Золотые слова

Я шагал по проспекту Риджент-стрит, лавируя в плотной толпе. Дождь плевался в лицо водяной пылью. Прохожие гнули спины, кутаясь в пальто. Полоумный ветер, будто злобный гардеробщик театра, бесцеремонно сорвал шляпу с моей головы. Я подхватил ее, снова водрузил на спутанную, как медная проволока, копну.

Уставившись под ноги, я бормотал вслух, торопливо перебирая губами заученные фразы. Грязь противно чавкала под ботинками, будто овсянка во рту беззубой старухи.

— Как вам удалось стать знаменитым писателем? Нет, не то. В чем секрет вашего успеха? Ага, так-то лучше!

Я задавал вопрос за вопросом, будто играл в домино с бешеным ветром. Рыба!
Интервью с Великим! Где-то  с треском лопались зернышки воздушной кукурузы. Аа, это же у меня в желудке! Завизжали тормоза, возмущенно каркнул гудок. Я резко затормозил. Вопросы, пощелкивая как костяшки домино, рассыпались по мокрой дороге. Водитель пригрозил кулаком, изо рта, будто из дула пистолета, выстреливали беззвучные проклятия. Я развел руками и пригрозил кулаком в ответ — он же чуть меня не сбил!

Перейдя дорогу, я снова оказался на тротуаре. Асфальт блестел от радужных разводов бензина. Мертвые кленовые листья липли подошвам. Интервью с Великим! Торжественный звон колоколов дробился о каменные стены домов — бом! Бом!

Тут по лицу шлепнул чей-то мокрый капюшон, в щеку врезались острые лопатки. Я остановился, потирая ушибленную переносицу под недовольную брань черной спины. Огромная, вьющаяся, как живая оградительная лента, очередь тянулась вдоль витрины книжного магазина «Нью Бестселлерс» и скрывалась в дверях.

За мутным стеклом на стойке высокими стопками были выложены книги — настоящий бумажный замок. На вершине книжной башни — портрет в деревянной раме. Безупречно уложенные волосы, прямой, точно очерченный по линейке, нос. Черные глаза, словно два острых гвоздя, прочно прибили меня к тротуару. Я замер. С портрета на меня с величием взирал сам Иммортал Грей! По спине пробежали мурашки.

Я вывернул карманы пальто — на тротуар посыпалось конфетти из трамвайных билетов и смятых чеков от сигарет. Прискорбно звякнули монеты. Пересчитав их, я посмотрел на рассыпающуюся книжную башню — вместе с ней уменьшалась и очередь. На темном оконном стекле промелькнула тарелка тушеной картошки и уплыла от меня. Запах шкворчащих на сковороде свиных сосисок растворился в мокром тумане. Я сглотнул. Представил, как сяду вечером за ужин в своем тесном пыльном чулане под крышей. Вместо отбивной на тарелке — история чужой жизни, вместо ножа и вилки в руках — режущий взгляд.

На запястье мелькнули дешевые наручные часы — время еще есть. Я встроился в живую конвейерную ленту и прождал у магазина минут сорок, не меньше. Очередь, словно гигантская сороконожка, медленно ползла по тротуару. Люди толкались, пихались локтями, стремясь проникнуть внутрь книжной крепости. Я болтался в толпе, точно кубик льда в стакане бурлящей газировки. Стопка книг на стойке у витрины стремительно уменьшалась.

Пытаясь добраться книжного трона Иммортала Грейта, я несколько раз споткнулся, дважды упал, трижды получил локтем в бок, и даже рассек щеку о чей-то портфель. Там, на столе,  выхваченная желтым лучом прожектора, одинокого бледнела желанная книга. Последняя. Пришлось ввязаться в драку. Отбиваясь от безумных покупателей, я подскочил к столу, схватил свеженапечатанный том. Зажав под мышкой победный трофей, рванул к прилавку, швырнул продавцу горсть монет и выскочил из магазина. Книготорговец что-то вопил мне в след, потрясая кулаком. Рана на щеке саднила, на пальто не хватало несколько пуговиц. В спину впивались острые дротики взглядов. Но снова шагая по проспекту сквозь дождь и ветер, я улыбался. Книга, спрятанная в нагрудном кармане, приятно согревала.

Через пару кварталов я свернул на Кенсингтон-Хай-стрит, где расположились изысканные дома викторианской эпохи. Скрежет и шуршание оживленной улицы стихли, словно кто-то наконец снял иголку с заезженной пластинки. Вот он, дом номер 56. Дворец из молочно-белого мрамора, словно кусок пломбира, спрятался в глубине облетевшего унылого сада. Точь-в-точь — усыпальница средневекового короля.

Я прошел через частокол близко посаженных деревьев по подъездной дорожке. На проволочных ветках повисли блестящие капли — сокровища, не уместившиеся в королевской гробнице. Мокрый гравий хрустел под ногами, как кости мелких животных. Ну точно — я попал в логово дракона! Поднявшись по крыльцу, огромному, как корабль, я постучал в дубовую дверь старомодным бронзовым молотком в форме львиной головы. По бесчисленным комнатам дворца пронесся глухой загробный стук — Бом! Внезапно на ухом зашипел автомат с газировкой. Аа, это волнение у меня внутри, пузыриться, как фруктовый лимонад.

