Женевские майданщики, из Записок контрабандистки

    
    Скучаю по тебе, Женева,
    Зачем разлучена с тобой?
    И на гербе твоём, Женева,
    И гриф, и ключик золотой.
    Жет д'О, взлетающий до неба,
    Молочный озера туман,
    же тем, мон шер, забудь, не требуй,
    нырни, как лебедь, в Лак-Леман.
    Зачем ты снишься мне, Женева?
    И Альп заснеженный покой
    переплетают быль и небыль
    туманной дымкой кружевной?

   
    "Не мы идём за Дао, но Дао ведёт нас"..

    
   2 9  н о я б р я, п я т н и ц а,
с е л о  б л и з  Б о р и с п о л я.
   По Майдану Незалежности катится отбитая голова Ленина. Свобода на баррикадах. Костры в железных бочках. Казак Мамай со своей бандурой. Раненые студенты. Украина, смеясь и танцуя, расстается с тоталитарным прошлым.
   А ведь ещё несколько дней назад, когда мы с Ларисой на автобусе приехали в Киев, все было спокойно. Только на станции метро "Хрещатик" большая толпа народу вышла из вагона, и он опустел. Но мы вспомнили об этом лишь задним числом, когда смотрели у Забойченко новости по телевизору. А вскоре большинство станций метро перекрыли.
   "Сейчас поезд выедет на поверхность", - объявила я тогда Ларисе, немногословной, настороженно держащейся стройной брюнетке в длинном темно-синем пуховике, с которой познакомилась лишь два дня назад на нарвском автовокзале и которую опекала полтора суток в автобусе, а по приезде в Киев накормила в "Макдональдсе" рядом с автовокзалом (естественно, на украинские "командировочные", выданные мне Забойченко). Киевский "Макдональдс" был таким же, как любой европейский, только очередь длиннее и цены в три раза меньше.
   Вобще-то я была не совсем уверена в своих словах по поводу поезда, так как три года назад ездила по этому маршруту, до Левобережной, всего два раза, - но он, действительно, послушно вынырнул на поверхность и стремительно понесся по мосту над Днепром, меж тем как диктор сообщал:"Наступна станція - Гідропарк". Доехав до Левобережной, мы пересели на маршрутку до Борисполя.
   
   Где нас, изрядно замёрзших, - и почему я решила, что в Украине должно быть теплее, чем в Эстонии и соответственно оделась? - встретила неунывающая пампушка Марина, короткой черной челкой, очками и безапелляционным тоном похожая на Знайку из советского мультфильма, - тогда как ее муж Стас напоминал лохматого и взбалмошного, но куда более агрессивного, чем в мультике, Незнайку.
   Она приехала с сыном Олегом, который вел машину и которого я видела, можно сказать, впервые, если не считать мимолётной лондонской встречи трехлетней давности. У Олега были красивые, как у матери, черты лица и ее мягкий, покладистый характер. Однако разговаривал он с Мариной почти так же грубо, как Стас, что меня покоробило в таком молодом парне.
   А впрочем, чему удивляться, ведь сын всегда берет пример с отца. Со своей девушкой - невозмутимой красавицей Алёной, - он пока обращался нежно и заботливо, но ключевым словом здесь было - пока.
   Алена, которую я знала по трем месяцам совместных полетов как особу твердую, решительную и немногословную, существовала в доме Забойченко тихо и незаметно. Только иногда раздавался вдруг из коридора громовой крик на нее Забойченко-старшего:"Сколько я тебе говорил - не ходить в этот туалет? - он поломан. А ты упорно продолжаешь гнуть свое. Я хозяин в этом доме, ты поняла? Я!" - орал он, как потерпевший, - и Лариса в нашей общей большой комнате на втором этаже, с возвышением-подиумом напротив венецианского окна, в ужасе дрожала, а полненькая розовощекая хохотушка Света, со светлыми завитками закрученных на затылке волос,
приехавшая в Борисполь с Сашей на день раньше нас, только пожимала плечами, - она уже полмесяца работала на Забойченко и хорошо изучила его характер. Новеньким, Саше и Ларисе, это ещё только предстояло.
   Алена же, судя по доносившемуся до нас молчанию, спокойно стояла перед Стасом с тем отстраненно-безразличным выражением лица, с которым она всегда выслушивала как его ругань, так и его комплименты.

   Мы надолго засели в селе недалеко от Борисполя, где Забойченко сняли этот новый благоустроенный дом. Выбраться оттуда можно было только на такси. На второй день приезда, на второй день Майдана Саша отпросился к двоюродному брату в Киев.
   У остальных особой нужды туда ездить не было, и мы смотрели Майдан по телевизору (на каждом этаже был свой), пока наш шеф бухал и разрабатывал новые стратегические планы.
   Стас был мужчиной неординарным и это выражалось в его внешности: то ли бычара, то ли пижон, с крупным телом, животом, как у беременного и грацией слона в посудной лавке. Но, если смотреть со спины - просто первый парень на деревне, - стремительная пружинящая походка, развевающиеся по ветру редеющие кудри, и не хватает лишь заломленной набекрень кепки с красным цветком.
   Большая птичья загогулина носа и серые, умные и проницательные, глаза довершали его портрет. Жена Марина казалась его необходимым дополнением и, как он не измывался над ней, но в глубине души хорошо осознавал, что другую такую же преданную женщину ему не найти.
   Стас собрал здесь нас четверых, двух - с российским, и двух - с эстонским гражданством, - для того, чтобы мы были под рукой, когда наступит нужный момент. Но прошла неделя, пошла другая, а "нужный момент" все не наступал.

   Комната Стаса и Марины, где Стас сидел за компьютером, находилась на втором этаже рядом с нашей, и временами я подслушивала через стену, что он говорит по телефону или пыталась осторожно выведать у Марины, куда и когда мы летим.
   Когда она категорично сказала, что через Брюссель мы больше ездить не будем, я совсем упала духом. Значит, моего любимого портье из отеля "Бентли" на улице Рожье я больше не увижу.
   Только Майдан и украинское ТВ хоть немного поднимали мне настроение, хотя реклама на всех украинских каналах длилась по пятнадцать минут, что сильно раздражало.

   Я знаю эту женщину: одни ее зовут Свобода, другие - Юлия Тимошенко, а для третьих она носит горячий чай и пирожки на Майдан. Белый снег, белые листовки на остове новогодней ёлки.
   На темно-синем полусдувшемся матрасе (женщины говорят, будто это я проколола в нем дырку своей ручкой - бред, это невозможно, так как матрас сделан из очень плотной, прорезиненной ткани) пишу вечером свой дневник.
   По телевизору идёт испанский фильм "Воры" на украинском языке - о том, как парень и девушка эротично воруют кошельки. Парень, имени которог я не запомнила, брутально красив. Выйдя из тюрьмы, он пытается найти свою мать, но находит лишь ее пустую квартиру, где и поселяется.
   Потом устраивается работать помощником в парикмахерскую, но крадёт кошелек клиента, и, когда его ловят на этом, сбегает. Стыренные кошельки парень прячет во внутренних карманах пиджака манекена, стоящего у него в квартире. (Наверное, мать была портнихой). Девушка Сара из приличной, обеспеченной семьи, студентка. Бродя по улицам, парень случайно наблюдает, как ловко и незаметно она стырила диск в музыкальном магазине и предлагает ей работать с ним в паре.
   Сара сначала отказывается, но потом, побуждаемая любопытством, соглашается, так как ей скучно с инфантильными, послушными и занудными ухажерами из своего круга. Она очень сексуальна, с типичным южным носом и полудлинными прядями темных волос, ассиметрично падающими на глаза, виски и открытую спину ее летней майки.
   Видимо, тот адреналин, который они получают от процесса воровства, - орудуя в основном в плотной уличной толпе и переполненных автобусах, - возбуждает их и сближает. Натырив целую кучу кошельков, которые уже не лезут за пазуху манекену, юные таланты, наконец, попадаются, но, по малолетству, их отпускают. (Фильм явно не про наши реалии, а про гуманные европейские). Потом родители Сары уезжают на уикэнд из дома, и парень проникает к ней через дверь балкона, - ну прям Ромео и Джульетта!...
   
