Переписывая классику

Пётр Петрович уже полчаса топтался на аккуратном крылечке небольшого домика, стены которого были выкрашены в синий цвет, не решаясь дёрнуть за алый шнурок звонка.
Титулярный советник был не молод, роста среднего, лицо имел круглое, на котором топорщились бледно жёлтого цвета бакенбарды. И как бы советник их не приглаживал, не напомаживал, они упорно оставались жёсткими, выдавая такой же непримиримый и колкий характер, как у хозяина.
В четвёртый раз глубоко вздохнув, набрав полную грудь воздуха и решимости, Пётр Петрович позвонил.

Дверь открылась сразу же. Аккуратненькая, маленького росточка и неопределённого возраста женщина (из тех, что вечно молодые, даже если уже правнуки успели завести своих внуков) внимательно посмотрела на посетителя приставив к близоруким глазам лорнет, и расплывшись в улыбке пригласила в дом.

— Мне рекомендовал вас Семён Николаевич Лошадь, как большого специалиста в своём деле. Говорит, вы ему очень помогли! — Вытирая платочком капельки пота со лба, словно оправдываясь за свой визит, пробубнил Пётр Петрович.
— Как же-с, как же-с, помню его, — кокетливо приподняв двумя пальцами юбку, кивнула головой хозяйка дома. — Конечно помогла. А как не помочь-с, такому хорошему господину. Обязательно-с помочь нужно. — Тараторила хозяйка, приглашая жестом пройти в гостиную. — А то, что он неделю пил, как лошадь, так-то это из-за осмысления жизни своей. Зато сейчас на его жизнь посмотришь, и самому так же-с захочется. В генералы выслужился. А всё от чего-с? То, что меня послушал!

— Вот и я к вам, за советом жизни своей, — присаживаясь к столу накрытым вышитой скатёрочкой, взволнованно пробормотал титулярный советник. — Дело для меня новое, не приходилось ещё, а сам я не умею-с, и подсказать некому. Так что надежда на вас достопочтимая Аглая Семёновна. — и, видимо совсем от волнения, не дожидаясь пока ему предложат чаю, схватил со стола сухарик и сунул его себе в рот.

Хозяйка, небрежно поправив локон, выбившийся из-под чепца, не спешила с разговором, внимательно осматривая своего гостя. Серый, словно выцветшее небо, цвет глаз и плотно сжатые губы, сюртук отглаженный с выглядывающими из рукавов накрахмаленными манжетами рубашки, начищенные до блеска сапоги. Всё выдавало человека обстоятельного, ведущего размеренный образ жизни и, видимо, пожелавший его изменить не по своему усмотрению.

— Я, в своё время, в университете учился, только вот-с не пришлось закончить. От того-с и не имею ученой степени, необходимый для присвоения следующего классного чина. — Чуть успокоившись хлебнув чаю, Пётр Петрович принялся излагать причину своего прихода, — Служу я по военной части, имею хорошую характеристику и домик. Небольшой, на пять комнат, но мне, холостяку, хватает. А по выходным имею привычку в карты перекинуться со своими сослуживцами. В прошлые же выходные, я не имел такого удовольствия, так как встретил старинного своего приятеля – Семёна Николаевича, и был приятно удивлён случившимся с ним переменами. К коим вы, многоуважаемая Аглая Семёновна, имеете непосредственное отношение.

Раньше я не задумывался о жене, как о способе продвижения по службе, ибо считал это низко и недостойно использовать связи женщины что дана тебе богом, а не свой ум и природные наклонности. Но, пообщавшись с другом своей студенческой юности, пересмотрел взгляды и понял, сколько всего полезного и нужного совершить можно, если правильно воспользоваться всеми возможностями, что вместе с женою в твой дом входят.

Так что, узнав, что вы можете поспособствовать как моему счастью, так и счастию всего человечества, я, вызнав ваш адрес, сейчас прошу не отказать в этом не простом, я бы даже сказал – вселенского масштаба, вопросе.

— Отчего ж не поспособствовать? — подкладывая в креманку клубничное варенье, ответствовала Аглая Семёновна, — Мы-с, всегда рады услужить хорошему человеку. В особенности, если это составит счастие не только личное, но и многих других осчастливит.
— Конечно осчастливит! — громко, словно у себя в конторе, с некоторым пафосом произнёс Пётр Петрович, и тут же оглянулся, дабы удостовериться, что их не подслушивают.

Увидев это, хозяйка улыбнулась, долила в самовар кипятка, и успокоила гостя, — Я, Пётр Петрович, в эти часы девку свою, Маланью, отпускаю. Незачем ей знать, какие люди ко мне ходят, и о чем мы разговоры ведём. От того и репутация у меня, як у хрусталя – кристальная! Только скажите мне, Пётр Петрович, вы чай уж и на примете кого имеете? Только подойти не знаете, как.
— Правду говорят, ни чего от вас не скроешь, имею. — Откинулся на спинку стула титулярный советник, и достав носовой платок не без удовольствия обтёр губы.