Дворецкий в черном фраке открыл дверь. Ржавые петли оскорбительно скрипнули, увидев на пороге незваного гостя. Я поежился, вынул руку из дырявого кармана пальто, приподнял потрепанную фетровую шляпу.

— Добрый день! Я к мистеру Грейту, — провизжал я сорвавшимся голосом. Удивился женскому сопрано, который выдали мои напряженные связки. Втянул голову в плечи, точно краб отшельник, нервно теребя мокрую шляпу.

— Вы, мистер Пеннилесс, журналист? — невозмутимо ответил дворецкий, взирая на меня с палубы корабля, точно капитан на трюмную крысу. — Заходите.

Он взглянул на мои грязные, стоптанные ботинки и неохотно отодвинулся, пропуская меня в сияющий дворец.

— Подождите здесь, мистер Грейт скоро подойдет, — недовольно скрипнула дверь, и капитан корабля исчез, унося с собой мой поношенный плащ и шляпу.

Я огляделся. Просторная библиотека, уставленные книгами стеллажи тянутся бесконечными рядами, исчезая во мраке в искаженной перспективе, точно на картинах авангардистов; напротив арки викторианского окна — полированный стол, строгий  стул с выгнутой спинкой; в камине потрескивали поленья, красное пламя норовило вырваться из очага, угрожая подпалить медвежью шкуру на полу. Пухлый кожаный диван раскинул пригласительные объятья, но когда я присел, он тут же ощетинился, впившись продавленными пружинами в мои шерстяные брюки.

Я вскочил. Заметался по комнате, точно брошенный бумажный пакет на ветру.
И резко остановился напротив камина.

С огромного портрета на меня взирал Иммортал Грейт. Из исполинских глаз, точно из сварочного аппарата, лился жидкий огонь. Великий приварил меня к полу. Я смотрел на него, не решаясь моргнуть. Газа высохли и заслезились. Тут дверь одобрительно заурчала, как кошка. Я развернулся, точно на шарнирах. И снова замер.  Иммортал Грейт спустился с портрета и стоял передо мной. Внутри затрещали зерна кукурузы.

Темные волосы с сединой на висках, идеально уложенные, блестели от воска; усы и борода ровно подстрижены, точно по ним прошлись газонокосилкой. Дорогой костюм сидел на нем так, будто он в нем родился. К лацкану пиджака приколота золотая булавка — львиная голова, разинув пасть, безмолвно рычала на меня.

— Прошу прощения, что заставил вас ждать, мистер Пеннилесс, — он улыбнулся — под лужайкой усов сверкнули ровные мраморные зубы, и пожал мне руку, точно стиснул вялый овощ под деревянным прессом. — Все утро разбирал почту от поклонников, — он громко хрустнул пальцами, разминая затекшие суставы.

— Оо, ничего, я прождал совсем немного, — пропищала мышь. Я оглянулся, ища испуганного зверя. Ой, это же я пропищал.

— Ну, не стойте, мистер Пеннилесс, присаживайтесь. Дворецкий скоро принесет чай, — он нетерпеливо посмотрел на золотые наручные часы, — Так что давайте поскорее начинайте ваше интервью.

Великий откинулся на диване, как на троне, закуривая толстую сигару. Лев с лацкана пиджака свернул на меня грозным взглядом. Я осторожно опустился рядом, диван вгрызся в меня железными зубами. Блеснул наконечник пера, вынутого из кармана моего пиджака, зашуршали страницы блокнота. Щелкнул выключатель портативного диктофона. Пустая пленка затрещала, точно пальцы машинистки по клавишам печатной машинки.

— Мистер Грейт, расскажите, как начинался ваш творческий путь… — уверенно начал я, но осекся. Грейт прервал меня, небрежно взмахнув рукой.

— Давайте не будем о том, что и так уже известно. Моя жизнь и так уже изложена в 12 томах мемуаров. Ведь вы журналист! Где же ваши колкие, как английские булавки, вопросы?  Переходите сразу к делу. Уколите меня в самое сердце, — откинув голову, он вызывающе рассмеялся. Хохот загудел, разнесся эхом по комнате и затерялся в бесконечных рядах книжных полок. Иммортал затянулся сигарой, выдохнул густое облако дыма. Оно в недоумении застыло между нами.

Я замер с раскрытым ртом и закашлялся, глотая табачный дым. Заготовленные вопросы щелкая по полировке стола, как костяшки домино,  выпали из головы. Редакции это не понравится. Но я не мог сопротивляться Имморталу Грейту. Я задумался, мысленно перебирая слова и складывая их в мозаику, точно слепой художник. Извилины раскалились, как пружины электрической плитки.

Вот оно!

Внутри будто закипело молоко, изо рта бурлящей пеной потекли слова.

— Вы — путешествуете во времени! — высоким сопрано выпалил я и замер.  Иммортал Грейт вскинул тонкую бровь, точно закинул петлю мне на шею.

— То есть, я хотел сказать… — промямлил я, теребя скрученные от влаги страницы блокнота. По привычке, я всегда носил блокнот в кармане плаща, от чего он весь скукожился от лондонских дождей и туманов.

