Таманское богатство. часть 3

Часть третья.

ДНЕВНИКИ из ТАМАНИ

«Люблю тебя светло»
                В.Лихоносов



*  *  *

Долго ли – коротко ли, мы живём в Тамани и копаем то, что под нами.
А под нами, согласно стратиграфии, 14, 3 метра культурного слоя,
точнее, четыре слоя (*) и … да здравствует советское студенчество!

(*) Вот они: античный город (Гермонасса), хазарский каганат,
Тмутараканское княжество, казацкая вольница.

Валя, честно говоря, я не писал долго, против своих же помыслов.
Объяснять не стоит, ибо то будет сплошное самооправдание.
Лучше ты меня оправдай (прости, значит).
Итак, начинаем цикл таманских писем. Они будут идти с должной
периодичностью, как бы ни запаздывал с ответом адресат.
Еще несколько дней – и ветер с моря не сможет переворачивать листы
этого отрывного блокнота. Я вернусь в Москву.
Там же будут гулять красноярки  Галя с Ирой.
Не скоро вернутся домой и остальные со своими рассказами.
Прими же мой.   

            I.

В этом году в Тамань едем мы с Сашей. Он решил сам посмотреть,
что там хорошего в экспедиции. Я как друг, конечно, готовил его
к худшему. И он не выдержал, так же, как мы в прошлом году не
устояли против горной болезни. – Мы ехали в купе, среди нормальных
людей, мечтающих об отдыхе. Проводникам за частый чай написали
отзыв в журнал. Хорошими словами и даже в стихах. А над душой
стоял начальник поезда и торопил творчество.

В Керчи оказалось, что мы не одни. Здесь был мой знакомый по
московскому КСП, с которым еще умудрились столкнуться три раза! (*)
А в морском вокзале лениво похаживали гермонасские староискатели:
Юра Тильман и Эдик (помнишь, который играет на гитаре романсы
и классику), Эда можно было узнать по гитаре, Юру – по рыжей бороде.

(*) Игорь Каримов, много лет руководил Центром авторской песни
в столице.

По Таманской набережной спешил навстречу опоздавший Гена,
в своих неизменных шортах, покрытых пылью веков.
А за его спиной – примета нынешнего сезона, «джип»; за рулём
автомобиля – личный шофёр экспедиции Иван по прозвищу Ползучий.
Именно в таком состоянии он однажды предстал перед А.К.
Штаб-квартира экспедиции переместилась с улицы Лебедева, 30
на Лебедева, 17. Дед Кальченко нам теперь не указ. Вообще же,
у экспедиции две головы:

Анна Константиновна – общее руководство и контроль за античностью.
Олег Богуславский (Краснодар) – хозяйство и контроль за
средневековьем. Приезжающие нанимаются к той или к этому.

Гермонасская территория обнесена надёжным железным забором,
через ворота в котором ежедневно проходят толпы туристов.
Им говорят, говорят, говорят … про Мстислава.

В лагере встречаем красноярцев с вещами.
Проходит Лена-археологиня (Савостина). Оказывается, она теперь начальник филиала в посёлке «Юбилейный».
Там плугом вывернули стелу, какие-то плиты, и решено копать в чистом
поле, разумеется, силами красноярцев, поскольку они, как водится,
поют от радости, а трудности переносят молча.
Этот внезапный раскол экспедиции ещё принесёт мне и товарищам
особые радости и заботы.

На следующий день я проводил друга на раскопки, а сам пошёл
дежурить по кухне. Нас было двое на сорок человек. Я работал как бог
(т.е. как мог). А надо сказать, что теперь у нас повар таманский, Ира.
И четыре готовки на день. Повар готовит второй завтрак и обед.
Настроение гермонасского общества распределяется так:

первый завтрак (для тех, кто не спит) – давай что угодно лишь бы было;
второй завтрак – побыстрее и побольше;
обед (15.30) – пик аппетита и гурманства;
ужин (20.00) – спад аппетита, накопление претензий за день.

Мы это учли и … не учли.
Поэтому обед был нашей победой, а ужин, в который мы решили
подать остатки обеда, остался при нас. Итак, у нас был громкий обед
и тихий ужин.

Мы с Сашей попали в персональный раскоп Тильмана (самая глубокая
яма в нагорном). Вместе с нами Ира (приготовься часто слышать это
имя) и Юра Цыплухины из Старого Оскола. Это костяк.
А на горизонте маячит высокая фигура Иры Гутеевой из Москвы.
Она (Ира) будет мыть нашу керамику: IV-V века до н.э. – на позднее
не согласны.
Юрина Ира оказывается филологом и библиотекарем. Мой Саша –
библиофил. Ю.Тильман – художник и филантроп. Все мужчины,
естественно, гимнофилы (*).