     И что хотел сказать автор: преступление сближает, секс возбуждает не меньше, чем преступление? - пытаюсь уловить я идею фильма, одновременно с грустью понимая, что мой благовоспитанный, щепетильно честный французский турок из отеля "Бентли" его бы не одобрил. Несмотря на то, что мусульманин.
   Впрочем, почему мусульманин не может быть честным?
   Вон ведь и Забойченко считает себя и честным, и порядочным, в рамках своей профессии. Он так и пишет в объявлениях на нарвском портале, в разделе "работа":"ищу помощников для своего бизнеса".
   И многие попадаются на эту уловку, в том числе я, Света, Лариса, Саша, Артур, Дима, рыжая Наташа и сколько их там ещё было, тех, кто не хотел в Нарве горбатиться за 200-300 евро в месяц на производстве, стройке, швейной фирме, в магазине, и предпочёл более лёгкий путь: взял чемодан - отвез чемодан, и получил за это в два раза больше (правда, трудовой стаж при этом не идёт, работа нерегулярная, плюс риск попасться в руки таможенной полиции и даже сесть, плюс специфический характер шефа!).
   Саша, впрочем, работал в Нарве программистом, и Забойченко это ценит, постоянно обращаясь к нему за помощью по поводу интернета, но ведет себя с ним так же авторитарно (чтобы не сказать - бесцеремонно), как и с остальными.

   Уже 10 декабря, а мы приехали 29 ноября и все сидим безвылазно в этом селе. С женщинами я периодически ругаюсь, с Сашей даже не пытаюсь больше заигрывать, хотя, не будь он таким худым и имей синий паспорт, он бы идеально вписался в мой любимый лондонский пейзаж, идеальный лондонский дэнди: серые глаза в тонкой оправе очков, дурацкий прямой пробор и непробиваемая самоуверенность молодости.

   Саша первым полетел со Стасом в Женеву, где Стас, по своей привычке, всю дорогу бухал, и ему стало так плохо, что на обратном пути, во Франкфуртском аэропорту, пришлось вызывать скорую.
   Только вчера они вернулись. Но, когда я спросила Сашу, как все прошло, он ответил беспечным тоном, что нормально, и я не стала углубляться в тему.
   Стас же, отлежавшийся во Франкфурте под капельницей, вернулся спокойным и подобревшим, насколько он вообще мог быть спокойным и добрым. И засел за компьютер.

   Мы, как всегда, играем в карты внизу, за круглым столом. Марина придумала это, когда отключили свет, - и мы играли при свечах, как в модных светских гостиных позапрошлого века, и так и продолжаем с тех пор каждый вечер.
   Больше всего везёт Саше и Алёне (последняя вообще никогда не проигрывает). Лариса, которая поначалу играть вообще не умела, быстро научилась и играет не хуже других. Я же ленюсь напрягаться, или мне просто нравится, когда Саша, с высоты своего двадцатипятилетнего жизненного опыта начинает меня поучать с мягкой укоризной в голосе:"Зачем же разбрасываться козырями, их нужно беречь.."
   При свечах ярче видны его красиво очерченные губы, но какой же он худой и высокий! И, между прочим, держится со мной напряжённо, чуть смущённо, и более откровенно, чем с остальными, - рассказал, например, что увлекается историей, а точнее - участием в исторических реконструкциях различных сражений, наряжаясь то в костюм рыцаря, то солдата времён Северной войны.

   Иногда я выхожу погулять или в магазин. Поначалу это село произвело на меня унылое впечатление - ряд домов и голая, сухая степь, грязь на дороге. Но когда выпал снег, оно похорошело, стало белым и пушистым, и настроение изменилось в сторону новогоднего.
   Сегодня мой надувной матрас не совсем сдулся, так как Олег его заклеил. Читаю на английском "Алхимика" Коэльо, купленного осенью в лондонской чэрити.
   Света сказала, что последний раз они с рыжей Наташей останавливались в Брюсселе в отеле "Бентли", - везёт же некоторым!
   По телеку искала новый российский сериал "Приключения Шерлока Холмса", который не досмотрела дома и который, несмотря на несуразно-необузданную режиссерскую фантазию, очаровал меня мастерски переданной английской атмосферой начала 20 века. Но нашла только "Шутку за шуткой". Потом ещё посмотрела хорошую историческую передачу о Деникине.

   Мы все постоянно следим за событиями на Майдане, которые только украинское телевидение освещает объективно и всесторонне. У меня чувства колеблются от полной поддержки до осторожной критики, у остальных - наоборот, от полного осуждения до осторожной, боязливой поддержки.
   Саша утверждает, что с полным отделением Украины от России пострадают их тесные экономические связи: транзит газа, тяжёлое машиностроение, "Южмаш" и т.д.
   Стас, хоть и злится на то, что Майдан мешает его "бизнесу", но, как ни странно, более солидарен со мной, чем с остальными, - возможно, будучи сам причастным к теневой экономике, он, как никто другой, ощущает шаткость, аморальность и гибельность мафиозного режима Януковича. Или просто анархист по природе.

   На украинском телевидении я открываю для себя много новых интересных личностей, идей, передач и ловлю себя на том, что мне все равно, идёт интересная передача по-русски или по-украински, который я понимаю уже процентов на 50. Ведь в целом украинские каналы на порядок лучше подчищенных и прилизанных российских, по которым Марина продолжает смотреть новости, а Света с Ларисой - бесконечные унылые боевики, со стрельбой, мордобоем и изнасилованиями.
   Даже если на российском канале случайно и появится приличное, нескучное и позитивное кино, женщины предпочитают переключить его на свою любимую агрессивную чернуху или идут вниз курить и болтать с Мариной, милостиво предоставляя мне смотреть то, что мне нравится.

   Рано утром в пятницу должны были лететь мы с Ларисой и Мариной, но Стас переиграл, и полетели Саша и Света. До того между мной и женщинами разразился настоящий скандал.
   Лариска уже с вечера дулась на меня за то, что когда она с придыханием рассказывала о своей живущей в Норвегии дочери и ее бой-френде-журналисте, я не разделила ее восторгов по этому поводу:"Ну, журналист, и что такого? А у дочери-то как с карьерой?"
   Потом они, как обычно, до полуночи смотрели свои любимые бандитские сериалы, а остальные полночи я ерзала на своем дурацком матрасе, который опять начал сдуваться.
   С 3-х утра Света начала собираться, и мы тоже проснулись.
   - Лариса, раз Света уезжает, я лягу на её место, ладно? А то я замучилась на матрасе... - попросила я.
   - Что? Это Светино место! - возмущённо воскликнула Лариска, как будто мы были в пионерском лагере, где каждый застолбил за собой свою кровать, - нет уж, ты сама вошкалась на своем матрасе, проколола его ручкой, вот и спи на нем!
   - Я не прокалывала его  р у ч к о й! - взорвавшись, в двадцать пятый раз повторила я для тупых и, не снижая тон, так как мое терпение лопнуло, добавила, - и ты не забывай, Лариса, что нам с тобой ещё лететь в Лондон, в д в о е м, смотри, как бы тебе не пожалеть о своем поведении!..
   Ларискино высокомерие сразу сдулось, как этот синий матрас и она, без перехода, ударилась в слезы, одновременно начав судорожно собирать свои вещи:"Света, - всхлипывала она, - скажи Марине, что я уезжаю домой, я не хочу, чтобы она меня кинула в Лондоне.."
   Света пыталась успокоить Лариску, а я уже сама была не рада, что припугнула ее, но вдруг мне в голову пришла другая идея. "Лариса, спи спокойно, а я пойду спать вниз, Саша же все равно уезжает".