— Ваши исторические романы так правдоподобны, словно вы сами побывали в тех эпохах, о которых пишите. А ваша последняя книга о средневековье вызвала такой ажиотаж, что люди устраивают драки в книжных магазинах, — сказал я, потирая ссадину на скуле, которая досталась мне в той перепалке в «Нью Бестселлерс».

 — Вот я и подумал, что у вас в подвале припрятана машина времени, — скомкано ответил я на немой вопрос Великого, — Как вам удается добиться такой точности?


Он пронзил меня взглядом. Я почувствовал себя как кусок мяса, нанизанный на шампур. Иммортал молчал, постукивая пальцами по столу — длинными и мягкими, точно сдобное печенье. Сверкнули мраморные зубы, и он небрежно бросил:

— Никакого секрета нет. Просто я умею подмечать детали. За полвека я объездил весь мир, полжизни провел в архивах и музеях, изучая древние летописи, литературные памятники, письма, карты, артефакты. Даже заработал аллергию на пыль и ломкие кости от недостатка витамина Д, — он сухо засмеялся, словно кто-то бросил в огонь сноп еловых иголок. — А сейчас все просто — днем набрасываю, вечером вычищаю.

Я слушал и строчил в блокноте, задержав дыхание, чтобы не упустить ни слова. Диктофон жадно заглатывал слова Великого, пленка пощелкивала, словно ореховая скорлупа под натиском острых зубов. Поленья потрескивали в камине — озверевший огонь жевал добычу. Сквозняк завывал в глубине бесконечной библиотеки. Дождь стучал в стекло, пальцы Иммортала Грейта отбивали полировку стола, будто пытаясь заставить минуты двигаться быстрее.

— Где же это ходит Вардер с чаем, — Иммортал взглянул на часы, стоявшие на каминной полке за моей спиной,— давайте дальше. Что там у вас еще?

Я открыл рот, но так и замер, не успев обрушить следующий вопрос. Мое лицо застыло, точно гипсовая маска актера древнегреческого театра. Губы изогнулись в карикатурное «Оо». Скрипнула дверь, я обернулся. На пороге появился дворецкий и прошествовал к нам, звеня чайным сервизом.

— Что вы предпочитаете к чаю? У нас есть печенье с шоколадом, пирог с патокой, шотландский пудинг… —  перечислил Вердер, будто читал меню, отпечатанное на сетчатке глаз. Мой желудок проворчал, словно вылезший из берлоги медведь.

— Да мне без разницы, — смущенно пролепетал я, стараясь утихомирить голодного зверя внутри.

— Ну что вы, не стесняйтесь, — улыбнулся Иммортал, похлопав меня по плечу.

— Кексы с изюмом — выпалил я первое, что пришло в голову. Дворецкий посмотрел на меня, как на кота, которому бросили рыбную кость, а тот ожидал миску сливок.

— К сожалению, кексов нет. Кухарка сегодня взяла выходной.

— Как жаль, — воскликнул мистер Грейт, — ну ничего, мы это исправим, — почти неслышно добавил он. — Я на минутку оставлю вас тут, мистер Пеннилесс. Вердер, спасибо, можешь идти.

Иммортал Грей поднялся и вылетел за дверь. Дворецкий откланялся и вышел за ним, унося свое оскорбленное самолюбие и пустой серебряный поднос. Где-то в необъятном дворце заскрипели ступени, хлопнула дверь чердака. С потолка посыпалась белая пыль. Я сидел и ждал, прислушиваясь к копошащимся в замке тайнам. Вскоре Иммортал вернулся, сверкая мраморными зубами, снова развалился на кожаном троне. Я посмотрел на его пустые руки и не смог скрыть разочарования. Я то думал, он придет с кексами! Иммортал с усмешкой взглянул на меня. 

— Оо, не переживайте, кексы скоро будут.

Стукнул дверной молоток. Открываясь, заворчала входная дверь, и тут же с чавканьем захловнуласть. Через несколько минут в библиотеке появился Вердер с корзинкой, перевязанной атласными лентами. Она была доверху набита кексами.

На открытке плясали тонкие с наклоном буквы «Имморталу Грейту от А. Л., преданной обожательницы.». Я всмотрелся в выведенный ниже адрес: Нью-Йорк,  Мэдисон авеню, 17. Отправлено сегодня в 15:32. Я обернулся, взглянул на каминные часы и… в недоумении моргнул. 15:33. Как посылка смогла добраться через океан за одну минуту? Иммортал поймал мой взгляд и быстро спрятал открытку в нагрудный карман.

— Как вовремя пришла посылка! Поклонники часто присылают мне подарки. Приходится просить Вердера, чтобы он прятал еду, иначе на рубашке скоро лопнут пуговицы, — засмеялся он так громко, будто своим хохотом пытался прогнать напряжение. — А дату, наверное перепутали, — небрежно бросил Иммортал.

Он придвинул к себе корзинку, развязал блестящие ленты и принялся выкладывать кексы на принесенную Вердером плоскую тарелку. Сладкие ароматы печеного теста и пряностей поплыли по комнате. А комната поплыла перед моими глазами. Глубоко внутри пропел кит, разбуженный пленительными запахами.

Я в панике огляделся, думая, чем бы отвлечь голодного зверя, пока Иммортал разливает чай.

