Литовская крепость 5

5.

Олехно Савич и Ян Щит поселились в небольшом помещении в одной из башен крепости. Это позволило им ближе сойтись с боярами, отбывавшими свой очередной месячный срок службы, в том числе с Одинцом Федоровым и Хомяком Евлаховым.
Как-то под вечер Хомяк постучался в дверь к двум помощникам наместника и, войдя, с порога сказал:
– Парни, нужно что–то делать с Одинцом. Он бродит по крепости как привидение, надо его отвлечь.
–И какие у тебя предложения? – спросил Ян Щит.
–Я предложил ему жениться.
–Жениться?– изумился Савич. – Самое время!
–Ну, не прямо сейчас, а вообще, как только станет прилично. А что, разве я не прав? – возразил Хомяк. – Родня – великое дело, а у него теперь никого нет. Хорошо бы ему жениться на богатой девице с кучей родни. Сразу будут у него и средства для отстройки имения и заселения его крестьянами, и покровительство родни во всех делах. Очень выгодно.
–Ему да, а вот зачем он богатой девице? – усмехнулся Савич. – Ей родня может найти кого-то повыгоднее, чем боярин с пустой деревней и пепелищем на месте усадьбы.
–Зато он сирота. У девицы не будет ни свекра, ни свекрови, а сразу она станет сама себе хозяйка, – заявил Хомяк. – Девицам это важно. Ну, даже если не попадётся богатая родня, то и бедная сойдёт. Например, можно  взять жену из семьи, где одни дочки. Они только рады будут появлению хоть какого-нибудь  зятя: дочек-то надо пристраивать. А родня – это всегда родня. Вот мои родственники могут лаяться между собой, как собаки, но если кто чужой обидит одного из них – вмиг забудут все обиды, нанесённые друг другу, объединятся  – и полетят от чужака клочки по закоулочкам!
–А что сам Одинец думает по поводу твоего предложения?
–Да ничего он не думает. Ходит, как пустым мешком по голове стукнутый.
–А в чём наша с Савичем роль в этом деле? – спросил Ян.
–Да в том, чтобы его расшевелить. Вчера кончился наш с ним месяц службы, и мы свободны, как птицы. Я предлагаю пойти всем в корчму и попытаться его там напоить и развеселить. Не нравится мне, что он всё по углам сидит один, глядя в одну точку. Если припозднимся, в ворота нас пропустят. Там сегодня хорошие ребята на страже стоят, я их знаю.
–Ну что, – подмигнул Савичу Ян, – нужно помочь товарищам?
–Вне всякого сомнения!

Вечер был тёплый и душный. На западе за далёкую кромку леса опускалось золотое солнце. Когда товарищи вышли  за ворота  кремля, стало ясно, что на улицах города полно народу. На лавках перед осадными дворами сидели вышедшие в поисках вечерней прохлады жители, любители тесного соседского общения разговаривали через плетни и заборы, по улицам бродила молодёжь.
Одинца они нашли в осадном дворе его семьи. В осадном дворе боярские семьи отсиживались под защитой крепостных стен, когда снаружи грозила опасность набега или начиналась осада. Теперь двор остался единственным жильём Одинца, а присматривавшие за ним два старика – дворник и огородник – его единственными челядинцами, если не считать сидевшего в тюрьме Федьку. 
Одинец сидел на завалинке у дома, и вид у него действительно был неважный. Его попытки отбиться от тёплой дружеской встречи оказались безрезультатными. Напор друзей встретил полную поддержку у старика–дворника.
–Пойди, батюшка, пойди с товарищами. Развеешься, а то совсем с лица спал, – говорил старик, помогая друзьям подталкивать его к выходу.

С шутками и прибаутками Хомяк, Ян, и Олехно повлекли Одинца по улицам, и вскоре они оказались за пределами крепости. Путь был недалекий, а потому шли они налегке. В сиреневом небе плыл месяц, загорались первые бледные звёзды.
В корчме было весело и шумно. Друзья заказали ужин и кувшин вина, сели в уголке у окна и завели беседу. Всякий старался говорить оживлённо, чтобы пробить неизбывную печаль Одинца.

