Жить дальше

   Марина стояла у входа в церковь.Был холодный, солнечный майский день.Прохладный ветер трепал концы черного платка,наброшенного на голову,слезы стояли в глазах,дрожали,не проливаясь.Какая-то женщина,на вид лет семидесяти,в белом платочке и длинной юбке,внимательно взглянув на Марину,ласково сказала:
 - Ну что ты,дочка? Зайди в храм-то.
   Марина перевела на нее невидящий от слез взгляд:
 - В храм? А зачем? Легче мне не станет,сына мне никто не вернет.
 - А что с сынком-то?
 - На Украине погиб,по контракту после армии остался,двадцать два года.Три недели,как похоронили.Один он у меня.Жить не могу,не хочу жить.
 - Горе у тебя большое,дочка,помолиться б тебе.
 - Не хочу я молиться,не верю.Если есть бог,как он такое допускает,чтобы мальчишек двадцатилетних в землю зарывали? За что? За что мой сын погиб?
 - Твой сын,дочка,за Родину погиб.Испокон считалось,что дело это благое,святое дело.Как зовут сынка твоего?Помолюсь за него,за воина.
 - Алексей.
  От ласкового голоса,от неподдельного сочувствия в блекло-голубых глазах старушки нахлынуло что-то, лопнула внутри натянутая пружина, Марина тихо заплакала:
 - Не могу я больше,жить не хочу.Зачем мне теперь жить? Смысла не вижу.
 - Ох,дочка,грех такие слова говорить.Не нами эта жизнь дадена,не нам ее и обрывать.Зачем дальше жить,говоришь? Мне вот что вспомнилось...Отец мой покойный,Платон Семеныч,мне рассказал как-то.Ноги ему под Курском оторвало в сорок третьем.Пришел в себя в госпитале,лежал,убивался,двадцать один год,и без ног.А парень был красивый,синеглазый,высокий,балагур,девчачий любимчик. А теперь что? Инвалид,калека. Ну и надумал он руки на себя наложить.Рубаху порвал,веревку плетет,думает,как половчее сделать.Тут письмо ему приносят,крестный ему написал, Тимофей Ильич.Пишет,что убили дружка его Лешку подо Ржевом,что второй друг,Колька,пропал без вести,а третий,Мишка Грох,умер от ран в госпитале,что соседа,Федора Колыванова,летчика,сбили под Ленинградом,а старого Тихона Карпыча,связного партизанского отряда,фашисты расстреляли.Пишет,один ты остался из мужиков на нашей улице.А невеста твоя,Евдокия,ждет тебя, даже не сомневайся.
   Прочитал отец,и горько стало,и стыдно как-то.Все ребята полегли,а он,хоть и без ног,живой.А раз живой,надо жить.Пусть трудно,пусть не так,как раньше, а жить.Выкинул отец располсованную рубаху.Домой из госпиталя вернулся,тяжело  сначала было,но ничего,попривык.Евдокия рядом была,поженились,колхоз помог,на работу в контору пристроили.В сорок пятом родился Григорий,мой старший брат,а в сорок восьмом - я.Конечно,тяжело было.Потом Гришка подрос,помогать по дому стал.Отцу протезы сделали,передвигаться смог.Новый дом от колхоза дали.Никогда я от отца жалоб не слышала,как бы трудно не приходилось.Дожил он до семидесяти шести лет, и не за долго до смерти мне про тот случай в госпитале рассказал. Вот так,дочка.
- Вы мне все это зачем говорите? При чем здесь ваш отец?
- Зачем? Сама не знаю.Жить надо,дочка.Просто жить.Ну, храни тебя Бог.
  Женщина перекрестилась и неторопливо ушла.
  Марина стояла у дверей церкви,кусала губы.Что-то было такое в незатейливом рассказе старушки...Как наяву увидела она молодого синеглазого парня,плачущего злыми горькими слезами на жесткой больничной кровати,одеяло,прикрывающее половину изувеченного тела.
  Вздохнув,переступила порог церкви.Ее окутал запах ладана,покой и полумрак.