Ночёвка

Георгий с Фёдором Георгиевичем пришли к своему пристанищу, надо сказать вовремя. Недалеко от костра, прикрытое липовой корой, стояло ведро с ухой. Запах свеже сваренной ухи, прорывавшийся из ведра, приятно щекотнув нос, невольно заставил Герку сглотнуть слюну. И неприятность, свалившаяся на него, слегка куда-то отодвинулась. Николай, занятый своим делом, не сразу заметил пришедших. А когда повернулся и увидел, то обрадованно заговорил:
- Ага, за уткой, видно, лазали? Я слышал, стреляли. Сейчас шулюмку заварганим! 
- Стрелять-то мы, Николай, стреляли. Только вот утки в другое место помирать полетели. Так что мы на твою уху рассчитываем. Да у нас вот тут небольшой конфуз вышел.
При этих словах Герка замер, забыв про уху, и с тревогой и мольбой посмотрел на Фёдора Георгиевича.
- Георгий у нас с бревна в воду оступился. Ну и …
Герке показалось, что он второй раз выбрался из озера. И он уже с благодарностью смотрел на дядю Федю, друга отца.
- Так мы это счас поправим. У мужиков тут кое-какая рабочая одежонка есть.
И он проворно шмыгнул в один из шалашей и появился с небольшой охапкой одежды.
- Ну вот, выбирай, - бросив её на землю, сказал он Георгию. – Правда, не ахти какая, но всё же.
Герка выбрал и одел заплатанные штаны, закатав штанины, и очень даже свободный пиджак, рукава которого, тоже пришлось закатать.
- А тут и фуражка есть, - сказал Николай, надев её на Геркину голову. – Смотри-ка, Фёдор Георгиевич, – настоящий Гаврош.
- Этому Гаврошу ещё бы обувку какую-нибудь, - продолжил Фёдор Георгиевич.
- Постой-ка, постой-ка, – вспомнил о чём-то, Николай и вновь скрылся в шалаше.
- У нас тут Степан Викторович вот такие штуки мастерит, – сказал Николай, вылезая из шалаша и протягивая Герке новенькие лапти.
- У меня у деда Афанасия такие есть. Он их на сенокос обычно надевает, – сказал Герка, примеряя обновку. 
- Не жмут? –  смеясь, спросил Фёдор Георгиевич. -  Я ведь тоже когда-то носил. А обувь для своего времени была неплохая. Вся крестьянская Россия на ней стояла и держалась.
- Я вот тоже когда-нибудь хвалиться буду, что лапти носил, как мой старший брат Геннадий, – сказал Герка, шмыгая лаптями. – Они с отцом всё спорят. Брат говорит, что он носил лапти. С дедом на сенокос ходил, а отец говорит, нет. Не было у нас, говорит, никогда лаптей.
- Я вот что думаю, со временем у нас о многом забудут, а уж про лапти подавно, – сказал  Николай, ставя ведро с ухой ближе к костру, чтобы подогреть.   
- Об этом нам, Николай, надо всегда бы помнить. Помнить для того чтобы нас в них кто-нибудь опять не обул, или чтобы мы сами по своей глупости в них не сели, – высказал свои мысли Фёдор Георгиевич.
- Да мы што. Мы народ. Нас в самолёт посадили, и мы полетели. А уж тошнит тебя или нет, это мало кого беспокоит. А лётчик он што? Он рулит, его дело такое. Рули  да рули, – своеобразно как бы возразил Николай, ставя на стол ведро с ухой, и добавил – Давайте-ка к столу. Я уху подогрел. Вынимайте люменивые чашки, кружки, ложки, и вперёд! Я правильно, Георгий, говорю?
- Так, наверное, не люменивые а алюминиевые? – поправил Герка.
- Ну, знаешь што? Вот поживёшь, и узнаешь, как правильно. Русскому народу, ему скажут – люмень. Так он в ответ: «так точно» или промолчит. Тебе куда ухи наливать? – спросил Николай Герку.
- Я вот из своего котелка буду
- Ну, как прикажешь!
В это время Фёдор Георгиевич достал из сильно полинявшего «сидора» чирок водки. Слегка обстучал белый сургуч, и ловко правой рукой ударил в дно бутылки, удерживая её левой. При этом картонная пробка незаметно вылетела из неё. Он налил грамм сто в стоявшую на столе кружку.