–Я, между прочим, родом из Могилёва, – начал свой рассказ Ян Щит. – У нас народ хозяйственный и хваткий. Отец мой, покойный Ларион Федорович, был человек широкой души и знал толк в поддержании родовой чести. Уж если он устраивал праздник, так гуляла вся округа, уж если кому помогал – так последнее мог вынести из дому и отдать. Матушка моя всегда боялась, что однажды мы останемся ни с чем, а потому потихоньку от отца делала небольшой запас денег. Однако куда его спрятать так, чтобы отец не нашёл и не рассердился на неё? Матушка заприметила в сарайчике, где хранила посуду и разные хозяйственные вещи, мышиную норку и, рассудив, что мыши монеты ни к чему, и она их не тронет, стала запихивать монеты туда. Представьте себе её ужас, когда однажды она увидела, что все вещи из сарайчика  вынесены, а в нём находятся какие-то люди. Оказывается, батюшка решил его отремонтировать, да и поселить в нём слуг. Когда матушка приблизилась, чтобы узнать, не нашли ли работники её тайник, выяснилось, что норка была надёжно замазана глиной, когда обновляли полы.

Между тем, наступил такой день, когда у батюшки закончились деньги, причем закончились все доходы на год вперёд, а тут он получил весть, что по нашему повету будет проезжать одна знатная особа и заедет к нам. Батюшка представил, какой позор нас ждёт, если он не сможет достойно принять гостя, и от этой мысли даже заболел. Нужно было пригласить врача, но для этого требовались деньги. Деньги были, но как их достать и объяснить их происхождение, не выдавая тайны матушки?
Матушка притворилась, будто у неё исчезла сережка. По всем дому были устроены поиски. Одна из её подневольных девушек, по сговору с нею, заявила, что видела, как серёжку несла в зубах крыса, которая якобы скрылась в сарайчике, где жили слуги. Матушка потребовала от батюшки, чтобы тот приказал вскрыть полы сарайчика, а то и снести его вовсе, чтобы разыскать нору крысы и отобрать у неё сережку. Батюшка заявил ей, что первый раз слышит, чтобы крысы таскали сережки, и что она глупая и невежественная женщина. Цыплёнка – да, но чтобы металлические предметы – нет, они же не галки. Нет, не позволит он, да ещё в безденежных обстоятельствах, ломать сарайчик, где лишь недавно всё было починено и приведено в порядок. Матушка бросилась в слёзы. Батюшка не боялся ходить с мечом на врага и с рогатиной на медведя, он даже не боялся тёщи, которую боялись остальные семь зятьёв, мужей матушкиных сестёр, но он не выносил женского плача. В конце концов, он сдался, и дал добро на слом сарайчика, правда, пообещав крупные неприятности матушке, если все его жертвы будут безрезультатны.
 
Бедная матушка! Что она пережила, пока ломали полы! То ей мере-щилось, что норка обвалилась, похоронив в земле все её сокровища, то её мучили опасения, что хозяйка норки окажется по натуре родственницей галки и унесёт монеты вглубь, чтобы в одиночестве наслаждаться их блеском!
–Ну и что, нашли деньги? – спросил Савич.
–Нашли! Они, правда, провалились немного глубже того места, куда их клала матушка, видимо, тогда,  когда законопачивали полы, но нашли. Как радовался батюшка! Он то целовал монеты, которые спасли не только его здоровье, но и честь,  то восклицал: «Ну, надо же, какая у нас в доме завелась  хозяйственная крыса!»
Батюшка даже разрешил матушке съездить в гости к её матери и за-держаться там на месяц. Когда она вернулась, то увидела, что весь наш двор с хозяйственными постройками перерыт, а некоторые помещения сломаны. Оказывается, батюшка подумал, что у хозяйственной крысы должны быть не менее умные потомки и пытался найти их тайники, но, понятное дело, безрезультатно.
«Наверно, как все скряги, эта крыса не заводила семью», – решил он.
–Занятно! – сказал Савич, и все рассмеялись, даже Одинец улыбнулся. – А я вот расскажу вам другой случай. Некий боярин пошёл в корчму и нагрузился там вином по самый ворот кафтана, словно он был не человек, а ходячий бочонок с вином. И вот он решил поехать домой, вышел во двор и осторожно понёс себя к своей лошади, чтобы не расплескать ни капли выпитого. Подойдя к коню, боярин обнаружил, что изрядно отяжелел и без посторонней помощи справиться не может. Как на зло, во дворе корчмы никого не было, поэтому за помощью он решил обратиться к небесным силам.
«Святой Николай, помоги!» – воскликнул боярин и попытался взо-браться на коня, однако тщетно.
Подумав, что святой Николай либо его не расслышал, либо не захотел помочь, не одобряя  пьянства, боярин  решил обратиться к другому святому.
«Святой Георгий, помоги!» – воскликнул он и снова попытался с разбега вскочить в седло, но лошадь под его тяжестью переступила с ноги на ногу, и незадачливый всадник опять, как куль,  свалился на землю.

