Разгромленная база

На следующий день двинулись в путь на рассвете, не делая привала, пока не стало по-настоящему жарко. Вышли к лесистому берегу Донца. Тень и близость воды после степного зноя показались раем. Камыши, застывшие над зеркальной гладью, напомнили Виктору Суходольский хутор, превращенный в пионерлагерь, ночные купания вожатых и сны яснее яви, в которых его подстерегали русалки и звал на помощь пойманный ими мальчик.

Вот он, Донец Сиверский, приток Дона, всё тот же, что под Краснодоном, что здесь. Уж не русалки ли утащили на его илистое дно связных группы Литвинова, когда они по заданию своего командира вот так же блуждали по лесостепи в поисках штаба отряда и остановились на привал у этого манящего бездной берега?

Синее небо, отражаясь в воде, становится ещё глубже, и в нём ничего не стоит утонуть. Как до войны. И даже не верится, что здесь, на нашей земле - враги, что они совсем рядом.
Ещё труднее удаётся уложить в голове то, что с приходом врагов зашевелилось в сердцах стольких людей  всё меленькое, подленькое,  что прежде пряталось, словно русалки в тине.  Вот если бы его можно было укротить при помощи волшебной  музыки, как в том сне!  Виктор невольно улыбнулся этой мысли, сознавая, что о другой музыке, кроме той, которую сыграли  вчера ночью они с ребятами в Ворошиловграде,  речи быть не может.

-  О чём это ты, Витя, так глубоко задумался? -  пристально глядя на него, спросил командир Яковенко.

-  Да у меня, Иван Михайлович, одна мысль всё из головы не идёт:  как это мы в мирное время недоглядели за людьми...  Мне в детстве отец много про Гражданскую войну  рассказывал.  Я на селе родился и видел, как кулачьё  над бедняком измывается, как всё село  живёт впроголодь,  а  жирует  за счёт других каких-то две семейки  мироедов.  Потом сломала кулачью  хребет наша Советская власть и  показалось, что теперь уж всё, не будет  у Гражданской войны  продолжения, что остаётся учиться и строить,  создавать новую жизнь, что возврата к прежнему  у людей и в мыслях нет -  сама мысль  такая  и глупа, и оскорбительна. Ведь народ наш поверил в новую жизнь,  в то,  что можно жить лучше, светлее, чем деды жили.  Большинство наших людей  поверили!  Откуда же  они берутся,  эти старосты и полицаи, что готовы фашистам  сапоги лизать? И ведь это, говорят, в каждом селе, на каждом хуторе!

  Яковенко глубоко и протяжно вздохнул.

-  Умный ты хлопец, -  сказал он  с какой-то  отеческой нежностью, но без тени снисходительности. -  И очень верно ты заметил, что полицаи из местных жителей  это продолжение  Гражданской войны. Нам, коммунистам, горько признать,  что рано мы победу праздновали. Может, и правы были некоторые,  кто ругал нас за то, что мы не так боролись, как следовало, а порой  и не с теми.  По крайней мере, отчасти.  Теперь вот фашизм в гору идёт, полмира  под себя  подмял, а фашисты это ведь прямые наследники  белогвардейцев.  Итальянские и испанские фашисты  этого даже  не отрицают. Значит, где-то мы дали слабину, раз враг так высоко поднялся. Это признать приходится. Но не это сейчас главное. Самое главное, что мы, коммунисты, понимать обязаны, это то, что замахнулись мы на невиданно великое дело, а в Великом деле и сопротивление  соразмерно. Ведь мы всему старому и косному вызов бросили. А это война. И вот пришёл враг. Ведь это он на наш вызов ответил! Нам теперь победить надо любой ценой.

 Виктор вспомнил свой довоенный разговор с братом Мишей о главном враге коммуниста.  Не о том, который снаружи, а о том, что внутри. Да, это было непросто. Не всё говорилось честно  вслух, и как знать, всегда ли это было оправдано до такой степени, что умолчание не превращалось в ложь.  Держать людей за серую массу, не способную разобраться в сложной жизненной реальности с одной стороны, а с другой требовать от них массовой сознательности -  следует признать, что это не вполне честно. Теперь пришла пора не на словах, а на деле отделить главное от второстепенного.  И забыть обо всякой мелочности. И сдавать экзамен на верность своим убеждениям. И может быть, если придётся, сполна  расплатиться за ошибки.  Не факт, что именно за свои.  Это и значит -  не мелочиться. Пришло такое время...

-  Да, Иван Михайлович, я понимаю, -  вслух ответил Виктор.