   Я свернула свою постель и спустилась с ней в кухню, небольшой аркой отделенную от гостиной, где Саша ещё сладко спал. Я подёргала его за плечо:"Вставайте, сударь, Ваш самолёт на Женеву Вас ждать не будет!" - Он, ничего не понимая, вскочил, продирая глаза:"А сколько времени?"
   Я ушла на кухонную половину, чтобы дать ему переодеться. Потом помогла ему свернуть постель и разложила свою. Пока
он собирался, мне пришла в голову другая светлая мысль.
   - Саша, а у твоей девушки какое гражданство?
   - Эстонское, - и сразу поняв, куда я клоню, поспешно добавил, - но она сейчас не может летать!
   Да, - с сожалением подумала я, закрывая глаза, - у него не просто девушка, у него умная девушка. Этот неудобный диван после моего сдувшегося шершавого матраса показался мне настоящей пуховой периной, и, уже засыпая, я слышала, как Стас выясняет у Светы и Саши, что случилось.
   "Да не знаю, - отвечает Саша, - прибежала, согнала меня.." "Да ничего не случи-и-лось!" - отмахивается Света. И они вдвоем идут курить на крылечке, беспечные, как перелетные птицы, а Стас вовсю ругается со службой такси, так как машина опаздывает уже на час.

   Когда я утром проснулась, Марина сообщила нам, что мы летим в Лондон втроём, и Лариса успокоилась и раздумала уезжать домой.
   Изображая из себя хозяйственную женщину, она начала печь блины. Я уже заметила - как только особа моего пола хочет поставить меня на место, она сразу хватается за скалку или за пылесос, не понимая, что меня это совсем не впечатляет.
   Почему я и начала любить таких непробиваемых домашних лентяек, как Алена или лондонская Лариса.

   Меня снова послали в магазин и я втихаря зарулила на почту, чтобы послать родственникам новогодние открытки. Конверты стоили какие-то копейки, и я решила не говорить Марине об этой трате, все равно она не заметит.
   Деревенская почта, как и все в этом селе, по-видимому, не менялась с советских времён.
   Маленькое, с обитом дермантином дверью, на которой висела надпись "Выдача рахунков", помещение, пол покрыт линолеумом, за деревянной перегородкой, украшенной журналами "Здоровье", "Лиза", "Наш сад", сидели две брюнетки среднего возраста - типичные хохлушки по виду и по говору. Одна из них разговаривала по служебному телефону, а напротив другой стоял пожилой мужчина, пришедший, видимо, за пенсией.
   "Піду я вже сьогодні на обід чи ні?" - положив трубку, задала кому-то риторический вопрос вторая женщина и уставилась на меня. "Пожалуйста, два конверта в Россию и один в Украину, с марками", - обратилась я к ней. Женщина достала конверты, наклеила на них марки и, протягивая мне, сказала:"Ось, дивись, сюди пишеш адресу одержувача, а сюди - відправника", - "дякую".
   Я вышла, совершенно очарованная этим "дивись!", почему-то напомнившим мне греческое "влепо", - ясно, почему, это один и тот же образ: смотреть - влепать, окунаться в "лепоту, красоту, диво" окружающего мира... 
   
     И, гуляя в одиночестве по заснеженному, безлюдному, погруженному в зимнюю летаргию селу, пушисто-белому под голубоватым небом, вдоль заледеневшего пруда у жовто-блакітной церквушки, заиндевевших кустов и деревьев, я прорабатывала себя за неправильное поведение с Ларисой и Сашей.
   Разве первая виновата в том, что я не увижу своего Гильема-Тибера из "Бентли"? Разве мне это нужно - настраивать ее против себя? - Нет, наоборот, мне нужно воспитать из нее хорошую замену себе, чтобы с чистой совестью оставить Забойченко и их рискованное ремесло. А Саша...но он же ребенок, и при мысли о нем нежность перекрывает все остальные чувства, а в памяти почему-то всплывает мандельштамовское:"Так не старайся быть умней, в тебе все - прихоть, все - минута, и тень от шапочки твоей - венецианская баута".
   Я, кстати, совсем недавно узнала, что баута - это вовсе не шапка, а маска с клювом, - и, кстати, ни разу не видела Сашу и Свету в шапках, несмотря на суровость украинской зимы. Я же носила черную, велюровую, с ушками, кепку, Марина - похожую, Лариса - вытянутую шерстяную с помпоном. Про купленную в Женеве за 80 евро и потерянную там же брендовую кепку Стаса речь пойдет ниже.

   1 4  д е к а б р я, с у б б о т а.
   И вот мы в Женеве. Прилетели вечером, взяли, как нас научил Стас, бесплатные билеты из автомата в зале прилёта, на 1,5 часа проезда на любом виде транспорта, сменили в туалете бирки на чемоданах, спокойно прошествовали с ними через "зелёный коридор" и вышли из аэропорта.
   Здесь было не так холодно, как в Украине, но зима всё-таки ощущалась. Например, по большому количеству прилетающих и улетающих пассажиров в теплых куртках и разноцветных шерстяных шапках и шарфах, с длинными лыжными чехлами и огромными, навороченными спортивными рюкзаками.
   На улице нас ждали Олег и Алена. Они уже более-менее ориентировались в Женеве, и должны были отвезти нас в гостиницу. Автобус доехал до главного ж/д вокзала со странным названием Корнавен*, которое Стас, давая нам инструкции перед отъездом, уже переименовал в "Карнавал", и откуда мы прошли пару улиц и перекрестков до гостиницы, особо меня не впечатливших.
   Маленькая гостиница была копией немецкого кевелеровского "Золотого яблока": те же скромные комнаты, похожие на кельи, скрипучие лестницы, распятия и религиозные лубочные картинки по стенам, только теперь уже в кальвинистском духе и на французском языке. У нас еле хватило сил умыться и доползти до кроватей.
   
   Утром мы спустились к завтраку в небольшой зал, затейливо украшенный рождественскими еловыми веночками с красными ягодами остролиста, свечками и игрушечными оленями, везущими санки с Санта-Клаусом, - от всего этого веяло домашним уютом, а обслуживающий верзила-негр говорил лишь по-французски, и мы объяснялись с ним знаками. (А я, конечно, с болью в сердце вспомнила брюссельский "Бентли").
   Мы вышли в серенькое туманное утро. Воздух был сырым и промозглым. Олег и Алена встретили нас на перекрестке, и мы впятером пошли на вокзал. Купили билеты на поезд, и тут начались недоразумения.
   Поезд отходил через пять минут, и Олег с Алёной рванули вперёд, сказав, чтобы мы следовали за ними. Мы понеслись за ними, как сайгаки, что было нелегко с нашими тяжёлыми чемоданами, но они вдруг скрылись за дальними колоннами, а справа появилась Марина и, махнув нам рукой, исчезла в другом проходе.
   Мы с Ларисой растерялись, но потом всё-таки решили бежать за те колонны, где исчезли Олег и Алена. Поднявшись по пандусу на платформу, мы увидели, что она пуста. Но тут впереди замаячила Марина, - мы подбежали к ней, совсем запыханные, - а с другой стороны, в ту же минуту, появился Олег, громко ругаясь и матерясь, почти, как Стас в подобных случаях. Оказывается, мы пропустили наш поезд!
   Потом больше часа стояли в зале ожидания Корнавина, с огромной картой Швейцарии, нарисованной масляными красками на стене под часами. Олега и Алёны долго не было. Марина с Ларисой непрестанно выходили на улицу покурить, а я стерегла все пять чемоданов и, как обычно, наблюдала за проходящими туда-сюда людьми.
   Вернувшиеся Олег с Аленой сообщили, что мы все поедем до Гренобля на автобусе, только, в целях осторожности, по очереди: сначала Олег, Алена и я, а следующим автобусом, через два часа - Марина с Ларисой. Этот автобус отправлялся от Женевского аэропорта и мы двинули туда.

   Народу в отъехавшем от аэропорта междугороднем автобусе было немного, и я поначалу чувствовала себя неспокойно. Но сидящие впереди Алена и Олег ворковали, как два голубка, и я тоже постепенно перестала волноваться.
     За окном показались выплывшие из тумана горы, сначала издали, потом подступая все ближе и ближе, - громоздкие, бежевато-сероватые, они только усиливали пасмурность дня и оставляли странное впечатление, ведь я в Австрии привыкла к грациозным, пирамидальным, сверкающим на солнце лесистыми склонами и острыми заснеженными пиками Альпам, а тут видела то аляповато-бесформенные, словно начатые и брошеные на полпути творения неведомого скульптора, бежево-серые каменные громады, то - долго тянущиеся на горизонте гребни с плоской вершиной.
     Я почему-то думала, что на границе с Францией нас заставят выйти из автобуса, но мы спокойно проезжали через открывающиеся перед нами шлагбаумы, - и этих пропускных пунктов было так много, что я и не поняла, какой из них был пограничным. Первая остановка была уже во Франции, в Шамбери.