Отдышавшись и вновь поднявшись на ноги, боярин поразмыслил и решил, что, видно, и святой Георгий был занят. Но должен же ему кто–то помочь! Тогда, чтобы не терять времени, боярин решил обратиться разом к святым Флору и Лавру.
Едва произнеся обращённую к ним просьбу, он вновь разбежался, и на этот раз сумел не только высоко подпрыгуть, словно кто его вознёс, и навалиться грудью на седло, но и подтянуться на руках повыше. Однако налитый вином живот не дал ему удержаться, и боярин соскользнул с другого бока коня, словно получил пинка.
«Эх, Флор и Лавр, – воскликнул он, поднимаясь с земли, – спасибо за помощь, но не нужно было подталкивать меня обоим сразу!»
История Савича подняла  компании настроение. Кругом гудели, беседуя, другие посетители. В раскрытое окно вливалась вечерняя прохлада. Громко стрекотали невидимые насекомые. В тёмном небе, на фоне звёзд, пролетела тенью летучая мышь.
Внезапно тишину нарушил шум прибывшего отряда конных людей. Головы всех посетителей обернулись к дверям, в которых возник молодой боярин с залихватскими усами, за которым ввалились его люди.

–Не было печали! – сказал сквозь зубы Хомяк.
–А кто это? –поинтересовался Ян Щит.
–Микита Якимов, – с тихой тоской ответил Хомяк. – Если сейчас ссору не затеет и половину лавок здесь не переломает, значит, день у него не удался.
–А что приуныл честной народ? – крикнул от входа Микита Якимов и, распихивая и задевая сидящих, вошёл внутрь. В месте, которое он явно наметил для себя, тут же образовалось пустой пространство.
–А что, дядька Жбан, ты либо не рад нас тут видеть? – обратился к хозяину белобрысый молодец с такими же развязными манерами, как и у Микиты. – Неси-ка нам хорошего вина да закуски. Мы собираемся сидеть долго.
Проводив глазами хозяина, явно опечаленного такой перспективой, Савич спросил Хомяка:
–А это кто такой?
–Это Микитин молочный брат Митько, тень его и правая рука.
–А что это у нас так тихо? – поинтересовался у присутствующих Якимов.
Обведя помещение корчмы глазами, он уперся взглядом в Одинца.
– Видимо, тишина у нас по поводу горя боярина Одинца. Что же ты, Одинец, сидишь тут и заливаешь тоску вином?

–Микита, отстать от Одинца, – встал из-за стола и заговорил примиряющим тоном  Хомяк, стараясь закрыть товарища собой. – Видишь, человек ещё не в себе.
– Не в себе! – насмешливо отозвался Микита и, поднявшись с лавки, направился к их столу. – Прячешься, значит, слёзы льёшь, вместо того, чтобы как мужчина отомстить за своих родных!
–Пусти-ка меня, – сказал Одинец и, встав, попытался выбраться из-за стола.
–Да кому отомстить-то? – продолжал Хомяк, вцепившись в рукав Одинца и мешая ему выйти. – Неизвестно ведь, кто это сделал.
–Неизвестно? – изобразил искреннее изумление Микита. – Разве неизвестно, что такие вещи могут делать лишь люди московского князя? Да если бы со мной случилось такое, я бы не распускал нюни, как баба, а давно бы отомстил! Горела бы у меня не одна деревня по ту сторону границы!

–Если у тебя есть доказательства, милый человек, – елейным голосом начал Ян Щит, – то можешь предъявить их нам с боярином Олехно Савичем, как ездокам господина наместника, князя Ивана Юрьевича.  Также мы можем проводить тебя до наместника лично, чтобы ты сам рассказал ему о том, что знаешь по этому делу.
Микита хотел ответить нечто дерзкое, но молочный брат Митько остановил его и зашептал что-то на ухо. Отпихнув брата, молодой боярин сказал Одинцу с таким презрением, словно выплюнул слова:
–Не хочешь, значит, верить, что это люди московского князя? А почему не хочешь? Уж не собрался ли ты сам перебежать к нему? Может, вещички пакуешь? Теперь-то тебе можно ехать к нему налегке!
–Ну, ты и скотина! – заревел Хомяк. Он хотел было выбраться из своего угла, но из-за тесноты и выпитого вина потерял равновесие и рухнул носом вперёд.
–Меньше пить нужно, Хомячина, – сказал Микита и, обведя взглядом присутствующих,  добавил: – Скучно тут у вас, поедем в другое место!

