Ленточка

ЛЕНТОЧКА

 "Долина в две мили —
редут недалече…
Услышав: «По коням, вперед!»,
В прорыв они, к смерти,
под шквалом картечи,
Отважные скачут шестьсот.
Преддверием ада гремит канонада,
Под жерла орудий, и сабельным блеском,
Подставлены груди —
                но мчатся и мчатся шестьсот..."
               
"Роман"

Покуривая на крыльце у штаба, я наблюдал, как срочники толпятся возле лавки «Военторга». Их зимние берцы утопали по щиколотку в жиже, из грязи и снега. Снег же, постепенно пропитываясь водой, становился из белого-серым, выглядел как мелко искрошенное печенье, облитое какао.
            Замызганные, все в копати, мальчишки, только что вернувшийся из парковой зоны,  спешили перед закрытием скупить в маленьком магазинчике все, что можно съесть.
      С другой стороны, образуя ещё один хвост очереди, к ним тулились ополченцы: бородатые, в старой форме и кирзовых сапогах, многие с совершенно нелепыми  "мосинками". Они  смотрели на молодых и невольно усмехаясь, иногда беззлобно  подтрунивая над ними. Солдатики ничего не отвечали и стояли, потупив взгляд в землю перед собой. Ополченцы были не наши: их привезли пару дней назад и разместили в полупустых казармах. Из разговоров становилось понятно, что это все, кто не хотел или не мог ужиться с "новой" властью ещё президента Прощенко - бывшего президента той маленькой страны, что раскинулась через границу. Лет восемь назад там, у них, "за кордоном", произошла то ли революция, то ли переворот, закончившийся небольшой гражданской войной. Всех, кто был против нового режима, загнали в самые захолустные земли этой новой "республики" и хотели там уже добить. Но не получилось. Мертвецки вцепившись в каждый клочек земли, вчерашние рабочие, шахтёры и строители начали мало по-малу отбиваться. Наблюдавшая издалека за всем этим наша страна молчаливо подбрасывала через гуманитарку оружие повстанцам. Снабжала ополчение военными  специалистами и боевыми командирами. Вскоре там появились батальоны, а потом и полки народной оборонительной милиции.
           Я ещё тогда не служил, а это было всего восемь лет назад.
            Первые новости о разразившейся буре у наших границ стали поступать в СМИ почти сразу же:
             "Националистически настроенные депутаты из окружения президента Прощенко, подстрекаемые западными партнерами, готовы развязать братоубийственную войну с теми, кто не согласен с политикой вновь избранного правительства президента..."
"Сегодня президент Прощенко обратился к нации с призванием:
               - Лихорадку сепаратизма, которая охватила Юго-восток страны и Одэсос, могуг успокоить только быстрые и решительные действия правоохранительных органов. Мы не должны, ни в коем случае прощать отщепенцев, что пошли на поводу у наших соседей! Эти террористические независимые формирования - восточные непризнанные республики, должны быть стерты с лица земли всепоглощающим огнём наших доблестных Вооружённых Сил Республики! Национальные батальоны обороны могут уже сейчас усмерить непокорных, опустив на их головы свои резиновые дубинки и распыляя слезоточивый газ. Авиация и артиллерия должна разбомбить города сепаратистов, и заставить их детей- жить в подвалах... "
           "Мы будем наступать и будем освобождать нашу землю на Восточных границах от сепаратистов и террористов, которые пошли на поводу у России! Непродление режима прекращения огня — это наш ответ террористам, боевикам, мародерам и всем тем, кто издевается над мирным населением, кто парализует работу экономики региона, кто срывает выплаты зарплат, пенсий, стипендий, кто подрывает железные дороги, разрушает водопроводы, кто лишил людей нормальной мирной жизни... "
            "Военный конфликт на востоке страны войдёт в историю как Отечественная война 14-го года! Правду о победе участников антитеррористической операции золотыми буквами засекут в военную историю нашей страны!... "
              Чем больше это звучало, тем больше жертв приносили боевые действия. Мирное население страдало первым, всего в несколько часов появилось множество разбомбленных домов, деревень, дорожных узлов. Обрушенные скелеты мостов стали обыденностью. Горящие и тлеющие руины - данностью.   
      
           Тем временем очередь все двигалась. Сейчас же складывалось впечатление, что матерые ополчуги смогли бы одним взглядом пригвоздить "молодняк" к земле, или одним окриком разогнать их, но все же терпиливо ждали, пропуская по одному к окошку ларька то своего, то кого-то из солдатиков.
          В сторонке, смакуя папироски, кучковались какие то непонятные парни в кубанках и таком же древнем обмундировании, как у ополченцев, с пятнами зелёного и коричневого цвета. Хитро улыбаясь и гогоча, они иногда отсыпали колкости в сторону ополченцев. Те не обижались и отвечали им тем же. Мне как-то сказали, что это казачьи отряды. Добровольцами те пошли в ополчение, но сразу же организовались особняком. Ответом на вопрос «Зачем вам это нужно?», звучало контрольное и совершенно избитое «За мир славян, за нацию и народ».
          Но копни глубже, все становилось более обыденным и страшным: у каждого из них вдоль границы жила прорва родственников. Что тогда, что сейчас они шли защищать своих.
 
          Вдали над горизонтом порой поднимался серо-чёрный дым.
           Война продолжалась уже третью неделю и уверенного перелома в ней не намечалось. Постоянные колонны техники шли в сторону границы и пропадали за невысокими холмами. Оттуда наши тягачи, тяжело урча и чихая чёрным выхлопом, вытаскивали подбитые танки, "бэтээры" и грузовики.
           Где-то там, за полоской земли, у горизонта, за леском, за полями, разрывалась артиллерийская канонада, гулкие звуки которой, порой, приносил ещё холодный ветер. Именно там, по курганам, которые были еле видны, проходила та черта, которую у нас называли "ленточка".
            Стрекоча один раз в пару часов, проносились продолговатые тела боевых вертолётов. Их задача - патрулировать границу. Порой, из-за горизонта, выныривая из грузных, серых облаков, появлялся  тяжёлый, пузатый, грузовой "Ми - 8". Все его провожали взглядом. Если он летел напряжно, как-будто бы нехотя, разговоры замолкали. Взгляды становились печальными: значит прибыли раненые или того хуже.
             Мимо прошуршал патруль: медленно перебирая ногами, шла пара ополченцев, во главе с контрактником-сержантом. Их маршрут пролегал через плац, заставленный здоровыми ящиками и всякой техникой.
             "Востоковцы" - бойцы полков  народной милиции сопротивления непризнанных  республик , сновали то тут и то там. В отличии от ополчения, они были укомплектованы не в пример- лучше. Бронежилет и разгрузки были чистые, с множеством карманов и расцветкой "модного" мультикама и цифры. Тут же на плацу, им раздавали гранаты и запас патронов. В дальнем углу дымилась небольшая походная кухня.
             Из-за их присутствия, территория дивизии превратилась в кошмарное зрелище: ветер гонял обрывки мусора и окурки, что уже горками были набросаны по углам и вдоль бардюров. Грязь, принесенная на колесах техники и обуви, оставалась комьями и засыхала, везде на асфальте не убранная. Оставшиеся начальники, что не укатили с личным составом на войну, смотрели на это сквозь пальцы: предпочитая не замечать. Думали, как бы поскорее избавиться от надоедливых, непрошенных гостей.
         
              Мне стало тоскливо, даже горько. Как-то странно началась эта война: хоть и было  нагнетание, обмен обвинениями, но все к этому привыкли. За долгие годы обе стороны обвинили друг друга во всем, в чем только можно. Громкие заявления о военных преступлениях, соженных поселках сыпались как из рога изобилия. Но обмена нотами "О начале войны" и не пахло. Просто, в один момент, в течение нескольких дней, всех собрали, раздали полные боекомплекты, и отправили на рубежи - ждать приказа.
             А там, началось такое...
             Первые три-четыре  дня, после пересечения границы, наши колонны техники и солдат, встречали цветами - сказывался авторитет и престиж страны, добытый в специальных операциях до этого. Но вскоре наступила какая-то непонятная пауза в настроениях местных. 
Чем дальше продвигались наши вояки, тем большее сопротивление они встречали в глубине территории. Оказалось, приграничье было за нас, за наши идеи. Но дальше... Дальше ненависть нарастала. Информационная война, что была развёрнута против нас, нашего населения и военнослужащих была всепоглощающа и всеобьемлюща. Под городком Хаковарь, не пройдя и пятидесяти километров, наступление забуксовало. Националисты всех мастей, повылазив из своих схронов, мобилизовались и стали организовывать оборонительные рубежи. Идея освобождения от фашизма, этой небольшой Республики- полностью провалилась. Как провалилась и внешняя политика.     Посыпались эмбарго и запреты на торговлю. В одночасье стало понятно, что мы сами себя загнали в капкан, расставленый противостоящими спецслужбами.
И где наши спецы не доработали, там вражеская агентура воспользовалась этим сполна... Тихо, почти шёпотом поговаривали, что военная разведка села в лужу: то ли все эти годы им гнали "дэзу", то ли они сами в чем то ошиблись...
           Теперь за просчеты генералов и шпионов, расплачивались солдаты, затыкая дыры в расположениях войск. Смывали илюзорные, ошибочно нарисованные стрелки на картах, вполне себе реальной кровью...

           В это время года, гарнизон стали заполнять собаки. Их было давно не пара-тройка, а уже десятка два точно. Вновь народившиеся щенки и матерые псины бегали небольшими группами, иногда устраивал потосовки прямо на плацу.
Раньше их гоняли, даже Патрулям выдавали по горсти холостых патронов, но вскоре это перестали делать. Не до того стало.
           Остановившись невдалеке от меня стояла худая серая собочушка. С грустным, обречённым взглядом. Красивые пятна над её глазами, изображали дуги бровей, и сейчас они распологались галочкой. Морща нос и иногда облизываясь, она смотрела на худых срочников жадно поедавших какую-то выпечку в бумажных обертках. Те, сгрудившись кружком, не обращали внимания ни на кого и быстро заталкивали грязными пальцами в рот содержимое свертков.
            Хотя по времени обед был уже скоро, но сейчас стали кормить не лучше, чем когда я начинал служить. Порой попадались недоваренные горсти крупы или совсем постные, без кусочка мяса и жира каши. Они провалились в желудок и через пол часа, ты уже не чувствовал какой либо сытости. Через пару часов, опять был голодный. Поэтому солдатам хотелось есть постоянно, те кто поумнее, набирали заварные макароны, типа "Ролтон" и вечерами, запираясь в канцеляриях или каптерках, старались по плотнее наесться. Те, у кого не получалось так, или не хватало времени, просто забивали свой желудок всякого рода пирожками, вафлями, печеньем или шоколадками. Они это поглащали, пока у них хватало денег, небольшой солдатской зарплаты, в две тысячи. А потом, через неделю, проев или скурив все деньги, они опять ходили с полуголодными глазами и старались не смотреть на более удачливых сослуживцев. Взгляд у них становился, как у той голодной собаки.         
           Молчаливый, грустный, но очень требовательный.
           Рассматривая её, у меня в голове стала крутиться песня, которую часто слушала моя бывшая. Она так подходила к тому, что вокруг происходит...

"... Still, we ravage the world that we love
And the millions cry out to be saved
Our endless maniacal appetite
Left us with another way to die..."

              Вдруг псину кто-то спугнул и она, поскуливая, отбежала с дороги на редкий, для этого времени года, газон.
           По дороге шёл сгорбившись прапорщик в старом, затертом танковой костюме чёрного цвета. Тот местами был прожжен и совершенно обтрепался. Бурые разводы грязи на колёнях и резиновых сапогах уже засохли и стали коркой, что иногда ломалась и осыпалась при ходьбе. Лицо его исхудало и поросло недельной щетиной. Вокруг глаз залегли тёмные круги от постоянного недосыпа. Глаза потускнели, и живого блеска в них не было. Лишь еле уловимая горечь.
           Я не сразу узнал Рому. Да, это был именно Рома. Ромаха, и как мы его называли шутливо - Ромашка. Мой старый хороший товарищ. Я с ним был давно знаком.     Добродушный прапор, сильный механик и довольно опытный техник. Он вытащил много боевых машин из состояния "аут". Перебрать двигатель, сменить трансмиссию, для него было плевым дело. Эти золотые руки ценили не только в батальоне и полку, но и многие знали о нем в гарнизоне. Как то гарнизонка, наша местная военная газета, написала о нем статью. Он любил железки и уважал людей, которые копаются в моторах.
             Сейчас он не был похож на себя прежнего. Кажется от безнадеги, или все же от чего то другого, что я увидел на его лице, у меня защемило. По краям глаз стало влажно, но новый порыв ветра сорвал капли и унёс обдувая и высушивая мои щеки.
             Я тихо позвал:
             - Рома...
             Сгорбленная фигура вздрогнула и замедлив шаг встала. Проходя мимо он даже не заметил меня. А сейчас распрямившись смотрел по сторонам, ищя взглядом того, кто его позвал.
             - Рома! - Позвал я громче и он обернулся. Брови на сером лице поползли вверх а на глазах блеснули слезы. Резко подбежав, он меня обнял:
             - Дружище... Как ты...
             Всмотревшись в его глаза, я хрипя проговорил:
             - Рома... Мне сказали, тебя ранили...
             Смущённо улыбаясь, от мотанул головой из стороны, в сторону, но потом мрачно проговорил:
             - Нет... Это мелочь, царапина...
               Я выдохнул при его словах, но он продолжил и я насторожился:
               - Ты слышал?
              Перестав меня сжимать, Ромаха продолжил:
               - Много наших полегло... Медведь...Корень...Васек Бычко...
               Я ошарашено выдохнул:
               - Кааак...?
               Рома покачал головой и тихо пробурчал:
           - Да вот так... - и замолчал.
           Паршивое ощущение безнадежности и тоски начало клубиться где-то внутри меня. Оно постепенно нарастала, заполняя все мои мысли. В голове крутилась лишь пара фаз, да нескончаемый поток вопросов: "Как же это произошло... Почему... Почему они... За что...". Взяв молчащего Рому за рукав, я мотнул головой, в сторону двери:
            - Пойдём, посидим... Ты когда вообще  последний   раз ел? Будешь чай?...
          О чем-то думая, как будто меня не слыша, Рома автоматически кивал и последовал за мной.
Чуть позже, мы сидели в комнате информирования и досуга. Мне очень нравились такие местечки в воинских частях. Здесь всегда был порядок, тишина, можно сказать уютная обстановка, ничем не связанная с армейской жизнью. Красивые  диваны и кресла, ряды парт. В таких местах хотелось взять какую-нибудь книжку, и погрузившись в её чтение, утопая в мягком кресле, отстраниться от повседневности.       
Взяв чайник, я достал заварные макароны, чай, хлеб и пачку печенья. Подумав, на стол поставил ещё и банку тушняка, который оставил на НЗ, если отправят "за ноль". Получился хоть и не богатый, но вполне сносный обед. Рома опять ушёл в себя, и я пока его не тревожил. Разливая кипяток по стаканам, мне невольно бросилась в глаза газета, которая лежала на парте. На первой странице красовался наш Верховный и дальше шла статья, написанная им ещё летом. Кажется, после её опубликования, Министр обязал всех военнослужащих изучить её. В том куске, который я сейчас видел шло следующее рассуждение:
   