     И вот мы в Гренобле, столице департамента Изер и исторической провинции Дофине, крупнейшем городе французских Альп, знаменитом своим университетом, зимними соревнованиями и тем, что здесь родился Стендаль.
     Стоим со своими чемоданами на ж/д вокзале. Слева от нас течёт река и высится розоватая громада горы Бастиль, впереди, через дорогу - высокие фасады разностильных зданий, в самом красивом из которых находится Brit Hotel Suisse et Bordeaux.
     Олег с Алёной отвели меня в отель попроще, но тоже недалеко, на соседней от вокзала улице, сами же тотчас уехали. Оставив свой чемодан в номере, я пошла знакомиться с городом.
    
     Найдя неподалеку китайский ресторан China Moon, выпила там маленькую чашку кофе и съела непонятный пирожок, всего за 3 евро. Потом прогулялась вдоль набережной, любуясь розовыми красками заката над рекой, под арками мостов лентой утекающей вдаль, словно поднимающейся между  гребнями гор к самому небу, - старинными зданиями на другой ее стороне, под причудливой громадой горы Бастиль с кружевным абрисом вставшей над ней луны. Если бы я не знала, где я, первое, что подумала бы - в Италии.
     Но пора уже было идти на вокзал встречать Марину с Ларисой. Разместившись в гостинице, мы с Мариной тут же отправились в магазин за провизией, оставив Ларису дома, - у неё разболелся зуб. 

     Сначала зашли в "Casino" (сеть французских магазинов), потом посетили Рождественский рынок на place Vaucan-son, с его народной пестротой, детьми, катающимися с горок и стоящими в очереди за чурросом, сладкими рифлеными палочками, выдавливаемыми из трубы специального аппарата в кипящее масло, - которые Марина купила попробовать.
     На обратном пути мы умудрились заблудиться: я полагалась на Марину, она же, как когдатошняя взбалмошная Света Ларок, исключительно на интуицию.
     Спросив дорогу у молодой женщины в коротком белом пальто, с пышной копной чёрных волос, мы ничего не поняли из её объяснений на французском, - и она, раздражаясь на нашу тупость, быстро довела нас до широкого бульвара Гамбетта с трамвайными путями, пересекавшегося с нашей Альзас-Лоррен, ведущей к гостинице "Institut", в которой мы тогда остановились и ж/д вокзалу. Мы сказали "mersi!" и почапали со своими сумками домой. (С тех пор это стало у нас с Мариной какой-то нелепой традицией - непременно заблудиться в вечернем Гренобле. И только, когда я уже ездила туда одна, я, как и в любом другом городе, просто брала на рисепшене карту и шла по карте).
    
     Но у Ларисы зуб так и болел, и особо пировать нам с Мариной было неудобно. Мы только съели парочку купленных чурросов.
     Потом Лариса мне рассказала, что ночью, не выдержав боли, она пошла в ванную и собственноручно выдрала больной зуб с кровью, и я поразилась силе ее характера!..Той ночью я слышала ее сдавленные рыдания, но, не подозревая, что это из-за зуба, а думая, что из-за стресса, решила не вмешиваться, - ведь мы были на ножах.

     На следующее утро Марина с Ларисой поехали в Войрон, встретиться с неким Димой, нашим здешним резидентом, чтобы отдать ему чемоданы.
     Меня оставили в Гренобле, чему я была только рада, так как уже успела полюбить этот городок, тихий и безлюдный с утра. Мой шаг гулко отдавался на покрытой инеем брусчатке мостовых, косые лучи восходящего солнца окрашивали в розовые тона мрачные стены собора, гармонично сосуществующие тут разные века и стили отражались в медленном течении Изер, опоясанной вереницей мостов и убегающей к светло-коричневому гребню горы Шальмон на горизонте.
     Потом я встретила Марину и Ларису на вокзале, мы вернулись в Женеву, а оттуда полетели в Лондон.

     В Стенстеде ради осторожности мы разделились: мы с Ларисой шли впереди, должны были взять чемоданы и ехать на одном автобусе. А Марина, будучи в "чёрном списке", отстала и пряталась в туалете зала выдачи багажа, пока мы не пройдём "зелёный коридор".
     Я сказала Ларисе, чтобы она шла за мной, но на паспортном контроле, где смешавшаяся толпа медленно просачивается через несколько самооткрывающихся ворот, я потеряла её из виду.
     Думая, что она ещё не вышла в багажный зал, я стояла у ленты, высматривая свой чемодан, когда она вдруг окликнула меня и, показав на два чемодана, сказала:"пошли, я уже их забрала!" - "Лариса, но ты должна была забрать лишь свой чемодан!" - удивилась я её самовольству. - "Ты где-то копошилась, вот я их и взяла!" - с сарказмом возразила она. Нормально, подумала я, и тут она решила меня обскакать, показать, кто главнее. Ну ладно, главное, чтобы эта заминка не привлекла внимания служащих, а там - пусть выделывается.

     Я купила билеты до Стрэтфорда**, и мы сели в автобус. Сообщив Лариске о том, куда мы едем, я вкратце описала Стрэтфорд, как развивающийся район Лондона, мол, к Олимпиаде 2012 года здесь было возведёно много спортивных сооружений и других современных объектов. Но она только хмыкнула, явно не веря мне. Если бы ей это сказали Марина или Света, другое дело!
     В Стрэтфорде мы пятнадцать минут ждали следующего автобуса, на котором приехала Марина. Потом они с Лариской перекуривали. "Ой, смотрите, крыса!" - воскликнула вдруг Марина, - мы взглянули и действительно увидели проворную темносерую крысу, бегущую от мусорных баков по черному мокрому асфальту к блестящему чёрному старомодному такси, под которым она и скрылась.

     В набитом битком KFS Лариска оторопела от прежде невиданных в таком количестве афроевропейцев, коренных жителей Стратфорда; я же, никогда их не боясь (скорее, чувствуя внутренее родство) больше была озабочена тем, как мы со своими чемоданами сможем протолкнуться хоть к какому-нибудь столику.
     Но Марина подловила момент освобождения одного стула, и решительно поставив на него один из чемоданов, протиснулась к стойке делать заказ. Мы пристроились рядом, ожидая, когда освободятся два соседних стула. К этому времени Марина уже возвратилась обратно с наполненным подносом, прижимая локтем свою видавшую виды, похожую на базарную, дорожную сумку.

     В доме лондонской тёзки Лариса освоилась на удивление быстро, привязалась к собачкам, шикала на меня, если я повышала голос:"Внизу дети спят, а ты орёшь!", и умудрилась и тут стоять у плиты и что-то готовить, - у Лариски, где первую половину дня кухню занимает Агни со своими детьми, а на вторую она превращается в смесь party и лондонского паба, - феноменально!..
     Кроме того, у Лариски сломалась труба отопления, было холодно, повсюду стояли обогреватели, и не было воды. Мы спали в "белой комнате", втроем, поперек кровати.