— Известна ли вам семья Кудякиных? — окончательно придя в себя, и разомлевши от пирогов с капустою и мясом, и от того вернув себе покровительственный тон, спросил Пётр Петрович.
— Да как же не знать-с, — кладя на булку масло пожала плечами, как о самом разумеющемся, — Они-с, родня мне, по матушке моей – племянники. А старшенькая, Глафира Николаевна, мне крестница.
— Вот как хорошо-то складывается, — чуть не подпрыгнул от радости Пётр Петрович, — я-то в этих делах совсем не сведущ. Вот ежели меня по среди ночи разбудить и спросить: «Что мол, любезнейший Верховодцев Пётр Петрович, что написано на 34 странице полкового устава, третья строчка снизу?», так я враз отвечу! А вот в сердечных делах и слова сказать не могу. И характер у меня, говорят, неуживчивый. Хоть я всей душой к каждой собаке расположен.

— Так кого вы из трёх сестёр-то присмотрели? Глашеньку, Машеньку, Грушеньку? На мой взгляд они все хороши. Вот только приданого за ними не много дадут. Только что связи при дворе папенька их — Николай Кириллович большие имеет. Тем и живут. Игрой заболел отец семейства, состояние значительно уменьшилось. — Хлебнула из чашки чаю Аглая Ильинична, и скрытно глянула на гостя. Не спугнёт ли такая новость.

— Так это хорошо, это очень хорошо! — ничуть не расстроился гость, — я человек скромный, и по скромности своей скопил некоторое состояние. Чем могу бедную девушку очень даже осчастливить. Вы сами подумайте, Аглая Ильинична, хорошо ли, если жена боле мужа денег имеет? Это ж конфуз! А как не хорошо люди скажут? Я понимаю, — поднялся титулярный советник с места и стал расхаживать по комнате большими шагами, — ежели я женюсь на одной из сестёр, то мне так же скажут, мол за карьерой погнался. Связями решил обзавестись. А я им свою умную голову предъявлю. Мол и сам не дурак. Всё своим умом и старанием. Пущай обратное докажут!

— Верно говорите, — прервала его хозяйка дома, — только кого присмотрели-то? Перед кем хлопотать прикажете?
Верховодцев, по-армейски развернулся и щёлкнул каблуками.
— Мне все они нравятся, но Грушенька уж очень хороша. И так по-детски, наивно на всё реагирует. Видел их семейство давеча в театре. Восхитился! До сих пор под впечатлением, как мальчишка, ей богу. Только не хорошо это. Совсем не хорошо. Из молодой жены хорошей хозяйки не выйдет. Им ведь чего надобно? Обновки да балы. А я человек обстоятельный, домашний. Мне бы хотелось, чтобы жена меня дома встречала, чаем поила, вот как ваш, с травками. А сама бы с рукоделием сидела, да слушала, что сказывать буду. А с молодой-то женой и до пенсии не доживёшь, по званным вечерам прыгая. Да и опять-таки, амор у неё случиться может, а это репутация. А я, на службе, хорошем счету. Ни как-с нельзя скандал допускать.

— Как же-с, ни как нельзя, — согласилась Аглая Ильинична, — Тогда крестница моя, Глафира. Вы не смотрите что ряба, жена из неё изумительная получится. А как готовит! На кухарке сэкономите. Конечно мечтательная она, всё думает пансион для сирот открыть. Так-то и хорошо. Доброе сердце только красит девушку. Да и благодарная вам будет. Женихами похвастаться не может.
— Благодарная – это хорошо, вот только я по должности своей много где бываю. И жена украшением быть должна. Да и если ж она пансион откроет, то может и у меня денег попросить, коль своих не хватать будет. Я конечно не откажу. Но, не для этого я копил капитал. Я его в оборот хочу. Что бы доходец был. А тут сироты. Их вех обуть – одеть, сам голый останешься.

— Тогда Машенька! И умница, и красавица. Не стара, не молода. В самом соку. Дома сидит, крестиком вышивает. На балы не ездит, и не говорлива, послушна.
— Вот это другой разговор, — тут же вновь сел за стол Пётр Петрович, налил себе чаю, и стал пить в прикуску с пряником. — Расскажите-ка мне о племяннице вашей поподробнее. Вот чувствую, что прям с ваших слов влюбляюсь. Хоть и не молод уже, а сердце всё ж имеется.