"... Государственный переворот, последовавшие за этим действия  хунты Прощенко, неизбежно спровоцировали противостояние и гражданскую войну. По оценке Верховного комиссара ООН по правам человека, общее число жертв, связанных с конфликтом в ПоДонье, превысило 13 тысяч человек. В их числе старики, дети. Страшные, невосполнимые потери.
Россия сделала всё, чтобы остановить братоубийство. Были заключены Мирные  соглашения, которые нацелены на мирное урегулирование конфликта на Востоке Республики. Убеждён, что они по-прежнему не имеют альтернативы. Во всяком случае, никто не отзывал свои подписи ни под минским «Комплексом мер», ни под соответствующими заявлениями лидеров стран «нормандского формата». Никто не инициировал пересмотр Резолюции Совета Безопасности ООН от 17 февраля 2015 года... "
          
          Макароны уже разбухли, и я негромко окликнул своего гостя:
          - Ром, Ромаа... - тот вздрогнул и вопросительно посмотрел на меня. Я, пододвинув чашку чая и вилку, сказал:
         - Давай угощайся.
          Тот немного помявшись, стал медленно все поедать. Делал это он, как будто нехотя, казалось, что заставлял себя. Я ждал и не отвлекал его. Взяв ещё одну газету, пробежал по первой полосе взглядом. Она оказалась от 24 февраля. И опять в самом центре красовался Верховный. Ниже шла очередная текстовка:
         
         "... Говорить придётся обстоятельно и подробно. Вопрос очень серьёзный.
Ситуация на Юго-Востоке нашего соседа, вновь приобрела критический, острый характер. И сегодня обращаюсь к вам напрямую, чтобы не только дать оценку происходящему, но и проинформировать вас о принимаемых решениях, о возможных дальнейших шагах на этом направлении.
Ещё раз подчеркну, что Республика Окраина, для нас это не просто соседняя страна. Это неотъемлемая часть нашей собственной истории, культуры, духовного пространства. Это наши товарищи, близкие, среди которых не только коллеги, друзья, бывшие сослуживцы, но и родственники, люди, связанные с нами кровными, семейными узами.
Издавна жители юго-западных исторических древнерусских земель называли себя русскими и православными... "

Совершенно скучный текст с казенными, избитыми фразами. Столько раз, за эти восемь лет произнесенные слова, переставленные местами тысячами способов, но не теряющие сути. Наш замполиты, переодически вдалбливали это личному составу, но толку было мало. Общие фразы были озвучены, но цели никто так и не понял. Зачем это бойня? Для чего? Защита какого-то там Русского мира? Это оставьте политикам. Помощь непризнаным Республика на Юго-Востоке?
Допустим, но туда шли те, у кого там были родственники, а остальных это, как бы не касалось. Приехавшие парни с Сибири или Дальнего восток, не понимали сути этой войнушку. Настолько порой, живя в одной стране, мы были друк от друга далеки.      
             Рома, вытерев вспотешие губы и подбородок, принялся допивать чай. Вода была горячая, и иногда он легонько дул внутрь кружки. Я его не торопил. Наконец он произнес, смотря куда то на дно стакана:
- Такие дела брат... Такие дела... Ладно, давай я те кое-что расскажу...
               Я не стал его перебивать и просто слушал.

"Когда-то это началось..."
            
     День первый:
             Танки  снесли контрольно-пропускной пункт и устремились, разбившись в шахматной порядке, вперёд. Пограничники спешно отступали, и небольшими группами растворялись в ближайших лесах. Усиленные батальоны  пересекли  границу, как нож масло. Затисавшись где то в общей, длинной колонне техники, наш полк шёл одни из первых. Две группы, по пятьдесят-шестьдесят машин. В основе каждой - полнокровный мотострелковый батальон:  десятка три бэтэров, десятка два Камазов и Уралов, минометы, инженерные машины, где-то впереди и сзади танки.
             Вокруг начинал загораться лёгкий рассвет первого дня специальной операции. В феврале, все ещё лежал местами снег, но кое-где уже виделась чёрная земля, проступившая в прогалинах. Солдаты кутались в бушлат, и старались не показывать наружу голые руки и лицо, холодный ветер моментально обдувал, открытые части тела и все накопленное тепло мгновенно улитучивалось. Спать хотелось всем, глаза ещё слипались от раннего подъёма.
          
               Колонны медленно, но уверенно продвигалась все дальше и дальше в глубь территорий. Людям, не знакомым с военной службой, военным планированием, показалось бы, что вот, силище наступает. А те, кто уже послужил, да повоевал, поняли сразу. Колонны хороши, когда ты движешся по зачищенной, подконтрольной, даже частично, территории. От блок-поста к блок-посту. От заставы, к заставе. А наступать колоннами? Это не самое удачное решение. Обычно командиры принебрегают боковыми дозорами, уповая на авиацию или разведку. Но авиация не все может вскрыть. И хорошо спланированная, удачная засада, выставлена в подготовленных местах, при первом же залпе гранатомётов, могла останавить всю массу войск, которая двигалась, выстроившись цепочкой.
              По неписанной классике, в таких засадах выбивали в колонне машину побольше, с прицепом или топлезаправщики, чтобы при её уничтожении она перегораживала дорогу. Хорошо бы, ещё в голове колонн. Но часто в качестве цели выбирали и танки. Птуры, выставленные за сотни метров, били в боковые проекции, сбивали гусеницы. Как показывал опыт предыдущих войн, следом начинался  обстрел из пулеметов и стрелкотни, завязывался бой с десантом. Бойцов просто сбивали с брони боевых машин пехоты и бэтэров, заставляли спешиться. И ловушка захлопывалась. Через какие то минуты на остановившуюся колонну, на головы подразделений, которые начинали огрызаться, падали первые снаряды тяжелой артиллерии или миномётов. Так сгорали группами техника. С ними гибла и пехота.
Просто, но эффективно. Но пока до этого не доходило, вокруг все ещё было спокойно...
         
               Утро уже вступило в свои права, и солнце наконец встало. Его все равно не было видно, только размытый светлый шарик, пробивающий лучами сквозь тонкую пелену бледно-серых облаков.
Колонны шли не быстро, но и не медленно. Широкие, раскатистые поля все больше обнажали чернозем, после зимней спячки. Ротные, загнав более слабых солдат-срочников в десант, оставляли поверх, на броне контрактников и сержантов. Те получив по сектору наблюдения, внимательно всматривались в прилегающих к дороге кусты и просеки деревьев.
            В приграничье, в деревнях и посёлках многие жители поначалу встречали колонны "с цветами" , но чем дальше продвигались наши войска, в глубину территории, тем меньше и меньше радости было. На лицах местных  читалось сначало удивление, сменявшееся разочарованием и злостью. Приветственные возгласы стихали, а в след солдатам сыпались тихие проклятия. Деревни и посёлки пустели. Люди запирались в домах и не выходили. Вокруг все казалось мёртвым...
По замыслу какого то "великого стратега", войска двигались двумя длинными, широкими рукавами, по двум шоссейным автострадам, которые тянулись от границы к городку Хаковарь, где по идее должны были встретиться и заняв этот город, после чего  развить дальнейшее наступление на город Мзырь, выйдя в тыл группировки противника, которая нависала над слабенькими силами самообороны и Народной милиции непризнанных республик Юго-Востока.
             
             Колонна все тащилась...
            Пару раз  вперёд отправляли инженерную разведку. "Жука"- специальной машины инженерных войск, под рукой не оказалось, поэтому пускали старенький Брэм семидесятых годов и бэтээр с одним отделением. Вот тогда, в такие моменты, скорость всех машин  падала  окончательно. Боевая техника скидывали обороты  и плелась  за медленным, чихающим корпусом брэма, еле как двигающимся вперёд. Перреодически тот прогазовывал, выбрасывая на асфальт большие капли соляры и масла, с выхлопами чёрного цвета. Двигатель иногда ревел и казалось задыхался, но несмотря на свою старость продолжал упрямо работать. А все терпеливо ждали зыркая по сторонам и держа на готове оружие.
           В ночь перед переходом границы Министерство обороны нанесло больше ста  ракетных ударов по военным объектам Окраины. Несколько  сот тон взрывчатых веществ обрушилось на аэродромы, командные мункты, парки боевой техники и склады военного имущества. Утром, когда уже были снесены шлагбаумы на въездах в КПП пунктов пограничного контроля, пресс-секретарь Министра, обьявил:

             "... С 24 февраля Вооруженные Силы планомерно и неумолимо проводят меропрятия по силовой демилитаризации Республики Окраина. После точных ударов и постоянного наступления уничтожаются различные объекты, поражается и становится трофеями техника и вооружение, а также другая материальная часть. В результате этого потенциал украинской армии и ее способность к сопротивлению постепенно сокращаются, и их восстановление уже невозможно...
Уничтожено более ста объектов... "
          
              Но в войсках, на земле, в первый же день убедились, что это не соответвует действительности. Часть командных пунктов, оказались запасными и не функционировали. Иная часть оказалась просто брошена. За ночь до наступления, технику противник перегнал, а на путях следования колонн установили множественные  минные заграждения. Проехав буквально километров десять, от границы, уже к обеду первого дня наступления, передовые части попали в засады и под первые артналеты. А противостоящая пехота, изредка постреливая, все оттягивалась, заманивая все дальше и дальше наше части. Складывалось впечатление, что всю информацию слили. Уж больно оперативно погранички и нацбатальоны смылись со своих позиций, а военнослужащие противника, успели убрать технику с мест нанесения ракетных ударов.
Разведка давно уже утопала за многие километров, а авиация ещё не была развёрнута в полную силу. Неожиданно  оказалось, что у артиллерии боекомплекты, заложенные на НЗ, ещё не подвезли. В этой ситуации наша пехота осталась без прикрытия и её стали понемногу трепать...
            
День второй:
             Ночевали внутри бэтэров, костры запретили разжигать. За первые сутки батальон  прошёл всего двадцать километров,  приходилось несколько раз тормозить колонну и начинать разминирование дорог. От основных сил полк выделили после полудня, в первый день наступления. Основную колонну, уже накрывали несколько раз артиллерией, но до батальонов, выполнявших отдельные задачи, ещё дело не дошло.
         Так, в далеке, кое-где постреливали, но почти никто внимание не обращал, пока в сумерках, перед привалом, во время дозаправки, из леса не выскочили какие то оборванцы в старой форме Вооруженных Сил Окраины. С испуга кто-то пустил очередь и  все похватав оружие, начали стрелять в их сторону. Через минуту уже танки боевого охранение развернув орудия засыпали  опушку леса осколочно-фугасными снарядами. Неуправляемую пальбу удалось остановить не сразу. Офицеры и сержанты, с бешенными глазами носились от машины к машине, где окриками, а где и затрещинами-останавливали перепуганных солдат. Как только стихла большая часть пальбы, тихо шурша, обходными путями в сторону леса выдвинулась разведка.
              Придя обратно, старый усатый старший сержант хрипло доложил комбату:
          - Нихрена там нет. Вся опушка раскурочена. Следы накрыло взрывами. Нашли пару обрывков бинта, да кусок формы. Больше ничего. Мы дальше не углублялись, ночь ничерта не видно...
        Качая  головой, комбат внимательно слушал. Потом махнув рукой, приказал распологаться на привал. Впереди виднелась деревенька, куда все и заспешили. Сьехав с дороги, бэтээры расположились промеж домов, а грузовики оставили на краю грунтовки. Вокруг выставили посты. Разведка опять куда то ушла, растворившись в темноте.
            
       В дома всем запретили входить. С местными не общались. Они и не старались наладить контакт и только издалека, из-за забора погладявали на пришлых.
Ночь кончилась тревогой. В утренней дымке несколько бэтэров было обстреляно с дальних дистанций. Повываливавшись из десанта, солдаты разбежались вокруг и залегли  по канавам и у заборов, осоловело осматривали прилегающие кустарники и лесополосу. Все это делали испуганно и аккуратно, стараясь не поднимать голов. После вчерашнего никто не спешил открывать огонь без приказа. Но общее напряжение чувствовалось. Наконец очень осторожно , некоторые стали вставать и оглядываться. По радиостанциям разнеслось с шипением:
          - ... Коробочка "Одиннадцать" и "Три", орудия на девять часов, прощупайте кустарник у леска...
           В ответ послышалось одиночное "Есть" и один из бэтэров развернув орудие, пустил длинную очередь в указанную сторону. Второй стоял как будто мёртвым. Все невольно повернули в его сторону головы и напряжённо стали всматриваться. А первый бэтэр продолжал поливать кустарник из орудий "тридцатого" калибра. После очередного  попадания по кустарникам, они разлетелись, более крупные деревья, брызнув во все стороны щепками, падали как подкошенные.
          Через минуту второй бэтээр ожил, его башня закрутилась, но не довернув несколько градусов, опять встала как вкопаная. Из динамика послышалось:
       - ..."Первый"..., Шшшш... Я- "Тройка".. Эти мудилы, Шшшш, выбели средства наблюдения... Все приборы мертвы...
              Комбат изумленно пробунив: "Чего...", передвигаясь перебежками припустил к "Тройке".Через минуту по динамикам пронеслось:
- Шшшш... Проверить всем приборы прицеливания... Шшш...

