Ученье это свет однако...

      Попасть в ночное со старыми казаками малым казачкам было не просто. Не каждого они брали с собой… Но вот отборочный тур пройден. Лошади мирно пасутся на лугу, солнышко уже село за речкой… На скатерть-самобранку из чистого полотенца выложена в общую кучу вся снедь, которой нас снабдили добрые мамы и бабули, а в ведерном котелке бурлит уха из только, что
пойманной рыбки…
     Наконец большая часть снеди сметена растущими организмами и мы, с раздувшимися животами, живописно располагаемся у костра. Говорить не хочется, поэтому все молча смотрят на огонь и слушают тишину…
      Первым, впрочем, как и всегда, не выдерживает дед Матвей:
- Минька, а ты какому языку в школе учишься? Немецкому? Добро, ладно, хорошо. Учите внучики языки, учите. Жизня она могёт так извернуться, что и иноземцев языки ой как сгодиться могут…
      Он помолчал, пыхнул пару раз едкой махоркой и продолжил:
- Вот поспрашайте у меня – отчего это я в сорок пятом годе в мае, когда все другие победу праздновали, в комендатуре обритался? А все ведь из-за языков этих клятых, кляп им в рот… Гкхм, гкхм…
      Помнишь Сёма, стояли мы тогда в городке Раушен или Руашен, черт их эти названии упомнит и прогутарит. В общем под городом Кёнигсбергом это было. Городишко был так себе небольшенький - навроде нашей Кормиловки. Бои там тоже не шибко сильные были. Жила там тогда в основном немчура… Разрешили им тогда уже мирную жизню налаживать. Они и радёхоньки - магАзины, да кабаки пооткрывали, мастерские там всякие…
      А вокруг творилось така радость, така радость, ажник дух захватывало... Победа!!! Ну и отпросились мы у сотенного по городу погулять, на других глянуть и себя показать… Отпустил он нас пятерых, но строго - настрого упредил, чтоб вели мы себя значится, как казакам - гвардейцам подобает и в часть вернулись в седлах, а не на бровях. Чтоб как положено, в полной справе и здравии…
      Дали мы ему такую коммюнике и на рысях в центр городка дунули, только пылюга за нами столбиками вздыбилась… Четверо-то из нас уж не первый год эту войну ломали, а некоторые уже и вторую… Вот только Ленька – посельщик наш, токмо, токмо призвался и полгодика, однако ещё не прошло. Ну да ладно, едем…
      Казаку оно ведь как? Везде будет место почетное. Изначаль у танкистов погостевали, потом артиллерия нас к столу заманила… Глядь, а там уже и авиация нам руками, как крыльями машет, к себе в палатку на посадку зовет… Пока к центру городка пробилися - нагулеванились изрядно, но в седлах сидим крепко, только Леньку поперек седла покачивает, да за гриву он придёрживается.
      Ну выехали к центру, глядь вывеска намалевана – кружка с пивом и прописано по ихнему - «бирхаузе», пивная значится. Мы то уже многие слова немецкие изучить успели. А уж такие пользительные для души казачьей буковки мы враз запомнили… Ну коньков к столбу с фонарем
привязали и зашли значится…
      Фициантка заметалася, завертелася, как ужака под вилами – «Момент, момент» орет. Еще бы такие чубатые красавцы - от орденов на грудях ажник глаз щурится. Она таких орлов в жизни своёй и не видывала. Да у нее от нашего вида пуговки на грудях сами по себе расстегаться стали...
Гкхм, гкхм... Чегой-то меня опять супротив курса понесло... Ну да ладно слухайте дальше...
      Мы за столик присели и тут уж Леньку-то совсем сморило. Уронил он свою чубатую головушку на руки и затихорился… Фициантка хозяина кличет, тот на полусогнутых к нам и вопрошает: «Was man so will, Herr Kosak? Аlles ist auf dem Haus. » Кузьма у нас вообче на немецком гутарил почитай, как на русском. Перевел он нам, что значится немчура-то вопрошает – «Чего, мол изволите господа Казаки? Все будет за счет заведения…» Вот ведь гнида арийская, уже успел казаков запомнить и отличает нас от других враз… Знает видать, что с нами не пошуткуешь... Еще бы ты с нас плату драть стал, да мы б тебе… Гкхм, гкхм…
      Ну мы только-только ему разъяснить хотели, чего хотим, как Леха – чертяга голову вздыбил и как заорет: «Какой на хрен - хер тебе казак?!!! Это кому это аллес?! Мне?!! Да я тебя, мутер твою!!!» И как вдарит прусаку в скулу, а в догон еще и пендаля в гузно влепил так, что хозяйчик в золе камина окопался и дровами замаскировался.
      Тут, как на грех, комендатура рядышком была – морячки. Услыхали они шум и к нам, в пивную. А Леху-то так сразу и не остановить, он и морячку, который первый забежал в лобешник закатал, чтоб вдругорядь в дела чужие не встревал. У того аж ленточки вокруг башки завернулись. Он в крик - морячки на Леху повисли, мы давай его вызволять… Вызволили, думали верхи галопом уйдем. Тащим Леху за шкварник на верх, на улицу. А сверху ишо штук пятнадцать морячков скатывается на наши головушки чубатые. Все тельняшечники при оружии…
      Сила солому ломит… В обчем повязали они нас. А знай Леха язык так, как Кузьма его знал?! Разве ж б он в атаку на немчика энтого ломанулся?! Да не в жисть! А так пришлося нам цельных пять суток на нарах вместо праздника отсидеть. Правда морячки оттаяли, обидки на нас держать не стали и кажный день угощали, как положено. Но все едино не на волюшке вольной победу-то отмечали…
      Правильно народ гутарит: «Ученье оно и есть свет»… Так что учитесь внучики, учитесь, светлейте…
      Дед Матвей замолчал и вновь окутался едким дымом махры…