- Давай, Николай, выпей за открытие охоты, чтобы удача повернулась к нам лицом, а не задом! – сказал Фёдор Георгиевич, при этом взглянув на Герку.
- А вы? – спросил Николай, переводя взгляд с читушки на собеседников за столом. – Да я и не охотник вообще. После войны взял было ружьё в руки, а стрелять не могу. Выходит, настрелялся. Решил так: с удочками да бредешком летом. А зимой на згар с черпалом за рыбёшкой. Нет уж, давайте вместе, я за рыбалку, а вы за охоту.
- Ему ещё рано, а я своё всё выпил, да ещё ко мне тут кондратий заглядывал.
- Кто? – не поняв, переспросил Николай.
- Кто. Давление скакануло, да здорово. Ну, вот после этого я всё. Завязал. Давай, Николай, время не тяни, а то выдохнется или прокиснет, – завершил свой тост, Фёдор Георгиевич, как показалось Герке, с весьма большим сожалением.
После нескольких ложек горячей ухи жизнь Герке стала казаться не такой уж и плохой. Но горечь досады, обиды на собственную глупость где-то застряла в его юношеской душе.
Николай, выпив водку, крякнул и, понюхав кусок ржаного хлеба, произнёс:
- Как её беспартийные пьют?
- Слушай, Николай, я тебя всё забываю спросить: ты партийный? – справился у него Фёдор Георгиевич, расправляясь ухой.
- Был, как говорят, да весь вышел. Был да сплыл. Исключили. Долгая история. А вы ешьте, ешьте, ухи-то на всех хватит, – перевёл разговор Николай на другую тему. – Помню, у нас случай был, собрались мы также на природу. Тихо помешанные, то есть рыбаки, и буйно помешанные -  охотники. У нас бредешок, у них ружьё. Ну, конечно, и это дело, – показал на водку Николай. – А может, оно и главное было, это дело.  Не помню уж, какой повод был. Да бог с ним.
Но помолчав, всё же ответил на ранее заданный вопрос Фёдора Георгиевича :
- Дело такое вышло. Командовать мне расстрелом дезертиров приказали, – и замолчал.
Потом добавил:
- Ну, а я не смог. Жалко мне их стало. Если бы вы только их видели. Свои ведь. Вот такие пироги.
И, отойдя к костру, выкатил тлеющий уголёк на лезвие топора и прикурив от него, глубоко затянулся.   
- Садись давай, – позвал Николая Фёдор Георгиевич, выливая водку в кружку. – Ты давай допивай.
- Спасибо. Как прикажете. Ладно, за неё, за проклятую, за удачу, – сказал Николай и опорожнил кружку, и, закусив, продолжил:
- Мы, тихие, стало быть, лазали, лазали с бредешком, нацедили окунишек десятка два. Буйные приволокли голубя дикого-вяхиря. Вот и вся наша добыча. Закуски у нас на всю ораву, выходит, кот наплакал. Заварганили мы всё вместе – и рыбу, и дичь. По разочку водочки попробовали, потом по второму и заиграли на ведре ложками «о, дайте, дайте мне покушать!» А среди нас был молодой здоровый мужичок килов под сто тридцать. Ему, милому, одному два ведра еды надо! Видит он, еды мало остаётся, он возьми носом и сморкни, и прямо в ведро. Што тут было! Кто на нево с кулаками, кто ево трёхэтажным стал крыть. А он так по-простецки, мол, мужики, извините, случайно получилось. Все конечно, ложки побросали. А он: извините, извините, вы, наверное, больше не будете, и ведро к себе пододвигает, и говорит: я уж так и быть, доем. За всех пострадаю. А сам улыбается.
- Мы тоже на рыбалке, чтобы у тебя чего-нибудь, не съели, возьмём и поплюём в кружку или котелок, – присоединился  Герка к Николаю, который вновь, казалось, немножко был чем-то огорчён.
- Вот вы охотники, а знаете, кто у охотников и рыбаков небесные покровители? – спросил Николай, переводя взгляд с Герки на  Фёдора Георгиевича. Герка с надеждой, вопросительно посмотрел на дядю Федю.
- Так вот, – сделав паузу, продолжил Николай. – Это богиня зверей, птиц и охоты – Зевония!...