— Разрешите сделать пару фото? — спросил я, доставая из кармана старенький пленочный Никон.

— О конечно, сколько угодно, — отмахнулся Грейт, отставив чашку с чаем и вгрызаясь мраморными зубами в нежную плоть фруктового кекса.

Защелкал затвор фотоаппарата, будто в библиотеку ворвался рой саранчи. Я метался по комнате между книжных стеллажей и мебели, точно мяч для крикета на поле с препятствиями. Полированный письменный стол, будто целиком выпиленный из ствола столетнего дуба. Щелк! На столе — новенький Голден Ройал Портабл с позолотой и аккуратная стопка желтоватой бумаги. Щелк! Искаженные перспективой книжные полки. Щелк!

Портрет Иммортала Грейта на стене с застывшим лицом. Таким же непроницаемым и неумолимым, как суровое серое небо за  окном. Щелк! Сам Великий, развалившийся на кожаном диване, словно лев после сытного обеда. Он задумчиво смотрел в огонь, сжимая толстую сигару в мраморных зубах, и выпуская кольца голубого дыма.

Щелк! Щелк! Щелк!

Камера жадно проглотила королевский профиль, тщательно выглаженный костюм и рычащего льва на лацкане. Миниатюрные Иммотралы Грейты, раздробленные на фоточастицы, отпечатались на гладкой пленке.

— Место, где рождаются шедевры! Читатели будут в восторге! — подумал я так громко, что мысли вырвались из головы и разнеслись по комнате. Я удивленно зажал рот рукой.

— Что вы, это просто библиотека. Шедевры тут не рождаются, а скорее наоборот, доживают свой век, покоясь в темноте, среди пыли и пауков. Я пишу у себя в кабинете на чердаке.

Я вскинул голову, пытаясь разглядеть на потолке таинственное место, ожидая, будто очертания комнаты запляшут под белым сводом, точно кадры из кино.

— Так может, мы переместимся туда? Сделаем пару снимков, — предложил я.

«Тогда статья точно попадет на первую полосу!» — и прокричал у себя в голове.

— Нет, — отрезал Иммортал и ощетинился, словно морской еж, выставив острые иголки. Его встревоженный взгляд взметнулся к потолку. Опомнившись, он тряхнул головой, точно пытался сбросить липкую паутину. Блеснул холодный мрамор вызывающей улыбки. — Понимаете, я верю в примету о том, что чужое присутствие может спугнуть вдохновение, и оно разлетится, точно семена одуванчиков по верту. Писательская байка, древняя, как кости динозавра в Музее Естественной Истории. Однако, в кабинет я никого не пускаю. Когда меня накрывает творческий мандраж, я неделями не спускаясь с чердака. Вердер оставляет мне еду и на подносе у порога.

Иммортал рассмеялся — птица мечется по клетке, ударяясь грудью о жесткие прутья, и отчаянно вопит. Я замер, боясь пошевелиться. Пленочный Никон вдруг показался мне неуместным. Словно я принес на день рождения дохлую мышь вместо подарка. Я неловко спрятал за пазуху ядовитую машину.

— Кексы просто восхитительны, попробуйте! — Иммортал резко сменил тему, подвигая ко мне почти нетронутую тарелку с кексами. В моем желудке с ревом пронесся ураган. Я сел к столу, восхитительный запах корицы и изюма тут же заполнил ноздри. И выпустил голодного зверя из клетки.

Я задал еще несколько вопросов, в одиночку уминая фруктовые кексы — Иммортал к ним больше не притронулся. Он отстукивал пальцами по столу. Встревоженный взгляд метался то к потолку, то к часам на каминной полке за моей спиной, словно таракан, застигнутый врасплох внезапным ударом тапка. Книги шелестели в темноте пыльными страницами. Маятник часов отсчитывал минуты, тяжелые как капли дождя, со стуком разбивающиеся о крышу.

— Знаете, почему бы нам не прогуляться? — не выдержав, он резко прервал разговор, который и так уже не клеился.

— Но ведь там дождь? — возразил я. И поежился, подумав, что мой плащ, вероятно, все еще не высох.

— О, ерунда, — отмахнулся он, — ведь вы не сахарный гном, не растаете. Одевайтесь. Вердер принесет вам ваш плащ. А я отлучусь на минуту, — сказал он и вылетел за дверь.

В глубине замка снова заскрипели ступени, с потолка посыпалась белая пыль, хлопнула дверь чердака. Я дождался дворецкого, он протянул мне мокрый плащ и помятую шляпу с таким лицом, будто старался избавиться от драной кошки. Я оделся, вышел вслед за Вердером. У сводчатого окна прихожей я резко остановился, словно налетел на невидимое стекло.

Дождь, который лил уже больше двух недель, внезапно прекратился.Бледное солнце сияло, точно больничная лампа без абажура. Чистое небо опрокинулось на тротуар. Капли дождя искрились брызгами бенгальских огней.

— Ну вот и дождь кончился. Просто чудо! — радостно воскликнул Иммортал Грейт, появляясь в дверях в дорогом пальто и безупречно заломленной набок шляпе. Он сжимал под мышкой булку черствого батона, завернутую в салфетку. — Прогуляемся до парка, вы не против?

Я кивнул.