     А уже утром полетели домой, через Женеву и Мюнхен.
     Долго фланировали по женевскому аэропорту, среди лыжников в вязаных шапочках, похожих на эстонские, с огромными рюкзаками и упакованными в длинные чехлы лыжами. Фотографировались по очереди возле сидящего в запряженных северным оленем санях деда Мороза. Лариса бросилась было в магазин одежды, но и до неё быстро дошло, что аэропортовские магазины с их смешными ценами - чистая реклама брендов, и шопинговый ажиотаж её пропал, - она купила лишь магнитик на память.
     Пройдя в зал вылета, мы узнали, что наш рейс, как и многие другие, задерживается из-за непогоды. И снова слонялись туда-сюда по блистающему зеркалами, снежинками и фольгой duty-free; Марина с Лариской ходили в комнату для курения, а я глазела на витрины шоколада и конфет самых невероятных видов, цветов и сортов, и по третьему разу пробовала дольку апельсина в шоколаде, которую готовила, погружая в расплавленную вертящуюся шоколадную пирамиду полная улыбающаяся женщина в белом форменном костюме...
     Так как у Марины завтра был День рождения, она прикупила себе в duty-free бутылку яичного ликёра, и хорошо бы нам было распить его на троих прямо в Женевском аэропорту, чтобы не нарушать предрождественского настроения, но увы...
     Из-за задержки рейса мы переночевали в мюнхенской гостинице недалеко от аэропорта, которую нам оплатили, но, из-за отсутствия шаттлов, пришлось взять такси. На наше счастье, таксист оказался украинцем-гастарбайтером. Узнав, что мы летим в Киев, он просил нас передать Украине. Что мы с удовольствием и сделали.

     Первое, что мы узнали по возвращении в "родное" село, это что Саша и Света отправлены домой в Эстонию (что они, в таком случае, заработали?), а мы трое полетим ещё раз по тому же маршруту.
     Второе: Стас потребовал подробного отчёта о потраченных карманных деньгах. И, если магнитик Ларисе он простил (насчёт её зуба вобще никто не парился, кроме неё самой), то 5 евро, потраченные мной в гренобльском "China Moon" привели его в ярость:"Какого... ты туда пошла? Не могла подождать остальных и поесть с ними?" - "Я проголодалась", - "Проголодалась она, видите ли!" (правда, если бы я призналась, что 2 из этих 5-ти евро потратила на открытки с видом Гренобля и детскую книжку на французском языке, Стас, наверное, меня бы вобще убил).
     Я сразу поняла, что он не в адеквате, и начал отмечать День рождения Марины раньше срока и без неё.

     Назавтра Марина наготовила всего вкусного, и выставила на стол свой яичный ликёр. Я хотела было отказаться принимать участие в этом семейном празднике, но - не обижать же Марину из-за Стаса.
     Сначала, впрочем, все шло в рамках приличия: Стас рассказывал, что дарил Марине раньше, и что подарил на этот раз. Потом, как всегда, начался "вечер воспоминаний", на этот раз о любимом Стасом Париже: как он туда попал в первый раз, как они с Мариной гуляли по Елисейским полям, но им "влом было стоять в такой длинной очереди на Эйфелеву башню".
     Как им в центре Парижа вдруг загородил дорогу крутой лимузин, из которого с важным видом вышел человек кавказской национальности и заговорил с кем-то по-русски. "Вы представляете? - Я чуть не упал, - тут, в Париже, на такой дорогой, шикарной машине - и наш чурка!"...
     "А помнишь, Алена, как мы с тобой поднимались в жару на Монмартр, это было что-то..." - Алена, как всегда, когда Стас упоминал её имя в разговорах, в позитивном, негативном ли контексте (первый ей не льстил, второй - не пугал) настороженно молчала, - "Я хотел ей показать Париж, мы ползли и ползли наверх по этой жаре, я думал - окочурюсь...Потом доползли до какой-то колонки, млин, - я попил воды, сполоснул лицо, легче стало..."

     Но, возможно потому, что Стас был единственным мужчиной за столом (Олег уехал по делам), его вскоре начало заносить не в ту степь, и он, - что у трезвого на уме, то у пьяного на языке, - начал развивать свою любимую тему о том, "что хоть у него давно не стоит, но он не прочь с кем-нибудь попробовать..например, с тобой!" - обратился он ко мне, и, так как я стояла рядом, то не успела увернуться от прикосновения его руки к низу моего свитера, - ну если, конечно, ты не против...   
    - Стас! - укоризненно воскликнула Марина.
    - Нет, я как раз против, вы - не мой типаж, и вобще - женаты... - ответила я, чтобы перевести разговор в область пьяных шуток (чем он, собственно, и был).
     - Марина - это не жена, это - боевая подруга, - парировал Стас.
     - Что-о? - возмущённо воскликнула Марина, - ну это уж слишком! - сказали мы с ней одновременно, и я, поняв, что с меня хватит, пошла к себе наверх.
     Они же, ещё немного посидев, тоже начали закругляться. Только Стас все никак не мог угомниться, все наливал себе и наливал. До выхода Олега из тюрьмы он долго держал себя в руках, а теперь, когда сын был на свободе, как говорится, пошёл в разнос...

     Через два дня, 2 1-го, в  с у б б о т у, мы опять полетели в Женеву.
     Утром нас, как всегда, подвозил в аэропорт Юра. Это был типичный хохол лет пятидесяти с небольшим: полный, флегматичный, с несколько одутловатым лицом и серыми глазами навыкате. Мне импонировала его невозмутимая манера поведения, чувство юмора (отсутствующее у Стаса), знание людей и собственное обоснованное мнение по любому вопросу.
     Чтобы понять, что происходит на Майдане и в Украине в целом, не надо было слушать, сопоставлять и анализировать развернутые сообщения различных СМИ, достаточно было спросить Юру.
     Что мы и делали. И в то утро спросили, что он думает о вероятности и полезности передачи власти лидерам Майдана.
     - Кому, вот этим? - воскликнул Юра, - та вы ж тільки поглядить на ціх Кличко, Яценюка та Тягнибока! Це ж больни люди, як можно ім довірити владу? (насчёт Яценюка я могла бы поспорить, но - кто я такая?)
     Любимой поговоркой Юры была:"везде хорошо, где нас нет; а где мы есть, там и другим жизни немає..."

     На этот раз мы летели порознь: Марина с Ларисой - через Франкфурт, а я - через Вену, где у меня было "окно" в три часа.
     И, пока грызла шоколадку на красно-белом борту "Austrien-airline" под музыку Моцарта-Штрауса, в моей голове созрел коварный план - поскольку я и так контрабандистка, то что мне мешает контрабандой съездить в Вене? - ведь полтора года назад, тоже зимой, я видела ее лишь проездом: вокзал Майдлинг - аэропорт - и снова тот же вокзал.

     Стоя в очереди на паспортный контроль, я невольно подслушала разговор двух прилетевших со мной пассажиров, - молодой женщины с голубым украинским паспортом в руках, и мужчины постарше, с внешностью бизнесмена и бордовым паспортом ЕС.
     - Раньше я чуть не каждую неделю ездила в Вену на машине, - говорила женщина, - а сейчас нет такой возможности...Но Кристмаркт*** я никогда не пропущу!
А ведь раньше и у нас на Крещатике было так красиво на Рождество, помните? А сейчас...(ага, - злорадно подумала я, - Майдан обломил тебе и нетрудовые доходы, и праздники! Хотя, чья бы корова мычала...)
     - Ну да, ну да... - односложно отвечал ей собеседник.
     - А вы в Вену зачем, если, конечно, не секрет?
     - Я там живу, - пожал плечами мужчина.
     - А, так у вас европейское гражданство?
     - Да.
     - Ясно. (Что ей ясно, опять
хмыкнула я мысленно, - ну вот у меня тоже бордовый паспорт, и что?)

     Ещё не зная толком, как я выйду из аэропорта, на чем поеду до центра города, пустят ли меня обратно (а вдруг транзитники должны по новой сдавать багаж, и меня накроют? - страх рисовал картины одна ужаснее другой...) я все же упрямо следовала на выход по указателям "exit" и "Ausgang", решив идти до конца.
     Но все оказалось легче, чем я думала: из аэропорта в город шли два поезда - обычный и экспресс. Я села на обычный, чтобы сэкономить на билете.
Пока, покачиваясь и держась одной рукой за перекладину, я изучала висящую на стене вагона схему остановок, обнаружила, что вставшая рядом синеглазая девушка в длинном пальто и с вьющимися тёмными распущенными волосами тоже пялится на неё так же усиленно и тревожно, как я:"Do you know Vienna well?" - первой обратилась она ко мне, - "More no than yes...speak you russian?" - "Да, говорю! - обрадовалась она, - Я первый раз в Вене. Какая-то схема непонятная. Вы понимаете, докуда нам ехать?" - "Ну я тоже, считай, что первый. Сейчас, сейчас, я соображу, - задумалась я, - наверное, все-таки до Wien-Mittel, - Mittel - это центр по-немецки. Видите, тут все линии пересекаются? - и Стефанплатц рядом..." - "Да, наверное..." - согласилась девушка.

