Было видно, что его черные одежды дешевы. На ногах - новые ботинки, практически не тронутые дорожной пылью и морщинами на сгибах…
Плачущий человек показался мне довольно знакомым… и затем, я узнал его…

 Это был мой брат ЖАКОНЯ…
 Я открыл рот, чтобы крикнуть, или просто он открылся у меня сам без всякой цели, но не произвел никакого звука, и я просто остановился с открытым ртом…

…ЧЕЛОВЕК - МОЙ БРАТ тоже остановился и обернулся ко мне.
 
Сначала он будто бы не узнал меня и смотрел насквозь пристальным недоверчивым взглядом… Затем губы его расплылись в улыбке.
Слишком высоко взметнувшиеся уголки рта придавали ей идиотское выражение… Он приложил палец к губам и прошептал:

- Тс.с.с … не будем мешать торжественному событию… Как жаль, да? - произнес ОН после небольшой паузы, не переставая улыбаться, - умер такой хороший человек! …Лучше бы умер кто-нибудь другой, например - ТЫ…
 Тут ЧЕЛОВЕК С ИДИОТСКОЙ УЛЫБКОЙ неуместно весело засмеялся…
 - Как много на свете печали, да, которая нас не печалит, и как много веселья, которое нас не радует, да, мой маленький?

-… Я видел твою Жанну - произнес он далее, неожиданно серьезным голосом, - ОНА соскучилась… Ты скоро с ней увидишься.

Я инстинктивно оглянулся по сторонам, не успев еще ничего осмыслить. Когда же вновь повернулся к говорившему, то он уже лежал на траве, положив руки себе на грудь и закрыв глаза. Я побоялся подходить к безумному и, осознавая, что это все равно сон, бросился наутек в противоположную сторону от скорбного шествия, не заботясь о том, как это выглядит со стороны.
 Больше всего я боялся, что если поравняюсь с гробом и загляну туда, - то не увижу в нем моего несчастного братца…Ощущение сна не покидало, но страх был самым настоящим, липким, удушливым, даже большим чем наяву… Каким-то всеобъемлющим…

И я побежал прочь, побежал, как бегают во сне – на непослушных ватных ногах, которые подгибались подо мной, вовсе не собираясь никуда двигаться…
 Боль в коленях становилась все сильнее, и, наконец, пробудившись, я обнаружил, что сплю в кресле, неудобно подогнув под себя ноги.

   Мой новый друг тоже дремал, вытянувшись длинным телом на не разобранной кровати. Всё удивляясь, какой он красивый, я сел на краешек его ложа… Спящий дышал тихо, слегка приоткрыв губы, почти без звука, но при этом, сдвинув брови на переносице, что предавало глазам болезненное выражение…
 На белой подушке лицо Анжела казалось даже слегка загорелым, а волосы - еще светлее…
Я смотрел на него как зачарованный, еле сдерживая желание провести рукой по его гладкой щеке. Облик спящего казался мне то очень близким почти родных, то абсолютно чужим…

Уже давно рассвело. Сколько же за окном пролетело времени? Как долго я спал?..

 - Кофейку? - пробормотал знакомый Незнакомец, почувствовав мое присутствие. Потянувшись, он сел на кровать даже слишком бодро для такого неполноценного отдыха, и широко улыбнулся, обнажая белые округлые зубы.

- Я бы попил, черный и с пенкой.

Он вел себя так, словно жил здесь всегда, и мне это было отчего-то приятно…

- Сейчас, Анжел, я заварю отличный кофе, а ты можешь пока умыться…

- Не зови меня так… называй меня… АНДРЕЕМ…

- Но почему, ведь тебя же зовут АНЖЕЛ? А н ж е л…
 - Зови меня …Андрей…. Друг мой как-то погрустнел и словно задумался

— Это имя слишком многое напоминает мне… Анжел-то уже не я… не здесь... понимаешь?.. При этих словах лицо моего гостя стало еще грустнее, уголки рта опустились вниз.

- Когда-то я полагал, что миром должна править любовь… Все, что делается на свете, только ради этого чувства…Но то - отдельная история.
 Если б знать заранее, чем она кончится… Тогда я носил имя АНЖЕЛ… Затем пришло осознание, что все… почти все, кто достигает самых земных высот, кто рвется к ним всю жизнь, принося себя в жертву - они лишены любви. Они ищут всеобщего обожания взамен самого интимного чувства, которым они обделены...
 Значит, либо духовная любовь, растворяющая все сущее и придающее ему смысл, – либо, - внешний триумф и вершина тщеславия, то есть, достижение самых высоких человеческих целей, часто мнимых. Не может быть, одновременно того и другого, ибо, постигший внутренний смысл бытия не стремится к внешним атрибутам признания своей личности.
Я слушал его, удивляясь такой женской философии, да еще сразу после пробуждения.
Запах кофе, терпкий и тонизирующий, заполнил небольшую квартирку, заставляя ночные кошмары отступить в самую глубину сознания…
- Анжел, прости Андрей, скажи мне все-таки, что заставило тебя выйти из дома ночью, да еще в такую неподходящую погоду? Несносные обстоятельства, какие-нибудь тяжкие мысли?
 
- Мне было холодно одному в квартире, - ответил мой собеседник, не взглянув на меня.

 Я хотел было усмехнуться, мне показалось это забавной шуткой, но я осекся, вдруг представив, что бы ответил сам на аналогичный вопрос?! Почему я оказался ночью один на темной мокрой улице? Поругался сам с собою по поводу оборотной стороны луны?!… Затем вышел искать самого себя и благополучно нашел?! Кто не счел бы меня сумасшедшим после такого объяснения?  ...
Друг мой, не обращая внимания на мое замешательство, продолжал излагать свои мысли. Нужен ли я ему был для этого?

 -…Они, гении, лишены любви с самого детства. Те, кто растворен в ней, не ищут иных вершин – ибо их не существует - просто нет в мире ничего выше любви. Но… беда в том, что знают об этом лишь те, кто поглощен этим чувством. Уходит любовь и уходит понимание… …Мне приснился страшный сон, - он произнес это без всякого логического перехода от предыдущей темы, лишь наклонился и сделал глоток уже остывшего кофе.
 
Я не прерывал моего белокурого собеседника. Мне показалось, что он хочет выговориться, и что он давно не имел такой возможности. С ним что-то случилось, это точно, наверное, он сейчас все расскажет сам, его только не нужно останавливать.
 Я слушал, как быстро он говорил, словно боялся опоздать, успевая между небольшими паузами лишь глотнуть кофе, закурить сигарету и, пару раз затянувшись, погасить ее. К печенью он не притронулся вовсе…


- В этом сне я увидел фрагменты своего прошлого, эдакие обрывки цветных картинок. …Будто я собираю из бессистемных кусочков это, свое прошлое, собираю, и чувствую, что не успеваю, не успеваю закончить сюжет…, Часы мои замедляют ход и останавливаются. Но я знаю точно, что у меня еще есть время…

Я поперхнулся на этих словах Анжела - Андрея, кофе мой попал в носоглотку.

«…У МЕНЯ ЕЩЕ ВРЕМЯ…» «…ЕСТЬ ВРЕМЯ…». Я слышал эти слова, но где?!

 «…У меня еще есть время…»

 И я стал всматриваться в моего нового друга еще более пристально, чем ранее.
 Но он не видел и не слышал меня.
Наверное, уйди я, рассказчик не прервал бы своего монолога.

 - Послушай, приятель… кстати, совсем упустил из виду, скажи мне свое имя…

- Я Михаил.
- ...Архангел Михаил…- произнес он тихо, или мне послышалось? Нет, у меня совсем плохо со слухом.

 - ЧТО ты сказал, повтори?

- Я говорю, - послушай, что расскажу. Я расскажу тебе кое - что, никто об этом не знает. Никто… Только не перебивай, не перебивай меня…

- Да, Анжел, да…

 «…у меня еще есть время…», «…ты узнаешь … узнаешь ИХ сразу…»

- Понимаешь, я занимаюсь реставрацией… душ... душ старинных предметов...
Я тебе расскажу все, если захочешь, ты можешь смеяться…
Но глядя на моего собеседника, мне совсем не хотелось смеяться. Его темные глубокие глаза были печальны, даже болезненны. Ночной гость не смотрел на меня, а устремлял взгляд в пространство, не фокусируя ни на чем.
- Так вот, правильнее сказать, занимался реставрацией старинных произведений искусства… вернее занимался в иной прошлой жизни…Я бежал из того мира, я покинул все, что окружало меня. Почему? Это отдельная история, возможно, когда-нибудь я расскажу и ее.
 Я бежал, думая, что найду покой и забвение, но то, что случилось дальше, то, что случилось со мной потом… не знаю, что это было. Возможно, я помешался?

Я инстинктивно вздрогнул, он ловил мои мысли, мои недавние мысли. Ведь перед нашей встречей я думал так же.
 «…помешался?»
При этих словах Анжел поднялся с дивана довольно резко, едва не зацепив хромированную ножку сервировочного столика, и заходил вдоль комнаты, мягко вступая по ковру босыми ногами.
Когда он успел снять носки? Или он был без них? Боже, о чем я думал в тот момент, когда мой откровенный друг излагал историю своей жизни?! Я сидел и думал о его носках!!...

В эту минуту невозможно было представить, что еще вчера я не догадывался о существовании этого человека!
«…У меня еще есть время…»
Я раздумывал так, а глаза мои постепенно начали предательски слипаться… Только бы не заснуть! Это будет уже слишком даже для параноика! Собеседник мой все так же двигался по комнате, и тут мне показалось, что одет он в свободные белые одежды, и что они развиваются легким шлейфом при движении их обладателя…

По спине моей побежал знакомый липкий холод, как тогда в зеленом детстве, когда стоял на карнизе, и заглядывал в окно братца моего Жакони…
Я зажмурил глаза и сильно затряс головой, опасаясь, что пальцы мои разожмутся, и я упаду с кресла самым нелепым образом, сломаю себе ногу, а друг мой будет смеяться скрипучим низким голосом, и размахивать рукавами белых одежд.
 Осторожно открыв глаза, я обнаружил, что, так напугавший меня, по- прежнему в синих, немного потертых джинсах и черной футболке, плотно обтягивающей тело.
 Слава богу, он не заметил моего замешательства! Я чувствую, что сны мои скоро начнут преследовать меня и наяву.

 -…Прибыв в этот город, в котором мы увиделись с тобой, -продолжал Анжел устроившись в кресле и подтянув под себя ноги, - я снял небольшую квартирку на четвертом этаже неприметного, но довольно приличного дома, я решил, что все беды мои позади… Если бы я только знал… Я устроился на работу, и довольно приличную, в мастерскую одного антиквара, и старался не с кем больше, по возможности не общаться. Я хорошо чувствовал себя среди старых, давно живущих вещей. Не улыбайся, они сделались моими молчаливыми друзьями. Ты смеешься, от того, что считаешь, такой мужчина как я, довольно молодой и скажем так, интересной наружности не может проводить свою жизнь среди пыльных абажуров и кресел с львиными ручками. Но я так жил до последнего времени…Работа – дом, дом-работа. Квартирка моя вполне приличная, не дешевая, но и не сказал бы чтобы очень дорогая… Так прошло полгода… но затем… Расскажу хоть в каком-то порядке. Я сказал тебе, что снял квартиру на четвертом этаже, и сказал это не случайно. Каждое утро, спускаясь по лестнице, довольно мрачной и запущенной, я следовал естественно мимо нижерасположенных квартир. В моем доме, где я теперь обитаю, по одной квартире на каждом этаже.
 
При этих словах рассказчик как- то заговорщически посмотрел на меня.

-…Так вот, минуя квартиру, что расположена как раз подо мной на третьем этаже, я находил ее входную дверь постоянно приоткрытой. Из этой двери часто доносились женские голоса и смех. Эти звуки были то чуть слышны, то довольно явственны. Иногда дверь была настолько распахнута, что я мог видеть часть убранства этого странного жилья. У меня даже сложилось впечатление, что находящиеся там невидимые мною просто желают, чтобы я посетил их. Они как будто заманивали в свою жизнь…Однажды любопытство мое настолько взяло верх., что я заглянул в дверной проем…, слегка просунув голову в приоткрытую двери… но никого не увидел, хотя отчетливо слышал два женских голоса - один низкий с диссонирующей буквой Р, другой высокий, переливистый, заполненный смехом. Это была такая же однокомнатная квартира, как и моя… Вещей и мебели в ней было минимальное количество, и, окинув быстрым взглядом помещение, я был удивлен, что никого не заметил. Мне стало не по себе, и я
просто захлопнул дверь, решив, что этих ненормальных особ когда-нибудь в лучшем случае ограбят. Я еще несколько раз слышал их веселые голоса, проходя мимо, но больше не заглядывал, лишь прикрывал поплотнее дверь в жилище столь беспечных женщин. Но однажды, я спускался на работу особенно рано…
Меня ждал большой срочный заказ, и я уже раскладывал в уме последовательность своих действий, когда пробегал мимо двери на третьем этаже. Она была приоткрыта, как и во многие другие дни, но до слуха моего отчетливо донеслось мое имя. Я остановился и прислушался…
Показалось или нет? Низкий голос что-то шептал, высокий смеялся… и… снова я услышал
 - А Н Ж Е Л .л.л.л…Я сбежал по лестнице как ненормальный, работа выветрилась у меня из головы в одну минуту… Естественно, мой срочный заказ в этот день практически не продвинулся, и я твердо решил удовлетворить свое любопытство и выяснить, возможно мне просто морочат голову смешливые девицы. В конце концов, мне стало крайне интересно, что там происходит? Им, как я решил тогда, совершенно не представляя, что со мной может случиться далее, удалось меня заинтриговать… Когда вечером я поднялся на третий этаж, то, к своему удивлению, обнаружил, что заветная дверь закрыта! Плотно и даже на замок, потому как я подергал ее, и она не поддалась… Первый раз за все это время, пока я пробегал мимо нее, она была закрыта! …

 Я слушал своего друга, полулежа в кресле. Кофе давно был выпит, за окном
вовсю пели птицы. Позднее утро переходило в солнечный, слава богу, но все же прохладный день. Он так увлекся, этот юноша, своим рассказом, что трудно понять - излагает он истинные переживания или просто фантазирует. И все же, я с радостью наблюдал за его мимикой. Движением влажных глаз, тонких подвижных губ.
 Когда он говорил, то вскакивал с кресла, а то присаживался на кончик дивана и закрывал глаза. Он будто силился вспомнить вчерашние события, или какие-то детали, а может быть, пытался не сказать лишнего. Что-то нельзя было мне сказать… он считал, что нельзя.

- … Тогда у меня созрел небольшой план…- продолжал рассказчик, - Занимаясь возрождением умерших предметов, я имел набор, необходимых для этой работы лобзиков, отверток различных сечений, всевозможных иголок и шил. Я решил воспользоваться одним из этих предметов не по назначению… - рассказывал Анжел, при этом откинувшись на кровать и глядя в потолок
- … Я даже удивился легкости, с которой проделал эту работу. Что хотел там увидеть? Одно могу сказать точно, совсем не то, что увидел. Хотя сначала ничего особенного не бросилось в глаза… Разве что обстановка… Она была, как бы это точнее сказать, какая-то не жилая, очень тщательно прибранная, если можно так выразиться. Да, да… я подобрал точное слова - там было как в музее. Вещи занимали лишь свои, скрупулезно продуманные места. Отдельные предметы будто демонстрировались неизвестно кому, выставленные навязчивым образом на всевозможных подставкам. При этом, мебели было скудно мало, недостаточно для обитания нормального человека. Хотя, что такое нормальный человек?
 Его речь лилась монотонно, и я почувствовал, что не воспринимаю последние
фразы.

Я уже находился у окна, и, наслаждаясь отсутствием луны, язвительных голосом прямо в моем мозгу и ночных кошмаров, наблюдал, что происходит во внешнем мире.
Я следил, без особого намерения, как на соседнем балконе толстый кот с лоснящейся на солнце шкуркой пытался поймать птицу, которая расположилась рядом, на балюстраде, и смотрела на него с полным безразличием.…
Если бы она могла, то, наверное, зевнула бы. А так, она лишь крутила шейкой и распрямляла крылья, демонстрируя их мощь толстому животному. Размах летательного аппарата действительно был потрясающим, он произвел впечатление даже на меня. Но та, что умела летать, размахивала крыльями лишь для себя, и видом надутого зоба показывала - все вокруг ей крайне безразлично. А коту? Для чего она коту, холеному пресыщенному кастрату, загривок которого устал от ласки? Она привлекала его своей недоступностью? Что бы он делал с ней, если бы достал? От чего некоторые существа тянуться друг к другу, не понимая – зачем? … Почему я здесь с этим юношей?! Почему мы думаем, что нужны друг другу? Кто нам это сказал?! Да мы никого и не спрашивали…

Мы тянемся друг к другу - сытый кот и птица! Неужели, это только инстинкт? Да, я почти поймал его, он со мной, это подобие АНГЕЛА… Или АНГЕЛ на самом деле… как узнать… как …просто птица - или А Н Г Е Л? На какое – то мгновение мне вдруг показалось, что пернатое создание на балюстраде тоже наблюдает за мной. Оно, словно, повернуло голову в мою сторону, и открыло клюв…
Я даже услышал какие-то невнятные звуки… Глаза, обращенные ко мне, будто увеличенные, оказались совсем близко, и один из них, блестящий, выпуклый, явно подмигнул мне …Неужели, мой рассудок дошел до того, чтобы общаться с живностью на одном языке без посредников? Может эта птица, действительно хотела мне что-то сообщить? Что бы это могло значить?
Прикрыв и открыв глаза вновь, я попытался отыскать черные блестящие бусины, устремленные в мое сознание. Но так изумившая меня была занята чисткой своих перьев.
Поймав себя на мысли, что хочу окликнуть ее, я, слава богу, очнулся от тотемных размышлений, понимая, что не слушаю того человека, о котором думаю…
 Придав лицу внимательное выражение, я медленно обернулся, пытаясь уловить смысл последних фраз рассказчика… он не заметил моего «отсутствия».

 Заломив руки под голову и по - прежнему глядя в потолок, он продолжал излагать свою историю. Рассматривая его, я вдруг почувствовал, как он волнуется, как важно для него то, что он говорит, то, что он пытается донести до меня. Я заметил капельку пота, стекающую по его бледному лбу…

-…осторожно обойдя всю комнату и не обнаружив ничего живого, я уже собрался ретироваться, как опять… услышал свое имя и тихий смех. Это было уже слишком… Возможно, у меня галлюцинации? - Подумалось мне тогда. Но я не поглощал наркотиков…- Он сделал паузу.
-…Давно не поглощал.… Но все это было похоже на… как будто я неадекватно воспринимаю действительность. Я даже подумал какую-то глупость, что надышался лаком у себя в мастерской… Но здесь я совершенно ясно заметил слева от себя, в самом углу, лестницу светло-серого бука, ведущую куда-то вверх…?! Куда могли вести эти ступеньки?
…Такое было невозможно… но я услышал голоса и смех именно сверху, поэтому начал подниматься, осторожно вступая по деревянным перекладинам, и не слыша никакого звука от своих шагов… Я не слышал ни скрипа дерева, ни стука своих каблуков. Возможно, я был сильно взволнован, но мой профессиональный слух все равно уловил бы характерное звучание древесины, выдающее возраст и состояние предмета. Почти упершись головой в потолок, я разглядел перед собой еще одно помещение, наполненное светом, хотя окон там не было. В середине этого пространства находилась кровать, необычно широкая с высоким подголовником, покрытая светлым покрывалом до пола… Это кровать очень напоминала мою собственную… Да это была точно такая же кровать… Почему-то этот факт поразил меня больше всего. Мне не безразлично, на чем спать, и обставляя мебелью свое жилище, я придирчиво и долго выбирал для себя ложе…» - здесь мой гость скосил глаза на мою полуторку, затем бросил быстрый взгляд на меня и, замявшись, продолжал повествование, оставив эту недосягаемую, как он решил, для меня тему.
-…На постели восседали две молодые женщины. Одна брюнетка с короткой стрижкой. Это она говорила низким глухим голосом. Другая, с длинными волосами, спускающимися на покрывало, и белыми, словно лен… Они делали вид, что не замечают вошедшего, однако, я слышал, что говорили они обо мне. Прошло не меньше минуты моего присутствия, как брюнетка повернулась в мою сторону, изобразив на пухлом круглом лице радостное изумление. Она была полненькая. Это было заметно, хотя она сидела, подобрав под себя ногами. Толстушка широко улыбнулась, и, сказав неразборчивое своей подруге, показала на меня вместе сложенными пухлыми пальцами. Я не видел лица блондинки, но чувствовал, насколько она красива, даже сидя вполуоборот ко мне и не показывая лица… Изгиб ее спины был грациозным и нежным, белые волосы повторяли его, блестя неизвестно от какого света…

Анжел посмотрел в мою сторону влажными сверкающими глазами. Он явно не видел меня. Неужели он хочет рассказать историю своего увлечения этой ненормальной женщиной?! Женщиной… что в ней может быть ангельского? она похожа на кошку, а не на птицу. Я прикрыл глаза, почувствовав усталость от всей этой сумасшедшей ночи, от этого нудного дня, прикрыл глаза… и отчетливо услышал незабвенный голос: «…НЕ В ЖЕНСКОМ, … ВСЕ В МУЖСКОМ… Я НИКОГДА НЕ ВСТРЕЧАЛ АНГЕЛА В ЖЕНСКОМ

-... белая девушка засмеялась, не поворачиваясь ко мне. Это был тот звук, высокий и переливистый. Полненькая обратилась к смеющейся по имени и спросила:
 - «Это он?» …

-  И как же звали этих гарпий, ты помнишь?