-  Очень точно, товарищ Яковенко! -  обратилась к командиру  Галина, повязывая на голове белую косынку. -  Вы так сказали, что у меня прямо мороз по коже! Вызов врагу.  У меня, знаете,  в первые дни войны  перед глазами как будто парад Физкультурников на Красной площади всё шагал: и хлопцы, и девчата там такие красивые, сильные, здоровые, задорные! Точно, как вызов всему замшелому старью, всей гнили  мира!  И вот она, это гниль, вдруг оделась в железо и сталь и явилась  несметным войском на нашу землю.  Победим мы -  победит весна на Земле. Мы за нашу Советскую Родину сражаемся, а значит, за будущее всего мира. А враг наш ставку сделал на всё ветхое и тёмное  в людях, на всё рабское и скотское. Не зря фашисты в оккупированных  городах и селах церкви открывают: молитесь, мол, своему богу, и скажите спасибо фюреру! Им снова религия понадобилась, чтобы людей в стадо баранов превратить, в  рабов покорных! Я как подумаю, сколько крови людской пролито  из-за этого религиозного дурмана, такое зло берёт! А в Средней Азии сколько девчат комсомолок  погибло за то, что хотели учиться, а не быть проданными в жёны богатым баям своими родными отцами! Неужели же они зря отдали жизнь ради лучшего будущего тех, кто идет по их стопам? Неужели мы, Советская молодежь, выросшая на воле, допустим, чтобы наш единый Советский народ враги растащили по национальным хаткам  при помощи религиозного яда?!

- Не дойдут фашисты до Средней Азии, Галка, слышишь! -  горячо, взволнованно воскликнул Яковенко. -  Ты даже думать забудь об этом! И ничего у них с религиозной отравой не выйдет, просчитались они! Идут в церкви молиться  одни только старые бабы, да и молятся-то они не за фюрера, а за сыновей своих, что на фронте против фюрера воюют. Вот тут-то Геббельс  точно маху дал!

-  А я думаю,  верующие к оккупантам   лояльнее становятся после того, как те для них  церкви открывают, -  заметил Виктор. -  И это уже вызов нам. Потому что люди сбиваются в стадо и слушают сказки двухтысячелетней давности  только тогда, когда им не хватает живого примера перед глазами, как не быть овцой.  Когда люди видят настоящих героев, способных спокойно смотреть в лицо смерти, им становится стыдно скулить и жаловаться своему ветхому рабскому богу. Они уже не могут не понимать,  что в их  боге больше нет силы, если мы, коммунисты и комсомольцы, делимся ею с ними.

 Командир Яковенко смотрел на своих молодых бойцов тепло, с нескрываемым восхищением.
- Ай,  добре! -  не удержался он в порыве чувств от ласкового украинского слова. -  Не просчитался же я с вами, когда взял в отряд!  С такими сознательными бойцами любое задание по плечу! Только, молодчины мои,  вы уж себя берегите. Это приказ! Понапрасну рисковать жизнью строго воспрещается! Потому как если с нами что-то случится, вся наша  подпольная работа  на вас  останется:  и пропаганда, и личный пример.

-  С кем "с нами"? -  насторожилась Галина.

-  Что вы такое говорите, Иван Михайлович?

-  Да я и Наде раз уже говорил, -  мягко улыбнулся Яковенко,  но тут же прибавил серьёзно: - Нужно ко всему быть готовыми, Галя.  Вы -  подпольный Обком Комсомола. Если взрослые выбывают, долг молодёжи заменить их в борьбе. А случиться может всякое. Не нравится мне эта история с группой Литвинова! Сколько не ходим -  никаких следов их пребывания. Сдаётся мне, что-то у них стряслось. И с личным составом их  нам не так повезло как с вами. Эх, спешили мы, когда людей в отряд набирали! Может ведь такое быть, что затесался кто-то ненадёжный, а то и вовсе...  Ладно, айда! -  оборвал сам себя на полуслове Яковенко, поднимаясь на ноги. -  Отдохнули,  двигаемся дальше!   Пойдемте пока берегом.

 Галина и Виктор тронулись в путь за командиром, а мысли их  остановились на его внезапном  откровении и одном-единственном слове, так и не произнесенном вслух.
 Берегом идти было легче, чем по голой степи -  близость воды давала жизнь деревьям,  чья тень укрывала не только от солнечного зноя, но и от посторонних глаз. Здесь, в прибрежной лесополосе, было неплохое место для временной партизанской стоянки. Поэтому командир Яковенко и совершал уже третий обход  округи вниз по  Донцу. 

Участки леса в этом районе попадались нечасто, да и сами лесочки  были не густые. Что и говорить,  трудная местность для партизанской войны!  Тут группе в 10 человек  непросто найти такое укрытие, чтобы долго оставаться незамеченными, а уж если проявлять активность, сидеть на одном месте никак нельзя. Однако  за все дни поисков не удалось  обнаружить ни следов группы, ни слухов, по которым можно было бы судить а её существовании. Недобрые подозрения, высказанные командиром Яковенко, напрашивались сами собой, превращаясь в смутное тягостное предчувствие.  У берега Донец манил небесно-синей водой, сверкающей солнечными бликами,  но именно предчувствие и не пускало, тянуло назад, всё дальше от реки и глубже в перелесок, и Виктор уже едва улавливал освежающие пары в знойном воздухе.  И когда Яковенко скомандовал уходить от Донца вправо, именно Виктор оказался впереди. И вот здесь, в глубине перелеска, вышел он едва заметной тропинкой прямиком на дно овражка, у края слегка присыпанного прошлогодними листьями.   Подойдя ближе,  Виктор увидел, что листья разрыты и разбросаны и что под ними ничего нет. Да, он сразу  понял -  ведь еще до переселения в лес по заданию командира группы Рыбалко он сам, своими руками помогал укладывать  ящики  в один из лесных тайников, точь-в-точь такой, как этот:  ящики с консервами и ящики патронами...