     Заранее посмотрев и запомнив время отправления обратного поезда, я вышла из огромного, суетливого, соединённого с оживленным торговым центром, здания станции Wien-Mittel на широкую улицу, сверкающую нарядными витринами, обставленную новогодними ларьками, пахнущими пряным хлебом, корицей, глювайном и жареными орешками.
     Вместе с легко скользящими снежинками эти манящие запахи таяли в морозом воздухе, который я вдохнула полной грудью, мысленно показав Стасу язык.

     У меня было полчаса и я пошла наугад вперёд, - потом оказалось, что по улице Ландштрассе. Её пересекал похожий на питерский канал, с серой, по краям затянутой льдом водой.
     Пройдя ещё немного вперёд, я увидела в просвете улиц с классистическими домами высокий серо-серебристый шпиль Собора Святого Стефана. На фоне бледно-голубого вечернего неба он сам казался огромной серебристой снежинкой с зазубренными краями, которая вот-вот растает в тревожном морозном воздухе декабрьского вечера.
     Число могло не совпадать, но два года назад тоже была суббота конца декабря. Стефан, Собор Святого Стефана, круг замкнулся, я его простила. Можно было возвращаться на Wien-Mittel и в аэропорт.

           *   *   *

     Едва я вышла в Женеве с чемоданами из "зелёного коридора", как ко мне подкатил шеф, прилетевший на час раньше нас троих:
  - Девушка, можно с вами познакомиться?
  - Легко!
  - Почему не поменяла бирки на чемоданах?
  - Да.. - махнула я рукой, подражая беспечной Алене, - лень было...
  - Что значит лень? - строго спросил Стас.
  - А мы тоже не поменяли! - весело сказали подошедшие непонятно откуда Марина с Ларисой.
  - Вы что, совсем страх потеряли? - начал было кипятиться Стас, но тут же сменил тон на деловой, - вобщем, план такой: вы с Ларисой едете в гостиницу тут неподалеку, Ibis-budget, ночуете, а утром возвращаетесь в аэропорт, чтобы встретить Марину, которая прилетит из Парижа. Куда мы с ней сейчас и едем. Все ясно?
  - Но я не знаю, где этот Ibis-budget! - начала я закипать в свою очередь. 
  - Где-то тут рядом, сядете на автобус и спросите у шофера, если что...
  - Но я не говорю по-французски..
  - Не тупи, они все говорят по-английски! - отрезал Стас, и разговор был закончен.

     Вздохнув, мы с Ларисой пошли на остановку автобуса. Последнее утверждение Стаса было, конечно, преувеличением. Но нам повезло: шофер автобуса действительно говорил по-английски и объяснил, что до Ibisa нужно ехать три остановки.
     Правда, это оказался обычный Ibis, а не нужный нам Ibis-budget. Но милая девушка на рисепшене объяснила нам, как добраться до нашего Ibisa и даже нарисовала на листке схему.

     Едва живые, - ведь у каждой из нас на этот раз было по два чемодана, - мы дошкандыбали по темноте до нашего Ibisa, вселились в номер и тут же завалились на двухярусную кровать: я наверху, она внизу. Не помню, что мы ужинали, наверное, купили что-то из автомата внизу на оставшиеся франки.
     Лариса сразу завладела пультом телевизора и начала прыгать по каналам, но, поскольку российских бандитских сериалов на швейцарском ТВ не обнаружила, остановилась на спортивном соревновании лыжников.
     То, с каким вниманием она его смотрела и со знанием дела комментировала, меня удивило:"Ты так любишь спорт?" - "Я - бывшая спортсменка, по лыжам, биатлону, мастер спорта". - "Да ну!" - я впервые взглянула на неё с искренним уважением, хотя про себя подумала, что в обычной жизни прежние спортивные успехи ей не слишком помогли.
     Она же ещё долго продолжала меня просвещать именами спортсменов, чемпионов и их побед в лыжном спорте, пока я окончательно не провалилась в сон.

     Проснувшись утром, мы увидели прямо за окном большую и величественную заснеженную гору, сверкающую в первых лучах солнца. "Не иначе как Монблан!" - сказала я Лариске, которая её тут же сфоткала (у меня тогда ещё не было телефона с камерой).
     А выйдя на улицу, заметили на горизонте целую горную цепь. Туман сошёл, и в ясном морозном воздухе Женева предстала перед нами во всей красе. Оказывается, первое впечатление может быть обманчивым.
   
     Мы долго просидели на первом этаже аэропорта, на скамейке у кафе "Монтре-джаз", дожидаясь Марину. У Лариски ещё оставалось несколько франков, и мы обменяли их на специальные круглые жетоны, за которые в соседнем с "Монтре-джаз" кафе можно было купить кофе.
     Наконец, прилетела Марина. И что? - франков у неё тоже не было. И, даже, обменяв евро на франки, она первым делом поставила наши чемоданы в камеры хранения, а вторым - повезла нас в город.

     Мы гуляли по набережной Густава Адора, похожей на Южную бухту Севастополя, в Английском саду с выложенными на клумбе часами, похожими на те, что на Майдане Незалежности, кормили мерзнущих лебедей и фотографировались на фоне пенной струи взмывающего в небо жэт д'О, - и так эти краски зимней Женевы и запечатлелись в моей памяти: белая пена, сверкающий снег Монблана, голубое небо над голубизной безмятежного озера, с зябнущими в темно-зеленой воде Роны белыми лебедями. 
     Пройдя по мосту Монблан и одноимённой улице, мы снова очутились на площади Корнавен, превращенной в воскресный Рождественский рынок как своей наземной, так и подземной частью.
Я снова взяла "на халяву" у девушки-рекламщицы две шоколадные конфеты, но мне уже хотелось есть по-настоящему.
     Марина и Лариса от этого желания, казалось, были ещё далеки. Спустившись в огромный супермаркет Migros, они так долго выбирали продукты, что я не выдержала - и, сказав им:"я быстро, скоро вернусь", поднялась наверх, в первом же обменном пункте поменяла евро на франки и в первом же кафе закусила кофе с булочкой.
     Однако, когда через 10 минут я вернулась в Migros, то застала своих коллег все в том же положении: с умным видом неторопливо бродящими между полками и холодильниками, разглядывающими, ощупывающими упаковки сыра, колбас, йогуртов и прочего изобилия, - ни на миллиметр не приблизившимися к кассе.

     На этот раз мы поселились в гостинице "Трен-труа" ("33" по-французски), которую сразу переименовали в "Трын-трава". Наутро опять полетели в Лондон, на этот раз застряв в нем на три дня.
 
     Я вобще-то надеялась Рождество встретить дома, но - увы. Вечером 24-го я в гордом одиночестве сидела в интернет-кафе недалеко от Кэмпел-гарденс, между тем как негр-консультант так и сяк своим поведением намекал, что тоже хочет домой, отмечать праздник: громко болтал с зашедшим приятелем, напевал песенку и бесцельно ходил из угла в угол.
     Хотя моё интернет-время ещё не истекло, я сжалилась над ним, закрыла окно и встала:"Good-bye" - "Bye. Marry Christmas!" - "Marry Christmas!" - отозвалась я, обрадованная, что хоть кто-то поздравил меня с Рождеством.

     Виктор и Агни с детьми переехали, и Марина с Ларисой отправили меня спать вниз, в их бывшую комнату, чему я была только рада.
     Днем мы тоже гуляли по отдельности: они - по магазинам, а я - по Бакинг-парку. Опавших листьев уже не было, дул пронизывающий холодный ветер. Однажды ко мне прицепился симпатичный высокий парень турецкой внешности, - я сказала, что плохо говорю по-английски, но он все равно не отставал. Так что в конце концов мне пришлось припустить от него к дорожке вдоль озера.
     Я была раздражена из-за того, что мы не едем домой, что нет горячей воды и постоянно ссорилась с Мариной и Ларисой. Зато на половине её тезки стояла непривычная тишина, если не считать возни собачек. Лариса окончательно поссорилась с Игорем, и он от неё ушёл.