- Одну я не знаю, как звали… так и не узнал, я не спрашивал их имен. Мне была не интересны земные названия, но, полнушка называла другую Жанной… Она спросила: «Это он, Жанна?» …
 
Я раскрыл уже было слипающиеся глаза, и мотнул головой так, что почувствовал треск в шейных позвонках… Осторожно подбирая слова, я тихо выдавил из себя:

- Как звали ее?

- Красивую блондинку звали Жанной… Она вся была как из света. На ней искрилось белое серебристое платье, свободное, скрывающее ноги, которые она подобрала под себя.
 Я изучал обстановку как сыщик, не смотря на испуг и потрясение. Обойдя широкое, почти квадратное ложе /мое ложе!!/, я обнаружил, что блондинка снова оказалась ко мне спиной… при этом, я не увидел возле кровати никакой обуви… эти создания ходят босиком, или вообще не ходят. Брюнетка, продолжая испускать лучезарную радость, протянула ко мне руки, как маленький ребенок за игрушкой.
“Кто ты?”- задал я довольно странный вопрос. Что вообще можно ответить на вопрос -
«КТО ТЫ?»? … И она, естественно, ничего не ответила. Я даже не успел заметить, как оказался в ее объятиях. Далее все было, словно безумный сон. Они целовали и обнимали меня обе. Но я тогда не запомнил или не увидел лица блондинки.
 Я только ощущал, как от нее пахло… корицей… Она восхищала меня, восхищала не как обычная женщина… я готов был плакать… готов был встать на колени, как перед богиней… я целовал подол ее платья и получал неслыханное удовольствие даже от этого…
Я чувствовал, что эта женщина, словно неземная…

-…Чем, ты говоришь, от нее пахло?
- Корицей… да, да … корицей…
 - Ты уверен, что ее звали ЖАННА? …
Мысли вихрем неслись в моей голове: надо спросить, увидел ли он ее лицо, разглядел ли глаза… Какие они, глаза ЖАННЫ? … Я боялся открыть рот для вопроса. Язык мой не слушался … я онемел… Что за ерунда?! Возможно, опять сплю…
... Зеленые с черными точечками, маленькая родинка над левой бровью…
Я знал только одну женщину по имени Жанна, я знал только одну женщину-АНГЕЛА… Она была моей сестрой. Передо мной как на прокрученной пленке замелькали картинки детства. …Вот она сидит передо мной на корточках и утирает мои мокрые глаза подолом своего искрящегося платья:
 “…Ты будешь самый умный из нас… я люблю тебя больше, чем кого-либо…” …Она спускается с крыльца в последний свой путь, одета в белое серебристое одеяние… и легкий запах корицы навсегда покидает меня … Я больше не чувствую этого аромата ни в пирогах, ни в печенье, обильно посыпанном этой пряностью.
 Я перестал ощущать этот запах, и думал, что навсегда… Но сейчас, слушая неровный рассказ моего ночного гостя, вдруг уловил тонкий горьковатый аромат, аромат ангела, когда-то ушедшего от меня…
Я хотел произнести какие-то нужные слова, но рот мой не открывался… От чего же я так взволнован? Это же чепуха! …этого просто не может быть… надо увидеть ее лицо, он должен был его увидеть…
 
- Ты думаешь, я хочу рассказать тебе о своей интрижке со смазливой блондинкой?! Для этого я пришел сюда ночью?! - Анжел бросил в мою сторону сердитый взгляд, затем, замолчав, посмотрел на меня снова, прямо в глаза:
 - Что с тобой? Тебе плохо, Миша? … ты как будто не видишь меня… а может, и не слышишь? Что ты спрашивал до того, как снова решил заснуть? Видел ли я лицо той волшебной леди? Конечно, я расскажу все, раз тебя это так взволновало … Я не такой, все-таки, эгоист, чтобы выговориться самому и не обращать внимания на твои эмоции…

Он поднялся с кровати и подошел ко мне, все также вступая по ковру босиком.


Я уже сидел в кресле и прислушивался к каждому звуку голоса странного рассказчика.

Воспользовавшись небольшой паузой, мы оба закурили…

В атмосфере моей маленькой комнаты чувствовалось напряжение как перед внезапным дождем. Мне даже показалось, что здесь с нами находится кто-то третий. Возможно, это мое “раздвоение” личности, или то, как я ощущаю свою жизнь в снах, жизнь столь яркую, что по праву часто теряюсь, какое бытие называть явью… то, ночное, где не подвластны мне ни душа, ни тело, однако я могу прекратить ход событий по своему желанию…
Или, сиюминутное дневное существование, когда глаза мои открыты, но могу ли я изменить что-либо одним движением век?! Хотя ведь тоже могу!
 Вот сейчас, закрою глаза… и… через пять-десять минут окажусь в другой своей жизни - во сне…

И все же, мне хотелось дослушать историю красивого друга, принимающую странный оборот. Очнувшись от своих недолгих размышлений, я поймал на себе напряженный взгляд темных глубоких глаз.

- Звонят в дверь, - Анжел понизил голос до шепота, как будто испугавшись,

- Ты слышишь, ЭМ, кто- то пришел … Кто может прийти к тебе? - Здесь друг мой впервые назвал меня «ЭМ».

 - Разве ко мне никто не может прийти? Возможно, это молочник, я иногда прошу его приносить молоко ко мне домой…

 - Ты пьешь молоко?!…

 - А что тут удивительного… я не мешаю его с пивом или водкой, я пью его отдельно… А ты не пьешь молока, Анжел?
Я поразился удивлению моего друга. Сначала он на меня просто смотрел непонимающими глазами, потом, в зрачках его появились мерцающие огоньки, и приятель мой разразился неожиданным смехом:

 - Открой дверь, ЭМ, иначе твое молоко скиснет и станет похоже на нас с тобой...

 За дверным глазком я обнаружил искаженный оптикой длинный нос, с двумя прилепленными к нему глазами. Это была моя соседка с первого этажа. Откуда она почувствовала, что я дома, неизвестно, но стала излагать цель своего визита:

 «Послушайте, молодой человек, Вы доктор - психиатр? - и, не ожидая ответа, продолжила вторгаться в мою жизнь, - мой муж очень нуждается в вашем интимном совете. Вы не могли бы его проконсультировать, конфиденциально...?»

... «Я тоже, очень нуждаюсь в совете…», - усмехнулся я про себя, но в ответ- лишь тихо отошел от двери. Тот мир за дверью, он был сейчас не для меня…
Не помню даже, сколько раз она еще позвонила, пытаясь войти в мою жизнь… Но мне право было не до нее… Я думал только об одном, вернее, об одной – о ЖАННЕ…

- Кто это, ЭМ? - Голос Анжела был уже серьезен и даже слегка беспокоен.

Я не ответил.

-... Так началась эта странная история, если не использовать более
выразительных эпитетов, - продолжал мой гость, не возобновляя вопроса, как будто и не прекращал свое повествование, - ты слышишь меня, ЭМ? Смотри мне в глаза, пожалуйста, смотри мне в глаза…
- Зачем? - удивился я столь резкому переходу.
 - Я так хочу.
Он замолчал, как будто собираясь с мыслями. Я поднял глаза и посмотрел прямо в его темные зрачки, пытаясь предать своему взгляду светское любопытство, и не более того. Но чувствовал, что не могу скрыть тревоги и нервного напряжения.
 И, чем больше я пытался понять происхождение моего состояния, тем тревожнее становилось на душе.
-…Итак, я утопал в этих сладких объятиях несколько дней сряду…
На работе, только и думал, как вечером зайду в заветную дверь и увижу небесные лица, неизменно приветливые мне…

- Так ты все-таки видел лицо той … - я отчего-то боялся произнести вслух ее имя, - …той, платиновой блондинки? - И я попытался непринужденно улыбнуться, от чего улыбка получилось глупой и кривой.
Зачем скрываю свои ощущения от моего «незнакомого друга»?! Почему хочу казаться безразличным светским львом?! Или, скорее даже, тем толстым котом, который балансирует на соседском подоконнике, пресытившись всем на свете…и поигрывая своим падением с третьего этажа как вялой мышью…

 -…Видел ли я ее глаза? … Они зеленые… да, скорее зеленые, чем карие, в черную точечку и желтоватую искорку… Они лучистые и теплые и свет их необыкновенный… Понимаешь, она… - и рассказчик замолчал, подбирая нужные слова…

Я почувствовал, воспользовавшись паузой и закрыв глаза, легкий аромат все той же корицы, тот запах, который исходил от моей… от моей… Боже мой! Я даже про себя боялся произнести ее имя!
- …Она была необыкновенно тонкой, будто прозрачной, и поверишь ли, я не испытывал к ней тех чувств, какие обыкновенно испытывают к женщине. В ней не было, как - будто, ничего плотского и она не рождала плотских чувств… - продолжал прерванный рассказ Анжел, - …в отличие от ее подруги, пылкой толстушки, брюнетки с улыбчивым лицом… Я, конечно, наслаждался их обществом, но мозг мой, предательский мозг, не расслаблялся ни на минуту. А кто бы чувствовал по-другому?

Красивый мужчина посмотрел на меня вопросительно, но ясно было, что ответ ему не нужен… -

-...Работа моя, легко догадаться, не двигалась ни как, - продолжал он, - я даже испортил одну старинную раму, колонув прекрасную лепнину и наступив на отколовшийся фрагмент… хотя, извини, ЭМ, вряд ли тебе это интересно.
 Я обдумывал: как… как понять происходящее?! Где находится это пространство, в котором я утопал в нежности? … Как я могу подняться на второй этаж из нижней комнаты, когда там должна находится моя… моя квартира?!! Слышишь, ЭМ, МОЯ…

Взволнованный рассказчик даже вытер пот со лба, не замечая, что и верхняя губа его тоже вся в бисере влаги… так он был потрясен происходящим…

Надо сказать, он увлек и меня…
И тут моему пониманию предстала одна весьма странная деталь:
 Сознание, несмотря на полную сосредоточенность и внимание к происходящему, уловило и зафиксировало, что щеки мои покрылись щетиной… светлой, слегка рыжеватой, жесткой порослью волос, длинной в полмиллиметра… Это и не удивительно - я не брился со вчерашнего утра.
Я даже поднес руку к подбородку и поводил ладонью по колючим жестким волоскам…
При этом взгляд мой фиксировал капельки пота на верхней, абсолютно гладкой, губе моего взволнованного друга. И я невольно изумился: какой мягкий и «чистый» его подбородок…
Никаких следов щетины!
Н и к а к и х…
Мне вдруг стало страшно и поэтому, наверное, стыдно…

- … Я хотел убедиться, - повествовал рассказчик, - каким образом моя кровать, а мне казалось, это моя кровать, каким образом она располагается в этом эфемерном мире?
Я даже придумал ход с носовым платком… Тихонечко, незаметно, я положил его под матрац, и, вырвавшись из объятий фей, говорю это без тени иронии… - отчего-то оправдался Анжел, взглянув на меня и истолковав выражение моих глаз как усмешку.

Однако мне было не до смеха. Я бы сейчас с удовольствием уснул, но сон-предатель вовсе не собирался меня посещать в данный момент.
Глаза мои изучали сидящего напротив меня, хотя и ногу на ногу, но внутренне напряженного красивого молодого мужчину, который не собирался зарастать щетиной и концу второго дня! Возможно, он так молод, что еще не знаком с этой проблемой? Но на вид ему не меньше двадцати пяти - двадцати восьми… возможно двадцать три… но и тогда какой-либо маломальский пушок уже должен был посетить его прекрасное лицо?
Не брился же он где – то втихаря?!

- …без всякой тени насмешки.… В этот раз я попытался убежать, скатиться вниз по лестнице… как угодно, но проверить обязательно убедиться, где будет тот квадратик материи, который я воровским жестом сунул в предполагаемую мою кровать… Да, я забыл сказать тебе: мне ни разу не удавалось покидать объятия очаровательных соседок на своих ногах. Не надо улыбаться, я давно не пью до той степени, чтобы не держаться прямо… Но каждый раз я как- будто проваливался в их вязкое сплетение рук и сладкие губы… как будто проваливался и… и никогда не мог сохранить свое сознание до момента ухода.
 Нельзя сказать, что я этого не хотел, не хотел уйти, но я всегда засыпал в неосознанный мной момент, если можно так выразиться, а утром открывал глаза в своей незабвенной постели… И так каждый раз… Я даже хотел думать, что меня чем- то поят, каким-то зельем, я хотел так думать, но я не делал в этом пространстве ни одного глотка… ни одного!! - И Анжел облизал губы машинальным жестом, слегка прикусив нижнюю.
 Весь вид его изображал один растерянный вопрос. Он походил в этот момент на испуганного ребенка, который впервые увидел нечто такое, о чем и не подозревал до сего момента.

Или – это игра? Прекрасная игра, достойная всяких премий?

- …В этот раз я кубарем скатился с упругой гладкой лестницы и, что-то уронив по дороге, вывалился прямо на лестничную площадку. И даже в таком наркотически ватном состоянии, веришь ли, ЭМ, я слышал за спиной нарастающий звон чего-то, что уронил…при том, что не слышал там даже собственных шагов… Не думай, ЭМ, не сам звук падающего предмета удивил меня, а то, каким он был. Чем дальше я бежал от этой чертовой двери, тем яснее он преследовал меня. Мне ощущалось, он усиливается с каждой ступенькой лестницы, ведущей на четвертый этаж… и когда я открывал непослушный замок моей двери, казалось барабанные перепонки лопнут от напряжения, от какофонии звуков какого-то падающего колоса… Но я не имел желания вернуться и посмотреть, что может издавать такое колебание воздуха. Я прекрасно понимал, - ничто, находящееся в человеческом жилье не может воспроизводить своим падением такой резонирующий звук!
- Возможно, там что-то взорвалось? - предположил я, хотя естественно так не думал.
- Нет, звук был как от падающего и подпрыгивающего стального мяча, и он словно преследовал меня, усиливаясь в ушах. Как... как звон колокола... - и Ан внимательно посмотрел на меня, не в упор, а как - то исподтишка.

- Так что платок, - не выдержал я, уже боясь, что не услышу продолжения сбивчивого рассказа…

-…Его там не было… я перерыл всю кровать, матрац и наматрасник… его там не было …

- А в комнате? Ты не заметил ничего особенного в своей квартире?
 
- Мне показалось, что какая-то дымка окутала предметы.  При этих его словах я посмотрел на говорившего особенно пристально, прищурив глаза, словно всматриваясь в его состояние, в его адекватность.
 Заметив мою реакцию, АН на мгновение замолчал и безмолвно покачал головой, отрицая мой незаданный вопрос и любые подозрения на этот счет …

- Возможно, мне это показалось, – продолжил он, - шум еще звучал в голове, это могло сказаться и на зрении…, я не знаю…
Анжел, будто устал от своего рассказа, он откинулся всем торсом на спинку кресла и раскурил сигарету, выпуская дым прямо в потолок. Лоб его был по-прежнему влажен, гладкий подбородок /почему до сих пор гладкий?!/ блестит от капелек пота…

- Итак, я не обнаружил никакого платка… Но желание понять что - либо лишь возросло. Скажи мне, ЭМ… я хотел спросить тебя еще вчера… да… кажется, это было вчера... мы встретились с тобой…, и я хотел тебя спросить - у тебя есть подруга? близкая женщина…? или…
Друг мой замялся и так же, не глядя на меня, подошел к окну.

- Там, за моей спиной, на серванте, фотография молодого человека… кто он?

- Мой средний брат Афанасий, – ответил я не без гордости, - Он сейчас далеко. Афанасий у нас мореход. Ты слышал, АН … /АН?! Почему АН?! Но и он назвал меня ЭМ…/, слышал о таком судне «Крузенштерн»?  Мой средний брат ходит на этом барке уже много лет. Он крайне редко дает о себе знать. Последнюю весть от него я получил месяцев шесть назад. Он начинал матросом, а в последнем письме писал, что вроде как дослужился до какого-то повышения. Мне совестно, но я не очень внимательно читал его послания, тем более что они всегда изобиловали техническими подробностями, с такими специальным терминами, что все это походило на издевательство. Из одного сообщения, из его эпистолярной части, которая хоть немного отличалась от корабельного справочника, я понял, что самый большой в мире «Выжиматель ветра» готовится пройти «Кладбище кораблей» - пролив Дрейка у мыса Горн. Я мало что в этом понимаю, но догадываюсь, что не каждому кораблю это “по карме” …Так что, это мой брат.  Он понравился тебе? Да, я давно не получал от него вестей...

Анжел повернулся и посмотрел прямо мне в глаза каким-то долгим взором… слишком долгим… Он что-то хотел сказать, губы его дрогнули, даже слегка шевельнулись, но за этим ничего не последовало, ничего, что бы объяснило его долгий тревожный взгляд…

— Значит, это твой брат… Да… это только начало той истории, которую я хочу, пытаюсь донести до тебя.

Друг мой явно хотел увести меня от предыдущей темы.

- Так вот, возвращаясь к моей жизни… Хочу закончить свою историю… Я вернулся в комнату, и не нашел в ней ничего необычного. Естественно, на этом я не угомонился. В эту ночь у меня созрел новый план. Не откладывая надолго, с трудом дождавшись утра, я позвонил своему другу в тот город, в котором прежде жил. Я застал этого человека дома и даже не стал ему ничего объяснять… У меня был хороший друг, - Анжел отвернулся, но я успел увидеть, … мне показалось, что глаза его увлажнились, - ...я просто попросил его приехать, приехать срочно… я сказал ему, что он очень нужен мне… очень… и он не спросил ничего, ЭМ, он просто сказал: «Хорошо»,- и к вечеру был у меня. Мы с ним проговорили всю ночь. Я пытался объяснить, что тревожит меня, объяснить так, чтобы он не поднял меня на смех. И, надо отдать ему должное, он даже не улыбнулся… Борис, а его зовут Борис, всегда умел слушать, и в этот раз он не задавал лишних вопросов, а просто спросил меня, чем может помочь.
 
Анжел на минуту замолчал, как будто находясь под впечатлением, сказанного им же…
 Он все так же стоял у окна, видимый мне лишь силуэтом, но лицом он уже повернулся в мою сторону.
Было не определить, смотрит он на своего собеседника, или по-прежнему изучает фотографию Афанасия.
Вспомнив благодаря гостю о брате, я слегка устыдился, скорее, почувствовал неловкость, потому как не думал о нем с последнего его письма. Я вспомнил его лицо, и вдруг понял, что даже не могу представить, как он выглядит теперь. Тот облик, что я восстанавливаю в своем воображении, относится, как минимум, к пятилетней давности…
Какой он теперь, мой Афанасий? По прежнему такой же хмурый и худой, с высоким самоуверенным лбом, с густыми светлыми бровями, вечно сдвинутыми на переносице…? Взгляд жестких стальных глаз я не забыл до сих пор… Стали они мягче от прошедших лет, либо, еще более погрузились в глубину глазных впадин?

«…Это перо от курицы, Мишка… от обыкновенного петуха…. Отдай его мне, и я выброшу его с балкона…» … «…нет! … нет! … это перо А Н Г Е Л А!!…не трогай его, оно тебя накажет…»
 «… Ха, ха… тебя оно уже наказало! у тебя, Мишка, нет мозгов…»
…АФАНАСИЙ…

Раздумывая о нем, отвлекшись от своего собеседника, я вдруг четко увидел, как брат улыбается и машет мне, стоя на высокой палубе четырехмачтового парусника…
Я увидел, ясно, практически перед собой, его приветливую улыбку и лучистые радостные глаза. ОН смотрел на меня, что-то выкрикивая, что - я не слышал, и, показывал рукой на плещущиеся большие паруса…
 Вдруг, я увидел, как палуба заходила под ним… резко раскачиваясь то в одну, то в другую сторону…. Она расшаталась до такой степени, что стала черпать воду обоими бортами…
Мачты наклонились почему-то в разные стороны и стали походить на китайские деревянные палочки, запутавшиеся в рисовой лапше…
Брат же мой все так же стоял на палубе, вцепившись пальцами в борт. Он по-прежнему радостно улыбался, что-то крича мне и куда-то указывая свободной рукой…
Мне даже показалось, что он подпрыгивает на месте, словно ребенок, как будто чему-то радуется…
 А барк раскачался до предела. И тут его купповская сталь, которой был обшит корпус, стала лопаться, как старая краска на бывалой лодке… Из каждого рваного отверстия хлынула вода… Она, подсвеченная поздним солнцем, походила на жидкую кровь.
А брат мой все стоял и радовался… его обливала волна… он весь был мокрый… и все подпрыгивал, пытаясь выглянуть из-за волны и что-то крикнуть мне.
Я видел, что руки его красные, как от крови. Возможно, от того, что он слишком крепко держался за планшир…
Наконец, словно пробитый насквозь, парусник некрасиво завалился на правый борт, ломая мачты-палочки.
Я почувствовал, как образовавшаяся от этого волна обдала меня с ног до головы…, и я еще раз увидел своего несчастного Афанасия, но он, отнюдь, не выглядел несчастным!
Я заметил, как среди волн мелькнуло одним светлым пятном его блаженное лицо. Мне не удалось заметить никого более.
 Я видел только своего единственного брата…
 Вода на моем теле была на столько явственной, что я очнулся, закашлявшись, попавшей не в то горло влагой…
Кожа моя буквально ощущала струи жидкости, стекающие с волос на лоб и щеки.
Вскочив, ничего не понимая и отряхиваясь от навязчивого состояния, я, тем не менее, заметил, что нахожусь один в комнате. Я даже не догадался позвать моего друга, а лишь ходил бестолково из комнаты в кухню, в коридор, ванную, пока не раздался телефонный звонок.