Стремительно поднявшись, Якимов быстро вышел из корчмы, а за ним так же проворно выскользнули все его люди. За окном раздался звук удаляющегося цоканья копыт.
Вечер был испорчен. Товарищи поднялись и в темноте направились в крепость. Светила яркая, окружённая золотым ореолом луна. Извилистая дорога, кое-где заросшая по бокам деревьями, выглядела таинственной. Остро пахли ночные цветы. Беседа не клеилась. Яна и Олехно разбирало любопытство по поводу намёков Микиты, но расспрашивать при Одинце они не решались.
У ворот  Хомяк поскрёбся особым образом, и знакомые стражники пропустили их внутрь города. Товарищи довели Одинца до его осадного двора, после чего побрели по улице, ведущей к кремлю.
–Скажите спасибо, что подвоевода недавно вернулся из гостей, и мост ещё не поднимали, – сказал им стражник, охранявший въездную башню, – а то бы куковали до рассвета на той стороне рва.
–Спасибо, – сказал Савич.
Ночь была такая прохладная и звёздная, что идти ночевать в нагретое дневным солнцем душное помещение совершенно не хотелось. Товарищи сели на завалинку у одной из башен крепости.

–А на что намекал этот Микита, когда говорил о людях московского князя? – не сдержался и спросил Ян.
–Да дурак он, – просто ответил Хомяк. – Он на всю голову подвинутый на людях московского князя, приплетает их по делу и без дела.
–Должен же быть повод для его обиды, – предположил Савич.
–Да повод, собственно, есть, – неохотно признался Хомяк. – Он, когда был маленький, то так любил свою мать, что ревновал её даже к отцу. А уж о том, чтобы к ней подошёл ещё какой-нибудь мужчина, хоть бы и родственник, и речи не шло. Стоило ей собраться куда-либо, как он вцеплялся в неё и говорил: «Я не хочу, чтобы ты ходила туда-то и туда-то, делала то-то и то-то».  Сначала над его поведением смеялись, думали, что он вырастет, и все само собой прекратится, но Микита рос, а его ревность только усиливалась. У них даже с отцом по этому поводу были ссоры.
Когда Миките было лет десять, а его сестре Ольке года два, случился у нас набег со стороны московских людей. Нужно было его ждать, потому что наши потрепали их пограничный отряд, но почему-то проглядели. И получилось так, что мать Микиты увели в плен.

–Постой, - перебил его Савич, почувствовав, что они выходят на интересующую наместника тему, - а что, тогда шла война?
– Почему война? – удивился Хомяк. – Не было никакой войны.
– Да ты говоришь, что ваши потрепали чужой пограничный отряд. Это наместник им приказал?
– Да нет, при чём здесь наместник? – удивился Хомяк, глядя ясными недоумевающими глазами.
–То есть ваши бояре взяли и сами поехали на границу и напали на чужой пограничный отряд?
– Ну да, а что не так? – насторожился Хомяк.
–Олехно хочет спросить, какая причина была у ваших бояр, что они самовольно поехали на границу и напали на чужой пограничный отряд, -  примиряющее встрял Щит, чтобы не спугнуть дальнейшие откровения Хомяка.
– Не знаю, какая причина. Может, была какая-то, а может так, поозорничать.
–Что сделать?  - переспросил Савич.
–Поозорничать, - повторил Хомяк и снова насторожился. – А что не так-то? Вон татары из Крыма делают набеги без всяких причин: захотели и пришли.
–Татары всегда приходят во главе с каким-нибудь ханом, а не так – кто захотел, тот и поехал куда вздумалось, – сказал Савич, чувствуя, как в глубине его души поднимается гнев. –  А у  вас здесь, значит, вольница. Власть княжеского наместника, стало быть, мценским боярам не указ.
–Да при чем здесь наместник? Здесь всегда так было, – заявил Хомяк. – То мы на ту сторону ходим,  то москвичи и рязанцы на эту сторону, а татары из Крыма – одинаково к нам всем.

Ян Щит, увидев, что лицо мценского боярина выражает искреннее недоумение и выжидательную  напряжённость, испугался, что, обидев его, они с Савичем лишатся  ценного источника сведений о местных нравах и примиряюще сказал:
– Бог с ними, с причинами, мы же говорили о матери боярина Якимова. Продолжай, Хомяк…
Хомяк поглядел на Олехно и Яна, потом нерешительно продолжил:
– Ну, значит, был набег с той стороны, увели её. Понятно, наши тут же написали жалобу великому князю, который отправил в Москву посла, чтобы тот предъявил претензию московскому князю. Московский князь от-ветил, что наши сами хороши. В общем, переписывались, наверно, целый год, прежде чем договорились вернуть наших пленных по списку. Прибыли пленные, а матери Микиты между ними нет! Отец его через купцов, что ездят через границу, выяснил, что её отдали как пленницу  какому-то мелкому боярину, и она вела у него хозяйство, потому что он был вдовец. Он снова написал жалобу, мол, московские люди вернули не всех пленных, а у него двое малолетних детей без матери! Прошёл, наверно, ещё год, прежде чем после долгой переписки её вернули.