     Через два дня мы снова полетели в Женеву, куда Стас, Олег и Алена должны были привезти новую партию чемоданов.
    Веселых Олега и Алену мы встретили сразу, - они уже поставили чемоданы в камеры хранения и намыливались налегке в Гренобль, проводить "новогодние каникулы" на его горнолыжных трассах. Нам же до каникул было еще далеко.
     На этот раз мы поселились в Ibis-budget. Стас должен был прилететь вечерним рейсом и поселиться в гостинице "Адмирал" в центре города.

     Оккупировав двухярусную кровать, Лариска опять нашла свой спортивный канал с лыжниками, я читала книжку, Марина названивала Стасу, но без результата, он не отзывался.
     Около 11-ти вечера Стас вышел на связь, радостно и развязно сообщив, что сидит на Корнавене с какой-то "симпатичной француженкой", почти не говорящей по-английски. Что он купил и тут же потерял брендовую кепку за 80 евро, а также не может найти свою гостиницу "Адмирал".
     Сначала, как примерная "боевая подруга", Марина раскрыла карту Женеву и пыталась Стасу помочь сориентироваться, - но, так как он продолжал нести какой-то бред, вскоре бросила это дело, заключив:"опять нажрался, пусть сам ищет свою гостиницу!..". И мы все трое, наконец, мирно уснули.

     Увы, это было только начало, и поздним утром следующего дня Стас нарисовался в дверях нашей комнаты Ibis-budget, чтобы не лишать нас счастья сопереживания своего похмелья.
     Для начала он наехал на Марину по какому-то совершенно ничтожному поводу (поводом наехать Стас никогда не заморачивался), потом разделся и сел завтракать предусмотрительно закупленными Мариной в Migrose продуктами, но, наливая себе воду из электрочайника в стакан, ошпарил ногу и с криком:"Я умираю!", слышимом на всех этажах отеля, начал метаться по маленькой комнатке, как раненый слон в посудной лавке.

     Я поняла, что долго этого не выдержу и отпросилась "погулять по городу", благо в женевских гостиницах выдавали бесплатную проездную карточку на целый день.
   - Подожди, мы сейчас пойдём в магазин, - сказала Марина.
   - Я не хочу в магазин, хочу просто погулять по Старому городу, - возразила я.
   - Вот странная женщина, которая не любит ходить по магазинам! - удивлённо прокомментировал Стас. А то он этого не знал! - впрочем, как любой Нарцисс, Стас был не слишком наблюдателен в отношении особенностей других людей.

     Сев на 10-й троллейбус, я проехала на нем пару остановок вперёд от Корнавена, через Бель-эйр до рю Марше, главной женевской торговой улицы, где, наряду с Монблан, находятся самые дорогие и престижные магазины и бутики.
     Но я смело поднялась от нее по улице, ведущей в гору, к собору Святого Петра, и очутилась в настоящем французском средневековье. Отчасти эти узкие, хаотически переплетающиеся улочки с нависшими над ними мрачными, грубостроенными стенами домов, остатков крепостных стен, бастионов и лестниц напоминали Таллинн, отчасти - ещё не виданный мной Париж, как я его себе представляла.
И я долго бродила по ним, прислушиваясь к отдаленному гулу когда-то совершавшихся здесь событий.

     Когда, вдохновленная, я вернулась в Ibis-budget, женщин ещё не было, у меня же не было карты-ключа от лифта и дверей. Я позвонила Стасу, чтобы он спустился, - он ответил, что не может спуститься со своей ошпаренной ногой.
     Тогда я поднялась по лестнице, но, обнаружив, что дверь в коридор нашего этажа тоже закрыта, снова позвонила Стасу. Он, не понимая, что я хочу, начал на меня орать. И, когда, с пришедшими Мариной и Ларисой, я, наконец, попала в номер, мне досталось по первое число! Стас сидел у стола с засунутой в ведро, - не знаю, где он его раздобыть, - ошпаренной ногой и умирал, а тут я, со своими вечными дурацкими проблемами!...

     В тот же день мы с Мариной и Ларисой улетели в Лондон вечерним рейсом. Рейс опять задержали. Лариса опять прошла паспортный контроль раньше меня, и, не дойдя до ленты траспортера, я увидела её, стоящую на самом видном месте багажного зала над тремя чемоданами, с победным выражением лица:"Я первой пришла к финишу, а она опять отстала, поэтому и пришлось взять ее чемоданы. Я заслужила золотую медаль!" - читалось на нем, и я пришла в ужас.
     - Лариса, ты с ума сошла, разве можно так стоять на виду у всех с тремя чемоданами! - шёпотом шикнула я на неё, но реакции не последовало. Покрывшись холодным потом, я зацепила свои чемоданы и направилась к выходу в зелёный коридор, думая, что совсем не хочу из-за этой "олимпийской чемпионки" однажды оказаться в английской тюрьме, и надо что-то делать. На выходе из подземного перехода нас поджидала улыбающаяся Марина:"все чисто", - сказала она.   

     Когда мы трое приехали в Стрэтфорд, обычные автобусы уже не ходили. Мы сели на ночной 145-й, идущий до Илфорда, вышли не на той остановке, дождались следующего, войдя в средние двери, чтобы больше не платить. 
     Доехав до Илфорд-хилл, пересели на 45-й, идущий до Дагенхайма, и только там сели на нашу 5-ку.

     Если учесть, что у каждой при этом было по тяжелому чемодану. можно себе представить, как мы устали, добравшись до Кампел-гарденс. А в 3 часа ночи нам с Лариской уже надо было ехать в Хитроу, на варшавский рейс. Ак я ни старалась заснуть хоть на полчаса, у меня не получилось.
     Марина вызвала нам такси, и веселый, разговорчивый негр около часа вёз нас до аэропорта. В салоне пахло чьей-то недоотмытой блевотиной, и, хотя от смеси этого запаха с запахом бензина меня сильно мутило, я, глядя в окно на мелькающие "огни большого города", с грустью думала о том, что теперь долго вновь не увижу Лондон.
     В Варшавском аэропорту Лариска тоже хотела было купить магнитик на память о Польше, но они показались ей слишком дорогими. Я же забыла на верхней полке самолёта ЛОТ свой прозрачный зонтик-колокол с видами Лондона.
    
 
      .     .     .     .

     По прилете в Борисполь я позвонила Стасу, чтобы узнать телефон таксиста Юры, но он опять обложил меня матами, сказав, что я над ним издеваюсь. Тогда я позвонила Марине и та сказала мне Юрин телефон. Она также предусмотрительно дала нам ключи от дома, на случай, если Стас будет бухой и не откроет.
     Но Стаса мы дома не обнаружили. Еды тоже почти не было, и я пошла в магаз за хлебом.

     Вернувшись, я увидела у дома служебную машину и двух мужчин в униформе, беседующих на крыльце с Ларисой. "О-па! - прокомментировал внутренний голос, - так оно и бывает: за день до отъезда домой тебя ловит полиция и сажает в тюрьму!" - "Да, но почему Лариска так спокойно с ними стоит и курит?" - возразила я ему, - "Разрешили напоследок, не звери же..."
  - Здрассьте! - вымученно-непринужденно выдаю я, подходя к ним.
  - Представляешь, оказывается, у нас была включена сигнализация! - сообщает Лариска.
  - И что теперь? - изобоажаю я озабоченность, в душе ликуя, что пронесло, и что это не полиция, а охранная фирма.
  - Не знаю, звоню вот Марине, вроде бы Стас сейчас приедет, разберётся.