- ЭМ, спускайся вниз. За углом маленькая кафешка с розовыми маркизами, название не посмотрел, извини… Ты выспался, я надеюсь, - и в телефонном голосе прозвучала насмешка.

 - Как ты определил мой номер, АН? … - я узнал его сразу, по легкой неуловимой интонации, присущей только его голосу.

- У тебя на телефонном аппарате, большими выпуклыми цифрами…, - и снова ирония, чуть слышная усмешка...

- Закажи мне что-нибудь, Ан, - я вдруг вспомнил, что ничего существенного не ел со вчерашнего утра...
- Тебе молока?.. - чувствовалось, как он веселится... С чего это вдруг?.. Что так сильно изменилось, пока я упустил прекрасного ночного гостя из виду? Хотя, наверное, он прав, действительно, надо встряхнуться… иначе... иначе...
Я ощупал рукав мокрого свитера. Где успел замочить? Возможно, в ванной, когда пытался проснуться с помощью холодной воды? Жаль, что я этого не помню…

- АН, то же, что и себе. Я надеюсь, это будет мясо.


- Что это, АН? - мы сидели за низким гладким столиком, и я разглядывал что- то оранжевое на моей тарелке. Кроме этого оранжевого и стакана томатного сока я не увидел ничего более...
 - АН?!! ...
 Мой недавний собеседник уже что-то жевал, не глядя на меня.

Всем своим умиротворенным видом: опущенным к тарелке взглядом и поднятыми бровями, он демонстрировал наслаждение трапезой и подчеркнуто не замечал моего возмущенного состояния.
 Отодвинув от себя неизвестное яркое чудо, я стал наблюдать за тем, как Анжел поглощает пищу, как двигаются его челюсти под тонкой бледной кожей. Он тоже казался голодным, хотя ел не торопясь, и такую же неестественную гадость, какую-то заячью еду, которую предложил и мне...
Налюбовавшись на своего приятеля, я отыскал глазами девушку в белой кофточке, похожую на официантку более других, и призывно помахал ей рукой. Девушка, более других похожая на официантку, подбежала как-то слишком быстро и скороговоркой выпалила заученную фразу:

- Что желаете?
- Девушка, что это?
 И я пододвинул к ней заказанное моим заботливым другом блюдо.
- Как сие называется?
— Это - морковное суфле.
- И такое есть у вас в меню, или вы изготовили это специально для меня? Хорошо, хорошо, не надо мне докладывать обо всех таинствах приготовления морковки, дайте мне какого - либо мяса, … бифштекс или что-нибудь еще, пожалуйста.

Однако, каков он!! Это что, издевательство, или тонкая игра? Или моему сотрапезнику действительно так нравится оранжевый корнеплод?!

- Пойдем, ЭМ, я должен рассказать тебе то, что начал, - друг мой невозмутимо встал, отбрасывая салфетку на стол.
 Он как будто не видел, что я ничего не ел!!
Я взглянул в его тарелку: там лежала расковырянная желтая масса, практически в том же объеме, что и прежде. Лишь стакан томатного сока был пуст наполовину.
 Что за бизнес - готовить такое угощение?! Неужели он приносит доход?!
Я открыл рот для возмущения его поступком, но мой ЭФЕМЕРНЫЙ ДРУГ уже выскочил на улицу, и за стеклянной дверью призывно махал мне рукой.

Стройная фигура в расстегнутом пальто и тертых джинсах показалась мне очень близкой, и я вдруг испугался, что она пропадет сейчас в толпе, снующей за ее плечами, исчезнет в гудящем коктейле людей и машин, и я никогда ее больше не увижу.
 Я вдруг вспомнил Жанну, свою несравненную Жанну.... Она ушла, вот так, среди яркого дня… ушла… и навсегда осталась в прошлом. . .
Но причем здесь Жанна?! Почему я подумал о ней в связи с Анжелом? Он не может быть мне так же дорог, как моя незабвенная сестра!! Но тогда, почему?

…АН уйдет, и я больше его не увижу, как не увижу свою старшую сестру, своего брата Жаконю и Афанасия... стоп... причем здесь Афанасий?! ... А волны… накрененный корабль? Но это же сон! Это был сон! Сон?  Или нет… Да, да ... сон.
 Но от чего я спутал его с действительностью? Боже, когда это прекратится?!
Мокрые рукава свитера… Эта красная вода… я даже сейчас ощущаю ее...
 «… Ангелы. . . их не надо искать. . . они приходят сами. . .».

 …Значит, сами и уходят. . .

 Я вскочил так, что зацепил коленями кофейный столик. Морковное суфле как болотный зыбун затрясло яркой субстанцией. Оно плюхнулось на полированную столешницу и каплей отметилось на моих брюках.
Где-то в подкорковом пространстве головного мозга мелькнула быстрая мысль, что гастрономическое морковное чудище хочет удержать меня липкой лапой:

"НЕ ХОДИ ТУДА, ИБО ЛУЧШЕ ТЕБЕ УЖЕ НЕ БУДЕТ... ОСТАВАЙСЯ
ЗД Е С Ь ... С ЭТИМ МОМЕНТОМ ЖИЗНИ... СО МНОЙ..."

 Анжел ждал меня возле угла дома, того дома, где я жил до сих пор без ощущения ЕГО. Он стоял, сцепив руки за спиной и глядя куда-то вверх. Почувствовав мое присутствие, слегка улыбнулся лишь кончиком рта. Взгляд, устремившийся на меня, был печален и даже тревожен.


    - Итак, ЭМ, я позвал на помощь своего друга… - продолжал Анжел, как будто ничего не было между абзацами его рассказа. Он удобно устроился в кресле, каких было два в моей маленькой комнате.
 - …Я изложил ему все, что произошло со мной, что я чувствовал при этом, и каким образом разбирался в происходящем... Я поведал ему о платке и о странных звуках неземной пустоты, - этого «вакуумного грохота», который преследовал меня в комнате загадочных ЖЕНЩИН... Он, как хороший друг, слушал меня, с внимательным интересом.… А ты, ты, ЭМ? Ты, вообще хотя бы слышишь меня?
- Да, конечно, слушаю тебя, мой АНГЕЛ… — сознавая, что нахожусь в рассеянном состоянии, под впечатлением недавнего «завтрака» … неожиданно, даже для себя, я не спеша, подошел вплотную к моему другу и опустился на колени перед его креслом. Наши лица стали совсем близко, и он смотрел прямо на меня глубокими темными глазами, нисколько не смущаясь моим очень близким присутствием.
Я поднял руку и медленно провел по его гладкой щеке…
Что мной руководило? Первоначально, сдерживаемый сарказм и возмущение нашим вояжем в кафе и вообще всем происходящим, но когда я коснулся его кожи, теплая трепетная волна словно накрыла меня, даже пальцы слегка дрогнули.

- Так значит, АНГЕЛАМ тоже нужна помощь? Как и нам, простым смертным… - от иронии я не смог удержаться, лишь напряжение в голосе было излишним для ироничности.
 - …Скажи мне, почему у тебя не растет щетина на лице? Прости за нетактичный вопрос, но посмотри на меня, - я слегка отстранился торсом, как бы давая возможность рассмотреть мое лицо. Можно подумать, он меня не видел. Но я не хотел больше молчать, и говорить о чем угодно, только не о том, что меня волнует...
 - Посмотри, я весь как Бобик оброс щетиной, - и властно взяв его руку, провел ею по своему подбородку.
Что нашло на меня? Неужели такая агрессивность от морковного суфле?! Или оттого, что я остался голоден?
 Я смотрел ему прямо в глаза, и, честно говоря, ожидал, резкого движения, какого-либо отторгающего жеста...
Я смотрел ему в глаза и чувствовал, как по моей спине разливается холодный пот, словно я мокроштаный младенец, сделавший на глазах у всех что-то непристойное:

 «Миша, ты снова совершил это! ... Ты нехороший мальчик... Ты будешь наказан Господом Богом, который управляет моим ремнем...».

Чувство непоправимости, безвозвратности овладело сознанием.
Лицо человека, сидящего передо мной, было совершенно спокойным...
 А глаза, слегка печальные и в то же время непроницаемые, напомнили мне какой-то иной образ.... Да, я помню эти глаза!
«...У тебя еще есть время... Мы приходим сюда, чтобы встать в очередь, в очередь за…».
На мою выходку внешне Анжел не отреагировал никак. Даже не отнял своей руки. Он держал ее на моей щеке, и я чувствовал жгучее проникающее тепло...
Вряд ли АН чувствовал то же самое. В его лице и близко не виделось смешанных чувств, похожих на мои, смеси сарказма, испуга, и трепетной страсти.
Он как будто осознавал возвышение надо мной, возвышение, ведомое лишь ему...
 А могло ли вообще что-либо смутить его?

Я вдруг понял – ничего! Ничто не могло смутить его! Все рассказы о его эмоциях – это только рассказа для того, чтобы увидеть мои эмоции! Ну, так он добился своего! Он получил мои эмоции, которых я никогда прежде не знал!

 - Дослушай меня, ЭМ, и тебе многое станет ясно...

 Как странно все перевернулось в наших недолгих отношениях. Недавно он был передо мной как мальчишка. Трепетный испуганный мальчишка... Что же случилось вдруг?! Я случайно приподнял завесу и узнал раньше намеченного кем-то времени недозволенное для меня?.. Опять проявил нетерпение и меня вот- вот подведут к балкону башни, и я увижу маленького мальчика на оранжевом песке... на оранжевом ... суфле... и мальчик этот, буду я сам?
 
- Налей мне горячего кофе, - услышал я как в забытье знакомые ироничные нотки, - предупреждаю твой вопрос - Ангелы тоже пьют кофе...

…Значит, я снова на какие-то доли секунды оказался в «отключке» … Потому как, загадочный мой собеседник уже стоял надо мной, и я мог созерцать одну из его улыбок: весьма приветливую, и в то же время, абсолютно непроницаемую.

- Да, надо бы съесть хотя бы немного печенья, благодаря кое-кому мы остались весьма голодными. Все равно, кроме печенья у меня нет ничего съедобного, - подыграл я веселому некстати тону ночного гостя, только, чтобы не усугублять натянутую ситуацию.
Тем более мне не терпелось услышать дальнейшее из его сумасшедшей истории. Возможно, я все же боялся узнать, что происходило с рассказчиком на самом деле… хотел… и боялся…

- Итак, - продолжал Анжел, снова устроившись на своем прежнем месте, в той же позе, положив ногу на ногу, - …итак, уговорив моего любезного друга пойти со мной в ТУ комнату, я пояснил ему, что в любом случае это будет интересно…
 Даже если у нас ничего не выйдет из задуманного, мы получим ни с чем несравнимое удовольствие. Мой друг скромный человек, но как многие тихие люди, достаточно любопытен. Идея была в том, что, оказавшись вместе на этом МОЕМ и НЕ МОЕМ ложе в объятиях сколь прекрасных столь и пугающих женщин, я должен был незаметно ускользнуть, / я говорил тебе, что однажды мне это удалось/, и быстро подняться на свой четвертый этаж… Понимаешь, ведь человек — это не вещь! Он должен где-то находиться! Значит, я должен был увидеть его! Увидеть его у себя! Понимаешь?

 - Честно говоря, нет, - ответил я, желая более подробного рассказа.

 - Да нет же, ты все понимаешь, ты понимаешь, что я хотел увидеть его на своей кровати, с девицами или без… неважно… потому что, ни минуты не сомневался, что пространство той таинственной комнаты - мое пространство! А как могло быть иначе. . . Если, допустим, эти женщины… женщины из ГОРНИГО МИРА, исчезали, когда я раньше убегал и быстро поднимался к себе наверх, и я не знал, существовали ли они вообще, и откуда они появлялись…, то Борис — человек из крови и плоти, должен был где-то находиться…

Анжел перевел дыхание, отхлебнул кофе, налитый мною в две маленьких фарфоровых чашки, раскрошил двумя пальцами печенье и продолжал:

- Ведь эти женщины, получается, жили этажом выше третьего, а значит, на моей территории... Это не может быть непонятно. . . Итак, мы спустились на третий этаж. Дверь как обычно оказалась приоткрытой. Изнутри не доносилось ни звука... Я мельком взглянул на своего приятеля, он был абсолютно спокоен, видно не принимал рассказанное мною всерьез до конца.
Он поймал мой взгляд и подмигнул мне, так же весело, как это бывало в наши прошлые времена. Внутри помещения - опять эта гнетущая тишина, словно фильм без звука, совершенно неестественная. Но почувствовал ли это идущий со мной? Однако на лице его читалось лишь любопытство. Ступени закончились, не издав под нашими ногами ни скрипа. И мы предстали перед обширным ложе, уже знакомым мне и столь же незнакомым. Пустота здесь была еще более гнетущей, чем внизу, пространство казалось нежилым...
 В этой звенящей тишине на широкой кровати восседали две женщины - мучение всех моих последних дней - сидели совершенно неподвижно, словно изваяния из неживой материи. Были они здесь до нашего появления, или это лишь плод нездорового ума? В эту минуту я всерьез подумал - не болен ли я психически?

Не прерывая рассказа, Анжел устремил на меня «невидящие» глаза…
 От чего- то в этот момент показалось, что все изложенное говорится лишь в мой адрес. Что ни будь меня, не было бы данной истории. Словно, во всем рассказанном есть некий тайный смысл, который хотят донести до меня… хотят донести, а я его не улавливаю... не улавливаю... не улавливаю…
Стало даже холодно и неуютно в собственном доме и я, не прерывая монолога этого, странного, теперь такого близкого мне молодого мужчины, достал из вертикального барчика в нижней части стола, Мартель ХО и два «тюльпана».
 Напиток теплым янтарным светом и ароматной составляющей слегка успокоил меня. Анжел лишь повернул голову на мое предложение, и, как будто не понимая, что от него хотят, продолжал, не прерываясь:

- ...Они обе сидели вполоборота, опираясь на руки, слегка наклонив головы вниз. Они не разговаривали между собой, как, бывало, но, почувствовав наше присутствие, брюнетка медленно подняла голову и на ее лице появилась улыбка. Улыбка была естественной, а радость, исходящая от нее, неподдельной. - А вот и ОН… Посмотри, Жанна, это - ОН ... вот ОН и пришел... ОН и наш ДРУГ…
Как обычно, протянув руки нежные и белые, она слегка покачнулась, словно, не опираясь на них, теряла равновесие. Жанна выпрямилась, не поворачиваясь к нам, и я услышал этот незабываемый бархатный голос... ни с чем несравнимый... Ведь и тебя он так интересует, да, ЭМ? Ведь из желания услышать, что - либо о нем, ты до сих пор слушаешь меня? Разве не так? Не обижайся, ЭМ, и не отвечай ничего, я знаю, что это так. . .
…Итак, Она произнесла: «Да, это ОН... я тоже жду ЕГО. . . пусть они идут к нам.» При всем при этом мне показалось, ЭМ, что она нас не видит. . .. Словно она потеряла зрение, а возможно, она его и не имела никогда....

 - Она имела зрение, она имела прекрасные всевидящие глаза. - неожиданно произнес я, не переставая внимательно слушать то, что теперь считал для себя очень важным.

- Да нет, я не хочу сказать, что она была слепой, но, словно не присутствовала здесь, или присутствовала лишь телесно. В этот момент, я помню, Борис слегка стушевался, и мне пришлось немного подтолкнуть его за локоть... А потом началось все то, что было обычно, если можно так выразиться... Я помню это как сладкий сон... всегда - как сладкий сон. ... Они обнимали и целовали меня обе, вместе и в то же время, каждая отдельно... Я видел перед собой солнечные глаза сказочной блондинки, которые смотрели и на меня, и сквозь меня. Помню эти теплые губы, мягкий влажный рот, нежные и в то же время крепкие объятия. Самое приятное и необычное было то, что казалось, они сами получают от ласк невероятное удовольствие. Они вздыхали, и что-то шептали, обнимая и целуя нас. Я пытался увидеть, что с моим другом, сильно ли он обескуражен происходящим. Но заметил лишь отсутствующее выражение его лица, утонувшее в объятиях тело, и руки, поднятые за голову как у спящего ребенка. Казалось, он не задавался никакими вопросами, он пребывал в блаженстве.
 А мне надо было уйти, быстро и в то же время незаметно, уйти, как уходят из сна, когда очень хочется проснуться, и не можешь… или когда вовсе не хочешь пробуждаться, но проваливаешься в явь в самый неподходящий момент... И я побежал... беззвучно передвигая ногами, не слыша ни шагов своих не скрипа половиц, ни шороха одежды... Я вырвался как из вакуума, как из ваты... И поднимаясь к себе на этаж, я все еще чувствовал прикосновение мягких рук.
… Стоя в своей спальне, я смотрел на мое ложе, как на белое квадратное чудовище... Оно бледным аморфным пятном вырывалось ко мне из темноты, абсолютно холодное и пустое... абсолютно холодное и пустое... На нем никого не было... никого... Оно было... так же одиноко, как я.… как я... Сначала я не понял всего трагизма происходящего. . .
 
- И ни тумана, ни каких следов наркотического зелья в комнате? -  Не выдержал я, бестактно перебив рассказчика.

Мне казалось, что здесь что-то не так, но что именно? Понятно для меня, что рассказ абсурден, но я чувствовал, что дело не в содержании рассказа, а, возможно, в рассказчике что-то не так… или в том, почему он мне это рассказывает? Именно мне? Именно это?

 - Нет, нет, ты не понимаешь: моего друга там не было!! Его нигде не было. ... Я звал, искал, но его не было! Я упал на кровать и провалился в небытие, как ты говоришь, словно в наркотическом зелье. Это была моя кровать. ... но один в один как та!! А Борис пропал… понимаешь, постель была…, но без него!! И не было никакого дурмана... Здесь было что-то другое… другое, то, что ВЫ, земные люди никогда не примите на веру!!
 «. . . мы, земные люди. . .»?!
 
Я опешил от такого заявления, но не успел открыть рот, как мой странный приятель поправил сам себя:
-...Да мы многое не понимаем, потому что не можем понимать, а не можем, потому что не хотим.... ...Я проснулся рано, не знаю, сколько проспал, - продолжал Анжел слегка уставшим голосом, словно пережил все эти события заново,
- и не знал, что делать, за что браться куда бежать. Из угла на меня «сиротливо смотрела» сумка Бориса, спортивная сумка синего цвета с надписью «NOKIA». Его вещи были здесь, со мной… ... его вещи, но не он! Я спустился быстро, как только мог, на этаж ниже. Но дверь, проклятая дверь - она оказалась заперта!!
Говоривший с такой силой ударил ладонью по столешнице, что желтый ароматный напиток, не тронутый им, оставил на стенках бокала вязкий извилистый след.

 - Я рвал ручку, стучал ногами и руками по безответной двери. Это была скорее истерика, чем разумные действия. Ты можешь представить себе, ЭМ, мое положение. Я не знал, где искать своего друга! Почему он не возвращался, если даже и остался там?! Там, это, где??!

Я спустился вниз, к выходу, где сидела консьержка, вряд ли надеясь, что- либо узнать - лишь бы не бездействовать Консьержка, прямая и высохшая женщина, внимательно посмотрела на меня. Она была озадачена моим видом, насколько я это мог заметить.

 - Я ищу своих соседок, - осторожно начал я, боясь обнаружить бьющий меня озноб, - они живут ниже меня, на третьем этаже... Они мне очень нужны, пожалуйста, вспомните, не покидали они дом сегодня утром?

- Две женщины?
 - Да, ДА, одна блондинка. . .
- ... и темненькая, высокая блондинка
- и темненькая ... да, они уехали сегодня утром. За ними пришла машина, и они уехали. А что тут удивительного, у них кончилась аренда квартиры, вот и все. А Вам что до них? - и пожилая женщина томно закатила глазки, при этом ехидно улыбаясь, явно с пошлым намеком.

 - Скажите, уважаемая, а не было... не было с ними мужчины? - Я уже практически не мог скрыть дрожь, охватившую все мое тело. Консьержка истолковала мое состояние по-своему. Она оглядела меня с ног до головы, и, как будто потеряв ко мне всякий интерес, сухо произнесла:
 - Да, их было трое, - ответила дама, уже не поднимая головы, и вновь сосредоточившись на своей бесполезной работе.
- ...Такой... невысокий, лысоватый... брюнет, полного телосложения, иудейской наружности ... - я чувствовал, как с меня будто сбрасывают камень: «Вот оно что! Вот он какой - тихий человек!» - уже ликовал я про себя.
 Консьержка снова подняла голову и внимательно посмотрела на меня злыми колючими глазами.

 - Нет, уважаемый, не лысоватый брюнет иудейской наружности... Это были... ВЫ, вам ли этого не знать?
- Что? Что вы говорите ?.. это был… друг… брюнет... Во что, во что он был одет?
 — Это были ВЫ, а во что вы были одеты, мне нет никакого дела. Вам ясно?! Но, если вам так интересно, то, в это же серое потертое пальто, что и всегда. А разве у Вас есть что - либо другое? - издевательски бросила она мне вслед.

