Глазами Женщины. Гнездо и Дом. 5

    Не беру на себя смелость – судить другого человека, критиковать и подвергать сомнению его поступки, которые, как известно, есть производные его характера, предопределяющего, в свою очередь, его судьбу. Не благодарное это занятие, да и противоречит оно Библейской истине: «Не судите, да не судимы будете» (Мф. 7, 1-5). Но рассуждать, анализировать, распознавать другого по плодам его, попытаться различить, где добро, а где зло – этого ни у кого не отнять и это отнюдь не предосудительно. Тем более, что история эта весьма поучительна и заставляет о многом, происходящим с нами в этой жизни, задуматься.

    А посему своё повествование я хотела бы закончить притчей. Согласно Энциклопедическому словарю Брокгауза-Ефрона (М., «Терра», 1997, т. IV, стр.1083): ПРИТЧА – небольшой рассказ аллегорический по форме и нравственно-дидактический по цели. Очень распространена у восточных народов, также в Византии, откуда любовь к этому жанру перешла и к древнерусским книжникам, которые развивали заимствованные и пытались создать самостоятельные притчи.

    Предварить её я хотела бы преамбулой - рассказом моего мужа о прочитанной им уже в зрелые годы в журнале «Огонёк» повести (увы, названия её, как, впрочем, и фамилии автора в его памяти не сохранилось).
    В ней очень ярко и образно (а порой и по-настоящему жутковато) рассказывалось о некоем японском НИНДЗЯ.
    (НИНДЗЯ — воины тьмы, беспощадные, таинственные, появившиеся в период распрей между правителями, ставшие диверсантами, непревзойдёнными шпионами и воителями, не знающими жалости, обладающие почти нечеловеческими способностями, способные не останавливаться ни перед чем, чтобы выполнить задание).

    Главный герой повести, построив себе странный дом, также скрытно и уединённо проживал в нём, подвергая своё существование каждодневным испытаниям на выносливость и выживаемость. Дом был полон скрытых ловушек, потайных ходов, опасных мест, которые он в качестве ежедневных тренировок преодолевал, подвергая себя опасностям получения травм, зачастую не совместимых с жизнью. Итог этой повести, как в прочем, и судьба главного героя, в памяти мужа не сохранилась.

 Осталось только некое гнетущее послевкусие от изложенных в ней событий, которые затем странным образом нашли свое отражение уже в моей притче.