про багаж

      После Дня взятия Бастилии, в ночь на пятнадцатое, мне приснился Ленин.

      Мне снилось, что я пью чай на открытой веранде посреди сада. Чинно-благородно. С компанией неизвестных и барышнями. Часть из окружающих меня людей были мужики в сатиновых косоворотках, подпоясанных шнурком с кистью, в сапогах гармошкой и картузах. Другая часть в белых полотняных костюмах с массивными тростями, лежащими на коленях. Также было несколько лохматых личностей в чёрной ученической униформе с блестящими пуговицами. На барышнях были глухие платья в пол, всякие бантики, складочки, безвкусные рюшечки и не менее безвкусные шляпки. Ещё у барышень были прямые спины, вытаращенные глаза и ощущалась романтическая тяга к прекрасному будущему. По всем признакам в них узнавались типичные прекрасно воспитанные и отлично образованные дуры. Поклонницы, сторонницы, спутницы и вдохновительницы реформаторов и ниспровергателей всех мастей. Мужики в косоворотках горячо спорили с лохматыми о чём-то непонятном и явно бессмысленном. Полотняные костюмы высокомерно молчали и, медленно поворачивая головы, изредка многозначительно прихлёбывали из чашек.

      Ильич в заношенном пиджачке суетливо метался вокруг веранды, заложив большие пальцы за жилет. Как танцор "семь сорок". Он то пристально смотрел вдаль, облокотясь на подсгнившую жердяную изгородь, то задумчиво чесал лысину. Причём, не снимая кепку. На время чесания лысины кепка сама собой куда-то исчезала. Другая кепка была зажата у него в правой руке. Рука, чуть что, тут же указывала на одиннадцать часов. Как на памятнике.

       - Дегенераты! Предатели! Трусы! - горячо бормотал он. В никуда. Возможно, в прошлое. Хотя, как всё ленинское, определения были архисовременны и более, чем актуальны и сей момент.

       Сны занятное состояние. Вроде понимаешь, что спишь, но происходит всё, как наяву. Ещё и сюжетом можешь управлять. Но тоже не полностью. И не всегда. Иногда сюжет развивается самостоятельно, а тебя несёт по нему жалкой щепкой в бурлящем потоке. Примерно, как интеллигента в революцию.

        Во сне мне вдруг стало остро жаль Ильича. Он был одним из немногих людей, которые понимали, что делают и зачем. И ещё он не ленился пояснять что к чему. Всем подряд. Сейчас так никто не делает. То ли не умеют, то ли стесняются. Своих планов. А ты сиди и гадай, чего ж они там хотят. Вот только всё, что Ильич сделал, оказалось зря. Особенно, письма, статьи и книги.

        Ленина мало кто читал. Даже из тех, кто должен был. Конспектировали, цитировали, но не читали. Не говоря уже о том, чтобы вникнуть и понять. А у Ленина много мудрых мыслей. Спорных порой, но мудрых. Он всегда выражался предельно точно, строго по ситуации и никогда не умничал. Я с ним сейчас во многом согласен. В сущности, почти во всём. Сказывается жизненный опыт. Молодежь мыслит линейно и рубит с плеча. А те, кто выжил в катаклизмах, склонны к конформизму и смотрят на ситуации с разных сторон. На все ситуации нужно обязательно смотреть с разных сторон. И тогда неожиданно оказывается, что все правы. Только каждый по-своему. И можно, случается, без драки и без жертв всё спокойно порешать к общему удовольствию. Но только со своими. С врагами нельзя. И искусство жизни как раз и состоит в том, как отличить своего от врага. Потому что при слишком тщательном рассмотрении может оказаться, что самый вражеский враг это свой. А вот, такой весь из себя свой-пресвой, бывает ещё тем врагом. Короче, всё непросто. Думать надо.

        Вот, скажем, ситуация с Ильичём. Тогдашние буржуи развязали мировую войну, довели страну до ручки и народ до остервенения, сами же свергли своего собственного царя, а виноват потом во всём оказался почему-то Ленин. По их же буржуйской версии. Единственный, у кого был какой-никакой внятный план построения чего-то разумного и сплочённая работоспособная команда для этого. И виноват. А всё потому, что смотрят на него постоянно с одной стороны. Со своей частной колокольни.

        - Не расстраивайтесь Вы так, Владимир Ильич! - участливо посоветовал я, когда он в очередной раз пробегал мимо веранды. - Ну, не вышло пока ничего в этой стране, может сосредоточиться на мировой революции?!

        Ленин остановился, снял с головы ещё одну кепку, прищурился и устало, даже безнадёжно как-то, ответил, чуть картавя и почему-то голосом моего товарища Валентиныча.

         - Увы, батенька вы мой! Увы! Ничего не получится! Нигде! Природа человеческая неизменна! Везде дегенераты, предатели и трусы!

         И тут одна из барышень на веранде, с грохотом уронив плетёное кресло, резко встала, откинула с лица чёрную вуаль и чётко, раздельно, с горечью и нежностью одновременно, сказала. На чистом французском.

         - Как Вы правы! Как Вы правы, дорогой мой Владимир Ильич!

         И зарыдала, закрывая ладонями изящное, умное лицо.

         - Мария-Антуанетта! - кивнув на неё головой, доверительно сообщил мне Ленин. - Как же жаль её, как же жаль Францию!

         И тут зазвонил телефон. Звонили из Пулково. Служба розыска багажа. Наш чемодан нашёлся. Прилетел наконец из Москвы.

         Сон ушёл. Безвозвратно ...

         А жаль. Как же жаль, что мы так и не поговорили с Ильичём. И с  Марией-Антуанеттой. Ведь есть о чём. Опять.