 ЭМ... Что мне думать о ее словах?!.. Я так решил для себя, что это цепь одних и тех же событий. Я старался больше не думать о словах консьержки. Поднялся к себе в квартиру и начал набирать домашний телефонный номер моего пропавшего Бориса. Там, в том городе, в той квартире, откуда он приехал ко мне, никто не отвечал. ЭМ… там была гробовая тишина, ЭМ, вернее, длинные, длинные гудки… Так прошел целый день. До позднего вечера я сидел на кровати, не двигаясь и не раздеваясь. И это еще не все … Следующим утром я все же дозвонился на работу. На работу моему несчастному другу. Я дозвонился. И знаешь, что мне сказали, ЭМ? Что мне там сказали? Мой милый красивый ЭМ, так похожий на меня?
 Мне сказали, что мой любезный Борис, Боря… скончался день назад, и выразили соболезнования...

" — Вот и послушай своего умного рассказчика," - вдруг так неожиданно и не вовремя услышал я над своим ухом знакомый скрипучий голос.
-" Как славно, все-таки, как мило, что сумасшедшие не одиноки. . ."

 - . . . Я просидел на кровати, ЭМ, неподвижно до сумерек, не думая больше ни о чем. Ночью я вышел на улицу… и встретил тебя, ... я искал тебя…

Все - таки ИСКАЛ меня!! Что он этим хочет сказать?!

- Не бойся, - как будто прочитав мои мысли, усмехнулся Анжел, - ведь ты тоже искал меня, не так ли?

" - Нет, он искал сам себя! И тут же нашел! Заметьте - тут же! Какой Редкий человек!!"

Опять этот скрипучий баритон! Я уже два дня не слышал его.

Анжел умолк, и голос зазвучал вновь. . . Как это может быть связано?

Я, встав с кресла, почувствовал, насколько затекли мои ноги. Их кололи тысячи иголок, а вместо мышц была податливая вязкая вата. В мягком сидении от моего долгого пребывания на нем, осталась круглая вмятина.

За окном, насколько я неосознанно успел заметить, опять опустились сумерки. Наступил вечер следующего дня... пошли вторые безумные сутки. Был ли я обескуражен происходящим или напуган? Наверное, мозг мой не успел до конца проанализировать вереницу сюрреалистических событий.
 Чтобы испугаться, надо либо вообще не владеть ситуацией, либо успеть ее осознать, тогда приходит ужас: или оттого, что сейчас вот - вот может произойти, или от того
 - «ГОСПОДИ, как могло бы быть все трагично?!» И все - таки, какие события больше всего поразили меня во всей этой истории от момента, как я вышел в ту мокрую неприветливую ночь? Разум, перегруженный нестандартной информацией, ворочался с трудом.

Я упорно старался не думать, о том, что поведал мне красивый молодой мужчина, с не растущей щетиной на щеках, пришедший из темных переулков города.
 - Что, все-таки больше всего поразила тебя из поведанного мною? Ответь мне? - как будто читая мои мысли, спросил Анжел. Голос его звучал тихо, и устало, но в интонации чувствовалась нотка душевного облегчения...

 - Не удивляйся тому, что я скажу - ТЫ ЗНАЛ ДОРОГУ К МОЕМУ ДОМУ... Стресс от этого факта не ослабевает до сей минуты... Ты ведь знал дорогу к моему дому? - переспросил я с наивной надеждой, услышать в ответ какую - либо легкую шутку, типа: «... я просто влюблен в тебя и слежу за тобой каждый вечер...», или, «... я только волшебник и нахожу путь по звездам...»

 Но выражение бледного прекрасного лица того, кому я это говорил, было неизменным, скорее оно, выражение, отсутствовало полностью... Глубокие темные глаза пусты, тонкие, резко очерченные губы неподвижны, лоб, еще недавно усеянный бисеринками пота, словно мраморный - ни одна жилка на нем не дрожит.
Мне опять захотелось провести рукой по его соломенным волосам, но что-то останавливала меня... Я испугался ничего не почувствовать под ладонью...

 - Знаю, это зазвучит в данном контексте неприлично, но я, пожалуй, закажу пиццу, - заявил я неожиданно даже для себя, машинально продолжая разминать затекшие ноги, и набрал знакомый номер телефона:

«Зачем Вам выходить из дома в мороз или в жару! Позвоните нам по номеру…, и Вы станете
обладателем ароматной ПИЦЦЫ с сыром...!» - исторгал радость рекламный флаерс.

 Я не думал получить столь положительные эмоции от куска теста с сыром, но надо было свершить какие-либо земные действия хотя бы для того, чтобы оставаться ногами на твердой почве.
- Тебе с грибами или с рыбой? Но только не с морковью, - попробовал пошутить я.
- Ты не знаешь еще самого главного, ЭМ...
- Неужели, все-таки с морковью?.. - я обернулся на эту фразу и обнаружил, что Анжел слишком серьезен, и никак не отреагировал на мою шутку.

Взгляд его, устремленный на меня — был непроницаем и бесстрастен… Сам он по-прежнему сидел в кресле, положив ногу на ногу, словно не устал от этой позы за последние часы своего монолога.

 - Дело в том, ЭМ, что я живу в одном доме и в одном подъезде с тобой. ... Я живу на четвертом этаже, - произнес Анжел низким глухим голосом, не отводя от меня взора, - Насколько я понимаю, ты - на третьем...
 - Что?.. Я не понял тебя... Ты хочешь сказать, что проживаешь надо мной?!!! ...

Значит… Значит - те две женщины... те видения, о коих ты мне исповедовался, находятся здесь у меня в квартире?.. ХА!! ОНИ, наверное, спят на моей полуторке, а я их просто не вижу!? Заметь, кровать была твоя, а не моя!! - я нес какую-то чушь, стараясь не поверить ни единому слову этого сумасшедшего…
 Сумасшедшего? Конечно!! ОН — СУМАШЕДШИЙ!! Как я сразу не догадался! Наверное, хотел попасть ко мне на прием по поводу своих галлюцинаций, и не нашел другого способа… Да, но … он знал ЖАННУ! И почему я так разволновался? Я что, первый раз вижу больного аутизмом?.. Но как этот «больной» знал дорогу к моей квартире?! Или ОН медиум? … «Просто» читает мои мысли? - А может... а может они в моей голове?!! «Эти женщины…» —произнес я с непонятной надеждой в голосе. Неожиданная, безумная догадка мелькнула в моем мозгу:
 
- ... Да?.. Да! Точно, ты просто рылся в моей голове!? Вот откуда ЖАННА!.. и.… эта брюнетка... брюнетка... Кто такая - брюнетка?!.. Может, поэтому ты и не помнишь ее, что не помню ее я?! А ТВОЙ пропавший друг? Он же умер?! Ты говоришь, он умер? ... Так значит, ты и привел его на смертное ложе?! смертное ложе... так вот оно что!
…Скажи мне, что я ошибаюсь... скажи... Засмейся же, ответь мне, что я глупый сочинитель, что я - никудышный толкователь снов...
А все эти женщины ... эти нимфы? Это для смягчения ужаса смерти... да? Твои ласки любви, которые ты подробно расписал мне… для того, чтобы не так мучительно было покидать этот свет? Не потому ли умирающие так часто радуются непонятному перед самой кончиной?.. Мой брат... мой старший брат, он так странно улыбался, когда умирал. Что он видел в тот момент, что чувствовал, ... не твоих ли ласковых женщин? ... Не их ли?! Ну, ответь же мне!
...Или я говорю чушь? Но ты сам целый день говорил мне сплошную чепуху! Этот твой, якобы, друг, Борис. ... Кто он? Для чего мне было рассказано о нем? Что бы я знал, как это происходит? Ты хотел утешить меня столь неудачным способом? А может, я все придумал? ... Ты разучился говорить, АН?..

Я двинулся к ночному гостю, выкинув вперед руки, словно хотел его задушить... или обнять... но как будто наткнулся на его пронзительный взгляд...

БОЖЕ! Я знаю этот ВЗГЛЯД! Он холоден, без тени печали, холоден и молчалив...
И вдруг я обмяк, руки, и ноги словно отказались слушаться меня... Я опустился на ковер, на тот самый, по которому еще днем мягко ступал он, недавний друг, существо, занявшее все мои мысли последних часов… … ступал, горячо излагая, как мне казалось,
 «СВОЮ историю» ...
- ...И ТЫ пришел за мной, - еще одна странная, неожиданная мысль оказалась в моей голове, - …теперь ТЫ пришел за мной… ТЫ пришел сообщить, что настал МОЙ ЧАС? ... Значит, АН... АНЖЕЛ, ТЫ - АРХАНГЕЛ... ЧЕРНЫЙ АНГЕЛ СМЕРТИ... вот как... Ты Гавриил?..
 - Я твой тезка…
Я взглянул на сидящего передо мной с последней надеждой увидеть знакомое выражение иронии в его лице... Но глаза, «возникшего» из темноты, глаза, появившиеся в моем мире лишь вчера, его глаза были пусты и бездонны... БОЖЕ МОЙ, я не увидел в них ничего..., даже мысли. Как же они изменились!!

- …А ведь я почти любил тебя... Ты открыл мне так много... — невероятная печаль зазвучала в моем голосе, я слышал ее будто со стороны, как бы, и не я это говорю… а кто-то другой, наполненный тяжестью открытия, печалью запоздалого, ненужного прозрения.

- …Я вдруг понял, что могу любить, могу любить и мужчину, так как женщину… Нет, нет, женщин я так не любил! У меня были близкие женщины, и просто сексуальные подруги, и это — другое… совсем иное… Не то, что я чувствую к тебе… Хотя, почему? Ведь я люблю Жанну, мою сестру… Но с тобой… ты вызвал чувства, каких я не знал ранее, и мог бы не узнать никогда… А ты… ты сам… Ты мужчина… или...? Или… нет в тебе таких понятий? Или это не важно? … для тебя – это не важно? Насколько неуместно мое прозрение! Для чего ты открыл мне этот МИР сейчас, когда разглагольствуешь о конце пути?.. ТЫ хотел сказать, что настоящая любовь не имеет пола?! Что ТЫ хотел сказать мне всем этим?!
 Ведь это жестоко, АН, кем бы ты ни был, или Ангелом или Дьяволом, это жестоко - внушить человеку любовь и проводить его на смерть!! Кто же может защитить несчастного смертного? Разве не ТЫ должен это делать?! ... Или это и есть твоя защита?.. Но ведь я ничего не понял из сказанного тобой! Или ты изложил мне небесное таким корявым земным языком?! А может быть, я опять сплю… Так бывает со мной ... Как узнать, как?! ... Я поднялся с пола, что оказалось достаточно сложно, и не глядя АНЖЕЛУ в глаза, подошел к нему вплотную. Он не отстранился ни на сантиметр.
 Сам не понимая своих действий, я наклонился к сидящему, и поцеловал его в губы. Они оказались теплыми и мягкими, и, возможно, мне это показалось, даже слегка раскрылись от моего прикосновения.

Я был поражен и своими действиями и тем, что АН не отстранился от меня.
 Отпрянув, я ожидал увидеть знакомое печальное выражение уже таких любимых глаз... —

 но… передо мной была ПУСТЫНЯ...
Мне почудилось, что не я, а он поцеловал меня, словно приложил печать к моим губам.

- Итак, - начал я, пытаясь встряхнуться и прийти в себя, - …итак, АН, ТЫ не нашел иного способа рассказать мне мою судьбу... Но, но ведь я вспомнил!! … У меня еще есть время!! И не ТЫ ли мне говорил это?!! Или это был не ТЫ? Последние четыре часа ты вещал безумолчно, так скажи же сейчас что-нибудь?!
 Я почувствовал, как тон моего монолога превратился в умоляющий, но ничего с этим не смог поделать.
 - Анжел ведь мне только сорок... Ах да, тот мальчик, ему было всего двенадцать?! Ты на это намекаешь... у каждого свое время... я помню, помню тот мой ночной бред ...
 - А может я просто ненормальный, Анжел? А? - и я высунул язык и скосил глаза, пытаясь показаться смешным,
 - Анжел, я все время слышу какой-то голос над ухом... Я думал, это мой покойный братец не дает мне его забыть. Так теперь я мыслю, - раз ТЫ - АНГЕЛ, не голос ли это дьявола? . . . А?! Объясни мне, если мы еще друзья!
- С чего ты взял, что я - АНГЕЛ? Я, простой человек, - но глаза «простого человека» говорили обратное.
 - Я твой друг и надеюсь, останусь им и впредь. Если ты прикоснулся к смерти, это не значит, что ты умер сам …
 - Что?! Ты хочешь сказать, что, возможно, я сам тоже, тоже… умер…? Так вот что ты пытаешься мне объяснить, а я как идиот два битых дня не могу этого понять?! И делаешь это так деликатно, так артистично, словно хороший актер в любимом спектакле! Ты издеваешься надо мной!! …Нет, чтобы прийти и просто сказать:
«Приятель, ты скоро издохнешь!». А ты, ты все усложняешь. Ты всегда все усложняешь.
 …Так я по другую сторону жизни… да? Я перешел черту?! Теперь в ту очередь?! По той дороге в один конец… Поэтому ты накормил меня дурацким морковным суфле? Привыкай, мол… Что, покойники не едят пиццу? Как досадно… покойники вообще не едят? А я хотел мяса… так хотел мяса. … Подскажи мне, Анжел, что мне теперь делать? летать я не умею и аппетит у меня, почему - то не пропал…? Я не хочу идти той дорогой… не хочу… на ней слишком тесно, у меня клаустрофобия, боязнь замкнутого пространства… Есть ли другой путь, где не так многолюдно? Укажи мне его…
Хватаясь за земную шутку, я элементарно боролся с паникой. Если бы кто мог наблюдать со стороны, я, наверное, показался бы ему смешным.

 «… ДУМАЮ, МОЖНО ЛЕЧЬ СПАТЬ. ЭТО ВСЕГДА РЕШАЛО ВСЕ ТВОИ ПРОБЛЕМЫ», - услышал я, то - ли внутри себя, то ли возле самого уха, знакомые интонации.
- Все не так, ЭМ… все не так просто…- Анжел поднялся и бесшумно прошел вдоль комнаты. - …-Ты жив, ты кровь и плоть, как и Я… … Но есть иной мир…
(продолжение следует)
____________________________________________________---

Глава № 4

Он открыл глаза, но ничего не увидел перед собой. Еще раз, закрыл и открыл их вновь. Все - от белого до черного - все было красного света. Он потер глаза ладонями, слегка надавливая на глазные яблоки. Сегодня ночью ему приснился весьма странный сон. Он видел своего брата.
… Первый раз за годы странствий видел во сне своего Михаила. Словно тот стоял у окна и как - то печально смотрел в сторону барка. Окно, с младшим братом, то отдалялось, то приближалось, и, не смотря на горькое выражение лица, стоящего у оконного проема, самому ему в этом сне было легко и радостно. Он чувствовал себя в этом сне ребенком и махал братишке рукой, будто тот провожал его в приятное путешествие… Судно слегка покачивало, да его и сейчас покачивает, во всяком случае, стены каюты то опускаются, то поднимаются вверх. Афанасий потянулся всем телом, сбрасывая последние тени недавнего сна. Он даже не хотел вспоминать все, что было в этом ночном кошмаре - очень, очень много красного цвета… И морская пена и палуба… и его руки и… Афанасий резко встал, твердо намереваясь более не возвращаться к сентиментальным переживаниям. Его ждал еще один трудный день с многочисленными скучными обязанностями. Все-таки судовой кок не последний человек в замкнутом пространстве. Когда-то давным-давно, когда он только начинал плаванье на роскошном легендарном паруснике, он мечтал совсем о другом.… И вначале, казалось, мечты его сбываются… Бесконечная гладь океана, /любая водная поверхность виделась ему тогда океаном/, незнакомые порты, заполненные галдящим людом, с загорелыми девчонками, всегда веселыми и доступными; неизвестные фрукты и овощи затейливых цветов и форм, которые он впервые видел в своей жизни, горки сушеных осьминогов и другого неизвестного снадобья на прилавках маленьких грязных городишек, яркое тряпье, украшения из неизвестных камней… Все было интересно и весело, даже суровый распорядок морской жизни с его ранними подъемами построениями и вахтами, с бесконечной чисткой картошки - все интриговало и вдохновляло на подвиги. … Он хорошо ладил с матросами и курсантами, проходящими морскую практику на великом барке. Он выучил даже названия всех мачт и многочисленные специальные термины, чем очень гордился.

 … Грусть и скука подошли как - то незаметно, исподволь. Водные просторы стали выглядеть уныло и серо; Портовые стоянки - однообразными, похожими друг на друга ожиданием неизвестно чего; Девицы навязчивыми и нищими; от незнакомой пищи чесалось все тело. Качка по-прежнему вызывала тошноту, уже предсказуемую, и, поэтому, еще более раздражающею. Он с улыбкой припомнил, как много лет назад писал младшему брату ответы на его наивные вопросы о чудесах.
 Видел ли он «… АНГЕЛОВ над бесконечной морской гладью в темную бессонную ночь…»? До чего красиво: «…АНГЕЛОВ над водной гладью…» Нет, АНГЕЛОВ он не видел, а, может быть, просто не замечал…. Бессонными ночами ему было не до АНГЕЛОВ. … Его штормило то вместе с барком, то совершенно самостоятельно. Хотя… этот сон… почему он так встревожил его? Мало ли чего привидится спьяна? Хватит бредить, пора к артельщику, завтрак не загарами, а там и обед и ужин, праздничный ужин.
Сегодня у боцмана день рождения и надо приготовить что-нибудь особенное. Кок еще вчера за нардами обдумывал, чем угодить вечно недовольному боцману. Он бы с удовольствием подарил ему новые носки вместо праздничного ужина, потому как личные носки боцмана, а вернее их органолептические показатели, стали достоянием всей команды. Даже не желая того, ты осязал этот запах всюду, где находился их обладатель. Намекать и говорить, что - либо мог только тот, кто желал наткнуться на грубую отборную брань с демонстрацией кулаков и фиг, разбрызгиванием слюны и устойчивым амбре возле себя все тех же носок. От чего ему самому, требующему от команды чистки банок до блеска, палубы, камбуза, вообще всего и вся, от чего ему не был противен этот удушающий смрад? А когда он снимал бутсы у себя в каюте? …Итак, каша, кофе с молоком, картошка, морковка, на вечер - ленивые голубцы копченая колбаса, водка, пьяный боцман, трезвый и нудный старпом, карты, очередной глупый фильм, виденный десятки раз, темное мирное ночное море… Дай Бог спокойной погоды, спокойной вахты. Очень уж не хотелось бы носиться по палубе от носовой, до бизань-мачты вместе с матросней под дождем и ветром.… Значит, «…видел ли он что-нибудь необычное в морском походе…» какая разница, в конце концов?.. Что теперь об этом вспоминать? В те почти забытые дни, когда они все жили под одной крышей, и еще была жива старшая сестрица, тогда у них не ахти как складывались отношения. Хотя Афанасий, а тогда просто Афоня, не очень-то работал над их улучшением…. В те годы он насмехался над своим братом как мог, разыгрывал его и даже прикладывал руку…
А все потому, как он теперь понимает, что… боялся младшего Михаила…. Да, да, да… он его боялся. Эти белесые детские волосенки на маленькой головенке, эти большие темные глаза, глядящие в душу - все пугала его. И кроме того, иногда ночами, когда не спалось и каждый скрип казался чьим-то недобрым шагом, он - Афоня, отчетливо слышал сквозь старые трухлявые стены, как братик разговаривает с кем - то, разговаривает тихо и монотонно… Возможно во сне?.. Но … ему страшно было в том признаться, он слышал… он однажды слышал, что будто кто-то отвечает брату.… Это было неприятно… Слова не разобрать, лишь интонации низкие глухие, мужского или женского голоса - невозможно понять. … Конечно, то, скорей всего, фантазии испуганного детского ума среди полной пугающих звуков бесконечной ночи…. А может, это была молитва, разносившаяся по старому пустому дому из кельи Жако? На следующий день он принимался за младшего братишку с еще большей яростью. Запирал его в комнате, рисовал в его книжках с пугающими крылатыми существами всякую дурь….
С недавних пор он старался забыть, все то, что связано с теми событиями. От чего сейчас это вспоминается?