Мы вышли на улицу, пересекли Найтсбридж и оказались в Гранд-парке. Мокрые листья деревьев сияли на солнце, точно покрытые позолотой. Птицы заливались пением. Будто маленькие молоточки постукивали по металлу, выбивали искры, закручивали медные спирали. Настоящая птичья наковальня!

— Мистер Грейт, ваши книги цепляют с первых строк. Читаешь, и как будто оказываешься в железной клетке или под гипнозом искусного медиума. Оторваться просто невозможно! Как вам это удается? Признайтесь, вы используете магию! — воскликнул я, пытаясь продолжить прерванное интервью.

Он вздрогнул, как если бы неожиданно наступил на гвоздь. Лицо посерело, как небо перед грозой. Мощные брови встретились на переносице, высекая искры из глаз. Иммортал взглянул на меня — меня словно пронзило невидимой молнией.

Все это длилось одно мгновение. Тучи сошли с его лица так же внезапно, как и появились. Он сво улыбался, сиял, как бронзовая статуя на солнце.

— Ну, тут все очевидно, — ответил Великий, разворачивая салфетку с хлебом. Голуби, уловив его движения, стали слетаться к нам со всех сторон парка. Раз — и мы оказались в воронке из крыльев, словно попали в самый центр бушующего смерча.
 
— Я знаю, что нужно людям.  Эмоции, впечатления, страсть. Поэтому они и читают мои книги. Я просто даю им то, чего они жаждут, — произнес Великий, бросая птицам хлебные крошки. Голуби гулко били крыльями, возбужденно курлыча. Топтали друг друга, жадно набрасывались на подачку, глотали крошки без разбора.

Я вспомнил очередь в «Нью Бестселлерс», покупателей, ревниво прячущих в карманах только что купленный роман Великого.  Пока я на ходу записывал ответ Иммортала в блокнот, снова набежали тучи, угрожая прервать нашу беседу.

— Кажется, дождь собирается, — недовольно произнес Иммортал. Его пальцы ощупывали воздух, будто пытались найти клавиши невидимой печатной машинки. Он скривил лицо, как если бы ел суп и случайно раскусил горошек черного перца.

Подул холодный ветер, и я поежился. Плащ все еще не высох, и меня пробрал озноб. Опасаясь промочить дорогое пальто, Иммортал засобирался домой. Я не стал возражать, так как боялся, что заболею, если еще хоть минуту пробуду в холоде. 

Мы обошли огромных Гранд-парк и распрощались у ворот. Надвинув шляпу на самые брови, Иммортал Грейт ушел, скрывшись за стеной деревьев.

Я пересек улицу и снова оказался на оживленном проспекте Риджент-стрит. Небо лопнуло, из под серой пленки туч хлынул дождь. Подняв воротник до самых ушей, помчался домой под чавканье старухи, жующей овсянку в моих ботинках.

У книжной лавки я снова увидел толпу — длинная очередь, точно черная блестящая змея, извивалась вдоль тротуара. Люди, скукожившись под плащами, словно сушеные грибы, продолжали стоически мокнуть под дождем. Из витрины лился теплый заманчивый свет. На стойках у окна успела вырасти новая книжная крепость, сложенная из книг Иммортала Грейта. У кассы раскрасневшийся продавец с блестящей от пота лысиной потрясал кулаками, пытаясь унять чей-то громкий спор.

Великий все также же взирал с портрета, точно дракон, осматривающий свою пещеру сокровищ. И наивных путников, забредших в его логово, чтобы навеки остаться под властью великого ума. 

Я вернулся в свой крохотный чулан под крышей обветшалого многоквартирного дома. Штукатурка со стен отваливалась хлопьями, с потолка капала вода, угрожая залить стол и мои рукописи. Я скинул мокрый плащ прямо на пол, он мягко чавкнул, поглощая пыль. Тут же уселся за печатную машинку — мой старенький «Уднервуд Стандарт» 1935 года. И накидал рассказ об Эйшенте Этернале — путешественнике во времени, который собирает человеческие страсти и трагедии, а потом варит из него эликсир бессмертия.

Вынув исписанные страницы, я запечатал их в конверт и надписал адрес журнального издательства «Нью Ворлдс». Я бомбардировал редакцию письмами вот уже больше года, но каждый раз получал один и тот ответ:

«Мы ознакомились с вашим произведением. К сожалению, ваши идеи разнятся с политикой нашего журнала. Попробуйте переписать рассказ в другом ключе. Всего доброго».

Черствые, словно залежавшийся в чулане хлеб, строчки.

Я вышел в темный коридор с перегоревшей лет сто назад лампочкой. В углах притаились призраки прошлых жильцов. Прокисший воздух пах вчерашним супом, бычками давно потухших сигарет, мышами и плесенью. Где-то внизу вел свои нескончаемые речи унитаз. Я спустился по щербатым ступеням, держась за хлипкие перила, чтобы не свалиться во мрак, и ощупью добрался до противоположной стены.
Вынул из ржавого почтового ящика внушительную пачку писем, и закинув внутрь бомбу, захлопнул дверцу и отбежал в сторону.