— Пётр Петрович, женитесь, не пожалеете. Я сама её до шестнадцати лет воспитывала. Мать то у них, рано померла, вот я и взяла их на воспитание. Николай Кириллович тогда всё по заграницам разъезжали, а мы тут, в Петербурге, жили. Я сама их и шить, и готовить учила. Книжки разные читали. Философов. Вальтера там, и других. Машенька бывало сядет вот здесь, у ног моих, и слушает, слушает, аж заснёт. А как на пианино играет, заслушаешься. Голос дивный. Хотела ей учителя выписать, так отец, Николай Кириллович запретили-с. Побоялись, что вырастет и упорхнёт в Италию, басом петь. Да вы пейте чай-то, пейте, он у меня на смородиновом листе заварен. С мятою. Для нервов очень полезно. А как спится после него хорошо. Машенька бывало хлебнёт как птичка, и храпит всю ночь. Нервы у девки, как канаты. А как их мотает… засмотреться можно.

Вот давеча, мне крышу перекрыть нужно было. А работники оторви и брось. Крышу сняли, а обратно не ставят. А тут дожди. Как я не ругалась, ничего не помогало. А Машенька пришла, только посмотрела на них, сказать ничего не успела. Так они за полчаса всё сделали. А я три дня их уламывала. Так что будьте спокойны, и вас и солдатиков ваших всех воспитает…

Повисла тишина. Аглая Никитична поняла, что увлеклась, и лишнего сболтнула, а Пётр Петрович начал думать, не сыграл ли с ним Семён Николаевич Лошадь шутку какую. Взамен, одного из их студенческого розыгрыша.

— А я вот что подумала, Пётр Петрович, — подставляя поближе стул к стулу гостя, — вам ведь жена нужна не молодая, но собою хороша. Что б вес в обществе имела, репутацию опять-таки, не запятнанную. И что б готовила хорошо. Вы, кушайте, кушайте. Ой, а вы знаете, у меня ведь гусь есть. Хотите гуся? В меду запеченный.
Пётр Петрович, от неожиданности такого предложения аж согласился. Вспомнив, каких гусей матушка его запекала, пока он пацанёнком по лужам бегал. И что-то так хорошо сделалось, что и ругаться с Аглаей Семёновной расхотелось.

— А что, квартирная хозяйка, много с ваз берёт за наём? — спросил он, глядя, как ловко Аглая разрезает гуся, отделяя куски мяса от костей.
— Так это мой дом. Сама я хозяйка. Живу, конечно, скромно. Своими трудами кормлюсь. Кому погадаю, кого замуж выдам, а кому и просто совет надобен. На том и копеечку имеем.
— И много имеете?
— Кто рублик, кто два, тому и рады. Я ведь Пётр Петрович малым привыкла довольствоваться. Не привычные мы, к роскоши.

Пётр Петрович повнимательнее присмотрелся к хозяйке дома.
— А ведь хороша, ох как хороша, — отметил он про себя. Лошадь говорил, что вдовеет Аглая давно, когда-то в пансионе училась, Вальтера читает, учёная значит. Не стыдно будет своим полковым товарищам представить. В доме чисто, готовит опять-таки хорошо, а главное – возраст имеет такой, что баловство за плечами осталось, а женская сущность ещё играет. Воно как локон постоянно прибирает, как бы невзначай. А он, Пётр Петрович не дурак, понимает, что это она так с ним заигрывает, кокетничает то есть.

— Воистину дурак, — подумалось Верховодцеву, — пришёл просить, что б со сватовством молодых девок помогла. Да тут, вот клад ходит. И связей у Аглаи больше, чем у всех Кудякиных вместе взятых, и дури молодой нет. И дом свой есть, значит на его, Петра Петровича дом, претендовать не будет. Да и предложению с его стороны явно обрадуется. И благодарно будет еженедельно, по выходным, гуся запекать. Женюсь! — Решил титулярный советник и завёл разговор о погоде и грядущим изменениям в армейском обмундировании.

Через некоторое время, Верховодцев засобирался домой, дав слово, что непременно будет у Аглаи Семёновны завтра же в три, для заверения почтения и прогулки в экипаже по городу. Ибо имел сильное удовольствие от общения.

Проводив гостя, госпожа Щукина вернулась в дом, подошла к комоду и достала шкатулку, в котором хранилось письмо от племянника, который служил под началом Петра Петровича. В письме говорилось, что этот лихоимец уж не скрываясь, берёт взятки и ворует все, что лежит без присмотру. И нет на него управы, поскольку играет в карты с нужными, для безнаказанности людьми. Накопления свои, переводит в ценные бумаги на предъявителя. А недавно решил жениться и не на ком ни будь, а выбор пал на любимых племянниц Аглаи. О чём Верховодов поведал не так давно, выпив лишку по случаю выиграша.

— Ну-ну, — протянула Аглая Семёновна, пряча конвертик с письмом обратно в шкатулку, — Посмотрим еще, кто на ком жениться. Будет тебе Глафира капиталец на пансион. Сиротам помогать нужно. Да и какое сердце такую красоту пережить то сможет? — вздохнула Аглая, перекрестилась и зажгла свечку под образами. Рядом с ними стояло несколько фотографий так рано усопших мужей госпожи Щукиной…