- Эй, кокище, что праздничного сегодня намечается? Ты, я надеюсь, не забыл - сегодня самый лучший день в году и в твоей жизни? - Боцман просунул свою пахнущую перегаром и морскими водорослями голову в дверной проем камбуза. Хорошо, ноги его остались снаружи. - Не забудь у артельщика прохладительные напитки, - и лицо младшего начальствующего состава усмехнулось и подмигнуло, потому что это была шутка… потому как, боцман намекал на хорошую дозу алкоголя.
- Все помню, ничего не забыл. Поздравляю Жорж Петрович с тридцатилетием! Афанасий и не собирался отшучиваться. Это было бессмысленно и даже опасно. Шутить на судне дозволялось лишь командному составу, а уж с боцманом шутить не пытался даже капитан. Жорж Петрович, который на самом деле был Евгением Петровичем, понимал лишь свои шутки, и то не всегда. Иной раз, пошутив, он тут же сильно раздражался, и заканчивался юмор все той же отборной бранью. Ж.П., Калабаха, как звала его между собой команда, не конфузился даже старшего помощника. Старпом в такие минуты либо отворачивался, либо вовсе выходил вон. Афанасий усмехнулся про себя, вспомнив глупую байку, почему вдруг Евгений Петрович стал Жоржем. Ему нравилось это новое имя, оно казалось грозным и бывалым. Он возрастал в собственных глазах! В своих редких откровениях он признавался, что мечтал в мальчишестве стать пиратом, и, видимо, это заморское имя приближало его к давней мечте. Хотя, судя по всему, из детства «пират» так и не вышел.…
К тому же, с тридцатилетием Ж.П. поздравляли не первый год, притом, что ему уже было, явно за тридцать пять. Ж.П. не понимал чужого юмора, как и не определял грубой лести. При упоминании об его тридцатилетнем возрасте, он ухмылялся и лыбился как ребенок, покупаясь на столь дешевые комплименты. Афанасий ничего не забыл…. Кок был собран и готов к работе как обычно…. Именинник немного отвлек его от грустных размышлений… В сущности, он неплохой мужик, этот боцман…
Некоторое время, Афанасий не вспоминал о брате, и старый нелепый дом на тихой улице, и его домочадцы, что было лучше, не приходили ему на память. А сегодня что-то случилось, что-то произошло. … Он прикоснулся к прошлому. Только все, что вспоминалось, носило характер безрадостного, мешающего, лишнего. И при каждом смыкании век он замечал красный отсвет. Возможно, вчера хлебнул немного больше. Все так, и что - то не так. Он вышел на палубу подышать воздухом без лишних спертых запахов, и взглянуть на водную рябь. Но… что-то, слишком покачивало… такое, во всяком случае, было ощущение, пока он находился на камбузе. Скоро знаменитый МЫС ГОРН. Вода из темно-зеленой превратилась в светло - голубую. Это уже воды Атлантики их северная часть. Как давно он хотел быть здесь! Лишь бы не случилось привычных для этих мест волнений на океане. Пролив Дрейка бывает, похож на ад. Хотя, кто знает - какой он — АД в действительности… Кто знает, тот уже не расскажет…

Ужин, практически готовый, «доходил» на плите, в кают-компании накрывался стол. Сегодня особенный день, сегодня боцман пьян по поводу.… Судовой кок курил, сплевывая в морскую пену.
На траверзе - лишь вода и небо… Они сплелись между собой обрывками длинных низких атлантических облаков, и чем больше густел сумрак вокруг барка, тем сильнее рябило море, отсвечивая фосфорным светом. У самой, самой кромки воды как воспаленное человеческое веко, краснел узкой полоской остаток солнечного света. Прогноз обещал умеренный ветер. Паруса вздулись, напрягая реи и заставляя звучать мачты сухим деревянным скрипом. Слышны были команды боцмана, по палубе суетились матросы. Афанасий почувствовал, как кто-то положил руку ему на плечо. - Ветер усиливается. - произнес невидимый человек. - Как бы ни случился шторм.
 - Ты кто? - кок оглянулся и увидел перед собой незнакомца в строгом темном костюме.
 - Почему в штатском? Ты из гостей? Что - то я тебя раньше не видел на судне.
…Ты думаешь, будет шторм? …Очень не хотелось бы, - заключил Афанасий, не ожидая реакции на свои вопросы, немного обескураженный тем, что его застигли врасплох наедине с тревожными мыслями.
При этом он пытался рассмотреть в спускающемся сумраке лицо подошедшего к нему. Это был мужчина среднего роста, со светлыми волосами и бледным тонким лицом, глаза его были темны от сумерек, и нельзя было разобрать, какого они истинного цвета.
 - Предался воспоминаниям? … Увидимся за ужином. - Сделав паузу, бросил незнакомец, как бы извиняясь за вторжение в личный мир курящего в одиночестве, и двинулся легкой бесшумной походкой в сторону капитанского мостика, не дожидаясь лишнего для него ответа. Афанасий растерянно смотрел вслед светловолосому, стройному мужчине, понимая, что не может вспомнить этой личности.
- Шторма сегодня быть не может! Сегодня - День Рождения боцмана! — Это матрос, худой и с большим кадыком, крикнул в спину уходящему силуэту. Видимо, находился поблизости и подслушал разговор.
 - Кто это? - Афанасий обратился к матросику, не отрывая взгляд от темной фигуры.

 - Гость капитана.
- А давно он на судне?
- С отплытия… «Вы должны были видеть его в кают-компании», —сообщил худой, и на его лице появилась самодовольная улыбка по поводу собственной информированности.
- Ну, матрос, он знает все, потому как находится в гуще событий, - подыграл ему кок. - …Но я не видел его, то есть этого человека, в кают-компании… Хотя… возможно, запамятовал… Да… да…. Да… - и Афанасию стало казаться, что он действительно…, что ему знакомо это бледно тонкое лицо, - да, да, да… я его видел, где-то видел… это точно…

«Сегодня абсолютно дурной день, - подумал он про себя, - у меня появляется ощущение, что кто-то наблюдает за мной.… Как будто я под чьим- то пристальным взором.… У меня, вроде, бывало такое раньше.
 … Я чувствовал внутреннюю тревогу, какое-то напряжение…». Возможно, размышляющий про себя что-то и произнес в слух, потому как худой матросик уставился на него даже с некоторым испугом. «… в такие минуты мне навязчиво казалось, что за мной наблюдает чей-то любопытный глаз… Но эта депрессия приходила чаще по весне, когда особенно тяжело без женщин…» От чего, не мог он понять, на душе бывает смутно, если у тебя вроде бы все благополучно… Есть работа, крыша над головой, есть даже любимая женщина, причем единственная на судне и, тем не менее, принадлежащая тебе.
Она, его женщина, не должна была здесь находиться, но случилась предшествующая этому неприятная история. Судовой врач был немец по национальности. Высокий, стройный, красивый, идеальный во всех отношениях человек, он был словно живой укор для окружающий грешников. И в один долгий зимний переход заболел сам. До того, он спокойно и терпеливо лечил всех на барке, наверное, успешно, потому как умерших по его недосмотру на памяти команды не было. И сам ли крепкий бывалый люд выздоравливал, или - от его компрессов, трудно понять. Однако, подхватив элементарную ангину, сам себя он никак не мог вылечить.
Всегда укутанный в шарф, кашляющий и хрипящий, где бы он ни появлялся, бедный врач вызывал всеобщие насмешки и ехидные замечания, типа:
«… Немцу нельзя в России так долго, пора капитулировать…» или «…Доктор, а попробуйте то, что Вы мне недавно прописали. Не бойтесь, главное запивайте таблетки водкой, тогда они не принесут Вам никакого вреда… Видите, я живой… И всегда – ХА, Ха» Так несчастный эскулап, промучившись целый месяц, наконец, был списан, и вместо него на паруснике в экстренном порядке появилась дамочка. Матросы придумывали болезни и шли к ней толпами, и она ежедневно выбивалась из сил, часами выслушивая незатейливые глупости. И так изо дня в день, пока боцман не объявил, что сначала он будет осматривать каждого больного и кому надо, лично поставит клизму, а затем уже, тяжелобольных отправит к несчастной докторше. Может, от того врачиха и сошлась с коком, что он ни разу не был у нее на приеме? Афанасий вспомнил их отношения, но на душе не стало теплее. Этот господин, незнакомый ему «гость», занял все мысли. «Ну и что? Что мне до него?» С раздражением думал Афанасий. «Где я, все- таки, мог его видеть? Возможно, в портовом городишке, когда мы последний раз стояли больше месяца?»
Тогда Барку требовался длительный ремонт, и команда бесконечную череду дней занимала себя, чем могла. Возможно, тогда при сходе на берег, встретился этот навязчивый теперь его мыслям господин. …
Тот грязный маленький городишка, каких немало в восточных странах, преподнес ему тогда непонятный сюрприз, событие, о котором теперь Афоня старался не помнить вовсе.… Однако сегодня память не подчинялась ему…

…Исполненный любопытства и душевной скуки одновременно, на второй день стоянки он отпросился проветриться. Выслушав наставления боцмана о прогулках не дальше берега и возращений без малейшего опоздания, ухмыльнулся про себя, ехидно переглянувшись с рядом стоящим механиком, и отбыл разгонять тоску.
Что - либо пить и есть в местных забегаловках команде было строго запрещено, именно поэтому большинство направилось как раз туда…
Отведав довольно неплохой «курицы в лимоне», приготовленной темнокожим и узкоглазым хозяином заведения, ориентированного на туристов, Афанасий решил побродить по узким, прилегающим к портовой площади, улочкам.
Все они, извилистые, прохладные и тенистые, похожи друг на друга своей строгостью и древностью. По всей видимости, их никто никогда не ремонтировал, не красил, не обновлял, но и по истечению веков, они не нуждались в этом. Окна глиняных домов были завешены деревянными ставнями. Некоторые раскрыты настежь, и в них на фоне голых беленых стен виднелись головы, покрытые куфией, либо платком. Любопытные жители, казалось, часами смотрели на улочку под их окнами. Завидев белого незнакомого прохожего, женщины скрывались в глубине жилищ, мужчины и дети приветливо махали руками, иногда что-то кричали, смешивая английские слова с местными. Афанасий проходил мимо пестрых лавок со всяким ненужным барахлом, откуда выскакивали зазывалы, в белых неопрятных одеждах, наподобие далматики. Они вертели перед носом гуляющего то пестрыми тряпками, то статуэтками божков местного эпоса.
 Иногда «белому» прохожему даже казалось, что маленький пузатый идол, навязываемый с таким искусством, ему действительно необходим. На одной из улочек, он забрел в маленькую такую же, как многие другие духаны, забегаловку, где за довольно приличными плетеными столиками восседали меланхоличные аборигены и курили кальяны. В воздухе стоял пряный запах смешанных ароматов курительных фруктовых табаков и ароматических масел. Повсюду жужжали мухи, они были везде, на полу и столах, на завешанных яркими коврами стенах… они были везде, но никого из присутствующих не смущали. Откуда-то из глубины помещения к Афанасию вынырнул пожилой мужчина в черном одеянии. Он довольно бесцеремонно провел рукой по лицу вошедшего, оставив на его щеке вязкий смолянистый след с запахом коричного масла.
 Афанасий сел на покрытый цветной подушкой стул, и в руках у него оказался мундштук от кальяна. Далее он плохо помнил, что было с ним… На него как будто опустились незнакомые навязчивые образы, они переплетались друг другом, делаясь или мутными или прозрачными. Никто не обращал на него никакого внимания, а «белый» человек, то видел пляшущие силуэты вокруг себя, то проваливался по другую сторону сознания. К нему медленно, но легко приходило осязание существующей независимости от реальности, ощущение иного мира, тех чувств, находящихся в полярной форме восприятия…
Он ощущал полет, свое свободное движение в пространстве мягком и неограниченном! Возле него находились незнакомые существа с красивыми светлыми лицами. Они поддерживали его за руки, и, то устремлялись высоко в пугающую даль, то резко опускались в вязкое пространство, как в облака… Афанасий даже слышал их голоса, но не мог разобрать слов….

Да ему и не хотелось этого… …Он весь, до каждой клеточки кожи, являл собой счастье, тихое восторженное счастье, которого никогда не знал на земле…
Он ощущал - рано или поздно человек сталкивается с пониманием этой неизвестности, но каждый в свое время и своим путем….
Не смотря на глубокое забытье, погрузившийся в него, все- таки пытался сообразить: что может происходить с ним? Наркотики ли? Не похоже … Он знал ощущение «кайфа», хотя и не был наркоманов как таковым.… Все известные ему психотропные средства не дают столь стройной картины иного бытия….
Все, что он ощущал в эти минуты, было напрямую связанно именно с ним, с его ВЕЧНОЙ стороной… С его естеством…. С тем, с чем он будет жить всегда…
ВЕЧНОСТЬ, вот, что приоткрылось забредшему сюда чужеземцу,
ВЕЧНОСТЬ… И эти бледные красивые лица, вокруг, предстали перед «летящим» как непреложная истина.… Как настоящее.
Такие лики рисовались старыми голландскими мастерами на полотнах, изображающих вечные темы Горнего мира… Они, лики, возникали светлыми пятнами из уголков масляных композиций, потемневших от лака и покрытых кракелюрой. Афанасий помнил детские ощущения от пыльных музеев. Как смотрели на него, с полным безразличием, красивые крылатые существа: полуобнаженные нимфы, резвящиеся среди старых вековых деревьев, водопадов и прекрасных оливковых рощ.
 Но только сейчас в его сознании возникли эти ассоциации…
Он понимал, что в отличие от банального наркотического кайфа, этих ощущений не забудет никогда… Странно, но в таком состояние удивления не было. Оно настало позже, когда «путешественник» очнулся в незнакомой местности на куче камней. Ничего узнаваемого вокруг, лишь теплый удушливый воздух, пряный запах сандала и грязные полураздетые феллахи…. Несколько босоногих детей скопилось возле лежащего у их ног белокожего путника. Они показывали на него пальцем и о чем - то переговаривались. Сколько прошло времени с момента схода с барка, он не мог вспомнить, но прекрасно понимал, что нужно торопиться.… Только куда?! Куда торопиться?! В какую сторону надо идти?! Все вокруг незнакомо, низкие недостроенные домишки - мазанки, абсолютно одинаковые лавки, со скучающими возле них вальяжными темнокожими продавцами…. С местным языком заблудившийся тоже был не знаком.
 Однако солнце еще светило, хотя и опустилось совсем низко к холмистому горизонту. Значит, он не так долго находился в забытьи, потому как в этих местах довольно рано наступает темнота, не давая сумраку ни единого часа.


Афанасий добрался до родного судна, когда уже было совсем темно. Ясно, что его искали…. Об истинной причине опоздания он не сказал никому, да его мало волновали крики по этому поводу и всевозможные возмездия.…
То другое, то незнакомое ощущение… познание иного мира, захватывающего и неотвратимого гораздо больше, чем мир знакомый и привычный….
Ему было все равно, каким путем он прикоснулся к нему, к тому вечному страшному и притягательному одновременно. Ему было все равно, но почувствовавший это зыбкое, он твердо знал, что теперь по-другому смотрит на действительность. Он не хотел, чтобы это состояние проходило, забылось, улетучилось, как дурман от травы… «Пусть оно будет, - размышлял тогда вкусивший таинств человек, - Я не хочу терять ощущение перехода в вечность…» Он даже не проверил в тот памятный день, не пропало ли у него чего из карманов.… Наверняка, что-нибудь исчезло.… Хотя, значительного Афанасий с собой не носил, но в любом случае, его это не беспокоило. Однако, теперь, по прошествию времени, Афанасий не хотел ничего вспоминать…. Он не чувствовал уже восторженности по этому поводу…. Ощущение вечности внутри себя сейчас раздражало и пугало его…. Сегодняшнее свое состояние он частично приписывал тому случаю, когда позволил грязному пройдохе накачать себя дурманом. Когда, будучи «белым человеком», позволил себе оказаться идиотом в руках «…невежественного феллаха…» От тех событий, всплывших сейчас в голове, его даже замутило… или это усилилась качка?
Судовой кок очнулся от сильного толчка и почувствовал соленую воду на лице и руках. Он вдруг с удивлением ощутил, что и одежда его уже намокла от весящих в воздухе брызг, а матросы носятся по палубе, подгоняемые отрывистыми криками боцмана.
Значит, все-таки надвигался шторм. Море бурлило, словно сошло с ума. Полчаса назад еще трудно было предсказать такие события. Вода пенилась и рычала, то, поднимая барк на высоту многоэтажного дома, показывая ему, словно туристу, свои безграничные владения, то, опуская парусник в глубину морского ада. Афанасию казалось даже, что он слышит смех при каждом вознесении и падении судна…
Паруса косые и прямые, все были убраны, и сгрудились на реях серыми галками. Барк уже шел со всеми четырьмя машинами на полном ходу, пытаясь лечь курсом на качку… и рыская носом как хорошо обученная такса…

Кок прекрасно понимал, что он часть команды, и вместе с матросами должен носиться по мокрой палубе, крепить снасти, выполняя приказы боцмана. Он понимал, но не мог оторвать онемевших пальцев от скользкого планшира.
Барк не раз попадал в положение, когда море не считалось с чуткостью его парусов, когда четыре голых мачты, лишенные свое романтики, в одиночку сопротивлялись шквальному ветру и соленому дождю.
И каждый раз они так клонились, как бы стеснялись своей наготы, словно пытались укутаться в высокую прочную волну, заменив ею ненадежные, хвастливые, предательские полотнища парусины.
Афанасий всматривался в соленую воду, будто видел в ней свое отражение, словно сквозь грохот волн и дикий смех моря слышал свое имя, ему казалось - кто-то звал его…

 «…Интересно, почему мне не страшно? Мне даже радостно? По-моему мне действительно радостно. Зачем я так крепко держусь? Кто это завет меня?.. Кто - то из команды?.. Старпом?.. Боцман?.. Я ведь должен …………. … Не хочу…
 - Я тоже думаю, что это ни к чему.
Афанасий обернулся. Говоривший стоял за его спиной. Это был все тот же самый «ГОСТЬ КАПИТАНА» … Он смотрел на воду спокойным скучающим взором, словно видел такое пенное безумие каждый день…
-… Посмотри, как много воды… Ее становится все больше и больше… Зачем столько?.. Зачем нам столько моря?
- Вам надо уйти… Идите в каюту, здесь опасно! - Афанасий сделал движение рукой, словно отмахиваясь от ненужного ему собеседника.

 - Не все ли равно тебе, где я наглотаюсь воды: через десять минут на палубе, или через двадцать - у себя в каюте?..- в голосе говорившего слышалась ирония.

В эту минуту барк закачался как игрушечный, будто чья - то невидимая рука омывала его борта под струей воды. Он кренился то в одну, то в другую сторону, зачерпывая палубой, как ложкой, пенящуюся, кипящую массу. Афанасий еле удержался от сильного, толчка и еще сильнее вцепился в металлический планшир мокрыми холодными пальцами. Смутно, как во сне он слышал крики:

 «ч... е... л... о... в... е... к за б…о…р…т…о…м…».

Из – под его ладони капала розовая кровь, тут же смываемая накатывающейся волной. Неожиданно в его голову пришла странная догадка, он медленно обернулся - «ГОСТЬ КАПИТАНА»» стоял спокойно, ни за что не держась, не обращая внимания на чудовищную качку. Афанасий хотел выразить удивление, и, открыв рот, он тут же наглотался соленой воды. Однако не это было причиной того, что он не выдавил ни звука… Повернувшийся увидел выражение лица, стоящего рядом, особенно его глаза… В глазах «нечувствительного» к качке человека отражался океан! Весь… весь сразу … Смотреть в них было невозможно, и не только потому, что сильно штормило - казалось, они сами исторгают бурю. При этом они, эти глаза, не выражали никаких чувств, и было непонятно: толи они смотрели в море, толе море смотрело в них.
Пытаясь заглянуть в глаза незнакомца, Афанасий почувствовал, что море уже вокруг него, что оно внутри него, что он в нем тонет… И пальцы разжались, словно повинуясь приказу свыше… Но страха не было, как и сожаления…
Еще немного, и он уже качался среди вязких волн, не сопротивляясь им, а скорее, принимая их на себя… внутрь себя… растворяясь в них без остатка… Он не дергался, не суетился, он был спокоен как никогда в жизни, и лишь одна, самая последняя, самая важная для него мысль нарушала эту гармонию: « где… где… я… мог видеть… этого человека…» Поднимаемый волной, он еще видел трепещущий, агонизирующий барк, и темный стройный силуэт на его борту… Океан восторженно играл с барахтающейся жертвой, недоуменно вздыхая и охая:

«Почему все вокруг не радуется вместе со мной?!»

 Конечно, ему было мало такого развлечения, и он с новой радостью набрасывался и набрасывался на истерзанный упрямый барк. Когда огромная волна особенно высоко, к самому небу, подняла тонущего, он еще раз увидел: там внизу среди гигантских живых стен -маленький кораблик, отчаянно пытающийся плыть… Он еще видел… видел воду, но слышал уже - лишь тишину…
(переведен на итальянский язык)

Глава 5
...Сегодняшнее утро хотя   бы было наполнено солнцем… Желтые мерцающие блики разливались из оконного проема по стенам и полу, по кровати и кофейному столику… Они словно шарили за мной... ползли по пятам, будто подгоняя к ежедневным утренним делам.
Вроде бы вчера я был не один, или опять сон? Да нет, вот две маленькие чашки на столике возле дивана. Но где мой ночной гость, где Анжел? Когда он успел исчезнуть? Кто-то звонит в дверь? Я подошел к входу, что, увы, в нескольких шагах от спальни. Дверь не заперта на внутренний замок. Нет, за линзой глазка лишь искаженные входные двери соседей… и никого. Наверное, это так льется вода в раковину… просто, неплотно закрыт кран.
Я метнулся к ванной и в это время затрещал телефон:

 - Михаил, здравствуйте, дорогой мой…- говорил скрипучий старческий голос,

- Вы меня узнаете? (еще бы!) Это ваша пациентка… У нас с вами сегодня встреча в четыре часа. Вы знаете, я вам сейчас расскажу… Мне сегодня приснился странный сон: Много бело-черных зебр… всюду зебры… дикие на воле… Вы слушаете? Я думаю, это мое неудовлетворенное либидо... Понимаете, я уже немолода… а жизнь пролетела, зебры, они как мои неизрасходованные чувства… это очень интересно…
 - Изольда Владимировна, доброе утро. Конечно же, я узнал Вас, и уже собираюсь в дорогу. Конечно, это – очень интересно. Скоро к вам приеду и вы мне расскажете… Я думаю, Вы просто съели на ночь молочных продуктов, а вам это неполезно, ведь верно? А, в общем-то, такой сон - хлопоты по пустякам. И, тем не менее, отчасти, Вы в чем-то правы… да, да…

-…Вы поможете мне разобраться в моей жизни?