(*) Смотреть об этом у Ефремова в «Таис Афинской». Короче,
любование телом.

Поэтому Ира не чувствует себя средь нас одиноко.
А наше более близкое знакомство началось с филологии, стало быть,
с поисков общего языка.
Сначала было слово. Слово поделило нас на насильников и наложников.
«Разрухование» раскопа сопровождается разрушением старых слов
и зарождением новых. Тильман в перерывах травит анекдоты. Все
смеются над Ю.Т., а он этому рад, потому что сам так устроил.
Тепло и солнечно. Земля уносится вверх и уходит вниз.
Дышим пылью 38-го штыка. Раскоп дышит, живёт.

Как тебе дышится, Валя? Как-нибудь дай знать, хорошо …
Миша


*  *  *

     Из записи в книгу жалоб и предложений:

Мы едем в Керчь и отмечаем,
Вагон 13 – это класс!
Нас на убой поили чаем, (*)
Нам улыбались каждый раз.
Для нас дежурили часами,
Мели – да что уж там – везли!
И эту книгу тоже сами
В купе на подпись принесли.

Выразив таким образом благодарность отзывчивым проводникам,
мы хотим обратить внимание начальства на:
- комплектацию белья (один комплект на двоих!),
- чистоту вагона снаружи. Мы также представляем, насколько легче
будет работать нашим уважаемым проводникам в НОВОМ,
пахнущем краской и сверкающем неоторванными крючками и полками
вагоне № 13, чего мы от души желаем товарищам Г.Д.Набоковой
и З.Д.Сикало

(*) Примечание. Рифма «отмечаем – чаем» позаимствована у В.В.М. –
великого рекламодателя 1920-х годов. Нелишне напомнить:
отправляясь в Керчь и на Тамань, имейте при себе пачку чая,
обязательно пригодится!

          II.

ЛОЗУНГ ДНЯ  /читать с ударением на У/

Если ты: А – не на кухне, Б – не в больнице, В – не калека,
то ты должен быть Г – в раскопе.

*
Я – в пути. Дорога торопит второй рассказ о Гермонассе.
Хочешь, тебе будет занятно. Хочешь, тебе порядком наскучит.
Хочешь, тебе не захочется расставаться. Подожди немного,
и всё это придёт, как день за днём.

Два раскопа – две жизни.
Полузачищенная – полуотвальная яма нагорного раскопа.
Внизу – Юрина команда: Саша, Миша, Ира и Ю.Цыплухины.
Тильман в роли начальника, сидит на добротной кладке
муниципального здания. Мысли лениво льются в дневник. За этим
занятием благодарен каждому, кто нашёл повод его отвлечь. Когда
совсем невмоготу, хватает лопату, носилки и прочее. В его гибком
деятельном уме археологические предположения легко сменяют друг
друга.
Из старого отвала вылезла отличная кладка из хорошо пригнанных
прямоугольных камней и глиняных блоков. Свежую находку – уважают.
Никто на неё не садится и не становится.
 
Над нами, к северу, на средневековом уровне – красноярцы.
Их насильники – Женя и Олег. Женя – парень видный: усы, матросская
тельняшка. «Дон Жуан!» - шепчут мне. Смешно, дон жуанов не видали.
«Кот Матроскин!» - пронеслось однажды за столом. Бедный Женя,
пытаясь сохранить самообладание, безотчётно хватает из-под стола
рыжего котёнка. – Отныне ты Матроскин, Женя.

С верхнего уровня – возгласы, крики, визг. Олег и Матроскин – против
всех. Второй день идут дебаты об эмансипации женщин. Всякий раз,
когда верх берут мужчины, они принимаются за работу. В случае
победы женщин, мужчины как слабая сторона складывают носилки.
Снизу подстрекают, дают практические советы.
Звук свистка в этом году – для нас команда на перерыв и на работу.
Сейчас свисток у Жени, но в общем свистунов не любят, и они будут
меняться.
         – Эй, Матроскин! Проваливай на свой броненосец!

Мало-помалу, верхний уровень вырабатывается. А на нижнем?
Над нами третий день торчит Эдик и что-то такое измеряет теодолитом.
Эдик терпеть не может лгунов. А теодолит врёт. Его разбирают
и находят внутри прибора посторонние предметы. Эд, склонившись над
раскопом и не замечая прикорнувшую в углу Иру, рассказывает нам
в самой интимной форме о своём отношении к бывшим хозяевам
теодолита. (*)

(*) Теодолит – оптический прибор, в помощь землемеру.