Позже подвели неутешительные итоги. Одиночные выстрелы утром были произведены винтовочным калибром 7.62 мм. Стрелки ставили целью не уничтожение личного состава а выведение из строя техники. Били по  приборам наблюдения, прицелам. На семи машинах насчитали попадания. Отметены были видны и в других местах: лючки баков, прожектора, ночники. Пока колонна выстраивалась, тихо матерясь, Рома лазил по машинам, пытаясь заменить из поврежденного, хоть что-то. С ним переругиваясь, бегали водители. Одни из самых опытных в батальоне: Левак и Корень. Но сейчас они разводили руками: кое что поменяли, но запасные части, выгрузили и оставили перед началом наступления.
Боевое охранение выставленные ночью, сняли и опять усадили на броню. Остальных, кто полез обратно внутрь,  выгнав из десанта. Теперь уже не было никакого смысла прятать людей под не очень толстые листы метала: раз их обстреляли снайпера, значит за ними наблюдают и в любой момент нужно ждать артналеты. А спрыгивать с брони и бежать к любому близлежащему укрытию намного проще, чем во всей экипировка, в броне, вылезать через небольшой люк десанта.
            Прозвучало "По машинам", Левак негромко матюкаясь заводил бэтээр. Рома запрыгнул к ним, и ждал, пока они двинуться. Мишка,  командир отделения Левака, сидел рядом и посмеивался.
Мишкой его прозвали не из-за имени, фамилия была Бурый. Прозвище Медведь. Щуплый парень, с худым лицом. Когда он улыбался, у него смешно закрывались глаза, становясь тонкими полосками. И хотя на вид он был самым сильным, он мог постоять за себя. Провозившись, Левак выдал сцепление и хоть  с трудом, но боевая машина чихнула и завелась, выбрасив наружу белый дым. За ней начали заводиться и остальные, стоявшие позади  неё. Наконец колонна выровнялась. Комбат вызвал по радиостанции:
          Шшш... Коробочка, от "Первой" до "Тридцатой" , проверка связи...Прием!...
В ответ послышались разные голоса :
            - Первый принял, слышу-разбираю хорошо...
             - Второй принял...
               - Третий принял...
              ...
            По очереди отвечали экипажи. После ответа  "Тридцатого", командир батальона скомандовал:
          - ... Шшшш, боевому охранению - вперёд. Крюк! Замыкаешь  колонну...
     Позывной "Крюк" был у зампотеха, который возглавлял эвакогруппу. Те пристроились в самом конце, и принялись тащиться с черепашьей скоростью. Вскоре колонна вышла на шоссе и перестроившись, начала набирать скорость. Туман не сходил и даже казалось усилился.
          Танки боевого охранения тяжело урча, взламывая старый асфальт двигались на удалении метров ста. За ними катился бэтээр, с головняком - головным дозором. Там усадились в основном контрактники, которые побывали уже на паре войн. Не проехав и получаса, колонну нагнали вертолёты. Издалека послышался шум винтов, и все насторожились. Через мгновения две "Ми-24", вспоров бортами туман, почти касаясь антенн машин, пронеслись в сторону головы колонны и растворились  в молочно-белой  дымке. Напряжение не спадало, и вдруг послышалось череда шипяших звуков, которые сменились серией хлопков. Рома услышал голос Мишани:
       - Вертушки отработали, Роман Саныч...
               Левак, кивнул и крепче вцепился в руль. Неожиданно серая муть тумана, висевшая всю дорогу, стала редеть и расступилась выпустив из своих объятий технику. Впереди замелькал  ещё один посёлок. Показались двухэтажные кирпичные бараки. Неожиданно к головному танку потянулся дымный след и прозвучал громкий хлопок. Алый цветок разрыва осветил зелёную броню танка и сбив гусеницы, потух. Тяжелая машина остановилась, заглохнув и стала медленно чадить чёрным дымом в небо. Хлопья краски, слетев, догорали  на асфальте.
           Второй танк, прикрыв бортом подбитый, выехал вперёд и стал наводить орудие на здание, откуда была видна вспышка выстрела. Дозорное отделение попрыгав с брони, рассыпалось цепочкой и залегло по разным сторонам дороги. Прозвучали первые выстрелы. Цепочки трассеров потянулись к окнам дома.
           Неожиданно бахнул выстрел. Выбив дорожную  пыль, второй танк покачнулся и стал опять наводить пушку. Взрывом разнесло угол двухэтажки, стекла повылетали, шторы и предметы внутренней утвари повисли на заборчиках и декоративных кустах, обрамлявших двор. Поднялся столб плотной пыли.
             Комбат орал что-то и периодически пропадал из эфира. Его голос заглушало какое-то резкое шипение и писк.
             Ещё два снаряда пронеслись вдоль улицы и угодили уже в танк прикрытия. Корпус того качнуло, но дыма не было, только полетели искры. Развернув башню, орудие изрыгнуло огнем в ответ. Взрыва никто не увидел, но что-то загорелось в глубине деревни и стало сильно коптить.
            Бой усиливался, пехота, спешившись, начала передвигаться перебежками, растягиваясь цепочкой и медленно, но верно двигалась вперёд. Хотя было заметно, что не все. Приглядевшись можно было понять, что именно не так. Часть солдат просто залегли под колёсами бэтэров, вжимаясь в асфальт или стараясь отползти подальше. Как и вчера, сержанты безуспешно пытались ими командовать. Подбегая, тормошили за плечи, кричали в лицо. Толку не было, в глазах мелкал дикий страх, лица побледнели и перекосились. Плюнув на рядовых, контрактники и сержанты, собравшись небольшой группой, поспешили к подбитому танку. Тот все дымил. Но люки не открывались.
            Деревенька вдруг ожила. Полураздетые люди, повыскакивав из домов, крича, стали вокруг носиться. Но никто не обращал на них внимание.
             В ответ на стрельбу из колонны, ближайшие дома начали огрызаться огнем сильнее. Все новые и новые огоньки выстрелов вспыхивали из глубины окон, с крыш, из подвалов.
             Техника в колонне шевелилась и начала перестраиваться: грузовики старались отогнать подальше, в хвост, а бэтээры вывести на рубеж наводки орудий. Как только они обьехали грузовики, через секунду застукали молотки "тридцатки". Длинные линии трассеров и осколочно-фугасных полетели веером и начали сносить все хозяйственные постройки. Поднятая пыль стала ещё плотнее и гуще. Некоторые уголки дворов, уже невозможно было увидеть из-за плотности песка и грязи в воздухе. А автоматические пушки продолжали лупить. Гаражи, собачьи будки, заборчики, небольшие пристройки. Все это превращалось в решето или разлеталось на грозди щепок. В ответ опять последовали пуски ракет из гранатомётов, но они или не до летали, взрываясь где то между крайними домами, или просто не срабатывая, падали. Наконец первые группы контрактников подошли к отдельно стоящим домам и, забежав внутрь, засела там. Тут же из окна этого здания, открыл огонь. Их очереди уходили куда-то в глубину улицы.
              Какой-то человек, в простой гражданской куртке, выскочил из-за угла здания  перед залегшей цепочкой солдат и тут же упал. На него никто не обратил внимания.
              С той стороны стрельба начала медленно угасать и наконец прекратилась. На всех обрушилась тишина, лишь прирываемая треском горящих досок забора, от которых поднимался чёрный чад. Где-то стала выть собака. Одинокий женский крик разорвал тишину и неожиданно послышался свист. Потом ещё и ещё. Все замерли и  непонимающе подняли головы, повернув лица в сторону, откуда был слышен звук. Все, кроме небольшой кучки сержантов и офицеров. Те, расталкивая и роняя солдат, бросились в рассыпную, крича по ходу:
               - Вооооздух!!!...
               Первые мины упали, разорвавшись в конце колонны. Они накрыли Камазы с боекомплектом и те, сдетонировав, разметали пехоту, которая залегла вокруг них и перевернули один бэтээр.
               Потом далёкий залп повторился и мины снова упали на колонну.
              Потом ещё раз, и ещё раз...
         
День третий-четвертый:
              Кроме разведки и наблюдателей, вся пехота второй день сидела по подвалам. То, что сначала все приняли за деревушку, всё-таки оказалось небольшим городок. Из-за тумана не сразу стало видно, что он довольно крупный для села.
              Сначала были миномётные обстрелы промежутками в полчаса. Как только возникали окна между артналетами, целую технику загоняли между домов или пытались найти для неё овраги и ложбины. С разбитых боевых машин вытаскивали остатки боеприпасов, снимали вооружение. "ЗамПоРужью" "Крюк" с Ромкой и ещё парой техников, при помощи эвакуационной машины, таскали подбитые бэтээры, что ещё можно было восстановить - во дворы, под стены домов.
            На шоссе осталось пять сожженых камазов, и столько же боевых машин. Вокруг них лежали одиночные тела тех, кого не успели забрать. Танк,подбитый в первые минуты боя, тоже остался стоять, как вкопанный. Оказалось, что у него полетела трансмиссия и ремонту в полевых условиях он не подлежит. Весь экипаж был контужен. Танкистов уволокли первыми в ближайший подвал. Когда с ними говорили, они непонимающе смотрели на собеседника и громко переспрашивали. Их глаза порой начинали бегать и панически вращались.
            Срочники забились по углам, не высовываясь из цокольных, а контрактники сидели на первых этажах и зло ругались.
               Позже, под конец третьего дня, к миномётный обстрелам добавилась артиллерия. Пришлось оставить первые этажи и всем спуститься ниже уровня земли.
               Снаряды долбили то громко, то тише. Иногда накрывали целые кварталы одним залпом. Или проносились одиночно, попадая в отдельные здания.
               Довольно часто, с высоким гулом, пролетала авиация. Начали работать  вертолёты. Но из-за густого дыма, который висел над городком, опозновательные знаки не были видны. Одну из радиостанций, вместе с командно-штабной машиной, разбило в первые часы обстрела. Связи не было. Ручные, носимые радейки глушили, приходилось даже на короткие дистанции передавать указания голосом.
         
              Комбат собрал остатки штабных и сидел, молчаливо уставившись в небольшой костерок. Единственный источник света в полуподвале. Окна были засыпаны, входная металлическая дверь постоянно не плотно, но закрыта. Около неё дежурил один из сержантов.
              В  глазах присутствующих, тех, кто грелся у костерка, прыгали злобные, оранжевые зайчики. В паре метров, разложив карту прямо на полу, подсвечивая себе фонариком, ползал начальник штаба со своим заместителем. Они что-то обсуждали и наносили красные и синие стрелки на кварталы застройки и участки местности. Иногда подумав, они зачеркивали что-то и рисовали какой то другой тактический знак.     Неподалёку, на спальниках в ряд, лежало десятка два раненых разной степени тяжести. Кто-то не приходил в сознание, бредил. Были те, у кого ранения казались совсем лёгкие, но медик их обколол чем-то, и они молча смотрели в потолок, остекленелыми глазами. Медик или как его все называли - Док, не спал вторые сутки, постоянно проверял пульс, давление, менял повязки.
              Иногда, если костер начинал сильно дымить, все-таки открывали дверь, давая лишнему дыму выйти наружу. Но это случалось не часто. Как только начинался обстрел, её плотно закрывали и по металлической обшивке двери, редко, но все же случалось, стучали осколки.
             Рома, Левак и Медведь расположились неподалёку и тихо переговаривались. Мишаня как-то тоскливо проговорил:
             - Мне радисты говорили перед тем, как отрубил связь. Такое сейчас везде. Пробуксовывают войска. Танковая дивизия на подступах к Хоковарю, совсем увязла. У них выбили за сутки почти пол сотни танков. А один из полков вообще не приехал на войну...
              Левак удивлённо вскинул брови:
              - В смысле, с чего вдруг?
              Медведь не ответил, но вдруг подал голос Рома:
              - Да вот так... Я это тоже слышал. От "Гэсээмщиков". Танкисты, за сутки до перехода "за ноль", слили соляру, продали и грандиозную пирушку закатили. Не все конечно, но два батальона из трех... А там как в наступление идти? Проехали на парах топляка  километров пятнадцать и встали. Их арта накрыла...Машины угробили в ноль, Всех почти пожгли... Людей жалко... Скандал грандиозный...Говорят их командиров снимут ...
             Неожиданно голос из-за спины Левака, произнес:
              - Хэх... Скандал? Скандал будет, когда весь земной шарик узнает, что мы сюда потащили срочников... - Троица повернула головы. За ними, в тени, сидел "замначштаба". Он перестал рисовать на картах, и теперь медленно, устало покуривал. Лицо его исхудало. Глаза впали, под ними образовались синяки. Пыльная одежда была вся в развода грязи. Выпустив струйку дыма, капитан  продолжил:
           - Не так эта войнушка началась, как хотели "хенеральчики"... Где это видано, что бы войска ходили в один эшелон? Наступали колоннами... От самой границы нас втягивали в огневые мешки. Их пехота отступали, маневрировала, вместе с ментами и погранцами, а наши за ними, "Ура, Ура... Урааа...", а потом нас вывели на пристрелянные позиции и... Усё... Тир...Как  видите, сидим второй день и нихрена не понимаем. Кто кого бомбит, кто куда наступает... Связи то нету почему? Глушат. Наши, полукиловатные связные машины, и глушат? Тогда это должны быть настолько сильная аппаратура, что вокруг неё выжигать поля должно. От её работы... А ракетные, типа, удары?
            Он зло усмехнулся:
            - Половина ракет пролетела мимо. На картах треть целей, по последним оперативным данным, не уничтожена... Это даже не обстрел был, а какое-то приглашение... ВСО-шников, к сдаче в плен... А они нас на х... й послали... Короче, разведка тоже... Позорно опарафинилась...
             Рома покачивал головой:
            - Согласен, братан, согласен... Мы в таком говне... Увязли...Если бы лет семь- восемь назад, когда все это начиналось. Когда нацики вырезали ополчуг. Если бы мы тогда это затеяли, может что-то и выгорело бы... Народ бы нас встречал как освободителей. А теперь что? Что мы восемь лет делали? Они то готовились к этой войне... А мы... Писюны пинали. Думали, как бы само, не рассосалось... Ога, сейчас... Рассосётся оно...
              Левак пожал плечами:
              - А сейчас людям на этой земле, уже по х... й, за кой х.. й, мы сюда вперлись... Их бомбят они, их бомбим мы, они ненавидят нас... Мы это развязали или нет, им глубоко...
               Над головой очень громко ухнуло. С потолка просыпался песок и пыль. Все подняли головы, кто-то повскакивал клацая затворными рамами. Сержант около двери дернулся к ней и прижал её, что бы она не вылетела.
              "Начштаба" выпрямившись выключил фонарик, и пробасил:
            - Одиночный... Случайно залетел сюда, не ссыте... - повернувшись позвал капитана:
            - "Зээнша", хватит филонить, складывай карту и пошли, пройдёмся... Как только этот обстрел  закончится, личный состав надо выводить на позиции. Когда-то же будем наступать... Или обороняться...
             Капитан кивнул и, затушив сигарету, выкинул окурок в угол.
             Проходя мимо медика, приостановился и совсем тихо сказал ему:
             - Док, черкани по потерям донесение. Отдельно по санитарным, отдельно по  безвозвратным...
               Медик, вытерев руки, попросил у "Зээнши" сигарету и. подкурив, сумрачно ответил:
       - Я, конечно, итоговые данные подобью, но по тем, кто остались в сгоревших машинах, в колонне. Я хрен знает... Пропавшими писать? Да и пропавшие безвести, после первого дня... Где они?
            Задумчиво пожав плечами, капитан кивнул и поспешил за "НачШтаба". Артналет прекратился так же неожиданно, как и начался. Обрушилось, леденя кровь, полное беззвучие. Всё было мертво: ни криков и разговоров людей, ни шелеста ветра, ни пения птиц. Ничего. Только тишина и запах гари...
   