Боже мой, я не могу разобраться с чашками кофе, струей воды и звонками в дверь!

- Я приеду, как договорено, и мы обо всем с Вами поговорим.

- … Но только не опаздывайте, это очень важно…

Я повесил трубку и растерянно огляделся. Изольда Владимировна… Пять лет я выслушиваю фантазии экзальтированной старушенции, но эта моя работа. Чудачка мне платит, и неплохо. Раз в месяц мы с ней встречаемся.
Вряд ли она придумывает свои сны — у нее больше времени увидеть эти истории во время дремы, чем придумать в недолгие часы бодрствования.

…Значит две чашки кофе… Дверь не заперта... видимо он вышел, когда я спал… не разбудил… не попрощался… И что… что, это было вчера? Какая-то нелепая шутка. Но Я чувствую себя вполне живым. Сейчас легкий завтрак, и в дорогу.
Машина привычно заурчала и легко тронулась с места, меняя пейзажи за окнами.
Где же он, красавец, разделивший со мной два сумасшедших дня? Меня злило, что я скучал без него. При этом, направляясь к пригородной трассе и, колеся по городским улицам, я навязчиво ощущал незримое присутствие ушедшего ночного друга.
Что он говорил мне о моей оставшейся жизни? Возможно, я … мне осталось не так уж и много… Интересно, отчего бы я отрекся, на что бы пошел, если бы у меня был выбор?


Дорога шла через прекрасный лес, настолько красивый, настолько удивительный… похожий на сад… на старинный ... вековой сад. Таким, по моему представлению, был ЭДЕМСКИЙ… Я даже и не думал, что в наших окрестностях есть такие замечательные места! Деревья, словно восковые, влажные от измороси холодного утра, и, одновременно, подсвеченные низким весенним солнцем.

...Как хорошо идет машина, как-то совсем бесшумно, словно тоже любуется ландшафтом…
Я бы даже хотел задержаться здесь, при всем моем равнодушии к сельской жизни. Остаться… погулять среди нимф и сильфид… Если таковые вообще имеются, то они наверняка живут здесь…

 Я остановил свой транспорт, и ноги сами понесли меня под сетку ветвистых от подсвеченных утренним солнцем крон теней …

 Грунт оказался удивительно податливым и рыхлым под моими ботинками.
Если б кто спросил:
«Жив ли я?»
Я бы ответил:
«не знаю…», так легко мне было идти…
  Но, странно, я делал шаг и - слышал несинхронный шум почвы от прикосновения с ней.
Шаг - и шум… шум… Шаг — и шум… шум… шум …
Останавливаюсь, и все равно - …ШАГ- И ШУМ… ШАГ — ШУМ…
 Это не мои шаги!

Я прислонился к дереву спиной, боясь повернуться.

Шаги приближались.
Ну что из того, если кто - то идет по лесной тропинке?.. Что из того, что кто-то гуляет по весеннему саду, так похожему на ЭДЕМСКИЙ?..
 Укрывшись за деревом, я пытался удержать дрожь в ногах. С чего бы это? Последние события сделали меня неврастеником, …
...Возможно..., это Анжел? Но как он мог меня выследить?! Ехал за мной следом…
Но для чего?! Для чего такая чехарда?.. Не проще было бы позвонить по телефону, тем более, он знает номер…
 В кармане моего пальто, как издеваясь, зазвенел мобильник.
У меня мелькнула детская трусливая мысль:
Не спугнет ли этот звук нежеланное эхо шагов?
А вдруг это звонит тот, идущий за мной?
Телефон звонил, не умолкая, разрывая тишину, словно старую ткань, но я не мог заставить себя послушать его.
Хорошо бы оглянуться и… никого не увидеть…
 нет, лучше все-таки увидеть - дворника в рыжей жилетке с металлической метлой в руках…
Шаги приостановились… и я, не оглядываясь, сделав петлю, словно заяц, помчался назад на шоссе к машине.
Утро было испорчено, вернее его прекрасное начало. Может быть, вернуться домой, и снова лечь спать? День можно начать заново …
но кто шел за мной?
Вернуться и посмотреть?
 Ведь кто-то же шел за мной?!! Я не мог обмануться.
Пожалуй, я посмотрю из окна своего авто…
Я приоткрыл кнопкой оконце двери и скосил глаза — боясь посмотреть прямо в сторону леса.
 Какая-то чепуха… никого нет, во всяком случае, никто не вышел. Наверное, это эхо вторило моему движению. Да, да, конечно…
Я прекрасно понимал, что никакое эхо не может быть таким несинхронным …
Вдруг тело мое подпрыгнуло быстрее, чем среагировало сознание. Я содрогнулся от сильного шума и стука, доносившегося со стороны багажника моей машины. Я подскочил так, что ударился головой о крышу, слава БОГУ, обтянутую мягким велюром. Стук усиливался и становился настойчивым.

«Посмотри, посмотри назад! Ты же заказывал пиццу вчера вечером?! Это, наверное, она и есть! Ну, давай же, посмотри! Возможно, уже слегка подсохла, зато — на природе.… Эй! Ты можешь покормить ею птичек. Похоже, этой пиццей он, продавец, и стучит по багажнику… Он очень услужливый, разносчик пиццы…»
 
Давненько я не слышал этого «ржавого треска»!
 Мне оглянуться!? Ну, уж нет!! Ничего подобного!
 Я не стал оборачиваться, просто не мог себя заставить… Правая нога пришла в движение как-то мгновенно, выдавив газ до упора, слава ВСЕВЫШНЕМУ, ключ зажигания уже был повернут.
 Справа и слева замелькали деревья, превращаясь в сплошные стены, зажимая меня с двух сторон, словно в тиски.
 Опять мой назойливый приятель?! И какой еще разносчик пиццы?!! Я же не настолько сумасшедший… и не заснул же я в лесу под деревцем?..
 Не хочу я знать, кто это был. Возможно, постовой. А может быть, дворник в оранжевом жилете…
А вдруг это… ОН?.. АНЖЕЛ?.. АН?.. И что? Зачем он мне?
Я даже самому себе не могу признаться, что боюсь красивого светловолосого мужчину, ставшего для меня близким в последние часы бытия.
Кто-то говорил, что нельзя любить того, кого боишься… но я люблю его! …и боюсь.… И чего мне бояться?! Морковного суфле?!! Или моих фантазий по поводу его крыльев? Я боюсь, что он потянет меня как своего друга Бориса, на свою постель, вернее в мою кровать, туда, где две женщины, две пахнущие корицей нимфы встречают гостей с распростертыми объятиями. Но, увы, оказывается, не для плотских увеселений… Я боюсь этого… и…
хочу… хочу… Да…
Разогнавшись, как сумасшедший по шоссе, хорошо, что достаточно прямому, я решил на ходу быстро оглянуться, стараясь не дернуть рулем.
Конечно, я уже ничего не увидел. То место давно скрылось за изгибом круглой земли… Лишь сужающаяся к горизонту асфальтовая полоса вылетала из - под колес…
Я ничего не увидел… но я услышал… я услышал — С Т У К … Равномерный, тяжелый стук по корпусу… где - то там сзади машины.… Снаружи ее!
 Все, что я себе позволил - вдавить педаль газа в пол так, что свело икроножную мышцу.… Все, что я себе мог позволить.… Укатить от стука в своем же авто? Или этот звук в моей голове?!.. Возможно, что-то с машиной? Но он, этот звук, начался до того, как я повернул ключ зажигания!..
«Ну, мозг, объясни! Ты же все можешь объяснить!» – обратился я сам к себе.
Лес, лес, кругом мелькал уже абсолютно неприветливый, холодный, враждебный лес, непохожий на сад.…

Впереди засветился отдельными пряничными домиками знакомый загородный поселок. Я «гнал», не обращая внимания на знаки.
Слава БОГУ, стук прекратился… Наверно, я устал… у меня мигрень…

...этот шум, он в висках… видимо… И все - таки - я вытер липкий пот со лба и висков слегка дрожащей рукой…

Пациентка моя жила в маленьком аккуратном домике, напоминающем своей архитектурой финский. На окна были навешены ставни, которые никогда не закрывались. Подоконники заставлены цветочными горшками. Стены увешены обрывками воспоминаний в виде открыток и фотографий.

 Старушка в пушистых меховых тапках, встретила меня приветливо, хотя слегка рассеяно.
Я сам был не в лучшей форме, однако заметил, что пациентка моя «сдала» за то время, пока мы не виделись с ней.
Признаться, мне стоило усилий придать своему лицу внимательное выражение.
Однако хозяйка финского домика ничего не заметила, как и подобает большинству пожилых эгоистов, мало наблюдающих чувства окружающих, и слушающих своих собеседников весьма невнимательно.…
И не потому, что плохо слышат… Им это не интересно.…
 Зато весьма интересна собственная личность! Она, как витрина магазина везде и всем выставляется на просмотр. И не дай БОГ проявить невнимательность к предложенному! А уж что говорить врачу! Эта моя работа, слушать мистические инсинуации скучающих эгоистов. Да… и эта тоже моя работа… и такой она бывает тоже….
Хотя мне впору самому обратиться к врачу (упасть на колени, схватить его за подол и заплакать, моля о пощаде…), я расположился на маленьком, тоже пушистом стульчике, и приготовился слушать.
 Слушать то я приготовился, но неумолимо почувствовал наползающую на меня пелену забвения… И этот стук, он продолжился. Где - то рядом, в моей ли голове, по капоту ли машины, оставленной на лужайке у дома, но стук настойчивый и пугающий терроризировал засыпающее сознание… Я уж подумал, стараясь быть ироничным мирянином, не забыл ли я кого в багажнике?! Как в дурном фильме о гангстерах.

Все же, я успел, словно находясь в прямом эфире телевидения, сделать круглый знак пальцем вокруг уха — мол, говорите, говорите, я вас внимательно слушаю.

…И я увидел себя лежащего на незнакомой кровати, а вокруг меня суетилась масса народу. Там был и брат мой Афанасий. Он склонился надо мной совсем низко, и что-то шептал, почти не раскрывая губ. Я пытался сказать ему, что бы он говорил громче, ведь я почти не слышу его… И он нагнулся к самому моему уху, и зашептал:

-… Я хорошо плаваю, я очень хорошо плаваю… ты тоже… тоже плаваешь неплохо, и ты выплывешь, обязательно выплывешь…
Он взял меня за локоть и так сильно сжал, что я почувствовал боль в локтевой впадине.
- Афанасий, что там стучит? Ты слышишь, там все время что-то стучит. Что это может быть, Афанасий? Кто-нибудь еще это слышит кроме меня? Или я, что?.. У меня галлюцинации? Я пришел консультировать свою пожилую пациентку, а мне пора брать уроки жизнелюбия у нее самой. Не видишь ли ты какого-либо дворника в оранжевом жилете, или развозчика пиццы?
Я, правда, тоже их не вижу… Но кто-то то должен стучать?!!
 
- Я скажу тебе, Михаил… Ты знаешь, я очень хорошо плаваю…- Боже, опять он за свое!

- Я слышу этот звук, Эм! – вдруг заговорщицки прошептал Афоня, почему-то оглядываясь, - слышу… слышу… СТУК… СТУК… СТУК… ТУК… ТУК… Это стучит твое сердце…

ЭМ?! Мое сердце?! Я не верил своим ушам!

-…Вставая каждое утро с невероятным трудом, я скучаю по себе прежней… Зебры моих неисполненных желаний, они преследуют меня и днем… - Высокий, с хрипатой голос ворвался в мои видения, и я попытался, не меняя позы, вслушаться в произносимые слова.

 - Посмотрите, какой я приобрела сапфир! - сообщил голос, перейдя на другую тему, без всякого повода,
 - он принесет мне, наконец, божественное благоволение, счастье и мир. А как Вы относитесь к сапфиру? — И старушка завертела у меня перед носом, откуда-то взявшимся камнем. Она так близко поднесла его к моему лицу, что казалось, хочет засунуть его мне прямо в глаз…
- Я родился в январе, и мой камень гранат, - ответил я машинально, отстраняясь, насколько возможно от старческих рук, держащих голубоватый корунд внушительного размера. Какое счастье верить божественному благословению камня!! Уже с одним этим можно жить.
- Скажите, Изольда Владимировна, Вы не слышите никакого шума? Ну, такой, будто стук по железу?..
 - Да, да голубчик, я стала плохо слышать. Это от постоянной тишины, окружающей меня… Стук? Нет, я не слышу стука… Но зато я вижу на вашем локте кровь! Голубчик, Вы поранились?! Но когда Вы успели?!
- Пожалуй, я боюсь, что мне надо идти… Я очень сожалею, но разговор сегодня не получится, нет смысла продолжать его…

 «А в чем вообще есть смысл? А?! Был ли смысл, в том, что ты сюда явился, и будет ли в том, что ты отсюда уйдешь?!! Ты, наверное, хотел повеситься, но перепутал шею с локтем, хитришка…»

Нет, нет, только не это!! Только не этот голос, скрипучий и нудный. Да что это, в конце концов, со мной?!! Все хватит, я не желаю больше его слушать! Довольно!
 - Итак, Изольда...
-…Владимировна…

- Да, извините, Изольда Владимировна… Я позвоню вам на днях, и мы договоримся…, когда я снова буду у Вас…- произнес я, не заботясь о том, что неприлично быстро встаю, и уже буквально пячусь задом к выходу.
- Вы не сможете…
- Что?!! Что Вы сказали?!- Моя пациентка уже открывала входную дверь, провожая меня с неменьшей радостью, чем встречала полчаса назад… Полчаса? Или… сколько прошло времени? Да, судя по всему, не больше.

 -Да, да, голубчик, до свидания, я говорю — до свидания… Посмотри, какое солнышко, сегодня будет тепло, да моя хорошая, иди скорей кушать… — Это относилось уже не ко мне, а к маленькой собачке, подбежавшей к крыльцу с радостным лаем.

 - Вы сказали, что «… я не смогу» … Что я не смогу? Но Изольда Владимировна уже повернулась ко мне спиной, и разговаривала с псом, не менее оживленно, чем со мной… Похоже, ей было все равно, с кем вести беседу. Лишь бы «беседа» была о ней.
Я почувствовал себя растерянным, как маленький ребенок, оставленный родителями в чужом большом городе. Мне захотелось найти укромный уголок, забиться туда, зарыться в какую-нибудь ветошь, свернуться калачиком и заснуть навсегда…
 «…Вы не сможете…»??!
Что это значит? И кто из нас плохо слышит?!! Я машинально сел в машину и тронулся с места, не обращая внимания на собачий лай в мою сторону.

 «Стоп, Миша, так нельзя, для психотерапевта ты слишком чувствительный» …
Да, но со мной что - то не так… Возможно, это Ан, АН так повлиял на меня? Но от чего? Я что, никогда не видел молодых и красивых мужчин, которые слегка «не в себе»? Или, они не производили на меня столь сильного впечатления?
И вообще, когда он успел уйти? Ночью, во время моего сна?
Я не помню никакого своего сна!
Что там было сном, а что явью?!! Все вчера походило на нездоровую действительность… и позавчера тоже…
И… Когда же все стало походить на нездоровую действительность? С того момента как я проснулся и увидел луну? Или еще раньше, когда… когда… А что было до того?.. Да надо ли мне все это вспоминать?..
 АН что- то говорил мне о… он говорил мне, будто кто - то умер?.. Но кто? Почему это так взволновало меня? Конечно, я все помню, но то, на что он намекал мне, просто абсурд… Этот парнишка действительно неадекватен… Опять я о нем… А разговор о Жанне? Откуда он знал о ней?........................
Запах корицы… Может… Может, я влюблен… Я влюблен в этого мужчину? Но это только слово тоже, но чувство... оно иное, не имеющее ничего общего с романтикой...

Или меня тревожит другое?.. Мне ведь все равно — мужчина он, или женщина?! Но может ли быть такое? Ведь это психопатия!! Пол является определяющим в таких чувствах. В каких, «таких чувствах»? Я не ощущаю к нему сексуальной тяги, здесь другое… я… но он почему-то необходим мне как воздух! Что за черт! Этого не может быть! Я в итоге из-за него не могу работать, не могу ни на чем сосредоточиться!
Мне слышатся какие - то стуки, мнятся преследования… доставщики пиццы, дворники в оранжевых жилетах!!.
 А может быть, действительно, то стучит мое сердце?.. Откуда я это взял? То, что «стучит мое сердце»? Похоже, мне снова удалось «сладко» вздремнуть.
 Где я поцарапал локоть? Наверное, когда заснул… Все эти чувства и переживания напоминают мне то морковное суфле — много объема, яркий цвет — И НИКАКОГО УДОВОЛЬСТВИЯ!! Сама сегодняшняя жизнь напоминает мне МОРКОВНОЕ СУФЛЕ.

Машина бесшумно двигалась среди солнечных бликов, среди тенистых веток, растущих у дороги деревьев.
Шума не было, тех навязчивых ритмичных ударов по моей машины. В восемь часов вечера у меня должен быть еще один пациент. Отменить встречу? Просто набрать нужный номер и отменить. Вряд ли я могу быть сегодня кому-то полезен.

А может заехать к сестре? Она как всегда приветливо встретит брата, нажарит для меня мой любимый хлеб с чесноком, так, чтобы он похрустывал на зубах…, и я расскажу ей ВСЕ…
 Что — все?!! Что я ей расскажу? Что встретил мужчину, подобного АНГЕЛУ?.. «Лиз — я, наконец, встретил АНГЕЛА!!» Ура… Или: «Лиз, я влюбился в потрясающего мужика, я не могу без него жить. Закрываю глаза, и вижу его лицо, его резко очерченные скулы, не тронутые щетиной,
(представляешь, Лиз, не тронутые щетиной?!!), темные влажные глаза, умопомрачительные глаза! Лиз, они прячут в себе ВСЕЛЕННУЮ…
Они говорят мне о ВЕЧНОСТИ!! Да Лиз, я свихнулся, а как ты догадалась? Неужели так похоже? Да. Чувствую себя не очень, не очень устойчиво… Вернее с физическим здоровьем - все в порядке… а вот душевно… я для того и приехал, Лиз…»
…Действительно махнуть к сестре. Пятьдесят километров к югу, это полчаса приятной езды по хорошей дороге… Что мне делать сейчас дома?
Почему я так тороплюсь в свою маленькую душную квартирку?

Уехал от пациентки раньше времени… Всего-то, еще час рассказа о «зебрах», и она бы мне оплатила визит. Конечно, вряд ли я смог бы ей чем-то помочь. Чем можно помочь пожилой неудовлетворенной женщине, если только не прямым физическим воздействием, но это не входит в мои обязанности, да ей подобного и не нужно…
Всего лишь - внимание… внимание… пару удачных вопросов, рождающих в ней жажду отвечать…
И все - таки меня тянет, тянет домой, потому что… потому что, да ясно — я надеюсь, что ОН придет. Придет, опять сядет в кресло, уже остывшее от его тела, положит ногу на ногу и закурит…

ОН курит? Да, вот что казалось мне нелепым, каким-то не связанным. Он не оставляет окурков…
Я как - то вчера не придал этому значения. Как же он курит?! Сегодня утром я выбросил за ним целую пепельницу замятых обожженных, но целых сигарет… Но табачный дым еще здорово ощущался… Неужели это я один надымил столько за два дня? Да нет, он курил, сейчас я точно помню, как он выпускал дым из тонких ноздрей… НО ему не шло, ему не идет курить, он не должен. Надо сказать АНУ об этом при встрече…
 Интересно, почему в моем представлении, он не должен курить? А знать, где я живу, ОН должен?!! Бродить среди ночи в поисках меня?!!
Или я наконец встретил АНГЕЛА, всезнающего АНГЕЛА… курящего АНГЕЛА… Какой я - такой, видимо, и мой АНГЕЛ… Хорошо, что я могу еще шутить, хотя бы сам с собой…

«Да, друг мой, ты еще много чего можешь делать сам с собой, рассказать?..» - Пошел к черту!!
«Это все, что ты можешь ответить мне по такому щепетильному вопросу?»
— Это все, что я могу ответить тебе на любой вопрос…

Паршивая сволочь надоела мне до чертиков, завтра же пойду к психиатру в свою собственную клинику.
Обязательно пойду… Заявлюсь, и мне скажут:
«Здравствуйте, доктор». А я отвечу:
 «Друзья, я не здравствую, я заболел! Я влюбился в АНГЕЛА! Теперь брежу им … им живу, вернее, без НЕГО - не живу… Но, поймите меня правильно - я не хочу с ним интимной близости, нет, Боже упаси! Я от чего-то чувствую, что должен быть с НИМ! Теперь - всегда должен быть с НИМ!!
 Уважаемые, вы знаете, что такое — ВСЕГДА?! В том понимании, какое открылось мне? Нет… откуда вы можете знать, что такое - ВСЕГДА?.. Раньше я этого не знал тоже. Но я
вышел на улицу одной темной ночью - и… узнал!! Мне некому об этом рассказать, и я пришел к вам, коллеги. Вы же профессионалы?
Так вот, это божественное создание завет меня с собой, друзья мои!! Намекает, можно сказать…, и я скоро вас покину. Хотите узнать, какой ОН, АНГЕЛ? Он такой, как мы с вами… Тоже курит! И знаете, что ОН ест? Что мы с ним любим? Никогда не догадаетесь — божественное блюдо — морковное… Ну это неважно… И нелегко распознать, что он — это ОН! Но я сумел, друзья мои, драгоценные коллеги… Похоже, Небесный Посланник тоже отличил того, кто перед вами... и у меня еще есть время сообщить вам об этом… А пока, лечите меня психотропными препаратами, чтобы я, наконец, основательно чокнулся! Что, я так плохо выгляжу? Почему Вы смотрите удивленными глазами?»