Я тут же вскрыл конверты от редакции американских фантастических журналов и перечитал их все. Вдохнул лед и выдохнул огонь. Сплошные отказы. Скомкав сухие, как сухари письма, я вернулся в свой пропахший плесенью чулан. Чиркнул спичкой и швырнул смятые листки в покореженную железную печку. И улыбнулся, наблюдая, как бездушные строчки скукоживаются в огне и осыпаются пеплом.

Через неделю статью напечатали. Она попала на первый разворот. С обложки Иммортал Грейт пускал голубые кольца дыма в лица жаждущих сплетен читателей «Дейли Лондон Ньюс». Я хотел выслать Имморталу копию журнала, но передумал и решил, что отнесу его лично.

Я поднялся во дворец по палубе корабля, где меня уже ждал капитан-дворецкий.

— Иммортал придет позже. Можете подождать его в библиотеке, — сказал Вендер, посмотрев на меня, как на назойливую муху, и вышел, мягко прикрыв дверь.


Я бросил журнал на стол. С обложки улыбался литературный король: «Иммортал Грейт — путешественник во времени…» Я посмотрел на потолок, трещины на штукатурке сложились в карту — лестница в конце  длинного коридора, несколько пролетов по скрипучим ступеням, дверь чердака…

Мысль пронеслась в голове жужжащим майским жуком. «Не думай!» — крикнул у меня внутри. Я и не думал.

Я выскользнул за дверь, петли возмущенно заворчали. Замер, прислушиваясь. Тишина. Только где-то в глубине огромного дворца бренчали костями скелеты в шкафах. Прокравшись к лестнице в конце пустынного коридора, я взлетел наверх как бесплотная тень, почти не касаясь ступенек. И облегченно вздохнул — ни одна половица не скрипнула. Сегодня на завтрак я доедал вчерашнюю порцию сочных историй Великого, приправленных тайнами.

Я оглядел чердачную дверь, пытаясь ее прожечь взглядом. Дернул за ручку — заперто. Разумеется. Иммортал Грейт, точно дракон, ревностно оберегает свои сокровища. 

Пролетая над ступенями, точно бумажный самолетик, я вернулся в библиотеку. Ключ, наверняка, должен быть тут. Огляделся, обшарил ящики стола — заперто. Ринулся к комоду, перевернул старомодную фарфоровую вазу —  на ладонь посыпалась пыль и сушеные лепестки роз. Возмущенный бесцеремонным вторжением паук повис на паутине. Я стряхнул руку, паук шмякнулся на пол, и стремительно скрылся под плинтусом.

Замерев посреди комнаты, я думал. Маятник на каминных часах отсчитывал минуты. Я вспомнил тревожный взгляд Иммортала Грейта, обращенный к чему-то неведомому за мою спину. Часы! Я ринулся к каминной полке, схватил часы и потряс. Внутри деревянного ящика что-то глухо застучало. Открыл стеклянную дверцу, за которой скрывался маятник, пошарил рукой. Нащупал холодный медный брусок. Вот он! Ключ от тайной комнаты. Кусок металла, отяжелевший от тайн Иммортала Грейта, спрятанных за дверью, которую он отрывает.

Я снова пронесся над лестницей. Последняя ступень заябедничав, недовольно скрипнула. Тяжесть ключа прибавила веса моему невесомому, точно пылинка, телу. Я чувствовал себя как воздушный шар, наполненный гелием. Вот-вот наступлю на острую щепку, она проткнет тонкую резиновую пленку и я завизжу.

Я замер, балансируя на одной ноге, как болотная цапля. Слух обострился, мои уши превратились в два огромным ультразвуковых аппарата, которыми исследуют морские глубины. Драконий замок поскрипывал и  вздыхал, тени перешептывались в бесконечных темных коридорах, мыши шербушали за тысячу миль. Дворецкий бродил внизу, по палубе корабля, отдавая приказы слугам-матросам.

— Свиная рулька в яблоках под соусом должна быть готова в к приходу Иммортала. Да смотрите, не сожгите пирог с патокой, — вещал капитан, подгоняя кухарку. 

У чердачной двери я остановился, уперев руки в колени, чтобы отдышаться. Легкие разрывались, то ли от быстрого бега по лестнице, то ли от волнующего предвкушения. Под ладонями африканских аборигенов гулко забились барабаны, обтянутые бычьей кожей. А нет, это мое сердце. Я кое-как  вставил ключ в замочную скважину. Пальцы не слушались. Дверь поддалась не сразу, сопротивляясь вторжению чужака. После трех оборотов раздался глухой недовольный щелчок, ворчливо скрипнуло иссошее дерево. Я еще раз прислушался и вошел на чердак — в тайное логово Великого.
   
На чердаке было темно и тихо, как в склепе. Я пошарил рукой по шершавой стене. Щелкнул выключатель, вспыхнул свет, комната настороженно замерла. Я тоже замер и задержал дыхание, боясь разбудить спрятавшихся по углам призраков. Чердак тонул в пыли, паутине и безмолвии. Комната будто оскалилась, враждебно поблескивали стеклянные подвески на люстре. Повсюду были книги. Сотни, тысячи, десятки тысяч томов. Ровными рядами, точно оловянные солдатики, они стояли на высоких длинных полках, шаткими стопками лежали на подоконниках, кучами громоздились в углах, точно древние сокровища, тускло поблескивая золотыми буквами в свете пыльной лампочки.   