-  Товарищ командир!

 А  Яковенко был уже рядом. Третьей подошла Галина.  При виде открывшегося ей зрелища  она глубоко и протяжно вздохнула.
 Они стояли втроём над разгромленной базой,  словно над могилой павшего товарища. Над головой  беззаботно щебетали птицы.
 
- Вот оно что, значит! -  тяжело переводя дух, протянул Яковенко. -  Теперь ясно. Это же их,  Литвиновских, база,  и тут был весь их эн зэ.  У них теперь, ни продовольствия, ни патронов. Нечем воевать. Надежда только на трофеи. И кто же это мог сделать?

 Яковенко внимательно осматривал и ощупывал сухие листья  и землю под ними.

-  Да как бы не вчера это случилось! -  воскликнул он взволнованно. Круглое лицо его покраснело, на лбу выступила испарина.
-  В последний раз  на днях мы тут проходили, база была нетронутая, я это хорошо помню, -  продолжал командир, отирая со лба пот рукавом. -  Я над самым овражкам  проскочил, только глянул одним глазом, что ничего не тронуто, и Литвиновские  сюда не наведывались. А вчера  Морозов с  Хмаренко  в другую сторону ходили, на том берегу Донца. Может, тем самым временем сюда и нагрянули  полицаи с хутора,  или кто там ещё...  Вот узнать бы! А главное -  кто их сюда навёл?

-  А может, они следят за нами? -  предположил Виктор.

-  Не думаю, -  отозвался  Иван Михайлович, однако хмуря лоб и мрачно глядя в сторону. - Это  для хуторских полицаев  слишком мудрёно -  выслеживать нас по лесам. По крайней мере, пока. Рановато им ещё за нами гоняться.  Не заслужили мы столько внимания, -  он усмехнулся в свои отросшие, почти казацкие усы и поспешил прибавить: -  Но это дело наживное. Поэтому назад мы всё же пойдем другой дорогой. А то и вправду зачастили мы по этому берегу разгуливать.

 Другая дорога, которую выбрал командир Яковенко, была длиннее, но на небе появились облачка, поднялся легкий ветерок, а всё ещё тлеющая надежда встретить кого-нибудь из Литвиновской группы придавала сил и бодрости. Однако вместо долгожданной встречи с потерянными товарищами по  отряду командир Яковенко со своими молодыми бойцами чуть не наскочил прямо на полицаев. Вот тогда все трое не пожалели, что всё это время тащили по жаре сумки с гранатами через плечо. Четверо вооруженных полицаев представляли серьезную угрозу и, конечно, были очень не прочь взять живьём троих партизан.   Но Яковенко с Виктором и Галиной сразу залегли в траву.

-  Витя,  видишь  вон там, слева, кусты? -  шёпотом инструктировал командир. - Ползи тише, чтоб тебя не засекли. Зайдёшь им слева и бросишь гранату. Постарайся, чтобы всех...

- Есть, товарищ командир!

  И он пополз с обезьяньим проворством и быстротой по сухой степной траве, под призрачным прикрытием каких-то редких кустиков. Несколько пуль просвистело в воздухе где-то очень близко. Нельзя сказать, что это был страх, но тело, хоть стремительно и безошибочно двигалось само по себе, как будто без участия разума, в то же время оставалось  напряжённо собранным, сгруппированным в какой-то сгусток силы, подобный сжатой пружине. И только достигнув  намеченной цели, она распрямилась: Виктор поднялся во весь рост, сорвал чеку  и метнул гранату в полицаев прежде, чем те успели опомниться. Прогремел взрыв. Как только рассеялся дым, Виктор осторожно взглянул туда, куда упала граната. Чувство удовлетворения от хорошо выполненного приказа командира смогло заглушить отвращение от представшего перед ним зрелища. Всё-таки человеческое тело (а тела у полицаев человеческие) создано природой не для того, чтобы разрывать его на куски! Но зато всех четверых -  одной гранатой. " Ну ты, Витька, даёшь!" -  отчётливо прозвучал у него в ушах восхищенный возглас Юрки Алексенцева, однако вместо гордости он ощутил, как холодок пробегает у него по спине, а голова слегка кружится. Но это длилось всего миг.

- Что б я без тебя делал, Третьякевич! -  раздался уже наяву голос командира Яковенко. -  А ещё брать тебя не хотел!  Спасибо тебе, что был такой настырный! Верно ты тогда сказал, не соврал: в дело ты очень даже годишься. Ну а теперь, ребятки, отходим, и больше не шумим -  хутор близко!

 Оставшийся путь до лагеря прошли без приключений и не встретили больше ни души, если не считать птиц да сверчков. Приходилось лишь гадать, случайностью ли  было сегодняшнее появление полицаев и связано ли оно как-либо с разгромом  потайной базы  Литвиновской группы.