            День пятый:
               "Зээнша" и "НачШтаба" пол ночи проводили рекогносцировку, перемещаясь по остаткам раздолбаных домов вместе со сводным взводом, из числа контрактников пехотни и разведки. Город словно вымер. Все население либо разбежалось, либо попряталось так же как и батальон - по подвалам. Схоронилось и не высовывалось наружу. На некоторых улицах встречались мёртвые тела, следы вчерашнего боя. Многие обгорели, и их пренадлежность никак нельзя было определить.
              На удивление ночь выдалась без обстрела и это неожиданно больше напрягло, чем успокоило. Напрашивалось два вывода: или у артиллерии противника кончился боекомплект и они ждут пока его подвезут, или происходит перегрупировка, перемещение войск и значит скоро стоит ждать наступления.
              Городок, располагался на берегах небольшой речушки. Через водоём вело несколько мостов и чтобы проскочить на противоположный берег, надо было проскочить через них. Это было опасно, мосты могли быть заминированны, или там ждала бы их засада. Но все обошлось. Пройдя насквозь весь городок, к полуночи их небольшая разведгруппа вышла на противоположную сторону. Дальше, за последними домами, чернели поля, с уже сошедшим снегом и виднелись пара посадок, вдоль шоссе. Противника в жилых районах на той стороне, за рекой, не было. Он отступил, дабы не попасть под огонь своей артиллерии, что утюжила городской массив.
               Взвод расползся по укрытиям и стал ждать, пока офицеры проводили доразведку.
           Тихо переговариваясь, снайперская пара залегла на позиции и всматривались в ночной прицел. В нем виднелись зелёные контуры, которые иногда передергивала небольшая рябь. С непривычки могло стать неприятно, если долго всматриваться в эту зелень.
               Проверив все и нанеся схему на кусок карты, "НачШтаба" оставил снайперскую пару для наблюдения и приказал всем собираться.
            Через пол часа, свернувшись, взвод так же тихо отошёл в глубь кварталов, как и появился здесь.
   
           Мишка и Левак дремали на ранцах иногда подергивая плечами во сне и обнимая автоматы. Рома сидел неподалёку на ящике с боеприпасами и ему не спалось. Автомат лежал на коленях, гранаты с вкрученными запалами, рядом на крышке цинка. Оружие  никто не выпускал из рук. Пятый день они не снимали брони и из-за этого все тело затекло и чесалось. Уже каждый знали, как это проснуться в бронезащите, и потом ещё долго отходить от боли в мышцах и костях. Но так,хоть был шанс, что осколок не заденет органов. Хотя в некоторых подразделениях, естественно, появлялись  "умельцы", вытаскивавшие пластины из бронежилетов, но сержант таких быстро находил и заставлял все вернуть на свои места. Молодые лейтенанты, что не отслужили и пол года, начинали прислушиваться к старым, тёртым контрактниками. Их спесь, с которой они относились по началу к рядовым и сержанта контрактной службы, быстро улетучилась. Обстановка расставила все на свои места.
              Подходило время перекуса. Обедали пока только сухпайками. Но и они должны были скоро кончиться. Итак, уже в некоторых взводах растягивали один сухпай на троих, в сутки.
              Наконец вернулся "Зээнша" и "НачШтаба". Тут же Комбат приказал собрать всех командиров рот, взводов и кое-кого из старшин, так же командиров групп.
               Разложив на полу карту и подствечивая фонариком, "НачШтаба" начал:
               - Город пуст, кроме нас и мирного населения, противника не наблюдается. Я выставил дополнительные дозоры на той стороне на случай начала активных действий вражеских подразделений. Сейчас основная задача - организовать оборону и ещё больше окопаться. Пока не пришли новые распоряжения, мы тут будем сидеть. Поэтому, гранатометчикам... - он указал на одного из офицеров:
               - Оборудовать позиции на склоне, за городом, с возможностью моментального отхода в глубь жилого массива. Возьмите с собой птуристов и пару отделений пехоты. Ваша задача - заслон на случай внезапного наступления. Жечь технику, по возможности выбивать максимум пехоту. Но после сразу необходимо сменить позиции... Тебе все понятно? Сан Саныч?
            Командир гранатометчикам молчаливо кивнул, что-то записывая в небольшом блокноте. Потом подняв голову уточнил:
              - Квадрат?
          "Начштаба" задумался, а "Зээнша", присел и, ткнув пальцем в карту, ответил:
            - Здесь и здесь... Справа и слева от шоссе, ну и ещё пара мест... Снайперскую пару возьмите себе... В подчинение...
              Комбат, молчавший до этого, пробубнил:
- А где связиты?
     Всё переглянулись. Молодого лейтенанта, командира взвода связи, не было среди присутствующих. Стоял только его заместитель - старший сержант. Тот, недолго думая, ответил:
         - Я за него... А он прячется в соседнем здании, в подвале... Не захотел приходить.
Послышались смешки, но тут же стихли под сердитым взглядом Командира батальона. Он повернулся и пробежав глазами по присутвующим проговорил:
       -  В смысле не захотел... Тааа-к... Что это ещё за херня? Кого ещё нет? "Замполит"!
         Из-за его спины показалось мятое лицо майора - заместителя по военно-политеской работе. Он него пахнуло лёгким перегаром, когда он ответил:
             - Я!...
             Комбат сморщился, но промолчал по поводу запаха и сказал совсем другое:
           - "Замполит"! Мне что? За тебя тут работать? Собирай своих бесполезных прихвостней и бегом по подразделениям моральный дух поднимать. Связита ко мне! Сейчас же...
            - Есть! - ответил майор и, прихватив Васю Бычка, заместителя командира одной из рот, умчался куда то на улицу.
           Всё понимающие молчали. У всех было это липкое, гнетущее чувство страха. Но они смогли с ним смириться, переступить через него. Если ты командир, если ты берёшь на себя ответственность за судьбы подчинённых тебе людей, то ты первый, кто должен всем показывать своим примером как быть и что делать. Даже если война. Все люди, собравшиеся здесь, были военными. Война - это их работа. И ты отказывался в таких условиях выполнять свою работу?
           Да, тяжелую, да, смертельно опасную. Но ты на неё сам "подписался". И не важно чем это было вызвано: желанием заработать, достойным статусом офицера или просто патриотическим чувством долга. Ты принял на себя обязательство, так выполни приказ.
         А это? Ситуация была крайне скотская. Тем более все понимали, что он первый из многих. Всегда стоял вопрос: кто же мог дальше не выдержать? ...
            
              Батальон постепенно стал перебрасывать подразделения через речку. Те оборудовали оборону на той стороне. Окопами и позициями занимались все утро. Выставленные дозоры молчали, значит перемещений противника не было замечено. Связь удалось восстановить. Каким-то чудом пропесоченный командир взвода связи нашёл способ устранить помехи и наладить хоть и ближний, но все-таки радиообмен. Теперь  портативные радиостанции, работали. Ботальон стал управляем. Неожиданно нашлось отделение зенитчиков. В первые минуты боя они отступили в хвост колонны, и так там и остались сидеть до  начала обстрела. Распросив их, комбат узнал, что они три дня отсиживались в крайних домах, в каком-то подвале, не показывая носа наружу. А теперь, когда все стихло, добрались до своих.
             Медведь со своим отделением оборудовал траншею от дома, где распологается штаб, до ротного КП, что стояло в каких-то пятидесяти метрах. Копали долго, упорно, от воронки, к воронке. Заемля была ещё мерзлая. Там где не получалось углубиться в грунт, насыпали по краям ходов сообщения битого кирпича и щебня, так чтобы хоть пригнувшись, можно было пробежать.
        Неподалёку Левак загнал бэтээр в здание разбитого дома. Второй этаж снесло, а на первом образовались разломы. Недолго думая, он расширил один из них и загнал боевую машину во внутрь комнаты. От прямого попадания это должно было защитить. Закончив с этим, он поспешил к Роме.
            Массивная туша оставшегося на ходу танка долго не могла притулиться, переезжала со одного двора в другой двор, но никак не находила себе место. В итоге, плюнув на все, танкисты "дали по газам" и, ревя дизелем, укатила на передовые позиции, к заслону, на другой конец города.
              Рома и Левак, начали возится с двумя подбитыми бэтэрами, стараясь их запустить. Взрывами пробило борта и задело раздаточные коробки. Приходилось лезть чуть ли не в само стальное нутро, снимая кучу приборов и вытаскивая "зипы", чтобы добраться до места поломки. "ЗамПоТех" иногда подходил посмотреть, но в процесс не влезал. Его эвакуатор продолжал таскать подбитую технику, ближе к городку.
              Док тоже ушёл со своим взводом выносить мёртвые тела. Складывать их было особо негде, все относились в погреб, где было довольно холодно. Окаченев, они застыли в самых разных позах и начинали потихоньку синеть. Пока ещё погода была холодная, но не сегодня завтра должно было наступить потепление. Тогда трупы стали бы вонять. Собирали тех, кто погиб во время штурма, до колонны руки не дошли ещё.
              Медведь зло сплюнул, когда мимо него понесли пару носилок, на которых были мёртвые пехотинцы с посиневшими лицами. Плакать уже не было сил. В первый день обстрела, когда они искали себе подвал под укрытие, Рома видел как многие сержанты, распихивая свой подчиненных по убежища, содились, просто на лавочки у домов и устало уставившись в небо глотали слезы. Они даже не обращали внимания на близкие разрывы. У многих были в руках списки личного состава, где красным карандашем подчеркивали раненых. А синим вычеркивали убитых. Пока ещё красного цвета было больше. Сейчас у Медведя было такое же состояние. Те два солдата были из его взвода. Проходивший мимо Вася - "Замполит", заметил это и негромко, вкрадчиво, произнес:
           - Они исполнили свой долг, как это положено солдату. Это война, Михалыч... И люди на ней умирают... - он помолчав и, не зная, что добавить, произнес заученную фразу:
             - Это же все исходя из патриотизма, а чувство патриотизма, это наша национальная идея...
            Медведь вдруг гневно сказал:
            - Слышь... "Замполит". На х...й иди! Ты эту байду там, на большой земле вчехляй, слонам-первогодкам... А не здесь. Когда мы кровь вёдрами сцеживаем и кишки на кулак наматываем. У меня сколько потерь в отделении? А во взводе... И твоя высокопарная х...я, мне никак не поможет командовать на поле боя. И не поможет не умереть моему слону...
Ты иди это расскажи тем парням, которых доктор притараканил. Им то п...й, наверное, но они на последок, перед тем, как душа отойдёт, захотят услышать про великие цели, в Богом забытой стране под названием Окраина...
               Вася, перебитый, неожиданно замолчал. На лице читалась обида, вперемешку с возмущением. А Медведь развернулся и зло сорвав автомат с плеча, поспешил к своим солдатам. Левак посмотрели ему в след, а Вася дёрнулся было догнать, но Рома его остановил:
              - Вась... Товарищ старший лейтенант... Стой. Не ходи... Пусть работает. Чем-то займётся. Пусть отвлечется... И не держи на него зла...Ему сейчас очень тяжело...
               Радиостанция на плече у Ромахи забубнила, произнося через шипение:
              - "Сокол" , я"Вереск"... Приём...
             Левак оторвался от закручивания гайки накидным ключем и произнес:
          - Что, за "Вереск"? У нас в колонне таких позывных не было? А "Сокол" вроде наш...
Рома пожал плечами и ответил:
             - Вроде да... А" Вереск", у комбата третьего бата, был позывной такой, но они же должны были идти в тридцати километров севернее нас... Чего они тут делают?
               Вася все молчал, но неожиданно зло пробурчал:
               - Б...ь... Как будто я знаю, что мы тут забыли...
        И сердито ударив кулаком по броне, зашагал в сторону своей роты. Левак и Рома понимающие посмотрели в его сторону и прикрутив партубки по своим прежним местам, закрыли броне крышки моторного отсека бтра.
Вытирая замасленные руки тряпкой, они смотрели как водитель из числа срочников заводит боевую машину. Сначала она чихала и глохла, но через секунды наконец затарахтела и стала ровномерно работать. Над открытым люком водителя показался кулак, с большим оттопыренным пальцем.
          