Я дернулся, отмахиваясь от голоса, и собственного монолога, внутренне опасаясь услышать какой-нибудь ответ на свой дурацкий вопрос, дернулся так, что крутанул рулем довольно резко.
 Машина вильнула, и под колесами зашуршал гравий придорожной полосы. Вот так наши сны делаются реальностью… Еще не хватало оказаться в канаве из-за внутренних разногласий! За раздумьями, я даже не заметил, как уже полдороги проехал по направлению к Лизавете, моей теперь единственной сестре. Общались мы по-прежнему нечасто, большей частью по телефону. Но отношения между нами последние годы стали теплыми и непринужденными. Если навещали друг друга, то тогда, когда это было необходимо нам обоим, или кому-то из нас. В долгих приятных разговорах, почти не касались прошлого: нашего детства, и потерянных брата и сестры. Иногда, вспоминали Афанасия, но у него теперь была своя далекая морская жизнь, в которую он не пускал никого.
- … Да, Мишенька, у меня есть чуть больше часа времени. К вечеру мне надо спешить в больницу. Тот человек, он третий день в коме… Он так и не приходил в сознание, хотя сделано почти все, все, что было можно. Я дежурю сегодня, я буду возле него.

- Чем же он тебе так дорог, Лиз? Возможно, количеством вложенных в него лекарств?

- Не шути так, Мишенька. Он мне очень дорог. Он самый дорогой для меня человек… как и ты… Не будем об этом, поговорим о тебе. Как дела у моего братика? Какие он видит сны? Ты приехал спонтанно, наверное, что-нибудь случилось? Надеюсь, ничего из ряда вон выходящего?
 - Подожди, постой, «…КАК И Я»?!! Что значит «…как и я» …? Мне что послышалось? Тебе какой-то пациент дорог, как и я?!!
 Наверное, у меня нелады со слухом, или с адекватностью, какие-то проблески аутизма…
 Лизок, ты знаешь со мной что - то не так, что - то не ладно… Я слышу то, что совсем не хочу услышать…

 — Значит и со мной что-то неладно, я очень, очень часто слышу то, что совсем не хотела бы слышать.
- Не смейся, Лиз, я не имею в виду светскую болтовню о подругах и начальниках... Что это у тебя звучит? Похоже, Аndrea Bocelli? Или я ошибаюсь? - Я прошелся по небольшой светлой комнате, имеющей множество оттенков проживания в ней женщины. Земная мелодия немного успокоила меня. Ярко-зеленая пальма в керамической кадке, прозрачная стеклянная кошечка на витой этажерке придали мне некоторое душевное равновесие.
- У тебя очень хорошо, Лиз. У тебя уютно и гармонично в доме. Поэтому, возможно, ты до сих пор без мужчины, ты не допускаешь здесь постоянного мужского присутствия. Оно тебе просто ни к чему, да малышка? Я оглянулся на мою сестру. Она слегка улыбалась. Ее светловолосая голова, склонилась на бок в лукавом кокетстве. Так она выглядела совсем молодо.
 - Как ты назвал меня — «малышка»? А ты помнишь, кто называл меня так? Это Жаконино выражение, царство ему небесное, это он так называл меня — «малышка» … К чему это, Мишенька, Мишель, тебя вдруг посетили воспоминания?

Она не знает, что творилось со мной в эти дни, а я уже ничему не удивляюсь…
Хорошо, хоть не назвал ее Жанной… Жанной.

- Послушай, ты вспоминаешь когда-нибудь нашу Жанну? - Ушел я от ответа, задав несвойственный мне вопрос.
- Ты предаёшься воспоминаниям, с тобой действительно нелады, Миша. Я права? - Спросила она, понижая голос и не собираясь отвечать на мой дурацкий вопрос. Она чувствовала тонкой женской душой, что лучше не трогать этой темы… Кто из нас психолог - она, или я!

- Хочешь еще чаю, ты любишь ведь жасминовый чай? Наклонись, какой аромат, чувствуешь? Не надо так морщить нос. Я помню, как ты всегда ерничал: если я гордилась чем-то, приготовленным мною, ты нюхал мое кулинарное произведение и морщил нос. А я страшно злилась и кричала: «…не правда, это очень вкусно!» Иногда даже пыталась чем-нибудь ударить по твоей несносной голове…
… Сегодня, действительно странный день, мы даже блуждаем с тобой по прошлому, я что-то не припомню, чтобы такое случалось раньше? Она вытянула вперед себя руки, со сплетенными пальцами, что было жестом ее душевной тревоги.
- Возможно, тебе просто надо жениться? – добавила она.
 - От твоего жасмина пахнет элегантностью и грациозностью. А нос я морщу оттого, что пар из чайника все-таки горячий.
- А как же, насчет — жениться?
- Ты как в воду глядишь, я, кажется, действительно влюбился… не на жизнь, а на смерть, в прямом понимании этих слов.
 - Так и женись, будите вместе смотреть ваши сны, а потом рассказывать их друг другу за чашечкой утреннего кофе, - она попыталась пошутить, не понимая, как для меня болезненна эта тема.
— Это невозможно, Лиза, я тебе позже объясню, почему…
- Я вижу, у тебя депрессия, ты просто очень устал. Тебе надо отдохнуть, выспаться, набраться сил…
- ... Последовать за крылатым старцем в маковом венке... Нет, дорогая, во сне человек не отдыхает. Во сне мозг и нервная система человека работает даже больше обычного.
 Я заметил, как сестра шутливо закатила глаза и насупила брови, показывая этим, что готова слушать и даже, может быть, понять очередную научную лекцию на тему: «Сон и сновидения».
 - Когда человек отправляется к Морфею, - невозмутимо продолжал я, - он «подгоняет» свои внутренние биологические «часы» к внешним, природным. Во время бодрствования, они, эти «часы», либо отстают, либо, забегают вперед… это индивидуально. Для подобного процесса достаточно пятнадцати, семнадцати часов. На восстановления равновесия — часов шесть-восемь. А отдохнуть мы можем и просто лежа на диване или сидя в кресле. Вот так, сестренка…
- Но ведь человек, если много работает физически, ложиться спать, чтобы отдохнуть независимо от времени суток?
- Да, это так, во время нервной или физической нагрузки «часы» внутри человека, если можно так выразиться, быстрее выходят из равновесия, и нужно поправить их, говоря доходчивым языком…

— Это интересно. Спасибо за «доходчивый язык». — Она улыбнулась, от чего на правой щеке появилась ямочка.
 - Но все это, лишь теория… - И еще не вся… Человек во время так называемого сна, «бродит» душой по тонкому миру. Она, его субстанция, общается там с подобными, а бывает, и с инородными духами. Его тело, оставшееся мирно посапывать в кровати, связано с «сущностью» тонкой серебряной нитью, которая не дает им расстаться… Чтобы оставаться спящим и не уйти в сон навсегда… Нить эта – есть пресловутый Серотонин, гормон сна, поддерживающий человека в пограничном состоянии…
- А бывает, что она, эта нить рвется?..
- Знаешь, как бывает? Душа улетает слишком далеко и долгие, долгие годы не может вернуться… Бывает и десять, и двадцать лет. Что происходит с ней тогда, мы не в силах узнать… И все - таки, в последствии она находит свою обитель, свою оболочку. Все это называется летаргическим сном, «малой жизнью». Такое случается после физической или душевной травмы, либо болезни… тогда этот «ген времени», эти «часы», о которых я говорил тебе, не в состоянии настроиться на необходимый для жизнедеятельности ритм. А если кто насильно лишает себя сна, то он начинает грезить на Яву, то есть, им овладевают галлюцинации. Но уж если нить рвется, то этого несчастного, а может быть и счастливого, мы теряем навсегда…
- Он… умирает…
- Ты права. Случается, что эта связь, эта паутинка, нить Ариадны, слишком крепка, и знаешь, что происходит тогда? Лиза слушала внимательно, даже забыв о своей обычной иронии.
 - Человек не может заснуть? Бессонница!!
- Ничего подобного. Твоя бессонница от кофе и мелодрам на ночь … Я пошутил. Бессонница у обычного человека, обман, даваемый ему некоторыми веществами. В результате все того же кофе, например…
- У меня чай… Пей, пей, а то остынет…- она засмеялась, но я чувствовал, что ей интересно. - да… вот кофе, кофеин, он «говорит» организму, что все в порядке, часы подведены, можно дальше бодрствовать. На самом деле это не так, от того и вреден кофе в больших количествах. Еще хуже концентрированное, выделенное из природных веществ, или созданное искусственно психотропное вещество, то, что мы называем наркотиком как таковым. Недаром же, как и сон, он называется, МОРФИЕМ! Морфей - СОН, и МОРФИЙ – наркотик…Он запускает механизм, диктующий мозгу, говоря простыми словами, что его внутренний настрой полностью совпадает с природным, и не надо никакого сна, можно работать неделю и больше, работать как машина. Это чревато смертью организма… человек не восстанавливал нужное природное равновесие. Так вот, вернемся, к тому, о чем я спросил тебя… Если нить, о которой я рассказывал, слишком крепка, тогда она увлекает за собой в блуждание и странствие беспомощное тело, и мы видим сомнамбулу, так называемого лунатика

Вот так… Человек двигается и не чувствует этого, потому как душа
его далеко, но не настолько чтобы не вернуться почти мгновенно по пробуждению. А ведь еще есть люди, которые не спят вовсе. Потому как, чтобы было тебе понятно, их биологические часы идут в унисон с природными, причем всегда, и не требуют «подгонки», то есть — сна… Такие люди не спят никогда… Можешь представить — никогда!
 - Ты хочешь сказать, что они не устают?
- Ничего подобного. Они устают, как и все. Но я говорил тебе, что усталость и сон — разные вещи. Обладатели таких особенностей отдыхают — либо лежа, либо сидя в кресле. Эти феномены являются еще одним доказательством вышесказанного мною о функциях нашего сна! ОН, наш СОН не для отдыха, моя девчонка, а для труда, для того чтобы мы могли прожить еще один день в соответствии с земным движением пространства, еще один день под солнцем. Вот так!
- Боже, как вдохновенно ты это сказал: «…еще один день под солнцем…» Я не могу уверять, что все поняла, но спасибо, что ты просветил меня. Теперь я буду спать намного внимательней, со знанием дела, и не забредать далеко по “морфеевским” улицам.

- Мне пора, сестренка, спасибо за чай, не буду отнимать твое время.

Моя быстрая попытка уйти выглядела какой-то не убедительной, слишком поспешной, и уже взявшись за дверную ручку, я все-таки спросил:

 - Скажи, Лиза, тебе когда-нибудь снился Жаконя? Являлся ли он тебе, например, во сне? …Ты вообще, вспоминаешь о нем?

- Что значит, «…например, во сне…»? Нет, я не помню его вовсе. Вот только сегодня, мой гость навеял на меня какие-то обрывки памяти…. А почему ты спрашиваешь? - Она подошла ко мне почти вплотную и внимательно посмотрела в мои глаза. Я не знаю, что она там увидела, лишь могу догадываться, но Лиза взяла мою, от чего - то влажную руку в свою ладонь, и произнесла чужим глухим голосом:

- Я приеду к тебе завтра ближе к вечеру… Мы поговорим обо всем.
 И я вышел на бесконечную улицу, уже никем не удерживаемый, без понимания, для чего вообще сюда приезжал, и не знающий, куду мне теперь идти… Ну что ж, возможно дома меня действительно уже ждут. Тем более ему не нужны ключи, мой дорогой друг прекрасно обходится и без них…

… Итак, я ничего никому не сказал… Мир для меня изменился, и я боюсь в этом признаться. Из включенного радио полилась музыка, сопровождаемая мужским голосом, не очень сильным, но приятного мягкого тембра. Голос пел, как он любит жизнь, хотя вроде бы само по себе это и не ново.

«От чего же не ново, так бескорыстно любить жизнь — это редкий дар».

 Где я могу поговорить сам с собой, так это в своей машине.
Мелодия начала действовать мне на нервы, и я выключил ее раздраженным движением. Пусть, лучше будет тишина…
Но тишины, не получается, магнитола не слушается меня.
Звуки, ставшие совсем неприятными, как на зажеванной бобинной ленте, продолжали терзать мне слух…
 Я наотмашь стукнул по ней рукой

- «… что са… мо… по се…», - вывалилось в мою желанную тишину.
Пришлось выдрать ее со всеми проводами и заклепками.
Я бросил магнитолу на сидение рядом, и набрал одной рукой номер сегодняшнего вечернего клиента.
 Что я мог ответить на его вопрос: ПОЧЕМУ? Почему встреча не состоится? Потому, что доктор заболел шизофренией, у него уже есть зрительные и слуховые галлюцинации… с минуту на минуту ждет галлюцинаций запахов…

 Слава Богу, настала тишина, и я могу спокойно предаться своим размышлениям…
 Если так пойдет дело с работой, то мне скоро не на что будет жить…

-«…А зачем тебе жить. Ведь это довольно скучное занятие…»

-«Жизнь для меня, паршивый ублюдок, это не просто хождение по земле, еда питье и прочие физические действия… Моя основная жизнь протекает внутри… внутри меня… Это - айсберг. Физические ощущения лишь малый фрагмент упомянутой тобой жизни, остальное - огромное бытие, оно внутри, оно в глубине, оно бесконечно, понятно, дорогой мой ублюдок?»

 И все – таки он (?!) втянул меня в сюрреалистическую дискуссию!

-«Вот как? А Я хотел предложить тебе радость, а ты не доверяешь мне… не слушаешь меня… Я так долго боролся за тебя, но все напрасно… »

И для этого мне нужна была тишина!

«Ты все время бормочешь о своей любви, - продолжал глухой голос как из пустоты, не взирая на мои оскорбления, - якобы ты полюбил мужчину… Я пытался когда-то давно объяснить тебе, что это такое, любить мужчину… А ты все бредил и бредишь АНГЕЛАМИ! Вот тебе и подсунули…»
 
- А ты знаешь, что меня больше не интересуешь, даже в качестве раздражителя, - я пытался придать своему голосу безразличие.

«… Ты меня тоже… ПРОЩАЙ... давай, напоследок я спою тебе песню… твою любимую… про жизнь…»

Неужели?!
 Неужели, напоследок?! В это трудно поверить! Кажется, я выздоравливаю… Только не надо пе…

Что за ненормальный несется по встречной с «дальними» фарами?!

Как быстро пролетело время… Уже так темно… и почему я «без фар»?
Он сошел с ума, этот водила, любитель огней, ведь я сигналю ему, он, что не слышит?!

«ПОКУПАЙТЕ НАШИ ФАРЫ ФИРМЫ «К И СЫНОВЬЯ! НИКТО НЕ СМОЖЕТ БЫТЬ ЯРЧЕ ВАС!!»

«Он их купил», – глупая насмешка пронеслась в моей голове.
Какая-то бесформенная тень, с двумя огромными глазами-прожекторами приближалась ко мне быстро и неумолимо…
Она, словно преследуемая одной целью - ослепить, ввинчивала мне этот яркий свет прямо в мозг…


«СТОЙ»!
Я машинально закрыл лицо руками, на мгновение, отпустив руль…
 «СТОЙ» !.. «Я прошу тебя… я прошу… убери… убери эти… дьявольские огни!»

Я схватился за руль, стараясь удержать машину, которую, словно игрушку, разворачивали на узкой дороге неведомые силы…

…Раздался скрежет, и что - то ударило мне в грудь, точно разряд тока обжог тело… Голова мотнулась назад и стукнулась о подголовник без всякого ощущения боли, а руки легли на руль, упершийся мне в грудную клетку…
Сознание, вроде бы не ушло… я увидел в проблесках лунного света и придорожных фонарей, что машина моя на обочине у дерева, а руль плотно прижал меня к сидению. С усилием, приоткрыв веки, я разглядел возле себя справа, мутный силуэт, он, наклоняясь к открытому стеклу, что - то говорил мне…
- Лиза… Лиза? Как ты нашла меня… да… да…. Тебе, наверное, сообщили… я, похоже, давно уже здесь
… Помоги мне, Лиза… Помоги … вытащи меня отсюда… что-то больно в груди…

Как странно она смотрела на меня - нежно и печально, затем взяла мою руку в свою и стала пожимать ее, так трогательно, как в детстве, в счастливые и редкие минуты нашей дружбы…
 Я замотал головой, словно ребенок, не желая больше терпеть боль и проявлять мужество.

- Как хорошо, что я здесь не один, возле меня Лиза и… еще… кто - то еще … здесь много народу…
Откуда такое ощущение?.. Ощущение присутствия… может, мой брат? Или…

- …АН… АН? Это ты? - повернув голову влево, я увидел того, кого желал все последние часы моей жизни. А может быть, всю свою жизнь, того, кого любил больше, чем эту жизнь…

- АН… ты следил за мной… ты меня нашел… Как… ты здесь?.. Помоги мне… ТЫ… У тебя получится, … убери эту тяжесть с моей груди… Я прошу тебя, АН… Ты знаешь… я… так… я так скучал по тебя, как никогда не скучал прежде…
 Анжел стоял молча. Спокойно смотрел на меня, будто вовсе не был удивлен моим нынешним положением…
Сквозь дурноту, подступающую к горлу и размытость силуэтов, я успел заметить, что одет АН во что - то светлое и легкое. Находящийся слева, неспешно подошел к машине, и, нагнувшись ко мне через открытое окно, без усилий отвел давящую тяжесть с мой груди.
ОН был так близко, что я почувствовал его аромат, легкий и почти неуловимый, запах свежего холодного ветра…

 Боже, как легко… как легко дышится… Я повернулся к Лизе и произнес довольно внятно:

- Прости, Лиз … сестренка… мне надо поговорить с этим… человеком, - и
медленно высвободил сою руку из ее ладони…

Машина открывается просто, и я, даже слишком свободно для своего состояния, выхожу из нее….
 АН смотрит на меня спокойно, не сделав больше ни одного движения на встречу. Он лишь протягивает мне руку ладонью вверх, словно приглашая куда-то…

- Наконец-то, АН, ты нашел меня, - я уже не стесняюсь просящей, жалобной интонации своего голоса.
 - Да я жду тебя, и не я один…- и ОН махнул свободной рукой куда-то в сторону пространства за моей спиной.
 - АН… - я делаю шаг к нему навстречу, понимая, что уже не хочу и не буду больше скрывать своих чувств…
- АН, ты ощущаешь знакомый запах? Ты слышишь? Это не твой, дух, от тебя - ветер… запах ветра… А здесь, АН - это же корица, та самая, помнишь?! — и неуместная радость зазвучала в моем голосе.
 - Посмотри, кто пришел к тебе, оглянись, - и он еще раз, не замечая моего порыва, без всяких эмоций указывает мне в том же направлении…
Я поворачиваю голову и вижу девушку, от чего - то очень знакомую мне… и появляется удивительное, радостное ощущение, что я лишь вчера расстался с ней…

Она стоит вроде бы рядом, и в то же время - отдаленно…

Девушка медленно протягивает ко мне сначала одну, затем другую руку.
Я вижу, как сверкает в лунном свете серебристая ткань платья, ниспадающего с плеч, но свет ее лучистых глаз, зеленоватых в золотистую крапинку, затмевает и этот серебристый блеск.
Как он, этот свет, может видеться и так сиять на данном расстоянии?!

Нет, нет, я все понимаю, я больше не спрашиваю ни о чем!! Мой мозг, вечно пытающий душу вопросами, изводящий меня всю жизнь бесконечными размышлениями, наконец, успокаивается, ему все-таки дано понять теперешнюю бессмысленность его труда…

— Это Жанна, ты знаешь ее… она ждет тебя, — монотонным голосом произнес Анжел, - она ждет тебя…, и не только она…
- Не только она?.. Здесь мой брат? Наверное, меня ищет мой брат? ... Мой старший брат, - какая странная мысль приходит ко мне в голову.
- Его здесь нет…
- Но почему? - я задаю глупый вопрос, словно все остальное мне ясно.

- Ему нельзя… пока…

- Но ведь он священник…

- Ему нельзя….

 -…Из-за, того, что я видел тогда… когда был ребенком… из-за его любви к таким как он?..

Но ведь я… я тоже… я тоже

— Это другое. Не медли, иди же. Твой путь не со мной… - Не с тобой! - Я вдруг почувствовал обыкновенную человеческую злость


- Не с тобой?! Так зачем ты столь долго морочил мне голову?!! ТЫ же — АНГЕЛ?!! Боже! Ты Ангел смерти! ты точно знаешь, день, и час моей кончины! … так для чего же ты всю жизнь сидишь у меня над душой, намекая ежечасно на мою недолговечность?!! От чего не застлал мозг мой пеленой забвения о грядущей кончине, чтобы я не мучился по ночам страхом?!
От чего, ты не дал мне спокойно, в блаженном, счастливом неведение, тащить предназначенный мне крест, коль, не дано мне, ничего изменить?!