     Приехавший минут через десять на другом такси Стас, будучи сильно навеселе, отпустил представителей фирмы и долго забавлялся этой ситуацией:"Ну да, мы же вам не сказали, как отключать сигнализацию!"
     Потом, без перехода, он вдруг обнаружил, что где-то потерял свои очки и телефон:"Млин, это в аэропорту, точно, я там пил, и забыл их там в ресторане..." - он попытался было с наших телефонов позвонить в Борисполь, но потом оставил это и обратился к Лариске:
  - Поедешь со мной в аэропорт, я не могу один, я совсем никакой!
  - Я не могу с вами ехать,- возразила та, - я только что постирала колготки, а они у меня одни.
  - Какие, млять, колготки, поехали! - он схватил её за руку, но она ее вырвала.
  - С голыми ногами?
  - Да на..рать мне на твои ноги!
 - Лариска развернулась и молча стала подниматься вверх по лестнице.
  - Стас, давайте я с вами поеду, так и быть! - вызвалась я, еще плохо представляя, чем это чревато. И быстро собралась.

     Приехал Юра, мы сели к нему в машину и двинули в аэропорт, по дороге выслушивая монолог пьяного Стаса, достойный то ли Шекспира, то ли Жванецкого с Петросяном.
  - Что мобильный? Я позавчера кепку себе купил за 80 евро и потерял, да и хер с ней! Ты знаешь, сколько у меня денег? - вот, смотри! - вытащил он пачку евро и потряс перед Юриным носом.
  - Ну и шо? Шо ты трясешь передо мной этой пачкой? - невозмутимо отозвался Юра, продолжая рулить, - я чужие деньги не считаю, а своих мне достаточно.
     Стас немного помолчал, но новое чувство вдруг завладело им - чувство обиды.
  - Юра, ну скажи мне, ну что это за гребаная страна такая? Я вчера был в Вене, вот это культура, а тут - мне стыдно, стыдно, что у меня украинская фамилия, не хочу иметь ничего общего с этим быдлом...- и Стас на полном серьёзе разрыдался, Юра же продолжал невозмутимо молчать и рулить. - Ты знаешь, я же служил в армии как раз в этих местах, под Киевом, - продолжал он, вытерев слезы, - И вот меня демобилизовали, стою я на перроне Киевского вокзала, а рядом девушка, такая красивая, что я аж засмотрелся..глаз не могу оторвать...А она мне так грубо:"Що дивишся?" - представляешь?
     Я тогда первый раз подумал:"Бл...ть, что за страна, что за народ? Я же просто на неё смотрел, а она - так грубо со мной!" - тут мне очень захотелось вмешаться, объяснив шефу, что в выражении "що дивишся?" нет никакой грубости, девушка скорее проявила насмешливое любопытство, но я себя сдержала.   
     И на десерт, без перехода, последовал жуткий рассказ из армейской жизни Стаса, - о действительно грубом старшине-беспредельщике, издевавшемся над молодыми солдатами, которого они, в конце концов, взбунтовавшись, забили до смерти. "Я словно озверел тогда, - вспоминал он, - не мог остановиться, бил и бил эту суку, пока он не сдох!" За это я получил свой первый и единственный тюремный срок.

     Юра остановил машину на первом уровне аэропорта, и Стас надолго исчез, - не знаю, зачем ему вобще нужно было кого-то брать с собой, для моральной поддержки?
  - Да, - подал, наконец, голос Юра, - надо либо пить, либо заниматься бизнесом, что-нибудь одно".

     Ни очков, ни мобильного телефона Стас в аэропорту, увы, не нашёл, но, видимо, успел в буфете еще немного добрать, - потому что на обратном пути совсем разошёлся, понося Украину и хохлов, Майдан и Януковича, женщин и негров,  перескакивая с темы на тему и заводя сам себя.
     Не помню, по какому из этих животрепещущих вопросов я вздумала ему возразить, - что было, разумеется, крайне самонадеянно. Стас обернулся и сначала толкнул меня в плечо, а потом сгреб двумя пальцами моё лицо и прошипел:"Ну ты, молчи, бл...ть" - я замолчала и, не то чтобы сильно испугалась или обиделась, - просто вдруг поняла, что приключения - приключениями, но этот мой сезон с Забойченко, наверное, будет последним (спойлер - нет!)

     Назавтра Стас был более-менее трезв и, что удивительно, даже извинился перед нами с Ларисой "за свое вчерашнее скотское поведение".
Он вызвал Юру, дал нам гривен на дорогу.
     Не помню, докуда довез нас Юра, но мы ошиблись с вокзалами, приехав вместо ж/д вокзала, откуда шли автобусы до Ровно, на автовокзал. Поэтому нам пришлось еще поменять евро на гривны и взять такси.
     Автобус с ж/д вокзала на Ровно выехал на час позже положенного времени, - и мы, как могли, упрашивали его шофера ехать быстрее, чтобы успеть на забронированый Стасом ecolinовский "Трускавец-Рига".
     Успели, и парились в этом расслабленном, с санаторными пенсионерами-пассажирами
"Трускавце" целые сутки, а в Риге ещё часа два ждали своего "Рига-Санкт-Петербург", устало таращась на на экран вокзального телевидения, где шла почему-то комедия с Чарли Чаплином, та самая, где он проглотил свисток, и свистел на каждом вздохе. Лариска, естественно, смотрела на это с каменным лицом, меня же понемногу отпускало.

     Ночью, в автобусе "Рига-Санкт-Петербург" играло радио, по которому вдруг зазвучала песня, подействовавшая на меня, как вспрыск адреналина:
   
   Думать наивно, что кто-то устанет в бою,
   И бескорыстно подарит счастливую даль.
   Просто поверь, что кому-то в соседнем строю
   Так же, за эту вершину, за эту медаль

   Ничего не жаль, ни штыков, ни роз,
   Если за мечту, если все всерьёз.
   Ничего не жаль, ни огня, ни слов,
   Если за мечту, если за любовь!

     Не будучи знатоком русской попсы, я интуитивно обратилась к своей спутнице: "Лариса, ты случайно не знаешь, кто это поёт?" - "Знаю - Денис Майданов", - отозвалась она.
 
     Дома я устроилась на очередную швейку, но, конечно, продолжала следить за событиями на Украине, негодовала по поводу провокаций и кровопролития на Майдане. И, когда 23 января новости сообщили о позорном бегстве Януковича, сначала даже не поверила, таким это казалось невероятным!
     Но следом меня захлестнула волна радости и гордости, за то, что Украина победила, за то, что и в моих жилах течёт украинская кровь, - да даже если бы не текла, - все, кто борется за свободу, родные по духу! - на глаза навернулись слезы... Потом, включив радио, я делала уборку, и снова услышала эту песню, - с не-ахти какими, но искренними и вдохновенными, - словами и символической фамилией певца, и снова меня охватила непередаваемая радость победы!
     Да, потом этот певец сдулся и стал путинистом, да, Украине с 2014 года пришлось пережить много и подъёмов, и спадов, прорывов и обманутых, - не говоря о том, что она переживает сейчас, - но уже никто и ничто не в силах изменить направление вектора, заданного Майданом, отнять его у Украины. Это останется с ней навсегда! Ведь не мы идём за Дао, а Дао ведёт нас.   


 
   2.06.25. Таллинн.
       
 -   -   -   -   -   -   -   -
* Происхождение названия Корнавен и история Женевского вокзала очень интересны:"этот вокзал был торжественно открыт в 1858 году и первым маршрутом связал Женеву с Лионом. В 1909 году полностью сгорел из-за перегрева одной из печей.

После решения Лиги Наций, принятого в 1919 году, обосноваться в Женеве, город приступил к крупной работе. В связи с этим станция Корнавен была полностью перестроена по планам архитектора Жюльена Флегенхаймера со скульптурами на фронтоне Жака Пробста. Новый центральный зал был открыт в 1929 г.

В 1987 г. с вокзала появилась возможность ездить в открывшийся женевский аэропорт. В настоящее время с вокзала можно попасть в любую точку Швейцарии и Европы. Обломки старого здания были использованы для создания пляжа и набережной на Женевском озере.

Название улицы, места и станции, Cornavin, очень старое, и относится к «епископским лозам», которые в начале пятнадцатого века покрывали эту территорию до озера". (Википедия)

** Пишется как Стрэтфорд, так и Стратфорд.

***Рождественский рынок (нем.)