Мы, конечно, принесли Ире свои извинения. А после ухода Эдика
на чистку прибора нас охватила страсть к родной речи, и в ход пошли
лучшие силы, включая обоих Юр, точнее, все худшие слова пошли
в стихи. Взбесившийся Пегас (*) угомонился только с последним
свистком. 

 (*) Пегас – крылатый конь, на котором древние поэты воспаряли.

Что подумала Ира, она не сказала. Этот день был назван днём
пост-эмансипации женщины.

На другой день солнце так распалилось, что в раскоп пошли банки
с водой. Чего-то еще не доставало? – Тени!
В нашу яму спускается зонтик. Конечно, зонтика не хватает на всех,
но располагая его в нужном месте, можно добиться того, чтобы тень
падала на копающих. Девушки – вне очереди.

Если чуешь – дело дрянь,
Язык свой матом не погань.
                Ю.Т.


       ЯВЛЕНИЕ ЧЁРНОЙ ТУЧИ

А самый большой зонтик – это маленькая тучка.
И те, кто утром хмурился от солнца, к вечеру предсказывали дождь.
Громко хлопает тент, падают миски и улетают из рук дежурных.
Самые юные девушки начинают окапываться у палаток. «Старики»
обращают взоры к небу. – Приметы к дождю.

Ночью пришла чёрная туча, и мы с Сашей поплыли. То есть, поплыла
моя палатка, стоявшая у святилища. (*) Я развязал двери и в ночном
свете увидал водную гладь. Пришлось нам снимать палатку вместе с
кольями (последнее мог бы сделать и младенец, половина кольев
уже плавала) и переходить на свободное от луж место.

(*) Гермонасское капище богов обычно расположено в самом
затоптанном месте. Изваяния божков напоминают те самые античные
гермы. Ориентир и днём и ночью.

Говорят, лучше всех плавал Олег Богуславский.
Когда к нему в палатку заглянули, он зачерпнул ладонью водицы
и повернулся на другой бок.


        СЕДУКСЕН

Знакомьтесь, именно так его и зовут. За ангельски спокойный нрав
или за страсть к означенному препарату?
- Седуксен! – кричит Анна Константиновна.
- Сед! – зовут свои ребята.
- Саша …  – с жалостью в голосе произносят девушки.
Флегматичный, белокурый, голубоглазый молодой человек,
без определённых занятий – предмет весёлого поклонения всего
лагеря. Его отдали под начало Эдику, хотят перевести в землемеры,
как способного ученика. Но что Сед меряет охотно – так это
прямизну дороги и глубину бутылки.
Сегодня Сед – дежурный, и лагерь потешается над Седом.
Сед упал. Сед пропал… Ко второму завтраку  меня приглашают к печи
вместо Седа.

Сцена из серии: «Их нравы». Почти канзасская степь.
Почти американский кухонный вагончик. Со скрипом распахивается
дверь. На пороге – быстроногая востроглазая повариха Ира:
- Сэдди! Горе моё, опять в палатке! А ну, марш на кухню!
Бородатый Сед, без жалоб и без усердия ковыляет к вагончику, где
принимает свою любимую позу – сидячую.


       ИСТОЧНИК ИСТИНЫ

У меня традиция: вскоре после приезда сходить раз-другой
к турецкому источнику. – Мираж! Источник, во-первых, не турецкий,
а как минимум, византийский. Для туристов – турецкий фонтан.
Для многих гермонасцев он вообще не существует, так как им недосуг
до него дойти. Наконец, вода, принесённая от источника, кажется им
самой обыкновенной. Те же, кого я затащил к источнику, боюсь,
предпочли наше общество общению с природой. И всё же.

Во второй поход к фонтану идём: Саша, Миша и … знакомьтесь,
Витя из Иваново, студент-историк. Мы полним кружки и флягу,
садимся в тени масличных деревьев, среди колючек, которым не
находим названия, и муравьёв, из-за которых Витя не сразу находит
себе место, и мирно беседуем.
Как думаешь, о чём? – да об истории, конечно. История есть анекдот.
Витины анекдоты из жизни «любимых» преподавателей великолепны,
и  вспоминается двухлетней давности Василий из Красноярска!
Замечаю это Вите. Он не обескуражен: так и должно быть (одна система).
Кончили мы, разумеется, Будущим, в котором мы с Сашей
пытались превратить марксизм в науку. Витяй упорно сопротивлялся,
ведь для него это предмет (!) Саша как начинающий пропагандист
горячится, Витяй как здоровый ребёнок норовит задеть старшего
побольнее. А мне и в самом деле больно, от дурацкого приступа
какой-то южной болезни. И я смеюсь и радуюсь тому, что спор у нас
вышел славный, и со смехом хвороба из меня выходит.