         Медведь злой возвращался к своим и не нашёл отделение на месте. Побросав лопаты, оставшись без присмотра, солдатня разбрелась кто куда. Пару человек развалилась под потрепанныи от близких взрывов, деревом и начало уже дремать. Но после окрика Мишки, они повскакивали, один начал одевать снятый ранее бронежилет. Коротко разбежавшись Медведь ногой садонул его по пятой точке. Солдат, потирая ушибленное место, обиженно надул губы:
       - За что?...
        Подойдя в плотную, Михалыч совершенно серьёзно и очень зло процедил, уперев указательный палец в грудь срочнику:
        - Ещё раз, у...к, снимешь броню или шлем, я тебя сам пристрелю... Мне что потом твоим домашним говорить? Это понятно, что в "похоронке" напишут, каким ты был пиз...тым пацаном, погиб сражаясь за Родину. А мамаше? Мне, твоей, мамаше, какую правду сказать? Что её сын был тупорылый осел и на войне, под обстрелом, снял свою броню, поэтому и погиб? Я тебя предупредил! Сынок!
         Чем больше это говорил Медведь. Тем печальнее становился солдат, которого он назвал Сынок. Лицо его побледнело, губы затреслись. На лбу выступила испарина. По его внешнему виду  было понятно, что до него только дошло, как опрометчиво и глупо он поступи. Со словами "Сейчас.. Сейчас...", он схватил разгрузки и стал неумело цеплять поверх бронежилета, торопясь и путая застежки.
Медведь недолго на это смотрел, потом показал второму солдату на Сынка и произнес:
          - Помоги ему застегнуться... И дуйте на позицию, в окоп, который мы вырыли. Сидите там и не высовывайтесь... Где остальные?
          Пожав плечами, второй ответил, поправляя лямки разгрузки, вконец запутавшемуся в них Сынка:
           - Да я ж не знаю. Куда-то ушли...
         Медведь кивнул, и, перехватив автомат, отошёл.
            Пройдясь по городку, Бурый заметил гражданских. Те, при виде человека с оружием и в форме, поспешили скрыться, похватав вещи и какие-то тюки, с пакетами. Лица были испуганные, перехваченный взгляд- полон ненависти, одежда потрепана и в пыли.
         Медведь неожиданно подумал, что а как бы он относился к людям, которые с оружием пришли бы в его город. И не важно какие бы у "этих" людей были цели. "Эти" люди наклика ли бы на него и его близких беду. Снаряды бы падали на его голову, из-за "этих" людей. И он понял, что наверное, даже если бы "эти" люди пришли освобождать его, от самого ужасного зла. То он бы их скорее тоже... Ненавидел бы...
          Что-то не очень тяжелое, ударило его по шлему и он обернулся. Два пацаненка, лет десяти, стоя на развалинах собирали обломки кирпичей, и бросали в него. Не один не долетел, кроме, как самого первого. Но сам их поступок был показателен. Растрепаная женщина, в домашнем халате забралась кним, и громко ругаясь, потянула их вниз, за собой. Она не сразу заметила Медведя, но как только их глаза встретились, вырожение ужаса искривила её миловидное лицо. Копна рыжих волос стала выделяться ещё сильнее, когда вся кровь отлила от её лица.
               Медведь демонстративно повернулся и поспешил уйти на другой конец улицы. Пока он шёл, не оборачиваясь, его тревожило чувство, что его спину буравит злобно-испуганный взгляд.
         Покасившиеся столбы ночного освещения городка торчали посреди разбомбленных домов, словно ребра невиданного по размерам зверя. Провода свисали, обматываясь вокруг столбов питанами или валялись кусками, как будто гигантские дождевые черви повылазили из мягкой земли, на ружу. В свете солнечных лучей, все это казалось совсем уж жутким. Неожиданно Медведь понял, что сегодня первый день весны. А ведь он обещал своей любимой провести его с ней.
            В первый день весны, должен был закончиться его контракт и они с женой и дочей, умчали бы на малую родину, где давно их уже ждала его престарелая бабушка. Единственный, ещё живой, дорогой ему человек. Но как только началось, он не смог бросить своих. Нового "замкомзвода", или командира отделения, не успели бы найти.
              В своих раздумьях, он повернул за угол, и наконец увидел своих. Небольшой магазин стоял полностью без окон. Их просто выбило  от недавнего попадания снаряда, воронка от него была тут же, недалеко. Но само здание устояло, как и старенькая надпись на местном языке: "Продуктовый 24/7".
             Двое солдат из его отделения, быстрыми движениями смахивали с полок все, до чего могли дотянуться. В небольшую коробку летели: консервы, вафли, шоколадки, сухари, разные виды печенья. Тут же недалеко копашились срочники, со смутно знакомыми лицами, что так же пытались набить карманы и рюкзак всяким съестным. Один из них, был настолько увлечён, что даже не обратил внимание, когда Медведь подошёл к ним в плотную. Его руки мелькали над прилавков, а сам он, склонив голову, тихо напевал:
      
       " - Поднимайтесь братья, с нами,
          Знамя Русское шумит,
         Над горами, над лесами
         Правда Русская летит... "
               
     Подойдя к ним, почти в плотную, Медведь тихо произнес:
       - Встать ...
           Никто даже не дёрнулся. Медведь повторил громче, сорвав с плеча автомат и щёлкнув предохранителем. Щелчок прозвучал очень чётко, будто раскат грома. Наведя автомат на солдат, Медведь спокойно и очень жёстко сказал:
         - Сейчас вы закинете оружие за спину, возьмёте коробки и пойдёте со мной. И не дай бог, кто-то из вас попытается сбежать или того хуже...
       Один из них, было хотел податься вперёд, но его остановил металлический взгляд Медведя. Не найдя ничего умнее сказать, стоявший немного в стороне рядовой, умоляюще произнес:
           - Товарищ сержант, жрать хотим... Третьи сутки нормально не если...
        Мотнув головой в сторону выхода, Михалыч почти безразлично ответил:
      -  Да мне по барабану, что вы жратву тащите... В условиях проведения боевой операции на сопредельной территории, оставление позиции с оружием в руках можно расценивать как дезертирство...
           Срочники стояли перед ним и, потупив взгляд, молчали. Медведь продолжил:
             - Ещё раз: взяли свои коробки, тетрапаки с водой и пошли со мной...
      Те молча похватали упаковки и, выйдя на улицу, медленно направились в сторону позицый батальона. Внимательно следя за окружающей обстановкой, Медведь замыкал их цепочку.

           По прибытию солдат не стали сильно мурыжить. Их глупость решено было обратить в "плюс". Так, при помощи четырёх дураков с лопатами, начал появляться копанир под танк и пара сквозных ходов сообщения от него, к ближайшем подвал.
        Рома подошёл к Медведю, пока тот стал на бровке бруствера и следил за работой четвёрки. Те не снимая брони и шлемов, копали далеко выбрасывая сгустки земли. Земля была тяжёлая и сырая. Бушлаты на спине и под мышками скоро потемнело и намокли. На берцах выступили белые разводы соли. Улыбнувшись, Рома спросил:   
          - Что они удумали? Хотели сьеб... ся?
        Медведь покачал отрицательно головой и скучающе ответил:
          - Да не, Ром, эти просто обнесли магазин.
        Один из солдат выпрямился и, испуганно посмотрев на Рому и Медведя, снизу вверх, сказал:
       Медведь резко его прервал:
           - Х..и встал? Копай давай. Мародерство тоже преступление. Если бы магазин не был раздолбай взрывом, то вы бы стали ублюдками, которые нарушили закон...
        Ещё один боец, повыше остальных, выпрямившись, зло сказал:
         - А что остальным можно? А нам нельзя? В соседних взводах, уже растащили продуктовые ещё пару дней назад. А сержант с прапорами вскрыли пару магазинов с телефонами...
         - Хватит! - повысив голос, прикрикнул Медведь. Все четверо, замолчав, выпрямились. Он ещё раз повторил, но уже тише и спокойней :
              - Хватит! Мне похеру, чем там занимаются другие. У них есть свои командиры, которые за них отвечают. Вы мои солдаты, моего подразделения... Я, б..дь, вам "разрешения" грабить не давал. Х..и смотрите? Если остальные баб пойдут насиловать? Вы тоже? У...и! Говорю последний раз... Я ваш командир. Мне за ваши действия отвечать. Будете делать то, что я скажу. А нет? Ну так идите н...й. Оружие сдали и п.....е отсюда. Вас на границе ФСБшники возьмут за дезертирство, или диверсанты вражеские, отрежут  яйца... Их тут видимо-невидимо вокруг нас...
      Четвёрка молча стояла, потупив взгляд. Михалыч, махнув рукой, проговорил:
         - К вечеру позиция для танка должна быть готова. Приду - проверю. И не вздумайте дать по тапкам...
     Потом помолчав, что-то обдумав, прокричал куда-то в сторону:
        - Сынок!...
         Подбежал боец и, запыхаясь, ответил :
            - Уф.. Я... Товарищ сержант, рядовой Сыняев, по вашему... Ф-уф, приказу... Прибыл...
          Медведь развернулся и напоследок бросил Сынку:
        - Остаёшься за старшего, головой отвечаешь...
          И, махнув Роме рукой, ушёл.
            
         День подходил к концу. Всё было тихо. Солдаты начали расслабляться и ходили в развалочку от дома к дому. Там, где были позиции батальона, все вышли, расселись на лавочках, покуривая. Ещё днем несколько вертушек, пролетавшие группами, заложили вираж и ушли в сторону запада. При и появлении все повскакивали, но пункт воздушного наблюдения определил их как "наши".
               Вскоре за горизонтом стали слышны разрывы. С севера, тонкими струйками, начал подниматься тонкой струйкой чёрный дым.
         Забравшись на один из чердаков, Медведь и боец по фамилии Душин, взяли у зенитчиков бинокль и рассматривали горизонт в той стороне.
             Справа послышался шорох и чей-то знакомый голос произнес:
            - Теперь понятно, почему они прекратили обстрел. Наши пошли на штурм Хоковари. Окраинцы стянули туда ближайшие резервы.
              Медведь посмотрел на говорившего, это оказался "Зээнша". Тот задумчиво, насупив брови, вглядывался в наступающие тучи, смешанные с клубами едкого, чёрного дыма. Мишка, усмехнувшись, произнес:
               - Да-а... Это п....ц... Сколько до Хоковаря?
               "Зээнша", пожав плечами, ответил:
               - Да кто ж его знает сколько по дорогам, а по картам километров пятьдесят...
       - Хрена се... - удивлённо отреагировал на его слова Душин. А Медведь поддерживая его удивления, уточнил:
- Это чем же они там кроют, что отсюда стало видно. Что там так горит?
          Зээнша" с противным шуршанием, почесал грязным ногтем заросшую щеку и пожал плечами. Неожиданно до всех донеслась серия небольших хлопков. Послышался лёгкий свист.
          Высунув голову в пролом ската крыши, наблюдатель заорал, что есть силы:
         - Воздух!!!
           Потом схватил радиостанцию, зажав кнопку, повторил:
           -... "Первый"! "Первый"! Я "Зенит" !!! "ВОЗДУХ", повторяю - "ВОЗДУХ", всем в укрытие...
         Медведь, Душин и Заместитель Начальника штаба, бросились к небольшой двери, ведущей вниз на лестничную клетку.
          Солдаты во дворе попадали на землю или вжались на дно окопа.
          Где-то прозвучал первый взрыв. Ещё один, бабахнул ближе. Потом ещё один... Ещё ближе... И ещё... И ещё...
         Городок опять стала обстреливать артиллерия. Сбегая по лестнице вниз, Медведь увидел, как среди разрушенных коробок с выбитыми стёклами, набухали большие красные шарики взрывов, оставляя после себя тёмные воронки.
            
         Обстрел продолжался уже час. Опять содрогалась земля над головой, опять выбивало пыль из кирпичной кладки. На этот раз костерок не разводили. Вокруг подсвечивали все фонариками.
            Забежав внутрь подвального помещения, Медведь обнаружил, что внутри людей стало побольше.
        Док стягивал сюда всех раненых и их за последние минуты прибавилось. Кто-то выл, смотря перед собой и прижимая рукой уже забинтованную кисть. Кто-то сидел откинувшись, с перемотанной головой, без сознания. Была пара лежачих. Их вид не обещал ничего хорошего: множественные ожоги и спекшиеся кровь на форме и бронежилетах. Пока не было обстрелов медицинский взвод сумел вывезти наиболее тяжёлых. Связюкам удалось вызвать вертушки, те стали потихоньку эвакуировать раненых.
           Внимание всех привлекали какие то бойцы в форме цвета "мультикам", без опозновательных знаков. На правом плече намотанные куски белой ткани, да у некоторых шевроны с надписью "Непризнаные Республики" или "Восток".
     Автоматы в обвесе, балаклавы натянуты по самые глаза. Они источали какое-то спокойствие. Хотя взгляды были суровые и даже злые. Их старший, склонившись над картой, что-то обсуждал с Начальником штаба и Комбатом. Оба майора что-то усиленно вталковывали гостю, интенсивно жестикулируя. Тот отмахивался, и вновь начинал спорить. Слова нельзя было разобрать, разговаривали они достаточно тихо. Наконец Комбат выпрямился и громко произнес:
          - Я ещё раз говорю, своих людей гробить не дам. Что там за городом, разведка пока не вскрыла... Они прошли каких то пять кэмэ и наткнулись на сплошняковые минные поля. Как только мы выйдем из города и подойдём к ним, нас накроют. Мы даже не успеем окопаться. Город - наш  плацдарм. Держаться в городе, до подхода резерва, это самый оптимальный вариант. Вы наемники, у вас свои задачи, свои возможности. Так что, как-то так...
          Покачав головой, гость ответил басом, с хрипотцой:
       - Как хочешь, майор, вы люди подневольные, мы наоборот,вольные гуси-лебеди. У нас есть задача, у вас приказ... Мы уходим...
         Майор кивнул и тихо сказал:
        - Хорошо, "бэка" мы вам подкинем, но не более...
        Пожимая протянутые руки, наёмник ответил:
           - Ну "ок" , майор, и на том спасибо... - обернувшись, он позвал своих:
         - Выходим по готовности...
         