Я шагнул к книжной горе — половицы скрипнули с упреком. Выхватил случайную книгу, такую древнюю, что переплет крошился в руках, как песочное печенье. И замер. И начал задыхаться, потому что забыл дышать. Название и имя стерлись, но с портрета в меня вперились знакомые серые глаза, острые, как нож для льда. Я бросил книгу и схватил следующую — белая бумага, глянцевые страницы, терпкий запах типографской краски. Имя было незнакомым, но улыбающееся лицо на титульном листе было все тоже.

Я сновал между книжных холмов, точно встревоженный шмель, выхватывая книги одну за другой. Разные названия, имена, даты, неизменным оставалось лишь лицо —  лицо Иммортала Грейта. Или того, чье имя носили теперь бесчисленные Карлы, Джоны, Фридрихи, Скотты, Вильгельмы…

Ошеломленный, я опустился на стул, точно мешок с мукой, подняв облако белой пыли. На письменном столе, с ворохе измятой бумаги и пыли, как знатная дама в толпе бедняков, замерла печатная машинка. На боку поблескивали почти стершиеся цифры — 1718 год. Из машинки, точно сухой змеиный язык, торчал плотно исписанный лист. Я прочитал слова, черные, будто выжженные клеймом на нежной пергаментной коже:  «Иммортал Грейт — великий писатель. Бессмертный». Бессмертный. Одна и та же строчка повторялась, стремясь к вечности. Как и ее автор.

Чердак давно не проветривали, пылинки кружились в затхлом воздухе, потревоженные моим тяжелым дыханием. Пахло старой бумагой, пыльной мебелью, гарью свечей и табачным дымом. Я повсюду видел призрак Великого. Или его многочисленных перевоплощений. Вот Джордж Смитт 1902-го года рождения сидит в этом самом кресле и сосредоточенно стучит пальцами по клавишам печатной машинки. В зубах зажата трубка, сизый дым вьется спиралями причудливыми и растворяется в воздухе. А вот Уильям Страйт в 1898-ом году прохаживается по комнате в пружинистых домашних тапочках. В руке зажалы листы только что написанного рассказа. Критичный взгляд оценивающе бегает по строчкам, безжалостная рука красным карандашом вычеркивает лишнее. Диалоги, образы, воспоминания. А вот Иммортал Грейт сидит у камина с отрешенным взглядом и бросает в огонь чьи-то нереализованные мечты, успешную карьеру, неудачный брак, историю первой любви, сцену раскаяния, жестокое предательство.

Так вот, как ему удалось стать великим. Печатая на старой машинке, Иммортал Грейт (или кто он вообще), обеспечил себе бессмертие.

В голове мелькнула мысль, точно вспышка молнии в серых тучах. Я вынул заклинание бессмертия и вставил свежий лист. Замер в нерешительности, боясь подтвердить свои догадки. Под столом проскользнула мышь. Подавляя визг, я забрался с ногами на стул. Мышь смотрела на меня черными блестящими глазами, острыми, как титановые гвозди, и будто ухмылялась. Тут, как по волшебству, из за книжных полок выпрыгнул огромный черный кот. Отчаянный писк, мышиный хвост мелькнул в голодной пасти.

Я сглотнул. Может, просто совпадение. В животе заурчало. Я ощупал карманы — пусто. Перед глазами мелькнула  тарелка  рагу из баранины, освещенная желтым светом уютного паба на Бейкери-стрит. Вот если бы у меня были 30 фунтов…

Не думая, я написал.

Внезапный порыв ветра распахнул окно, подхваченная потоком, в комнату влетела 30 фунтовая купюра. Я схватил ее, посмотрел на свет, понюхал, лизнул. Настоящая!

Внутри меня, как газировка с сиропом, забурлил восторг. Мои пальцы снова застучали по клавишам, выбивая чечетку. Закончив, я прочитал написанное: «Иммортал Грейт задерживается, дворецкий копается в саду, слуги разбежались по кладовкам». Затем схватил машинку, завернул ее в какую-то ветхую тряпку, спрятал под плащ и рванулся к двери.

Я покинул логово дракона незамеченным.

Я шел по  Риджент-стрит сквозь серые липкие сумерки и все время оглядывался, будто нес в руках бомбу. Сердце гулко скакало под ребрами, так сильно, что я и сам подпрыгивал, как резиновый мяч. Я прокрался по темной, пропахшей вареной капустой лестнице, в свой чулан под крышей. Осторожно закрыл дверь, запер на все замки и, не зажигая света, прошмыгнул к столу, стараясь не скрипеть половицами. Пыль в недоумении вспорхнула с плинтусов, пружины старого кресла взвизгнули под тяжестью моих намерений. Я убрал со стола свой верный «Ундервуд» и поставил безымянную печатную машинку 1718 года.

Защелкали клавиши, замелькали в темноте мои пальцы, словно бледные призраки. Картины будущего отпечатывались на белых страницах, как следы ботинок на свежем снегу. Я сочинял рассказ о талантливом журналисте-неудачнике, который неожиданно стал знаменитым писателем.

Я писал и писал, и закончил уже за полночь. Зевнув, удовлетворенно взглянул на страницы, сложил их в стопку и убрал в ящик стола. Опустошенный, как воздушный шар, из которого выпустили воздух, не раздеваясь, я рухнул на кровать и заснул.