Мозг мой бунтует, не желая покориться и уступить нахлынувшим чувствам и ощущениям, не желая осознать, что теперь он не главный, не он владеет мною, не целиком не частично… он не владеет мной больше…

- Мы любим тебя тоже, - неожиданно изрек стоящий рядом со мной, - мы любим тебя, как и любого смертного на земле. Разве ты не чувствовал этого в жизни? Разве ты не ощущал, как вечером, теряя силы, утром просыпался, вновь обретя их? - при этих словах ОН ПОДХОДИТ КО МНЕ СОВСЕМ БЛИЗКО, кладет тонкие кисти рук на мои плечи и целует в лоб.

Аромат свежего легкого ветра наполняет мое обоняние, и я чувствую, как внутри меня открывается иная жизнь, неотвратимая, манящая, наполненная ветром и пространством… …, и я направляюсь к Жанне. К моей любимой сестренке, моему земному АНГЕЛУ.

 Ноги передвигаются без усилий … мне удивительно легко, мне никогда не было так легко…
Я люблю ее - ЖАННУ!! Я люблю АНЖЕЛА!! Я никогда никого не любил так, как мою сестру и … АНГЕЛА… Да, теперь я знаю — ОН такой. ОН – АНГЕЛ. В своей жизни я имел лишь две непреходящих страсти - любовь к сестре и любовь к АНГЕЛУ…
Обе - самые сильные - и обе — платонические.

Ничто другое не может сравниться с этим …

Я любил их так потому, что потерял когда-то, потому что искал… искал всю жизнь… потому, что никогда не мог насладиться их обществом в полной мере… потому, что они рождали во мне ЛЮБОВЬ… любовь как таковую… любовь - как ощущение жизни…

Я почувствовал, как ладони «СЕРЕБРЯНОЙ ДЕВУШКИ» проникают в мои, и она влечет меня за собой. ЕЕ улыбка, такая же, как прежде, как когда-то давно, такая же мягкая и спокойная…

Она ничуть не изменилась…

Я еще раз оглядываюсь на АНЖЕЛА. Он стоит и смотрит мне вслед…
Я вижу, насколько ОН величественный!

Как красивы его белые длинные одежды, мне хочется броситься перед ним на колени и целовать полы его хитона…


Я делаю движение, не отнимая рук от сестры, в сторону создания, теперь самого близкого для меня на этой Земле, с намерением излить переполняющие меня чувства.
Но останавливаюсь от взгляда, властного и покровительствующего одновременно, взгляда, каким он прежде не смотрел на меня никогда!

- Тебе пора, - бесстрастно произносит мой недавний друг, и я чувствую порыв легкого ветра, словно весь воздух вокруг пришел в движение… и… ясно вижу то, чего не видел до сих пор: Я вижу за спиной дорогого силуэта, моего удивительного поводыря, два огромных крыла,
… Как их не замечал до сих пор?!! Легкое пушистое перышко, увлекаемое дуновением, закружилось и легло к моим ногам…
А может быть - все удар затылком о подголовник?.. Но вдруг, всякие сомнения покидают меня, и я понимаю — все происходящее - ЯВЬ, четкая и определенная, без тени сновидений…

 «Прости меня,- говорю я сам себе последний раз,- мой Ум, а вернее, мое Безумие, водившее меня по этой земле…»

Наконец, закончилось мое “раздвоение” ... Я – ЕДИН! И внутренняя и внешняя моя жизнь – одно целое в этом новом манящем, безграничном пространстве.

Да… я жив - и более чем когда-либо на Земле!

- ПОРА… ПОРА…

(продолжение следует)

Глава № 6

«… мне известна давно бескорыстная дружба мужская…»

- …Мы сделали, что могли… - высокий пожилой мужчина в голубом халате убрал руки с прибора, - фонокардиограф показывал: звуковые колебания сердца в норме … ЭКГ – в пределах нормы… танатогенез не ясен… я правильно понимаю Эпикриз? … от чего умер понять сейчас невозможно…   …Выключите кто-нибудь эту музыку! Откуда она?! Скажите сестре на посту… Извините меня…, пожалуйста, изложите еще раз историю болезни этого пациента, я хочу услышать ее от Вас.

 - Да, но мы надеялись на улучшения…

- Я спрашиваю не о ваших надеждах, а хочу, как Главный Врач, услышать из ваших уст, уст лечащего врача, какого было течение этой болезни, дежурная сестра вам в этом поможет, - и Главный Врач вопросительно посмотрел на светловолосую женщину, лицо которой было заплакано.

-…Больной был доставлен в состоянии комы три дня назад. Его привезли по звонку прохожего, который сообщил, что нашел мужчину средних лет лежащим на улице без признаков жизни… По шкале Глазго — 12 баллов, то есть команды не выполнялись, открывание глаз было спонтанное, на окрик, наблюдалась целенаправленная двигательная реакция на боль, тонус мышц сохранялся…  … это – сопор. ...Наблюдалось нарушение ритмов сердца, но несущественное… Общий диагноз - кома неясной этиологии… - Говорящая на минуту замолчала, словно силясь вспомнить что-то важное.

- Так кома или сопор? - раздраженно спросил мужчина в голубом халате.

- …Но, доктор, на второй день наблюдалась положительная динамика, во всяком случае, он попросил есть. Я не могу сказать, что сознание больного было ясным… глаза чуть приоткрыты, но словно затянуты пеленой, будто наблюдали что-то внутри себя; яблоко двигалось… мне показалось, что пациент общается с кем-то внутри сознания, в иллюзорном узнавании, но при этом зрачки не реагировали на раздражители, и, тем не менее, он внятно проговорил: «… я хочу есть…» … - сестра на минуту замолчала, оглянувшись на лечащего врача.
Та слегка кивнула.

- Мы даже пытались покормить его морковным суфле, но, к сожалению, пациент не смог проглотить ни капли… он начал мотать головой и только вымазался. При этом... удивительно, он просил мяса… Пришлось обойтись глюкозой…

 - Как вам пришло в голову кормить больного в коме с ложки?

- Понимаете, доктор, больной реагировал на звуковые раздражители. Я стучала по металлической части кровати, и пациент резко мотал головой, словно хотел заглянуть за свое плечо.

 - ...Сердечная деятельность больного была в норме, он получал комплекс лечения при неясной этиологии: глюкозу 40%, тиамин бромида, налоксон. И т.д. … Однако, он так и не приходил в полное сознание...
 При этих словах лечащий врач, молодая невысокого роста брюнетка полного телосложения, сделала усталое движение рукой в сторону неподвижно лежащего человека.

 - Я знаю, Елизавета, что умерший - ваш родной брат, и Вы дежурили практически неотлучно…
 - Да, доктор, я… я… пыталась, я пыталась вывести его из этого состояния… Но я не действовала без указаний лечащего врача...
Невысокая брюнетка кивнула и открыла толстую карточку истории болезни «непонятной этиологии».

-…Здесь внизу, в приемном покое, находится наш брат… мой брат Афанасий, я вызвала его… снова.
- Что значит снова? — Главврач, быстрым движением вытер лоб рукавом голубого халата:
- Пригласите его сюда.
 - Перед тем, как…как больной… ушел от нас, я держала его за руку, - продолжила мед. сестра, - и я чувствовала, ясно чувствовала, что он пожимает ее… Брат шептал мое имя… я не могла ошибиться… ОН шептал: «…Лиза… малышка…», я слышала это, и доктор слышала тоже…

Афанасий вошел тихо, и, наклоняясь над братом, поцеловал его в прохладный лоб.

 - Примите мои соболезнования, мы сделали, что могли… Мне доложили, что вы виделись с больным перед его смертью и даже разговаривали… как это происходило?
 Афанасий подошел к Лизе, не обращая внимания на вопросы Главного врача, и, обняв ее, прошептал:

- Лиза, теперь нас двое…, что могло произойти за пару часов, пока меня не было?

- Наш брат, Михаил, ОН покинул нас… Мне кажется, он это сделал сознательно… Тот айсберг, та часть, что была внутри него, она намного… намного значительней, она больше той физической, что держала Мишу здесь с нами… - Лизавета, чувствуя, что не может связанно говорить, мягко отстранилась от объятий и подошла к усопшему…

- Понимаешь, он просто ушел… я почувствовала это, когда Михаил так тихо вынул свою руку из моей… Он прошептал мне: «…прости…», и как будто улыбнулся…
...
 И Лизавета, склонившись к младшему брату, медленно провела ладонью по его светлым волосам.

- Я был два часа назад здесь, в этой вашей палате, в палате так называемой интенсивной терапии, - Афанасий вскользь взглянул на доктора, затем снова обратился к Лизе:

- Если бы не сестра, то вряд ли мне довелось бы увидеть брата в последний раз… услышать его тихий голос… Лиза, он узнавал меня! Я в этом уверен! Я произнес его имя прямо над ухом, и вдруг, он прошептал что-то и облизнул губы… Тогда Лиза пыталась дать больному поилку воды, - Афанасий обернулся к лечащему врачу, - Но брат вылил ее, махнув рукой. Он уже двигал рукой, доктор, от чего же он умер?!

В интонациях голоса говорившего сквозила злость. Доктор отвела глаза, уголки ее рта опустились. Она никак не могла привыкнуть к «привычной» для нее картине смерти…

- Потом я расслышал, - продолжил говоривший, слегка успокоившись - как брат шептал мне: «… шторм… вода…» … я понимал, что он бредит, но все же успокоил брата… Я сказал ему, Лиза, что хорошо плаваю, что все будет в порядке…, думаю, он меня услышал…

Афанасий немного помолчал. Было видно, как в нем борются противоречивые чувства: желание мести, ощущение еще одной непоправимой потери, и неодолимая тяга немедленно уехать… уехать туда, куда стремился всю жизнь, уйти в море к заветному мысу…

 - …Через три дня я ухожу в море… Мы должны успеть закончить все процедуры по погребению… Барк наш следует к Мысу Горн... в Атлантику… в пролив Дрейка… Возможно управиться за три дня?..

- Да, да мы все сделаем, что, в наших силах, я помогу тебе… - Лиза говорила, скорее машинально, при этом, непонятно зачем, перебирала нестерильные уже инструменты, выложенные на металлическом столике.

— Значит, я правильно понял, что больной реагировал на внешние раздражители? Главврач обратился к лечащему, которая продолжала нервно листать толстую историю болезни. Он стоял у двери, словно собирался вот- вот выйти, но при этом, внимательно слушал все, что говорилось в палате.

- Более того, доктор, перед самой кончиной, я еще раз проверяла, как реагируют его зрачки на световые раздражители, - продолжала брюнетка в белом еще с утра, накрахмаленном халате, а теперь забрызганном кровью, с пятнами от пролитых лекарств.

- Веки больной не поднимал, и я, открыв их пальцами, посветила фонариком в глазное яблоко… Реакция была самой неожиданной… Зрачки слабо среагировали на прямой свет, однако, лежащий до сих пор спокойно, настолько сильно дернулся, что мы даже занервничали. Он забился всем телом, срывая на груди рубашку, словно она душила его. Бедняга просил и просил снять с него какую-то тяжесть… он, словно пытался что-то вынуть из своего тела, и даже поцарапал себе грудную клетку… Пациент среагировал на световой раздражитель мышцами, но не зрачком!.. Я решила, что это нервные судороги, и указала сестре ввести больному реланиум внутривенно. - И она, замолчав, посмотрела на бессильную руку лежащего, забрызганную кровью.
 - Я не сразу попала, он дергал рукой, - Лизавета отвернулась и беззвучно заплакала.
 -… Затем пациент затих. Кардиомонитор показал…что резко наступил кардиогенный шок…- продолжала чуть слышно лечащий врач, машинально поправляя растрепавшиеся от недавней физической работы черные пряди волос. Голос ее был низким, с характерной буквой «Р».

 - Я видел, - прервал ее пожилой доктор в голубом халате.

 - Что вы сделали, чтобы вывести больного из кардиогенного шока?

-... Дефибриллятор…адреналин… массаж сердца… лидокаин…

- Доктор, все это было странно… больной словно улыбался, перед самой кончиной, я отчетливо слышала, как брат произносил имя нашей старшей сестры… он звал Жанну… - Лиза порывисто подошла к стоящему возле выхода главврачу, словно он что-то не понимал, а она пыталась объяснить ему:
- Доктор, он не умер! Понимаете?! Брат ушел… Он ушел к ней… Михаил не хотел оставаться здесь… мы были бессильны… Он находился в коме, и вроде — нет… ОН общался с нами… просил прощения и…затем - ушел… Этот АНГЕЛ, АНГЕЛ, видимо, нашел моего младшего брата, а может, брат нашел его… Нас теперь только двое, доктор…- и, уже не в силах сдерживаться, она тихо уткнулась в плечо брата.

- Вы слишком устали, сестра, вы сделали многое, даже, большее, чем можно было сделать. Этот случай непонятен… Танатогенез не ясен… Частичная ригидность, фонемы, фотопсии, частичная рецепция - и при коме?.. При этом фиксация всех жизненно важных показателей: пульса, артериального давления, температуры близких к норме? ...  И причем тут кардиогенный шок?
 Главврач устало и отрешенно оглядел всех присутствующих, словно пытаясь вспомнить, зачем он здесь? И, не найдя причины далее оставаться, не прощаясь, и больше не выражая соболезнований, вышел, тихо прикрыв за собой дверь.

- Как быстро мы можем уладить печальную процедуру, доктор? — Афанасий обратился к лечащему врачу, словно забыв, что уже спрашивал об этом.
- Все будет готово завтра, - усталая женщина в замятом белом халате, взглянула на Лизу тяжелым измученным взором.
- Но почему?..- спросила она, скорее саму себя, и, не дожидаясь ответа, движением руки предложила всем удалиться из реанимационного отделения…

Они вышли на потемневшую сумрачную улицу, держась за руки, словно маленькие дети.

- ...И все - таки, все-таки, я ничего не понимаю…, он реагировал на шаги, на звонок вызова медсестры… он меня узнавал… да, да, и тебя тоже, тоже узнавал… у него все показатели были близкими к норме… возможно вскрытие…
Она остановилась, внимательно глядя себе под ноги, словно там пыталась найти ответ на случившуюся несправедливость.

– Это вторая смерть на моих руках молодого мужчины… достаточного молодого, за несколько последних дней… Люди не умирают, они просто уходят, я только… только сейчас это почувствовала…
- Лиза, - Афанасий тихонько тронул сестру за плечо, - Лизавета, я хочу сказать тебе, что я действительно хорошо плаваю… как только миную пролив Дрейка, отправлю письмо …
 -Ты понимаешь, - продолжал он, немного подумав, - мы бы не могли удержать его, не я, не вы… Дело не в ваших действиях… не в его болезни. Дело в нем самом… …Миша пытался предупредить меня, я это понял, кого угодно можно предупреждать, если тот направляется к проливу Дрейка… Но я хорошо плаваю, и я не позволю тебе остаться одной.

- Почему ты все время, братик, говоришь, что плаваешь? Разве ты собираешься туда вплавь?

- Можно сказать и так… Знаешь, лишь мысль об этом походе примеряет меня с действительностью. А что будет поддерживать тебя, что тебе даст силы пережить еще одну потерю?
Она посмотрела на него влажными поблекшими глазами, и молча, вынула руку из кармана вязаной кофты. На разжатой ладони лежало большое белое перо.

-... Я нашла его в реанимационном…

Афанасий с тревогой взглянул на сестру. Ее обкусанные слегка припухшие губы тронула еле заметная улыбка.

— Это перо из подушки… - тихо прошептал он.

 - Прекрати, в реанимационных палатах нет подушек… с перьями…
 
- Лиза, ты же это не серьезно? Я начинаю бояться за тебя, но я не могу остаться.

 - Что ты, не надо, не надо я справлюсь, у меня много работы, много тех, кому я нужна, - она вскользь посмотрела на свою опущенную руку с зажатым в кулаке роговым основанием в легких пушинках.

 -…Лиза, брось его, ты должна это сделать… Я понимаю, наследственность, сильный стресс, горе, свалившееся так неожиданно… Но хватит, хватит двух братьев «не в себе», Царство им Небесное, ты же сильная, всегда такой была. В случившемся твоей вины нет, успокойся, - и он попытался дотянуться до руки женщины и разжать ее кулак.

-…А кто – в себе? Кто из живущих - в себе? Кого не посещают мысли о ВЕЧНОСТИ? Кто не хочет, не мечтает увидеть потерянных близких? Есть ли такие, смирившиеся с понятием НАВСЕГДА?! Кто не мечтает темными ночами, зная, что, не видим никем, кто не мечтает встретить вновь родное лицо, услышать заветный голос? Да тот и не мечтает, кто не в себе! Все, терявшие родных - по крови, по духу, неважно, все терявшие, прячась под мирской маской – мечтают, верят, улавливают каждый знак, каждый символ, ища в нем подтверждение надеждам… И только это примиряет нас, как ты говоришь, но не с действительностью, нет…не с оставшейся действительностью, а со смертью… с будущей смертью… Все тайно ждут воссоединения… Иначе нет ни в чем смысла, ни в чем…

 - Я отвезу тебя домой, - устало произнес Афанасий, понимая, что спорить бесполезно, - все же, тебе надо отдохнуть.

- Нет, нет, ты иди, а я побуду здесь… мне надо побыть здесь…

Она смотрела, как уходит ее брат, двигаясь слегка вразвалку, по-детски размахивая руками, и разжав перед собой заветную ладонь, заулыбалась, сама не понимая чему.

(продолжение следует)


(переведен на итальянский язык)


Глава № 7

…Пролив Дрейка бывает похожим на АД, особенно зимой и особенно в восточном направлении у самой южной части американского континента, где темно-серые воды становятся зеленовато-голубыми…
Свирепый южный, но отнюдь не теплый, а леденящий душу антарктический ветер перемешивает воду с ледяной крупой, делая ее лазурной…
Но в минуты безумия океана, его беснования, его праздника, его ЗВЕЗДНОГО ЧАСА - все у МЫСА ГОРН становится темно- серым, почти черным светящаяся серебряная пена, как траурная накидка, только подчеркивает торжественность момента…

Черной глыбой среди этого пенного месива возвышается сам МЫС ГОРН, так манящий к себе отважных безумцев.

... «где… где… я… мог видеть… этого человека…»
Поднимаемый волной, Афанасий еще видел трепещущий, агонизирующий барк, и темный стройный силуэт на его борту… совсем маленький, почти неприметный…
Океан восторженно играла с барахтающейся жертвой, недоуменно вздыхая и охая:

«Почему все вокруг не радуется вместе со мной?..»

Конечно, ему было мало такого развлечения, и пенистый бушующий монстр с новой энергией набрасывался на истерзанный упрямый парусник, на все вокруг, словно и небо он хотел стянуть в свои объятья.
Когда огромная волна особенно высоко, к самим звездам, подняла тонущего, несчастный еще раз увидел:
Там внизу среди гигантских живых стен - маленький упрямый кораблик, отчаянно пытающийся плыть…
Он еще видел… видел воду, но слышал уже - лишь тишину…

... «я … умею плавать…» - вдруг очнулся как от толчка кружащийся среди волн… и сквозь тишину расслышал еле звучащий далекий, тихий голос:

«… ты хорошо плаваешь…» «ты выплывешь…» «…ты должен выплыть…».

«…Ты мне обещал…».
Откуда эти слова?!

 «…у тебя еще есть время…»
Словно они рождались из пены, из самой звенящей тишины…
Только что, до сего момента, все вокруг двигалось и перекатывалось, но без всякого шума, наподобие кинофильма с выключенным звуком… затем, все застыло вокруг, словно картинка на паузе.

Тонущий, принимая застывший мир внутрь себя, ничего не желал, ни о чем уже не думал…
… он готовился раствориться в радостном мире океана, который, как старый клоун, привык обманывать тех, кто ему доверяет.
Но сейчас радовался этому обману только тот, кто его сотворил.
Невольный зритель и участник лишь кивал бессильной головой в такт играющим волнам, увенчанным мишурой брызг.
И когда сил двигать конечностями не осталось, волны сами кивали его головой, создавая иллюзию радости.

...и тут, … как чья - то праздная рука сделала дирижерский взмах, словно этот же старый клоун, смеясь, отжал невидимую кнопку:
Действительность загрохотала, закружилась, перемешивая радужные конфетти струй.
Волна зашипела в самые уши:
 «…ты хорошо плаваешшь…» … «…ты хорошо плаваешь…» и чавканье ее звучало как:
«sos… sos…sos…»
… И скользящий среди волн, ощутив неведомые до этой минуты силы, словно дрессированный дельфин, поднялся над водой, стараясь набрать в легкие как можно больше наполненного брызгами воздуха…   
«…Их не надо искать…. Ангелы приходят сами…»
Он вздохнул полным ртом… и размашисто замахал окрепшими неожиданно руками.
Он, то пропадал в волнах, словно подводная лодка, то перекатываясь через них.
Он видел сквозь соленую пелену: Где - то рядом, среди светло - серой пучины, словно цирковой шар, как волшебный кит, мелькает ярким бортом надутый оранжевый плот…

«… ты… действительно… хорошо плаваешь…»

1984- 2012 84стр.