         Взрывы все продолжали звучать. Кое-кто спал, уже не обращая внимания на артиллерийскую канонаду, все остальные, собравшись вокруг Комбата и НачШтаба наблюдали, как чэвэкашники экипируються и набивают патронами магазины. Оказывается пока была небольшая пауза в обстрелах, техники и старшины рот, сумели стащить боекомплекты убитых ранее бойцов Окраины. Их в городе оказалось не много. Примерно столько же, сколько и наших. Но в одном из домов, прямо в жилой квартире, нашли большой схрон с патронами. Тут же стояли ящики с иностранной маркировкой. Вскрыв их, все увидели НАТО - всякие противотанковые ракетные комплексы и зенитно-ракетные установки. Ни жильцов этой квартиры, ни соседей видно не было. Либо сбежали, либо давно покинули свое жилище и сидели по подвалам.
              Рома, Медведь и Левак тоже следили за чэвэкашниками. Кое-кто из солдат тихо спросил:
              - А что? Они уйдут, даже не переждав обстрел!?
              Медведь и Рома пожали плечами, Левак усмехнулся:
              - Я слышал, "НачШтаба" их отговаривал, но они собрались выходить сейчас. Типа, по ходам сообщения доберутся до наблюдателей, а потом попытаються выскочить из города. Если арта работает, пехота Окраины не пойдёт на штурм, это их шанс... У них задание, на разведку этих арт-батарей, которые по нам долбят сейчас. Если получится, они их накроют... Кстати, наши разведосы с ними пойдут. По крайне мере сопроводят до минных полей...
         
          Как только обстрел ослаб. Группа гостей собралась на выход. Пополнив боекомплект и забрав пару одноразовых гранатомётов, наемники скрылись в темноте. Перед ними вышли разведчики, показывая им путь, где можно проскочить.
          Мины теперь ложились по три, четыре в пару минут. Можно сказать это был беспокоящий обстрел. Чтобы не расслаблялись. Распределив наблюдение и дежурные группы, солдатам  по очереди разрешили отсыпаться.
         
             День шестой:
             Ночью, пробив шумы помех, связиты вышли сразу на штаб группировки. Там сначала не поняли с кем разговаривают, но узнав, что это за батальон, и что он более- менее боеспособен, немного обрадовались. Оказалось, на карте этот городок числился за врагом и при обстреле дальнобойной артиллерии, по нему били, как по первоочередной цели.      
        Комбат долго матерился в трубку, перекрикивая дежурного офицера на той стороне. Так и выяснили, что половину потерь можно было смело записать на дружественный огонь. Тем более, вторые сутки из этого района вывозили раненых, никто так и не удосужился сложить два плюс два.
          Как и предположил "НачШтаба", им приказали занять оборону в городе. Обещали прислать резерв. Но это не скоро, Хаковарь оттягивал крупные силы на себя. Как поняли, из недосказанности дежурного: штурм города Хаковарь, начался довольно удачно. Но потом пошли какие-то сбои. Колонны подвоза высылали без охранения и они становились лёгкой добычей для диверсантов. Артиллерия, истратив весь боекомплект, простаивала. К концу первого дня, штурм постепенно начал замедляться.
            О чевекашниках не было ничего слышно. Как только артналет закончился, бойцы батальона выскочили из подвалов, и стали быстро перемещаться. Заняв оставшуюся часть города, роты вышли на противоположную сторону, за реку, и там заняли оборону, подперев заслон. На старом месте остались медики, кое-кто из штабных и минометная батарея. Сейчас дома, из которого их первый раз обстреляли, дорога, где пожгли их колонну, стала тылом.
              А на этой стороне все только начиналось. Пригородные, опустевшие дома частного сектора превратились в опорные пункты, очаги сопротивления. Окна закладывались мешками с песком, заколачивались досками и листами ДСП. Прилегающие заборы разбирались, растаскивались на строй материал. Те небольшие постройки и  пристройки, что не могли снести, убрать - усиленно минировались. Поперёк улиц выкопали несколько траншей, соединив воронки от взрывов, навалили баррикады из покрышек и всякого строительного мусора. Танк стоял в небольшом проулке, из которого торчал только его ствол.
              Во второй половине дня начал моросить неприятный мелкий дождь, погода ухудшилась. Солдаты сидели в окопах мокрые и злые. Бушлаты отсырели, перестали сохранять тепло. Кожа на берцах набухла, грязь стала прилипать большими комьями. Пришлось опять разойтись по подвалам или залезать в технику. Те, кто остались, кому доверили наблюдение, додумались достать химзу и теперь многие бойцы  кучковались, по двое, держа над головой резиновые плащи ОЗК.
              Уже ближе к вечеру, дождь начал переходить в мелкую крошку снега. Серые, мутные лужи заносило белыми крупицами, которые тут же намокали. Наконец, снега стало достаточно, что бы вокруг  островков воды начали собираться  небольшие белые  барханы, издалека похожие на манку. Температура стремительно падала. Из-за ветра казалось, что очень похолодало. Влага, оставшаяся на разгрузочных жилетах и броне, индевела. Как только задубевший солдат начинал двигаться, корка льда осыпалась  мелкой, замерзшей стружкой или каплями. Из рта и из распахнутых воротников бушлатов,   валил пар.
           Вроде и весна, но выпал снег. Последние холодные деньки перед началом оттепели.
          
           Сидя на кухне в одном из частных домов, Медведь и Левак варили гречку. Газовые трубы разбило при их первом боестолкновении, отопления не было. Но в этом домишке стоял газовый балон. Им повезло, что они его нашли. В кастрюлю полетело содержимое пары банок тушенки, масло, перец и лавровый лист. Вязкий, приятный аромат разлетелся по кухонному помещению. Убранство кухни напоминало скорее пещеру аскета: грубо сколоченный стол, пара шифоньеров, холодильник да плитка. Правда, в углу висели иконки и по обоям было видно, что их недавно клеили. В хозяйском холодильнике нашёлся уже чёрствый хлеб и начатая палка колбасы. Света не было, поэтому холодильник потёк.
              Из окна, выходившего на улицу, была видна трасса, вдоль которой утопали разведчики и чэвэкашники. Отлично просматривались подступы к городку. Поэтому они сюда и забрались, выбирая место под наблюдательный пункт. Пока они вдвоём с Леваком готовили, на чердаке сидел пост воздушного наблюдения: два бойца, с биноклем и радиостанцией. Бэтээр их отделения был загнан во двор и стоял, уперевшись в заборчик. Сверху был накидан хлам и мусор, ствол развернут в сторону леса, за шоссе. Медведь и Левак, пообедав, должны были сменить наблюдателей.
               Навалив две тарелки варева, оба приступили к её поглощению. Желудок заурчал, когда горячая крупа проволилась внутрь. По телу побежала приятная тёплая волна насыщения. Уже давно они не ели ничего горячего и сваренного на огне. Сухпаи не в счёт, те были хоть и питательные, но их невозможно было есть постоянно. Они очень надоедали, почти до отвращения. Тем более не все сьедалось из его содержимого. Очень часто не пригодное к поеданию оказывались одно из блюд. Промерзший рис, или свинной жир в коробочке, который красиво назывался "Шпик". "Шпик", впрочем, отлично прогорал. Его закидывали на щепки, при розжиге костров. Неплох был паштет и плавленый сыр. Но сыр мог быть уже испорченный, а при вскрытии паштета, иногда на нем обнаруживалась серо-зеленая плёнка, такие сразу выбрасывали. Галеты высыхали до состояния коры дерева, их невозможно было есть без воды. Рот набивался крошкой и слюна сначала становилась вязкой, потом впитывалась в галеты и казалось, что ты пытаешься разжевать засохший лист или кусок картона. Были кофе и чай, но очень безвкусные, пресные, по виду чем-то напоминающие дорожную пыль. Но что поделать, есть было что-то надо и солдаты давились этим. В некоторых взводах попадались партии сухпайков, которым оставалось до просрочки не более месяца. Состояние и качество соответствовали. Поэтому бойцов незачем было винить в том, что они залазили в разбитые взрывами магазины, для того, что бы найти хоть что-то пожрать.
             За неделю многие осунулись, похудели, форма на них была грязная, пропитанная потом и солью. Заросшие лица и грязные ногти явно не украшали вторую армию мира.
            Думая об этом, Медведь посмотрел на себя в зеркало. Лицо стало серым. Поры забились, появилась сетка морщин. В трещинах на коже повскакивали маленькие прыщики. Надо было побриться и умыться. Сменить хотя бы нижнее белье с носками, и заставить солдат своего взвода сделать тоже самое. Ещё чуть-чуть и могла появиться какая-нибудь болячка, или того хуже - вши. Командиру взвода это не было интересно. Он, как вошли в город, начал выпивать с одним из командиров соседней роты. Двадцать четыре часа в сутки солдаты таскали им спиртное из брошеных магазинов, а те даже не вникали в происходящее. Как оказалось, "Замполит" батальона постоянно бухал с ними, и он же их прикрывал.
 
               Половик на полу пошевелился и немного сдвинулся. Левак мотнул головой привлекая внимание задумавшегося Медведя и показал на пол. Медведь тихо снял с плеча автомат и направил его на коврик.
              Встав, Левак отдернул его и негромко сказал:
             - Эй, там, не прячемся! Мы знаем, что вы здесь. Вылезайте...
              Наступила тишина. Левак закинув автомат достал ручную гранату и повторил уже зло:
              - Если не вылезет, в погреб полетит граната.
               И раздал усики. Из-под пола послышался приглушенный и испуганный женский голос:
               - Н-ееет, не надо... Мы выходим...
              Крышка откинулась и в тёмном проёме показалась голова девушки лет двадцати, двадцати пяти. Вид у неё был болезненный. Выбралась она тяжело, от света щурилась. За ней показались ещё две головы поменьше. Два ребенка: мальчик и девочка.
               Три пары глаз испуганно смотрели на вооружённых, грязных парней. Во взгляде детей, кроме испуга, читался ещё и голод. Некогда пухлые щёчки, впали, на кончике носа была видна заскорузлая грязь. Лицо все было в пыли, хотя от уголков глаз тянулись светлые дорожки, скорее всего от слез. Одежда была ещё чистенькая, но тёплых вещей на них было мало. Девочка дышала тяжело и иногда были слышны хрипы.
            Левак вопросительно посмотрел на Медведя, тот убрав автомат, спросил:
           - Вы кто? Хозяева?
        Девушка утвердительно кивнула. Повисло неловкое молчание. Левак, выдвинув один из стульев, предложил сесть и извеняющимся голосом, сказал:
         - Вы нас извените, мы думали дом заброшенный... - и поймав взгляды детей, вдруг спохватился:  - Вы есть хотите?
             Те спрятались за девушку и только молча выглядывали. В их чертах проглядывалось сходство, было видно их родство. Для матери девушка была ещё молода, но вот старшей сестрой вполне могла быть. Медведь пододвинул большую кастрюлю к краю стола и проговорил:
            - Садитесь, поешьте...
           Дети, оглянувшись на девушку, робко подошли к столу. Взяв по ложке, они молча стали есть, прямо из кастрюли. Девушка села на край стула, и начала гладить их по голове. Держалась она напряжённо, иногда кидая взгляды в сторону бойцов. Те молча курили, не обращая на них внимание, иногда перекидываясь короткими фразами.
               Медведь, дав им время успокоиться задал вопрос:
               - Почему вы не ушли?
              Старшая из них, пожав плечами, ответила, слегка растягивая слова:
               - А куда нам идти? У нас была тихая, спокойная жизнь, да несильно богатая... Но без войны... А теперь? Что нам делать? Вы бомбите нас... Зачем...
               Левак покачал головой:
              - Мы вас не бомбим. Как тебя звать? Я - Левак, это Медведь.
               Девушка, недолго думая, ответила:
              - Настя... Меня зовут Анастасия...
             Медведь повторил:
              - Мы вас не бомбим...
             Настя как-то грустно произнесла:
            - А какая мне разница? Вы, не вы... Мы к вам не приходили... И ваши дома мы не бомбили... В том, что мой город и мой дом вскоре разнесут... В этом виноваты будете вы...
           Левак усмехнулся, и горько ответил:
               - Настен, зачем ваши начали убивать русских на востоке Окраины? За восемь лет, там столько погибло людей... Даже мои друзья...
               Она подняла взгляд, полный боли и тихо, совсем печально, ответила:
               - Значит, если моя страна убила кого-то из твоих друзей, то это причина, чтобы в ответ убить любого жителя моей страны? Те ракеты и снаряды, которые вы запускаете, они не разбирают кто прав, кто виноват... В этом городе ещё пару недель назад жило тысяч двадцать. Сейчас я даже не знаю... Может пять-десять наберётся. Остальные убежали, ушли как только это началось. А всем, кто остался, им некуда идти...
            Медведь, тяжело проговорил, стараясь найти аргументы:
               - Я бы не хотел, чтобы в вашей стране, раздираемой гражданской войной на Востоке, появились базы НАТО. Ведь это всего каких то семьсот, восемьсот километров от Москвы, а потом что?
               Дети перестали есть и молча уставились опять на двух парней. Настя, сделав вдох, совсем не человеческим голосом ответила:
          - Вы здесь увидели хоть одного солдата чужой страны? Пока только вы чужаки на моей земле и вы бомбите мой дом... Мою страну...
          Неожиданно младшая девочка стала задыхаться и разрозилась лающим, хрипящим кашлем. Она качнулась и Настя подхватил ее под руки усадила к себе на колени. Хрипы стали стихать. Умоляюще посмотрев на Медведя, она спросила:
      - У вас есть врач? Мне кажется она сильно больна.
          Михалыч кивнул и вызвал по радиостанции :
          - Док, это Медведь, приём...Док, приём...
        В ответ послышалось шипение, через пару секунд зазвучало:
           - Шшш... Бурый, Док слушает...
             Медведь, зажав тангету, пробубнил в микрофон:
         - Док, у нас "трехсотый" , нужна твоя помощь... Принял?
        - Понял... - послышался ответ.
            