 Одевалась она в богатую кунью шубу с разными отделками. Сверху у неё была накинута медвежья шкура, а голова медведя была вместо шапки. В руках у неё был натянутый лук, а ещё у неё были рогатина и нож!
- И где ты это всё вычитал? – спросил Фёдор Георгиевич Николая.
- Не вычитал, а мне один старый охотник поведал. Ещё он сказал, что у нас, у православных, покровитель охотников и рыбаков Святой Великомученик Трифон. И икона, говорил, такая есть, он там с соколом на руке изображён. Храм, говорил, под Москвой  и ещё легенда о царе, ловчем и соколе есть.
- Видишь, Георгий, Николай-то, оказывается, не лыком, шит. Хотя и лыко дерёт. Ты давай, как говорят, тоже на ус наматывай. Я чувствую, он много нам чего рассказать может. Ну ладно, а я пойду на вечерней зорьке постою. Ты, Георгий, одежду и сапоги просуши у костра, да получше, – сказал Фёдор Георгиевич, уходя.
После его ухода Герка с Николаем занялись каждый своим делом. Николай прибрал на столе, вскипятил воду и заварил смородный чай. Потом залез в шалаш отдохнуть, и вскоре Герка услышал его сонное бормотание. Тем временем Герка разложил и развесил вокруг костра свою мокрую одежду. Попивая чай, подкладывал в костёр дрова. Вскоре от  одежды пошёл лёгкий парок, разнося вокруг костра прелый запах. Герка зорко следил, чтобы одежда не загорелась. В это время вновь началась канонада, заполняя звуками выстрелов пойму Суры. Ждать охоты, готовиться к ней, быть на охоте и не охотиться, это было жестоким испытанием. Вскоре Герка переоделся в свою одежду. Забрался в рядом стоящий шалаш, укрылся с головой и постарался задремать, но не мог. Он слышал, как пришёл дядя Федя. И понял по разговору с Николаем: уток он не принёс. Он слышал, как они за столом пили чай и о чём-то тихо разговаривали. Он невольно старался прислушаться, но вдруг неожиданно уснул. Проснулся  Герка от выстрелов, гулко раздававшихся в ночном остывшем воздухе. Откуда-то доносилась неразборчивая песня в исполнении нестройных мужских голосов, в промежутках слышались задорные звуки гармони. И тут Герка понял, что охота – это что-то другое, это не то, что он себе представлял. Это был какой-то мужской ритуал,  корни которого там, в глубине веков. Герка на миг представил мужчин племени, собирающихся на охоту или возвратившихся с неё с добычей и устраивавших песни и танцы под звуки барабанов и мечущих дротики в чучела зверей. 
Потом всё как-то сразу стихло и успокоилось. Было только слышно легкое потрескивание в прогоревшем костре. В нём догорающие угли покрылись седым, нежным, бархатным слоем пепла. Порой костёр издавал лёгкий вздох, как бы о чём-то сожалея, и тогда над ним поднимались в воздух и тут же гасли и исчезали маленькие искорки-светлячки. А иногда казалось, что они превращаются в звёзды на ночном небе. 
Утреннюю зорьку они проспали. Герка проснулся оттого, что какая-то букашка ползла по его лицу. Смахнув её, Герка с удовольствием потянулся. Но, вспомнив печальные события прошедшего дня, вновь взгрустнул. Грустить ему долго не пришлось. Громкие слова Николая прервали его печальные мысли:
- Подъём! В ружьё! Ту-ту-ту-у-у.
Герка вылез из шалаша, подошёл к горящему костру и долго молча смотрел на танцующее на поленьях рыжее пламя. Движение его мыслей в голове почему-то замедлилось под удивительной  магией огня. Он давно наблюдал эту волшебную силу огня, с тех пор, когда впервые, увидел его в доме, в печи. Он встрепенулся от чьего-то голоса. Его звали к столу.  После сна аппетита у него не было, но он всё же немного перекусил и попил чая.
- Ну что, Георгий, делать будем? – спросил Фёдор Георгиевич.
- Живите у меня ещё денёк. Мужики только завтра утром приедут, – вмешался в разговор Николай.
- Нет, – мотнув головой, твёрдо сказал Герка. – Я пойду домой.