Наш спор о воспитании нового человека, от коего могли бы заснуть
пять девчат и десять внучат, получил неожиданное завершение.
В лагере мы увидели Седа, также мирно беседующего у палатки,
тогда как его напарница молча мыла посуду. Она бы ни за что не стала
протестовать! Я пошёл и заложил Седа Олегу. Вдвоём мы оторвали
чудного парня от земли и вернули на кухню.
Сед сказал, что он просто забыл о дежурстве.
Витя скептически заметил, что это на пятнадцать минут.
Ну и пусть. Не век же нам сидеть в оливковой роще.

А на следующее утро Витяй спёр у нас кайло. Метнулся, как котёнок,
в тот момент, когда руки у нас были заняты носилками. И мой рабочий
день начался с бега на среднюю дистанцию. Кайло я отобрал.(*)
А Витяй всё равно пусть приходит. Поболтаем.

(*) По бедности, конечно, в экспедиции идёт борьба за хороший
инструмент. Кто чинит, кто точит, а кто и … прячет.


        ДРОВА

Что может быть проще дров, обычнее деревьев?
Только не в степном таманском крае. Здесь знают цену дереву.
Щепки не валяется у глазастых станичников. Всё в доме, дом –
за забором, а к забору прикручена – хоть спинка от кровати.
Да камнем припёрта.

Мы кормили свою печку совхозными дровами: и старой лозой (горит
жарко, да рубить горько), и отслужившими свой срок кольями
с виноградников, и всяким нестандартом. – Словом, живя здесь,
начинаешь проникаться этой нуждой в дереве.
Вечером бродишь по округе, один – не один, встречаешь своих же
гермонасцев. Тамань – по хатам, окошки просвечивают кой-где
сквозь листву садов. Спускаюсь к морю. Засветло к берегу плот
прибило. Маленький, на растопку сгодится. Так решили наши учёные
мужи. И правильно решили …

Под покровом ночи можно всё-таки встретить таманского крестьянина!
На берегу, по колено в солёной воде трудился над нашим плотиком
голый до трусов мужичишко. Поздоровались. Сам тутошный, дом
рядом. Очки вот не взял. А брёвна были полновесные.
Хорошие были брёвна.

*  *  *

Когда лагерь захлестнула новая волна гермонасцев, приехавших
примерно в одно время, наступил краткий период эйфории всеобщего
братания. Вспоминали города, путали имена, поверяли тайны.

- Ах, как поздно вы приехали, тут такое было!
- На берегу нашли дельфина, то есть, дельфинёнка. Он еще дышал,
но в море вернуться уже не мог. – Его похоронили на этом самом
месте. – Вы не ставьте на него палатку. Мы к нему будем приходить …
- Не смейтесь, дурачьё!
Это девчонки придумали. Да нет, вот и земля свежая. А впрочем,
близкое прошлое, если оно чужое, отступает особенно быстро.

Чего-то нам не хватало в первый вечер? – Костра! Кто-то из ребят
стянул с кухни пачку мелких дровишек. Спустились по дромосу
к морю. Впотьмах подаём руку тем, кто еще не привык к такому пути.
Сидели бок о бок, говорили о дельфинах (о морском народе) и о нашем
неустройстве. Дрова пылали костром в первый и последний раз в этом
сезоне. – Дорого всё же.

А Лена Стрелкович из Красноярска пела песню. Вот такую.

Зачем со мною спорить? – Бесполезно.
Я уверяю, это бесполезно.
Я знаю, что на свете есть деревья,
Которые  ветвями ловят звёзды.

Я знаю, что у края океана
Есть островок, похожий на дельфина,
И что на этом островке ночами
Спит солнце, под себя поджавши ноги.

Что в глубине забытого колодца
Хранятся нерассказанные сказки,
Которые принёс весёлый ветер,
Когда сосной зелёной были срубы.

Не спорь со мною, это бесполезно.
Я уверяю, это бесполезно.
Не может людям этот мир наскучить.
И потому меня не переспорить.


СЛЕДУЕТ ПРОДОЛЖЕНИЕ ЧАСТИ ТРЕТЬЕЙ