           Док осмотрел девочку быстро, и через пару минут сидел, что-то записывая в своём   блокноте. Закончив писать, он поднял голову и вытер пот:
             - Так, Анастасия? Я правильно помню? А девочку зовут Уля?
           Настя кивнула, а Доктор продолжил:
          - У неё восполение лёгких, скорее всего от переохлаждения. Здесь, в таких условиях, лечение будет малоэффективно, поэтому я предлагаю её вывезти и эвакуировать вместе с нашими ранеными. Как вам такое решение?
           Послышались шаги, и со второго этажа спустился Душин. Сегодня ефрейтор был немного на веселе. Скорее всего нашёл где-то припрятаный самогон, или вынес горячительное из какого-нибудь магазина. Ефрейтора он получил перед самым началом специальной операции и отметить не успел. Сейчас наверстывал.         
            Глаза его странно блестели, на лице блуждала неприятная улыбка. Увидев девушку, уголки рта поползли вверх и замерли. Док кивнул ему, и собрав медицинский рюкзак, махнув рукой, вышел. Левак вышел, направившись к бэтээр, а Медведь остался, все ещё ожидая ответа Настены. Та, подумав, утвердительно кивнула и отойдя, начала собирать детей. Недолго думая, Михалыч скинул бушлат и оставшись в свитере, надел на девочку. Тот был длинный, доходил ей до колен, висел мешком, рукава пришлось немного подкатать, что бы маленькие ладошки стали выглядываеть.
         Второго бушлата не было. Медведь вопросительно посмотрел на Душина, но тот ещё более мерзко улыбаясь, уже открыто похотливо осматривал её фигуру. Настя делала вид, что не замечает. Мишка, легко толкнул его в бок, и ещё раз показал на бушлат. Душин, изобразив удивление, хрипло ответил, облизываясь  губы:
       - Если она хочет что-то получить, пусть "поработает" ... Ротиком...
         Настя, перестав застегивать бушлат на девочке, неожиданно зло посмотрела на Душина, тот усмехнувшись, показал неприличные жест языком, проведя его по внутренней стороне щеки. Медведя передернуло:
             - Ты что? Совсем офонарел?
            Ефрейтор, переведя взгляд, желчно ответил:
             - А что в этом такого? Я ей отдаю со своей шкуры. Не прикидывайся святошей, Медведь... Или ты не знал? Половина офицерье уже раздала свой тушняк и сухпаи местным девкам за услуги, так сказать, интимного характера...
              Скривив лицо, Мишка холодно произнес:
               - Я на х...ю вертел то, что ты там хотел и думал... - и подтолкнув кастрюлю, процедил:
           - Жри давай...
          
              Рома слушал как Медведь зло рубил воздух кулаком перед собой и выговаривался: 
              - Б...ь, Рома, что за херня тут происходит? Это армия? Или что? Какого х.я кое-кто из офицерья по хатам баб трахает, солдАтня упивается алкашкой. Это б...ь какой день войны? Мы что уже два года воюем? Чтобы стресс так скидывать. Неделю только разменяли...
              Медведь передал детей со старшей сестрой Доку, и тот посадил их на медицинский Камаз. У мальчика ещё оказался сильный конъюктевит и похоже воспалены гайморовые пазухи. Выехав за пределы городка, небольшая колонна из двух грузовиков и одного бэтээр сопровождения, умчалась в район, где всех трехсотых должен был забрать вертолёт.
            Рома слушал его не перебивая и лишь иногда горько улыбался, покачивая головой. Рядом стоял матёрый разведос, воевавший ещё в девяностых на Кавказе. Наконец, когда Медведь замолчал, он ему ответил, задумчиво прикуривая сигарету:
            - Бурый. Если даже завтра нас вместе с этим городом сравняет с землёй артиллерия, если мы здесь перетрахаем всех баб, поверь - ничего не произойдёт. Война все спишет. Я такое уже видел в Чечне... Давным давно... Прокуратура сюда не поедет, расследовать какие-нибудь преступления, им свою жопу надо беречь. "Контора" тоже не будет таким заниматься. Ей лишь бы шпионов ловить, дезертиров, да всякую шваль, что по карманам патроны тырит... Ты ещё не понял? "Война на пороге, твори беспредел" . Свидетелей в землю и все... Никто ничего не узнает...
             Помотав головой, Медведь уже  спокойно произнес:
        - Так нельзя. Даже если это война...
           Потушив сигарету, разведчик скептически посмотрел на сержанта и скинув автомат, усмехнулся:
      - Так можно именно из-за того, что это - война...
   
       День седьмой:
          Разведка и группа чэвэка вернулись глубокой ночью. Вид у них был потрепанный.
              Двое не могли ходить и их тянули попарно остальные. В отличие от разведчиков, наемники казались более свежего вида. Форма и броня, хоть и поистрепалась, но не утратила свой функционал. Что нельзя было сказать о разведке. Пролазив на пузе пару дней, на их казенную снарягу тяжело было смотреть. Качество разгрузочных жилетов  и комплектующих, поставляемых в войска, как всегда было не на высоте. Сразу сказывались явное воровство на материале. Китайский заменитель ткани, рвался по шву. Хотя это было и не повсеместно. А вот броне пластины, как оказалось, подвели. Кевларовые плиты, которыми стали снабжать взамен стальных, были на порядок легче, и казалось надёжнее. Но как всегда злую шутку сиграла русская безалаберность. Попадались партии, пластины в которых были явно полное г...о. Они кололись, трескались в жару и от мороза, а при постоянном ношении в зоне вооружённого конфликта, от мельчайших, даже самых слабых попаданий, лопались и рассыпались.
           В этот раз разведка перед началом спецоперации получила бракованные. Последствиями именно этого стали тяжелораненные.
          Медведь со своим солдатами стоял в патруле на командном пункте, когда приволокли раненых.
            Док их осмотрел, отвёл "Зээншу" и тихо проговорил:
       - У них задеты лёгкие, кишечник, есть вероятность внутреннего кровоизлияния в области печени. Если их срочно не вывезти, они не доживут и до утра... Сейчас я сделаю все, что могу, но это все мелочи... Боевыми поражающими элементами стали не только осколки, но и части кевларовой брони. А я не знаю как она себя поведёт в отличии от металла...
      Подошёл "НачШтаба", и, недолго думая, утвердительно зло процедил:
              - Собирай колонну, Док. Камаз с ранеными, Камаз с погибшими, и бэтээр охранения. Что по "двухсотым"?
        Док пожал плечами, и, вытащив листок бумаги, показал его "Штабану":
              - Здесь все погибшие за семь дней. Во время прекращения артналета, мы вытащили сгоревших из колонны... - он замолчал. Горько хмыкнув, уточнил:
            - Точнее, то что мы смогли собрать. То, что от них осталось. Некоторые обгорели до костей... Всего сорок пять...
               "НачШтаба" пробормотал:
              - Почти рота отшагнули в полном составе... Если брать с ранеными, то уже больше сотни. Мы пока никуда толком не наступаем, держим оборону, а у нас до четверти батальона за неделю... З.....ь... Арифметика, просто о.......я.
               Левак повернувшись, тихо произнес Васе, который стоял недалеко от штабных:
              - Ну и на хрена... Это уже ни в какие ворота. Ни прикрытия, ни обеспечения. Еле артиллерийская поддержка есть. И все... Что это за война? Это бойня...
               Вася безразлично пожал плечами:
              - Приказ есть приказ. И я, и ты... Мы все здесь это знаем...
               Ему вдруг ответил Начштаба:
      
          "    ... - Лишь сабельный лязг      
                приказавшему вторил.
          Приказа и бровью никто не оспорит.
               Где честь, там отвага и долг.
       Кто с доблестью дружен,
                Тем довод не нужен.
           По первому знаку на пушки в атаку
             Уходит бесстрашный эскадрон... "
            
           Он выпрямился над картой и громко крикнул:
              - Эй, разведка! Сыч!...
              От группы стоявших отдельно наёмников и разведосов, отделился один боец  невысоккого роста. На вид, совершенно непримечательный. Маскхалат, стандартное вооружение спеца: автомат с прибором для бесшумной стрельбы и такой же пистолет. Потертая, старенькая, неуставная разгрузка. Немного худоватый, с острыми чертами лица. Он скорее, по манерам, походил на сельского учителя. Разговаривал со своими бойцами спокойно, без мата, порой даже уважительно. Но никто никогда не видел, что бы ему отвечали грубо или повышали на него голос. Совершенно мертвый, безжизненный взгляд выделял его. Глаза, голубые от природы, как будто светились ледяным светом. Подойдя, он молча козырнул и стал ждать вопросов.
            "НачШтаба" подозвал заместителя и достав сложенную карту протянул её Сычу:
            - Показывай, что нашли, капитан.
            Капитан Сычев - так звали этого бойца, молча достал блокнот с записями и, положив карту на ящик, принялся что то рисовать на ней. Штаба и его зам хмуря брови, наблюдали. В пределах нескольких километров вокруг города бумага стала покрываться сетью синих значков и описания к ним. По дорогам от их позиций раскинулись минные заграждения, за которыми стояли заслоны. Дальше, в глубине, километрах в двадцати, обозначились артбатареи. По всему выходило, что блокировав батальон, противник не имел резерва, чтобы наступать на город. Тем более пытаться выбить их из обороны. "Штабан" это заметил, и, ткнув пальцами, задумчиво произнес:
       - Как ни крути, но школа, что у них, что у нас - одна. Превосходства у противника, нет... - повернувшись в Сычеву, уточнил:
- Данным можно верить? Ты все это видел сам?
               Капитан молча кивнул и что-то прикинув, добавил, указывая на одну из пометок пальцем:
          - Вот эти батареи и артгруппы - стационарные, а вот это скорее всего кочующая батарея...
            "НачШтаба" кивнул и поднеся к губам радиостанцию, вызвал артиллериста:
             - "Калина", это "Кум", дуй ко мне, таблицу поправок захвати... Как понял?
            В ответ послышалось:
           - Шшш... "Кум", я "Калина" - принял... Через три минуты буду...

         Корректировщик "Калина" прибыл с крайней вертушкой. Теперь у батальона была огневая поддержка тяжелой артиллерии. Этим и решил воспользоваться "Штабан". Раскидав километраж, они за пятнадцать минут составили решение по огневому артналету на противника. Цели выбирали из данных, предоставленных Сычем. Тот все так же молча стоял, иногда поправляя артиллериста, указывая ему более точное расстояние.
          Наконец, когда они закончили все замеры, "НачШтаба" и его "Зам", поднялись на один из постов воздушного наблюдения и стали всматриваться в утреннюю дымку. Чтобы долго не ходить, корректировщику притащили полевой телефон, протянув провода от радиостанции развернутой во дворике дома, где расположился штаб. Он сначала долго вслушивался в трубку, периодически прокручивая барашек на телефонном аппарате, а потом, когда услышал ответ, радостно прокричал:
               - Товарищ майор! Товарищ м...
               Его резко оборвал Штабан и произнес:
           - Не ори! Есть связь? Передавай координаты и решение!
               Кивнув, корректировщик начал бубнить в телефон, как скороговорку:
              - "Обвал", я "Калина"! Передаю решение "Витязя"! Координаты: два, двенадцать, по улитке - семь, цель: батарея противника, три, четырнадцать, южнее отметки "триста двадцать", по улитке два, цель скопление техники, севернее той же отметки, по улитке пять, батарея противника, от квадрата сорок пять, дробь, сорок, долгосрочные огневые сооружения, до квадрата сорок пять дробь сорок один, глубокоэшалонированная оборона противника. Там же подтверждены данные по развернутому батальону сто пятой, отдельной механизированной бригады ВСР! Как приняли?
           "Калина" замолчал, записывая в свой блокнот указания и, услышав ответ, подвёл итог:
             - Подтверждаю!
         Трубка с еле уловимым звоном опустилась на телефонный аппарат. Все молча стали ждать. "Штабан", нервно покуривая, вдруг вызвал по рации передовую группу наблюдения:
            - "Глаз" , я "Витязь", сейчас полетят на позиции наших "друзей" пара десятков  чемоданов размером сто пятьдесят и выше. Может быть упадут осадки в виде "града"... Вести наблюдение внимательно! Обо всех изменениях обстановки, докладывать немедленно...
          Из динамика послышалось:
       - Шшш... Понял тебя "Витязь", ждём "подарков"...
           "Зээнша", не долго думая, произнес в свою радиостанцию:
         -  Внимание все! Циркуляр! Цир-ку-ляр! Лишний личный состав убрать с позиций, оставить наблюдателей. У нас сейчас заиграет "оркестр" на тяжелых трубах. Будем ждать ответку. Ещё раз, весь личный состав, кроме наблюдателей, укрыть!
        Неожиданно послышался еле уловимым свист, прозвучал сначала один разрыв, потом ещё. Через минуту началась канонада и где-то за городом, на юго-западе, в гуще небольшого леска, начали вспыхивать маленькие огоньки разрывов.
             