Во сне я улыбался.

На следующее утро я, как обычно, отправился в газетную редакцию и, по привычке, проверил почтовый ящик. Я извлек из вороха просроченных счетов конверт с адресом «Нью Ворлдс». Внутри лежал чек на 300 фунтов и записка: «Мы принимаем ваш рассказ к публикации. Ждем ваших дальнейших работ». На мгновение я замер, и от волнения снова начал задыхаться. Выбежав на улицу, я мчался в редакцию, налетая на прохожих, и ликующе выкрикивал: «Меня напечатают в «Нью Ворлд! Я богат!»   

На Риджент-стрит я снова заглянул в витрину книжного магазина. Книги Иммортала Грейта лежали на своем привычном месте, сложенные в высокие стопки, точно башни бумажной крепости. Вот только очередь исчезла, растаяла, как утренний туман. Скучающий торговец, подперев подбородок, уныло глядел на пустой зал. С вершины книжной башни, словно дракон, охраняющий свои сокровища, задумчиво взирал Иммортал Грейт, и недоумевал, почему жаждущие кладоискатели больше не заглядывают в его пещеру.

— Я увольняюсь! — крикнул я, залетев в редакцию, и потряс чеком перед длинным скрюченным носом директора. 

— Ну и пожалуйста. Твоя последняя статья провалилась. Тираж не окупается. И кто этот Иммортал Грейт? Где ты его раскопал? — проворчал Грамбл Скольд, нервно затягиваясь сигаретой. Письменный стол был завален зарплатными чеками, ожидающими, когда и подпишут.

— Неужели вы не читали его книгу? Она уже три недели возглавляет список бестселлеров.

Грамбл недоверчиво взглянул на меня поверх очков-половинок.

— Я видел список, но никакого Иммортала Грейта там и в помине нет. И я сам никогда не слыхал о нем.

Я задумчиво поскреб затылок.

— Кстати, раз уж ты уходишь, не рассчитывай на оплату. Бюджет и так трещит по швам, и это по твоей вине. — он с яростью затушил сигарету прямо о столешницу. — А теперь проваливай.


Всю следующую неделю журналы заваливали письмами мой почтовый ящик. Предложений купить мои сочинения стало так много, что я еле успевал писать. В то утро я успел набросать несколько рассказов, две любовные новеллы и четыре юмористических скетча. Осенние дожди прекратились на удивление рано, и за окном мягко светило теплое солнце.

Мой старенький «Ундервуд» не справлялся, и я заменил его, прикупив новеньку «Калибри» 1958 года. Блестящие клавиши из слоновой кости приятно пощелкивали под пальцами, как каштаны, печеные на углях. Раньше я корпел над одной историей неделями. Проверял факты, изучал источники, сканировал взглядом каждую строчку. Теперь, не читая, я разложил исписанные листы по конвертам и тут же запечатал.

Под селезенкой что-то кольнуло. Рука дернулась к стопке заклеенных писем. Может, все таки посмотреть, что получилось? Я отдернул руку, пожевал кончик ручки.

Вставил чистый лист в старую машинку, когда-то принадлежавшую… Кому? Извилины напряженно зашевелились, точно шестеренки в моторе. Я не мог вспомнить, откуда у меня взялась это печатная машинка.
Я потряс головой, точно корова на лугу, желая избавиться от прилипчивых мошек. Букашки высыпались из ушей и разбежались. Пальцы забегали по хрустящим клавишам. «Рассказы Спота Пеннилесса потрясают публику!»

Вот, так-то лучше. Я вздохнул и осушил чашку остывшего кофе.
 
Встал, потянулся, кости захрустели, точно сухое печенье. Подойдя к зеркалу, я одернул новенький пиджак, поправил галстук, прикрепил к лацкану жемчужную булавку. Пшикнул одеколон, и закашлявшись от спиртовых испарений, я прослезился. Ужин в мою честь в «Клубе Писателей Лондона» начнется через пол часа.

Прихватив пачку запечатанных конвертов, я вышел в прихожую, но по пути чуть не упал, споткнувшись о какой-то брусок. Письма выпали из рук и рассыпались по полу, словно бомбы. На полу валялась книга: «Иммортал Грейт. Мемуары».

«Откуда она тут взялась? Не помню, чтобы я ее покупал.» — подумал я. В мозгу  снова что-то зашевелилось, и я потряс головой. Мошки вылетели из ушей темным облаком и разлетелись.

Я собрал письма, и прихватив книгу, вышел  из квартиры. Осенний вечер был теплым и светлым, как идиллический сюжет картины. На полпути к штаб квартире «Клуба  Писателей Лондона», я удивленно взглянул на свою руку. В ней было зажато что-то тяжелое — потрепанная пыльная книг. Я бросил ее в мусорное ведро и ускорил шаг.

В витрине  «Нью Бестселлерс» по  Риджент-стрит повисла уныла табличка «Закрыто». Внутри было пусто и темно, как в чулане. За увитым паутиной  стеклом столпились башни из книг, прикрытые толстым слоем пыли. С портрета на вершине самой высокой из них, улыбался какой-то забытый писатель, провожая взглядом равнодушных прохожих.