Можете представить, как страдал Микита без матери, а тут ещё выяснилось вот что. До возвращения жены отец Микиты на людях никогда не напивался, а когда она вернулась, стал вдруг выпивать, да так, что носило его по всей крепости, и нёс он всякую околесицу. А ещё стал он жену бить и на людях гонять. Если бы не это, никто никогда и не узнал бы ничего!
В этом месте Хомяк сделал значительную паузу и молчал, покуда Савич не ткнул его в бок и не сказал:
–Говори уже, не томи.

–В общем, тот московский боярин прижил с ней дитя и не хотел её отпускать. Надеялся, наверно, что у нас её искать не будут, и она останется у него навсегда. Он вроде как полагал, что раз муж её и дети в другом государстве, стало быть, они далеко и почти как не существуют. Вроде бы, он хотел как-то на ней жениться.  Однако муж вытребовал её, и она, конечно, поехала, так как здесь у неё было двое детей. Однако она тосковала и по тому её ребёнку, а кроме того, как честная женщина, призналась мужу во всём, что с ней случилось. Отец Микиты вроде как её простил, но временами, видать, брала его обида, и тогда он напивался и гонял её по всей крепости.

Когда вся эта история выплыла, Микита возненавидел московских людей ещё пуще, чем тогда, когда он ждал возвращения матери из плена. А к матери он стал относиться ещё строже, чем в детстве, особенно когда отец его года три назад умер.  Сначала он вроде бы как не выпускал её никуда, чтобы люди не обидели её насмешками. Некоторым даже стало казаться, что он вроде как за заботой и якобы сильной любовью скрывает ненависть к ней. Но про это, наверно, врут… Правда то, что мать его живёт у него в имении под строгим надзором, и если бы не отец Севастьян, то Микита, наверно, не позволял бы ей приезжать в город, чтобы посетить даже церковь.
–А что это за отряд прибыл с этим Микитой? – спросил Ян Щит.
–Да это, в основном, его челядинцы. Они у него такие же наглые, как и хозяин. Благодаря этой орде с Микитой никто не хочет связываться.
–То есть, его боятся?
–Опасаются.
–Я смотрю, у вас многие бояре имеют большие отряды своих вооружённых людей – и Волк, и Микита Якимов, и Местьник, – «закинул удочку» Олехно Савич.
–Да все имеют столько, сколько должны выставить на случай войны со своего количества земли.  Большие отряды здесь не у всех,  – простодушно ответил Хомяк, «заглотив крючок». – Другое дело, что у одних в мирное время их люди приставлены к делу, а у других они все время наготове. Например,  Волк и  Микита без своих людей никуда не поедут, а Местьник может ездить один днём и ночью. А чего ему бояться? Он может свои вещи бросить на видном месте, и никто не подойдёт.
–А  с чего это Миките пришло в голову обвинять Одинца в сочувствии людям московского князя? – задушевным голосом спросил Ян. – Мне показалось, что он словно намекал на что–то…
–Ой, поздно уже, ребята, пойдёмте спать, – резко встав, сказал вдруг Хомяк.
–Мы ещё посидим, – ответил Савич.
–Ну, до завтра.
–Доброй ночи.

Дождавшись, когда Хомяк ушёл, Савич сердито прошипел:
– Кто тянул тебя за язык?
–Ты тоже почувствовал? – отозвался Ян оживлённым шёпотом.– Что–то здесь не так. Этот парень явно чего-то не договаривает, как и его друг Одинец.
–Теперь, благодаря тебе, мы ничего не узнаем.
–Кстати, Олехно, не кажется тебе странным, что очередь службы Хомяка закончилась, и на его месте всякий другой поехал бы отдыхать в своё имение, а он ни слова не сказал об отъезде?
–Очередь его закончилась только вчера, так что сегодня парень вполне мог рассчитывать на законный отдых в корчме. Дома-то ему такой свободы не дадут. Да и за друга он переживает.
–Ты прав. Что-то мы зашли в тупик, Олехно. А народ здесь нескуч-ный. Я думал – граница, глухая крепость на окраине, население – угрюмые медведи, а тут оживлённо…
–Заметь, я первый об этом сказал! – наставительно произнёс Савич.