           День восьмой:
            Медведь и Рома наблюдали как выгорал посёлок в пяти-семи километрах. Артналет был проведён по скопления войск и одно из подразделений стояло в этом местечке. Дым от пожара растекался по голубом небу, словно капля чёрной краски, которую капнули в чистую воду.
            Как и ожидалось, в ответ городок накрыло артиреллийским налётом. В этот раз снаряды ложились кучно, как-то по злому, вдалбливая пехоту, что осталась на позициях. Некоторые дома уже не были похожи на жилые здания. Остался только фундамент и груды щебня.
          Не успел обстрел кончиться, как по радиостанции передали:
       - Циркуляр! Внимание! Я - "Глаз"! Наблюдаю группу пехоты противника, с техникой! Численность до двух сотен, БМП, бтры-... Шш-шшш... Около  двух десятков...
            Из динамика послышался голос Зээнши:
         - Хэх... Шшшш.. Вот и выкурили субчиков... Сейчас полезут. Уж больно яростный артналет был. Били не по площадям, а довольно-таки точно. Выцеливая наши позиции... Внимание "Организм"! Занять оборону! Командирам подтвердить приказ! Открывать огонь по готовности, первоочередные цели - техника противника. Поставь воздушного наблюдателя осуществлять контроль воздушного пространства, могут полететь "птички"...
             В эфире послышалось ответные "Есть" и череда докладов о готовности. Последним был крайний взвод справа, которым командовал...
         Да никто им не командовал. Остался за командира Медведь. "Комзвода" где-то спрятался и не выходил на связь. Остальных сержантов при последнем артналете ранило. Левак отгонял бэтээры на запасные позиции, один на все три. Кроме него сейчас не было никого. Рома укатил в тыл к штабу, где готовился принимать с Замом по вооружению технику для ремонта. Вот и получилось дюжина солдат и один сержант. Из вооружения: два пулемёта, гранатомёт и стрелкотня. Гранатомётчик, все-таки, был старослужащим, своим РПГ владел более-менее: на многих стрельбах и на учениях цели поражал на "отлично". Но то учения, а сейчас должен был начаться общевойсковой встречный бой. Это не те "пострелушки", которые были до этого. Сейчас их ещё раз "причешут" из миномётов, потом начнут "обрабатывать" из калибров поменьше, например из вооружения танков или бмпэ, и в конце пойдёт стрелкотня.
         Но это не значило, что бой на этом закончится. Нет. Пехота, под прикрытием более крупного колибра, будет подбираться, маневрировать, менять позиции, и, в конце концов, сблизятся до дальности броска гранаты. Вот тогда и увидим у кого нервы крепче...
          Может дойдёт и до рукопашной.
        Но это потом, а пока техника и пехота противника выстраивалась в боевые порядки. Как ни крути, но даже такая наука, как военная, требовала к себе щепетильного отношения и очень ответственного подхода. Правильно распределены люди на поле боя, правильно примененное вооружение, в нужный момент, могло решить ход всей операции. Маленькой или большой.
           Что в обороне, что в наступлении, технику расставляли так, что бы её не подбили из противотанковых гранатомётов, не накрыла артиллерия. Пехоту раскидывали от укрытия к укрытию, прятали, маскировали, чтобы не было видно. Формировали из них группы. Например группы прорыва: в неё входило обычно несколько бойцов с автоматами и большим количеством гранат. Их задачей было пробраться к передовому краю противника, и начать штурм, пробиться прорывом позиций. Второй, обычно шла огневая группа, которая их прикрывала. В ней сосредотачивали пулемёты и другое вооружение большего калибра.
            В конце концов, от каждой условности на поле боя, от каждой частности зависит исход битвы. Грамотный командир старался все просчитать и навязать свои условия противнику.
          Противник, что вышел для штурма городка, явно был опытен и сведущ в военном искусстве. Недооценивать его было недопустимо ошибкой.
               Медведь наблюдал, как пехотинцы на той стороне, друг друга прикрывая,  выгвигались к ним боевыми двойками. Многие ползли, кое где вообще было никого не видно, но это не значило что там их нет. Скорее всего эти бойцы были замаскированы.
           Технику было слышно, но увидеть не получилось. Лишь изредка мелькали антенны и верхние края башен.
          Наконец, прогазовав бээмпэ противника, перекатываясь с боку на бок, вылезли вперёд. И тут же заработали миномёты.
            Первой миной накрыло дом, в котором сидел Медведь и пара бойцов. Разметав крышу, она не причинил особого вреда, но заставила вжаться в пол и прикрыть голову руками. А вот вторая...
         Как по закону подлости, боеприпас угодил в самый центр комнаты. Мишка, словно в замедленной съёмке видел, как расцветает алло-жёлтый мак взрыва. Стоявший у окна боец, выбил остатки стекла и снеся оконную раму, вылетел вперёд головой и приложился об асфальт во дворе дома. Его тело осталось лежать безчувственной кучей.
            Второму солдатику повезло меньше.
     Он моментально пропал в облаке пыли и гари, а когда Медведь, кашляя и хлопая глазами, нашёл его, тот стал похож на "матрешку". Рук и ног не было. Точнее они были, но валялись в нескольких метрах от тела. Само тело с головой походило на обглоданную зеленую грушу, которую кто-то, ради смеха, облил красной краской. Все что было под бронежилетом и шлемом, осталось на местах. Остальное поотрывало. На лице застыла странная, безумная улыбка без губ, их просто сорвало, испепелило. Кожа потускнела, глаза запеклись - белки стали серыми, веки испарились. Крови почти не было, её прижгло, но тонкие струйки все равно медленно стекали из под запекшейся корочки.
           В ушах дико звенело. Поэтому очередную мину Медведь еле-еле услышал. Та упала во дворе и стены вокруг качнулись.
         В голове бил гигантский барабан. Каждый вздох отдавал в виски. Виски пульсировали и сильно сжимались. Хотелось закрыть ладонью глаза и придержать их, чтобы они не выпали.
           Чья-то сильная хватка схватила его за плечо и крутанула. Сквозь слезы Медведь увидел, что перед ним стоял Левак, и шевелил губами. Но его слышно не было.  Отдалённый голос, еле-еле пробивался через звон в голове:
         - Косолапый! Бурый! Ты меня слышишь? Надо отходить! Минометы накрыли передний край! Кто-то нас слил!!!
      Медведь, глупо улыбаясь, встал и, на трясущихся ногах, вышел из разрушенного дома.
          Постройки во дворе, как и сам дом - разметало. Деревья в небольшом саду горели, осыпаясь пеплом. Тело вылетевшего из окна солдата так и осталось лежать. Он не шевелился. Медведь старался вспомнить как его звали. Мысли путались, формируя образы, но в голову приходила какая-то глупость. Подойдя он его перевернул. Вместо лица была кровавая каша. Приложившись об асфальт лицом, он не успел даже закрыть его руками. Левак потянул Медведя за собой, крича через грохот взрывов:
             - Пошли, он мертв! Бурый, он, мёртв!...
             Всё же Медведю показалось другое, и он понял наконец, почему. Пузыри. Из того места где должен был быть нос у этого бойца, сквозь кровь, надувадись пузыри. Он дышал, но был без сознания. Мотнув головой, и чуть не взвыв от боли, Медведь потянул за руку Левака и хрипло произнес:
             - О-он, е..ещ-еее, жи-ыв...
            Левак сначала не понял, но потом все же, сведя брови, сурово кивнул и помог закинуть одну руку раненого на плече Медведя. Вторую он положил-подхватил сам, и они медленно потащили солдата в сторону позиций батальона.
            Противник спешил занять крайние дома, вцепиться в городок. Создать плацдарм для дальнейшего наступления в глубь жилого массива. Техника поползла по полю, ведя беспорядочный огонь из орудий, накрывая большие участки веером очередей автоматических пушек. За ними, в корме корпуса, двигались колонной пехота. Им огрызались небольшие группы плотно засевших солдат батальона, которых не смогли разбомбить при артподготовке. Пару раз даже пролетели, оставив еле заметный дымный след "морковки" рпг. Одну повело и она взорвалась не долетев, а вторая угодила по гусенице впереди идущего бээмпэ. Машина замерла и больше не двигалась. Открыв люки оттуда повыскакивали члены экипажа, но тут же были срезаны метке и очередями пулемёта. Он бешено застучал, выпуская раз за разом рой еле заметных светлячков. Скрытая огневая точка огрызнулась, подрезав пехоту противника. Те залегли, но упорно стал ползти вперёд.
              Всё же роты и взвода батальона, отступали. Передний край обороны, замаскированные позиции, были вскрыты. Артиллерия противника засылала снаряды, по заранее обнаруженных целям. Они как будто знали, когда пехота займёт пристреляный рубеж. Или кто-то сдал расположение подразделений в обороне.
             Откатываясь на сто метров назад, бойцы занимали заранее подготовленные запасной  рубеж. Вокруг слышался мат и не громкие крики раненых. Наконец очнулась наша дальнобойная и через головы, на наступающий, стали падать сто пятедисяти двойки.
             Поле, по которому двигалась волна наступления противника, в перемешку с бронетехникой, взорвалось множеством фонтанов грязи и горящей земли.
               Казалось, что наконец удалось переломить ход наступления.
               Левак, схватив автомат, стал посылать очередь за очередью в пелену завесы образовавшейся от взрывов. Медведю пришлось тащить бойца дальше одному. Наконец перекинув раненого через бруствер, он рухнул внутрь окопа, потеряв сознание.

               Рома замолчал. Я не стал его тревожить. На его глазах опять навернулись слезы. Сетка морщин собралась тоненькими трещинами вокруг глаз и губ. Он давно сжевал макароны, проглотил тушонку, и сейчас медленно тянул чай. Все что  рассказывал этот человек, навеявало какой-то первобытный ужас. Неужели он все так и видел? Хотя зная его мягкий характер, я мог предположить, что Рома сгладил многие углы. Смягчил.
            Горячий чай остыл. От кружек уже не шёл пар. Пару раз в комнату информированния и досуга заглядывали дневальные, но увидев нас, молча уходили. За окном сгущались сумерки, вдалеке у горизонта остывала и угасала тонкая полоска розово-лилового цвета. Мы уже разговаривали не первый час.
Пожевав как-то по-старчески губы, Ромаха горько произнес:
- Тот бой был жестокий, не бой, а бойня. ВСОшники смогли зацепиться за крайние хаты, и молниеносно оборудовали там опорные пункты. Из-за близости их позиций к нашим, арта не смогла нормально работать, через сутки в пригородних домиках и в развалинах частного сектора, они смогли набрать человек пятьсот. Все их передвижения были мелкими группами...
             Он опять умолк. После его слов тишина, казалась, звенит. Тихое тиканье часов изредка её прерывало. Отпив из кружки, Рома уставился в стену, куда-то за моей спиной. Я подлил ему кипятка, и только тогда он обратил на меня внимание:
            - А... Спасибо... Не бой, а хаос... Офицерье надралось, пока сержант и солдаты обороняли рубеж. Вырытые заранее ходы сообщения отлично показали себя. Единственный уцелевший танк тоже пригодился. Я уже после боя видел расстреляный труп командира "Четвёрки"... Его грохнули в спину. Солдаты сказали, он после начала перестрелки выпил и начал стрелять по своим. Может с дуру, а может "белка"... Я не знаю. Его пришили, что бы не угрохал людей... Комбат тоже говно, запретил легкораненых и контуженных эвакуировать. Говорил, что не с кем бы осталось воевать.А у нас "лёгкие", через пару часов становились уже "средней тяжести", или "тяжелыми"... Многих потом не довезли. У Левака до сих пор контузия даёт о себе знать. Голоса чудятся, голова постоянно болит...
             Я не выдержал и спросил:
             - Так как они ваши позиции вскрыли?
             Рома безразлично пожал плечами:
             - Местные... Местные и сдали. Как могли: по сотовым, по проводным сливали передвижения наших подразделений. Я их не виню, но сука, обидно... Очень... Парни парочку горожан поймали после, и к стенке. Что бы не повадно было. Но это со злости, для острастки...
             - Горожан? - переспросил я.
            - Да, горожан... Без оружия, но с мобилами, а в них наши координаты... - как-то безразлично ответил Рома.
             - А Медведь, ты же не рассказал, как... - все-таки решился спросить я.
              Наступила тишина. Рома долго собирался с мыслями. Достал сигаретку, покрутил её в пальцах, потом убрал. Потом опять достал. Наконец покурил и задумчиво, медленно, ответил:
          - Сколько наших полегло. Не только Медведь. Но об том не напишут, не расскажут. Будут врать, это да... Будут с экрана "телика" п......ь о морали, долге, патриотизме - это само собой... А о том, как простые пацаны просто и грязно погибли, за кой х.й? Не понятно... Из-за ошибок командования, из-за просчетов е.....х генералов... Об этом не расскажут...
           Сигарета истлела, и Рома все таки решился:
      Медведь погиб последним. Последним в этом городе. Мы все-аки отошли из города, сдали его. Потом, конечно, через пару недель, он перешёл обратно к нам. Точнее руины. Его после нашего отхода две недели месила арта. Но тогда мы его сдали. Он отходил последним, прикрывал с остатками своего взвода колонну. Их накрыла артиллерия ВСО, много бэтэров подбил, он бросился вытаскивать людей, и его зацепило. Маленький кусочек... Осколок... Залетел под шлем, пробил голову. Даже следа не осталось. Хотя кровища хлестала...
              Рома достал из кармана красную ленточку с кольцом и положил перед мной:
            - Сняли с  шеи... Обручальное... Он его снял, перед тем, как пересечь "Ленточку". Вот что мы передадим его жене... На память... А ведь у него кончился контракт, он мог и не идти с нами... Мог оставаться здесь, но все же...
              Я посмотрел. Я видел такое. Многие военные так делали, снимая кольца, и вещали их на шею, чтобы не потерять. Алая, тонкая, щелковая лента, лежала вокруг золотой окружности. На ней застыли, запеклись еле различимые круглые пятна. Пятна крови.

            На крыльце было уже довольно прохладно. Новый наряд сменился и, кутаясь в бушлаты, подметал асфальт.
         Прикурив в очередной раз, с хрипотцой, Рома произнес:
        - Помнишь как там?
             ... На мой последний вздох,
            Ко мне явился бог..."
          Я совсем тихо, еле попав в мелодию, подхватил:
            "... И он мне сказал...
                Стыдно кем ты стал..."
          Он умолк. Лицо стало непроницаемым. Слегка помедлив, он все же ответил:
            "Я запутан, где правда и ложь?
                Что посеешь, то в итоге и пожнешь
          Я один, я стою у врат
               С обратной стороны рая,         
                называемой ад... "
          Вот уж точно... Мы все запутались... И собрали бурю, посеяв ветер... Как там было у Хэмингуэя?
         Я пожал плечами. А он вдруг, вспомнив, проговорил, отворачиваясь:
          - "Победитель не получает ничего".
          И, сгорбившись, ушёл, растворился в темноте.
         Холодный ветер, как и раньше, обдувал мне лицо. Но внутри меня что-то умерло. Я уже не хотел ничего чувствовать. Ни горечи утраты, ни грусти. Хотелось просто забыть все это.
        Ещё не обросшие молодой зеленью деверья, еле уловимо шумели. Мимо о чем-то переговариваясь прошёл патруль. Начало пахнуть весной: снег ещё не сошёл до конца, но вскоре   должна была начать пробиваться молодая трава. И может  далёкие дожди прибивающие пыль, смыли бы всю эту кровь…
   Пролетела пара вертолётов, и, заложив вираж, ушла в сторону "Ленточки". А где-то за горизонтом, сквозь пелену и серость облаков, были видны разрывы и вновь, как и раньше, поднялся дым от зарева далёких пожаров. Война продолжалась...